Море Осколков — страница 11 из 13

Мы — щит

23. Чудовища

— Дорогие соратники, — начала Скара. — Дорогие друзья. — Точно назвав друзьями, она хоть на малую долю перестанет воспринимать их как врагов. — Мне показалось разумным созвать только нас шестерых, чтобы обсудить наше положение без слишком частых… заминок. — Подразумевая шквал мелочных придирок, выпадов и угроз, которые душили прошлые, полносоставные сходы.

Король Атиль и король Горм насупились друг на друга. Отец Ярви и мать Скейр насупились друг на друга. Сестра Ауд сидела, угрюмо откинувшись в кресле. Вздох моря, неторопливый бриз, всколыхнул траву на курганах, и Скара поежилась, хоть денек и выдался теплым.

Дружеские посиделки на свежем воздухе. Порхали бабочки — в цветах, что взросли на могилах родителей, едва ли хранимых памятью Скары. Дружеские посиделки в составе двух королей, трех служителей и ее самой. А также гнева праматери Вексен, который довлел над ними, обещая смолоть всех в труху.

— Наше положение… — Мать Скейр то и дело вращала на тонкой руке одно из своих эльфийских запястий. — Довольно-таки плачевно.

— Десять тысяч бойцов Верховного короля обрушились на нас, — проговорил Атиль. — И среди них полощутся стяги именитых героев.

— И каждый день из Ютмарка переправляются новые полчища, — проговорил Горм. — Наш долг — отступить. Наш долг — покинуть Тровенланд.

Скара содрогнулась. Покинуть Мыс Бейла. Покинуть родной край и осиротевший народ. Покинуть дедову память. Ей стало тошно от этой мысли. Вернее, стало еще тошнее.

Атиль наклонил обнаженный меч, и тот заскользил по ладони, пока не уткнулся в траву.

— Я не вижу возможности победить таким способом.

— А каким способом видите? — возмутилась Скара, с трудом заставляя себя сидеть ровно и клеить маску королевской выдержки, вместо того чтобы с плачем забиться под свое кресло. Однако Атиль, с лицом жестче здешних утесов, лишь осторожно провернул клинок.

— Сам я всегда готов уповать на удачу в бою, но я не один. Мой долг — заботиться о сыне и жене. Мой долг — заботиться о том, что я им оставлю.

Скара почувствовала, как подкатывает отрыжка, и подавила спазм. Если даже Железный Король не заявляет, что сталь должна сказать свое слово, дело и впрямь худо.

Мать Скейр повернула обритую голову и сплюнула через плечо.

— Пожалуй, пришла пора посылать птицу праматери Вексен.

Отец Ярви фыркнул:

— Мать Адуин ясно дала понять, что между нами мир невозможен.

— По вашим словам.

Ярви опасно сузил глаза:

— Я, по-вашему, вру?

Взгляд Скейр полыхнул в ответ:

— Обычно да.

— Король Финн помирился с праматерью Вексен, — надломленно молвила Скара. — Как видите, не прогадал!

Но оба короля сидели в гнетущем молчании, а мать Скейр подалась вперед, уперев в колени предплечья, покрытые рунными наколками.

— Любая война — лишь предвестие мира. Те же переговоры, где вместо речей — мечи. Давайте обратимся к праматери Вексен, пока нам есть чем торговаться.

— Никакой торговли не будет! — рявкнул шершавый голос. — Не будет никакого мира!

Из-за ближнего кургана выступила Колючка Бату. Сначала Скару охватила радость, ведь именно такая женщина нужна под рукой, когда против тебя неодолимые ставки. Но Колючка дернула за цепь и выволокла вслед за собой заплетающегося пленника со связанными сзади руками и окровавленным мешком на голове. А позади них Скара заметила женскую фигуру, скрытую ободранным плащом с надвинутым капюшоном. И наконец встретила взгляд Колючки — в почерневших глазницах кипела неудержимая ярость, на которую было больно смотреть.

