Миранда как фурия налетела на испанца. Она что-то возмущенно тараторила, видимо, давала хорошую взбучку. Стражник оторопел от ее напора, как, впрочем, и все остальные.
Джек сразу воспользовался моментом. В мгновение ока схватил Миранду за плечи, повернул и вытолкнул во двор. Почти одновременно он сделал выпад и подставил кинувшемуся за ней солдату подножку, схватил его и бросил на остальных и сбил их с ног. На какую-то долю секунды, прежде чем захлопнуть дверь, Джек задумался, не последовать ли ему за Мирандой. Но стражники уже поднимались на ноги и хватались за оружие, и Джеку ничего не оставалось, как попытаться их задержать, тем самым дать Миранде возможность убежать. Он захлопнул дверь и закричал изо всех сил:
— Беги!
Затем заслонил проход своим могучим телом. Одного солдата он быстро сбил с ног, зато другой, обнажив саблю, бросился на него. Джек сделал ложный выпад вправо и неожиданно ударил наотмашь по запястью правой руки врага. Тот выронил свой клинок. Джек молниеносно подобрал его за эфес, пронзил солдата его собственным оружием и повернулся к следующему противнику, медлившему с атакой из-за смерти товарища. Джек ухмыльнулся, увидев его растерянность, и почувствовал прилив бодрости. Перед ним блеснул луч надежды. Если он одержит победу над еще одним противником, то у него появится возможность отомстить и присоединиться к Миранде.
Солдат вдруг бросился вперед, но Джек был быстрее и отразил удар. Затем в свою очередь сделал выпад и коснулся кончиком сабли испанца, на груди которого выступила кровь. Сражаться в узком проходе было неудобно, Джек был очень хорошим фехтовальщиком и вскоре стал теснить противника, вынуждая отступать с каждым шагом. Хорошо проведенным приемом Джек выбил из рук врага оружие. Солдат распластался по стене, на лбу его выступили капли пота.
Джек нагнулся и спросил:
— Где де Сеговия?
Затем повторил снова:
—Де Сеговия?
Солдат не подавал никаких признаков жизни, то ли не понимая, чего от него хотят, то ли притворяясь. Внезапно он бросился в сторону, намереваясь бежать, но Джек легко догнал его и сразил одним ударом.
В тот же момент Джек ощутил, что волосы его встали дыбом, он повернулся, но было слишком поздно, и он не смог увернуться от мощного удара. Его оглушили палицей. Ужасающая боль пронзила его, колени подогнулись, и он рухнул на пол. Перед тем как он потерял сознание, ему представилась Миранда такой, какой он видел ее в последний раз. Она смотрела на него с любовью и сожалением, и в глазах ее стояли слезы. Кровь Христова! Он всем сердцем надеялся, что она смогла убежать.
О вот оно, возмездие!
Джек застонал от мучительной боли. Он не сомневался, что уже умер и находится на седьмом кругу ада. Он же был пиратом.
— Я смотрю, ты пришел-таки в себя.
Джек открыл глаза и перестал оплакивать свою участь. Он узнал бы этот голос из тысячи других. Прошло двенадцать лет, и, хотя теперь его враг говорил на плохом английском, а не на своем родном языке, Джек сразу догадался, кто перед ним. Преисподняя была самым подходящим местом для де Сеговии, но ему не удалось его туда отправить. Джек напряг зрение и увидел де Сеговию. Тот сидел на деревянной скамье около двери камеры. В темных волосах виднелась седина, но в остальном он выглядел точно так же, как и тогда на берегу, в Порт-Ройяле.
Со стоном, скорее похожим на рычание, Джек попытался встать, но тут же упал, не успев подняться. Он был скован по рукам и ногам.
— Ты вечно доставляешь мне неприятности, да, Джек?
Насмешка в голосе испанца снова подвигла Джека рвануться к врагу, но судорожное движение вызвало только боль, цепи не дали ему приблизиться к горлу де Сеговии, который все понял и очень развеселился. Его дьявольский смех молотом стучал в голове Джека, смешиваясь со звуками давней резни в Порт-Ройяле.
Испанец тогда тоже смеялся, сверкая зубами и любуясь на поверженный город и подростка, лежащего у его ног.
— На этот раз ты не уйдешь, Джек. Ты попался, и я не упущу тебя, разве что предам медленной смерти за все неприятности, которые ты мне доставил.
— Низкая тварь! — скрежеща зубами, Джек опять попытался добраться до де Сеговии, но ответом ему был издевательский смех, который, казалось, вызывая эхо, сотрясал стены камеры, проникал прямо в мозг.
— Я убью тебя, кровожадный ублюдок, — прошипел Джек, когда мерзкое хихиканье затихло.
— Ты убьешь меня? Ты перепутал, ничтожество, Это я тебя убью. А кровожадными называют пиратов.
— Я может быть и пират, но я не убиваю женщин и детей.
Де Сеговия нахмурил свои густые темные брови, лицо его потемнело.
— Мы сейчас обсуждаем твои преступления. Воровство, разбой, убийства. Все они наказуемы смертью, — голос его все поднимался и поднимался, и, произнося последние слова, он уже визжал.
Он встал и подошел к Джеку, однако было заметно, что он старается на всякий случай не слишком приближаться к скованному пирату.
— Ты с самого начала причинял мне одни неудобства, надо было еще тогда прикончить тебя, но я, дурак, этого не сделал.