— Йиллинг Яркий напал на Торлбю, — пролаяла она, пинком бросая пленника на колени перед тремя владыками и тремя их служителями. — Он спалил полгорода. Королева Лайтлин с сыном остались там, ухаживать за ранеными. Он убивал мужчин, женщин, детей. Он убил… — Она судорожно закашлялась, но оскалила зубы и, овладев собой, вскинула подбородок. Глаза сверкали. — Он убил Бранда.

Горм угрюмо покосился на свою служительницу. Кулак Атиля побелел на рукояти. Зрачки отца Ярви расширились. Он словно растекся по сиденью.

— Боги… — долетел шепот. С лица служителя стекли все краски.

— Соболезную… — заикаясь, выдавила Скара. Она помнила, как Колючка обнимала, утешала ее, когда принцессу только что привезли в Торлбю. Как же хотелось ей сейчас отплатить тем же самым! Но лицо воительницы исказила такая злоба, что Скара боялась на нее посмотреть, а не то что дотронуться.

Новоприбывшая откинула рваный капюшон. Темнокожая южанка, тощая как хлыст, и левая сторона лица вся в ожогах. Некогда при взгляде на них Скара бы вздрогнула, но нынче она обвыклась к увечьям.

— Приветствую достославных королей, достославных королев, достославных служителей! — Она поклонилась, показав выдранные проплешины в коротких седых волосах.

— В землях Альюкса меня называют Сан-нара-Скан. В Калейве кличут Скарайои, Бродяга По Руинам.

— Как тебя зовут здесь? — отрубила мать Скейр.

— Это Скифр, — негромко протянул отец Ярви.

— Скифр-ведьма? — Губы Скейр скривились от омерзения. — Расхитительница эльфийских диковин? Осужденная праматерью Вексен?

— Та самая, голубушка, та, — улыбнулась Скифр. — Праматерь Вексен сожгла мой дом и перебила родню, поэтому я заклятый враг вашего заклятого врага.

— Лучший вид друга. — Крушитель Мечей насупился на скованного. — А насчет этого гостя нам сыграть в угадайку?

Колючка фыркнула и сорвала мешок с его головы.

С первого взгляда на пленника Скаре совсем подурнело. Измочаленная рожа, раздувшаяся синяками. Глаз заплыл и не открывался, белок другого отек краснотой.

Вдруг она осознала, что избитый ей знаком. Он был одним из тех, кто стоял в палатах Леса в ночь, когда дворец сгорел. Одним из тех, кто рассмеялся, когда король Финн повалился в очаг. Разумеется, ей полагалось его ненавидеть — но при взгляде на это обезображенное лицо ее охватила лишь жалость. Жалость и отвращение к тому, что с ним сотворили.

Будь великодушна к врагу, как к другу, — твердил вечно дед. — Не ради него, но ради самой себя.

Однако Колючка настроена была отнюдь не великодушно.

— Перед вами Асборн Бесстрашный, сподвижник Яркого Йиллинга. — Она погрузила пальцы в волосы узника, облепленные кровавой коркой, и запрокинула ему голову, выворачивая к себе. — Его схватили во время набега на Торлбю, и, в конце концов, страх-таки в нем мы нашли. Давай, червяк, скажи им то, что выкладывал мне!

Асборнов рот трепыхался, дрябл и беззуб, и отрывисто каркал:

— Яркому Йиллингу… пришло послание… Напасть на Торлбю… Когда… и где… и как нападать. — Скара ежилась с каждым сырым хрипом и ыканьем. — Среди вас… есть предатель.

Отец Ярви придвинулся ближе, его сухая клешня сжалась издевательским подобием кулака:

— Кто он?

— Один Йиллинг ведает. — Кровящий глаз сверлил Скару. — Быть может, сейчас он здесь… сидит среди вас. — Разбитый рот изогнулся в рдяной улыбке. — Быть может.

Колючка саданула ему по роже, сшибая на землю, занесла руку для нового удара…

— Колючка! — вскрикнула Скара, хватаясь за грудь. — Нет! — Колючка уставилась на нее, кривясь одновременно от бешенства и от скорби. — Пожалуйста, если ты его мучишь, ты мучишь себя. Мучишь всех нас. Умоляю, смилуйся хоть немного!

— Смилуйся? — Колючка харкнула, слеза прокатилась по рубцеватой щеке. — А они смилостивились над Брандом?

— Не более, чем над моим дедушкой. — У Скары самой защипало глаза, и она подалась вперед в припадке отчаяния. — Но ведь мы должны быть человечнее их!

— Нет. Мы должны быть бесчеловечнее. — Колючка свирепо вздернула Асборна за цепь, замахнулся тугой кулак, но пленник лишь шире осклабился:

— Грядет Йиллинг Яркий! — проклокотал он. — Грядет Йиллинг Яркий и ведет с собой Смерть!

— Ох, а Смерть уже здесь. — Скифр повернулась, поднимая руку. Ее ладонь сжимала какую-то штуку из потемневшего металла.

От оглушительного треска Скара подскочила на стуле, из зытылка Асборна плюнул красноватый туман, и сподвижника откинуло набок, его волосы затлели.

Похолодев от ужаса, Скара пялилась выпученными глазами.

— Храни нас, Война-Матерь, — прошептал Горм.

— Что ты сделала? — с визгом вскочила мать Скейр, опрокидывая стул на траву.

— Возрадуйтесь, голубочки, ибо я принесла вам залог будущей победы. — Скифр воздела в небо смертельную вещицу, из отверстия на конце веял белый дымок. — Я знаю, где сыскать подобные чуда. Талисманы старых дней, пред которыми мощь этого вот — детский лепет. Эльфийскую сброю, выкованную допреж Сокрушения Божия!

— Где? — уцепился Ярви, и Скара была потрясена пылом в глазах служителя.

Скифр свесила голову набок.

— В Строкоме.

— Вы чокнулись! — взвыла мать Скейр. — Строком под запретом Общины. Любой, кто туда отправится, заболеет и простится с жизнью!

— Я там бывала. — Протянув длинную руку, Скифр указала на светящийся оранжевым эльфий браслет на запястье Колючки. — Оттуда я вынесла эту побрякушку, и моя тень покамест при мне. Для меня не существует запретных земель. Я Бродяга По Руинам, и там мне известны любые тропы. Даже те, что избавят нас от недуга Строкома. Одно ваше слово, и я вложу вам в руки оружие, против которого не устоит ни один боец, ни один витязь, ни одна армия.

— И ниспошлешь на всех нас проклятие? — огрызнулась мать Скейр. — Вы что, лишились остатков разума?

— Я пока кое-что сохранил. — Король Атиль спокойно поднялся с места, невозмутимо прошествовал к телу Асборна, бесстрастно присел на корточки. — Великий воин — тот, кто еще дышит, когда на пир слетаются вороны. Великий король — тот, кто увидит, как горят трупы его врагов. — Он пальцем заткнул ровную дырочку в Асборновом лбу, и сумасшедшее пламя, казалось, уже угасшее, вновь разгорелось в его глазах.

— Последнее слово всегда остается за сталью. — Он высвободил палец, окрашенный алым, и с интересом его изучил. — А это — не что иное, как сталь, в другом облике.

Скара прикрыла глаза, впиваясь в подлокотники кресла. Надо успокоить одышку и унять бурленье в желудке, разбавить обуявший ужас. Ужас пред таинственным колдовством. Ужас пред убийством пленного у нее на глазах. Ужас пред тем, что лишь ей одной было на него не начхать. Она должна быть храброй. Должна быть умной. Должна быть сильной.

— Рекэ надлежит ей быть вложенной в ножны, покуда все мы не порезались, — молвил Горм.

— А я рекэ, надлежит ей быть вложенной в сердце Яркого Йиллинга! — рявкнула Колючка.

— Мы все понимаем, что с горя ты с глузду съехала, — отрезала мать Скейр. — Эльфья волшба? Только вдумайтесь, что вы несете! Нам грозит новое Божие Сокрушение! Да вдобавок, с предателем в наших рядах!

— С предателем, который сжег Торлбю, — гаркнула Колючка, — о чем вы годами мечтали! С предателем, что продался Верховному королю, с которым вас подмывает помириться!

— Хорошенько подумай, прежде чем бросать мне обвинения, страхолюдная…

Скара с усилием разжала веки.