— Ты великодушно позволил мне гнуть на тебя спину с восхода до заката, таскать камни и копать рвы, — Джек снова вспомнил два тяжких года рабства и плена. — Скажи мне, Сеговия, ты оставил меня в живых, чтобы упражняться с кнутом?
— Тебе нельзя было доверять, — просто ответил испанец.
— Да, ты и сейчас не можешь мне доверять. Злоба в голосе Джека произвела впечатление на его врага, хотя он и засмеялся, но жилка на его лбу забилась сильнее.
— Смелые слова из уст пленника. Де Сеговия забегал по камере, как будто желая своим видом показать, что Джек — в западне.
— Я не сделаю еще одной ошибки. Никакие пиратские пушки не помогут тебе убежать на сей раз. Сейчас гарнизон крепости готов к отражению любой атаки и с суши, и с моря.
Де Сеговия подошел к пленнику совсем близко, злорадно улыбаясь:
— Десять лет назад, когда я узнал, что ты сбежал, я надеялся, что пираты убьют тебя или ты сдохнешь от малярии. Меня отозвали в Испанию, и я думал, что больше о тебе никогда не услышу. Но даже туда стали доходить сплетни о пирате, который бороздит Испанский Мэйн как хочет, о Джеке Блэкстоуне.
— Я искал тебя, де Сеговия.
— А теперь ты меня нашел, — испанец был страшно доволен своей шуткой. — К счастью, это не принесет тебе удачи.
Руки Джека сжались в кулаки, так ему хотелось вцепиться в горло своего мучителя, который наслаждался этой беседой. Он расхаживал по камере, переваливаясь всем своим бульдожьим телом и изредка поворачиваясь, чтобы видеть, какое действие производят его слова. Джек его уже почти не слушал, как вдруг до него донеслось что-то про Снибли-Крик.
— Я вижу, ты заинтересовался. Я почти поймал тебя там, но, к сожалению, ты проскользнул сквозь пальцы.
— Так это был твой галеон в Снибли-Крик? Как ты узнал?
— О твоем убежище? Ты считал свою гавань надежной? — де Сеговия хихикнул. — Теперь я могу тебе и сказать, все равно уже тебе это не пригодится, слишком поздно что-нибудь предпринимать. — Он наклонил голову. — Я получил записку от того, кого ты никогда бы и не заподозрил. У тебя гораздо больше врагов, чем ты думаешь, мой дорогой пират.
Джек слушал испанца с невыразимым чувством горечи и досады. Наконец он узнал имя предателя. Как он не догадался сам? Кровь застучала у него в висках от мыслей об этом иуде. Де Сеговия прав. Слишком поздно он узнал об этом. Ему уже не придется отомстить.
Рассвет окрасил камеру в серые краски. Рассвет нового дня, когда ему придется умереть.
Странно, но сегодня ему не надо было сдерживаться, шея не давала о себе знать. То тревожное чувство, которое беспокоило его с того дня, когда он стал пиратом, исчезло. Он всегда думал, что в такой день оно будет непереносимым. Вешать, впрочем, его не собираются, если быть точным. Это английская казнь за пиратские подвиги. Его ждет не петля, а зловещая гаррота. Де Сеговия с удовольствием расписывал ему жуткие подробности того, как все это происходит.
Гаррота. Они посадят его на стул, накинут на шею веревку и будут медленно зажимать болты и затягивать узел все сильнее и сильнее, а жизнь будет покидать его капля за каплей. Джек глубоко вздохнул, закрыл глаза и подумал про себя опять о том, как странно, что его не тянет потереть затылок. Самое страшное в смерти — это ждать ее и переживать. Скоро все будет кончено.
К сожалению, он не может умереть спокойно, без угрызений совести. Горькие сожаления и раскаяние остались его предсмертным уделом. Они обступили его как крысы, которых было полно в камере. Он проиграл. Он не смог наказать де Сеговию по справедливости, хотя это и был бы его суд, а не Божий. Он не смог спасти сестру. Пригрел змею на своей груди: не разобрался, кто предавал его. Это и были его адские муки.
Джек вздрогнул; попытался прогнать черные мысли и сразу вспомнил о Миранде. Он безумно сожалел о том, что подверг ее опасности, и, к несчастью, не был уверен, смогла ли она спастись. Он молился об этом и надеялся на ее сообразительность. Ему бы было легче умирать, если бы он точно знал, что ей удался побег.
Когда тяжелая деревянная дверь заскрипела и с шумом отворилась, Джек встал, отряхнул свою одежду от приставшей соломы и расправил плечи. Он же джентльмен, Джек Блэкстоун, черт возьми! Он примет свою смерть настолько достойно, насколько ему позволят испанцы.
За ним опять пришли три стражника, но на этот раз двое были с заряженными пистолетами и держали его на мушке, пока третий снимал ему ножные кандалы. Не успел Джек почувствовать облегчение, освободившись от широких металлических лент, снятых с его рук и ног, как ему скрутили руки за спиной и толкнули, чтобы он шел вперед.
Джек провел целых три дня в полутемной камере, и яркий солнечный свет резал ему глаза. Он зажмурился, но потом заставил себя взглянуть на мир. Двор был полон людей. Там, видимо, царило веселье как на карнавале. Вдруг внезапно кто-то его заметил, и толпа затихла.