— Мы все принесли много жертв! — воскликнула она. — Все теряли друзей, дома, семьи. Мы обязаны держаться сплоченно, не то поодиночке праматерь Вексен нас передушит.

— Мы посягнули на владычество Верховного короля, — произнес отец Ярви, — а власть — все, что у него есть. Все, что есть он. Он не способен отвернуть назад, как нельзя отступить и нам. Мы уже избрали нашу стезю.

— Это ты избрал ее за нас, — выпалила мать Скейр. — По одному чертову шажочку за раз! И этот путь ведет прямиком к нашей гибели.

Скифр разразилась лающим смехом:

— Без меня, голубки мои, вы тут вдосталь натюкались, нашаривая ощупью этот свой путь. Конечно, во всем есть риск. У всего есть цена. Но я только что показала вам запретные чары въяви, а Матерь Солнце, гляньте-ка, так же светит!

— Мы правим, поскольку люди в нас верят, — веско сказал Горм. — Как твое волшебство повлияет на их доверие?

— Вы правите, поскольку люди боятся вас, — возразил отец Ярви. — Такое оружие, как это, послужит только вящему страху пред вами.

Скейр зашипела, как кошка:

— Это — зло, отец Ярви.

— Это — наименьшее зло, мать Скейр. О славных победах слагают отличные песни, но и бесславные победы не хуже, коль над ними чуток поработают барды. А вот славные поражения — поражения, и только.

— Нам нужно время на раздумье, — подала голос Скара, опуская протянутые ладони, словно утихомиривала стаю драчливых псов.

— Времени мало. — Скифр выбросила руку и поймала сухой листок. — Сыплется песок в часах, и Яркий Йиллинг подступает все ближе. Готовы ли вы совершить то, что должно, чтобы разбить его? Иль пускай он побьет вас? — Она смяла, растерла лист и, отходя назад, подняла ладонь над головой, предоставляя бризу развеять пыль.

— Как по мне, голубочки, выбора нету вовсе!

— Примирению не бывать! — рыкнула Колючка Бату, перекидывая натянутую цепь через плечо. — Пока Яркий Йиллинг и я оба живы. Это я вам обещаю! — И она повернулась и пошла прочь вслед за Скифр, пятки Асборнова трупа проминали в траве две канавки, пока она волокла убитого за собой.

Горм неспешно поднялся, с тяжкой смурой на загрубелом в сражениях лице.

— Давайте завтра на рассвете проведем большой сход, где и решим судьбу нашего союза. И как бы не судьбу всего моря Осколков.

Следующим встал король Атиль.

— Нам надо многое обсудить, отец Ярви.

— Беспременно, государь, но сначала я должен переговорить с королевой Скарой.

— Превосходно. — Атиль вскинул свой обнаженный меч и прижал сгибом локтя. — А я пока что попытаюсь не дать Колючке Бату в поисках предателей поубивать всех ванстерцев на белом свете. Пошли птицу королеве Лайтлин. Передай, пусть поцелует за меня сына. — Он двинулся к Мысу Бейла. — Передай ей, к ужину, боюсь, опоздаю.

Прежде чем заговорить, Скара выждала, пока король Атиль не пропал из виду и мать Скейр не скрылась, горько качая бритой головой.

— Вы знали о том, что сегодня случится. — Она укладывала в уме куски событий, пока те не состыковались друг с другом. — Поэтому вы попросили меня позвать на встречу только нас шестерых. Чтобы слух об эльфьих талисманах не просочился наружу.

— Мало кто… вдумчив, как вы, моя королева. — Лесть, липкая лесть. Она решила не позволить ей себя подчинить. — Сузить круг не повредит никогда. Особенно, если средь нас и в самом деле предатель.

Здравый смысл налицо, но Скара все равно хмурилась.

— Я ведь могу и устать приплясывать под вашу дудку, отец Ярви.

— Ту музыку, под которую все мы пляшем, наигрывает праматерь Вексен, и я поклялся дудочницу оборвать. Вам предстоит принять великое решение, королева.

— Одно следует за другим, без передышки.

— Такова плата за власть. — Ярви опустил взгляд на окровавленные травинки, и на миг показалось, что его снедает та же болезнь, что и ее. — Простите. Я только что узнал, что самый лучший человек из тех, кого я встречал, мертв. Порой трудновато… выбирать правильную дорогу.

— Порой все дороги — кривые. — Скара попыталась представить, что б на ее месте сделал дед. Каким бы советом снабдила ее мать Кире. Но таких уроков ей не преподали. Моря, куда ее занесло, не значатся на картах, и надвигалась буря, и путеводные звезды не сияли на небе. — Отец Ярви, так как же мне поступить?

— Однажды один мудрый муж сказал мне, что у короля есть один долг — побеждать. Остальное — пыль. То же касается и королевы. Примите предложение Скифр. Если мы чем-нибудь не уравновесим чаши весов, Верховный король нас просто сметет. Праматерь Вексен над вами не смилостивится. Народ Тровенланда не пощадят. Яркий Йиллинг не поблагодарит вас за снисхождение. Себя спросите, как бы он поступил, будь он вами?

Скара не смогла остановить накатившую дрожь.

— Значит, мой удел — превратиться в Яркого Йиллинга?

— Пускай Отче Мир зайдется слезами от выбранных средств — Матерь Война улыбнется достигнутой цели.

— А когда немирье окончится, — прошептала она. — Что за мирную жизнь мы себе завоюем?

— Вы хотите быть милосердной. Пребывать в добре и свете. Я понимаю вас. Я восхищен вами за это. Но, королева… — Отец Ярви приблизился, удержал ее взгляд и вкрадчиво произнес: — Милосердным бывает лишь победитель.

Никакого выбора не было. Она знала об этом, стоило Скифр на деле применить свое колдовство. Глядя на отца Ярви, она понимала, что знал об этом и он. Он разглядел это еще в дальней дали и правил их судном так осторожно, что ей казалось, будто это она держит руль. Но еще она знала другое — что как только войска Верховного короля стянутся ближе, ее чужая, заемная власть вывалится из рук. Должно быть, это голосование для нее — последнее. И нужно выиграть хоть что-то — для дедушки, для ее народа, для Тровенланда. И для себя.

— Я потребую плату. — Она бросила взор на зубцы могучего Мыса Бейла, черные на белом небе. — Вы должны убедить короля Атиля дать бой Йиллингу здесь.

Отец Ярви испытующе взглянул на нее. Будто глазами мог докопаться до того, что ею движет. Может, и правда мог.

— Сражаться вдали от дома не по душе моему государю. А Горму — подавно.

— Тогда я побеседую с матерью Скейр. Посмотрим, что предложит она за голос против вашего. — Скара окинула взмахом эльфийский оплот, нависший над могильником матери. — Сильнее этих укреплений нет. Если мы удержимся здесь, Яркий Йиллинг придет за нами. Из-за уязвленной гордыни. Из-за того, что не сможет вести войско дальше, оставив нас в своем тылу. Мы сосредоточим, скуем здесь людей Верховного короля, всех разом. Мы станем щитом, о который разобьется сила праматери Вексен. Вы уедете искать свое колдовское оружие… — Она постаралась не выказать омерзения, исподволь глянув на кровавые травы — туда, где упал Асборн. — А когда вернетесь, мы сокрушим армию Йиллинга одним ударом.

Ярви вдумчиво изучал ее.

— Звучит мудро, но воинов не заставишь внять мудрости.

— Воинам нравится блескучий металл и сказки о доблести, а также баллады, где сталь говорит свое слово. Одну из таких, смею просить, вы могли бы пропеть королям. Вы, часом, не наделены чудным певчим голоском, отец Ярви?

Он удивленно изогнул бровь.

— Так уж вышло, что да.

— Я не покину крепость, за которую погиб мой отец. Я не покину страну, за которую умер мой дед.

— Тогда я выйду на бой бок о бок с вами, о королева. — Ярви зыркнул на сестру Ауд. — Вам есть что добавить?

— Я открываю рот, когда королеве Скаре надобен мой совет, — ответила та сострадательнейшей улыбкой. — Кажется, она превосходно пообщалась с вами и без меня.

Отец Ярви усмехнулся и побрел через курганы к лагерю короля Атиля.

— Вот это настоящий хитрец, — прокурлыкала сестра Ауд. — Такой мужчина любой поступок заставит казаться мудрым ходом.

Скара покосилась на нее.

— Мне не требуются знамения, чтобы понять, когда пришло время для «но».

— Его игра от безвыходности. Он отправится в запретную краину, и ведьма Скифр поведет его под руку. — Сестра Ауд приглушила голос. — Да, он отправится в преисподнюю, а в проводники взял дьявола и хочет, чтоб мы шли за ним? Что, если они не найдут никаких талисманов? Тогда нас припрут к стене Мыса Бейла, окружив десятью тысячами солдат. А если найдут? — Она уже перешла на исполненный страха шепот. — Мы не боимся устроить новое Сокрушение Мира?

Скара задумалась о сожженных усадьбах, о погорелых селах, о развалинах дедушкиных чертогов.

— Мир разрушен уже давно. Без этого оружия Верховный король победит. Победит праматерь Вексен. — Она опять прочувствовала комок тошноты и сглотнула. — Победит Яркий Йиллинг.

Плечи сестры Ауд поникли.

— Я перечу не из ревности к вашим решениям, государыня. — Она мрачно посмотрела вослед отцу Ярви. — Но боюсь, уничтожая одно чудовище, вы создаете другое.

Скара бросила последний взгляд на отцовский курган.

— Раньше я думала, что в мире живут герои. Но мир, сестра Ауд, наоборот, полон чудовищ. — Отвернувшись от погребений, она двинулась назад, к Мысу Бейла. — И, пожалуй, лучшая в нем надежда — на то, что самые страшные из них в наших рядах.

24. Ложь

Рин ничего не делала наполовину. Колл ее любил и за это.

Как только они добрались до Мыса Бейла, она раздобыла наковальню, отыскала незанятое местечко в подвальном закутке, разложила в строгом порядке инструменты и принялась за работу. В такое время кузнецу не до отдыха, объявила она ему.

С тех самых пор она вечно тут, внизу, в жаркой, пропахшей углем темноте — кует, затачивает и склепывает. Он даже начал за нее волноваться, причем больше, чем за себя, а такое случалось не часто.

Колл ласково опустил ладони ей на руки — пусть ее руки полежат спокойно, хоть немного.

— Никто не будет тебя ругать, если ты прервешься.

Она стряхнула его с себя, продолжая шлифовать металл.

— Если прервусь, то начну думать. Думать я не желаю.

Он снова потянулся к ней.

— Я знаю. Слушай, Рин…

— Хватит вокруг меня суетиться.

— Прошу прощения.

— Хватит просить прощения.

— Ладно, подавись своим прощением.

Она прервала работу, сердито скривившись:

— Твои хохмы невыносимы!

Была не была. Он ухмыльнулся:

— Прошу прощения.

Ее улыбка едва мелькнула и пропала. Он обожал быть причиной ее улыбок, но сегодня ждать их больше нечего. Она уперлась кулаками в скамейку, опустила голову в плечи и отстраненно уставилась на зарубки по древесине.

— Я без конца думаю о том, что должна сказать ему. Открываю рот, чтобы заговорить с ним. Оглядываюсь, чтобы его позвать. — Она скривила губы, словно намеревалась заплакать, но нет — больше никаких слез. — Его нет. Он ушел и никогда не вернется. Каждый раз, как вспомню об этом, себе не верится. — Она горько покачала головой. — Брат не скупился ни для кого ни на доброе слово, ни на добрый поступок. И чего хорошего это ему принесло?

— Зато немало доброго принесло им, — сказал Колл. — Им этого не забыть. Не забыть и мне. — Бранд спас ему жизнь и просил его об одном. О правильном поступке по отношению к Рин. — Я уже бывал на твоем месте. — Голос надломился, почитай, совсем пропал. — Терял кого-то родного.

— А я уже бывала на твоем. Пыталась кого-то утешить. Когда умерла твоя мама.

Тогда все и началось между ними. Не вспышкой, подобной молнии, но медленным прорастанием, словно древо пускало корни в землю. Рука Рин обнимала его за плечи, когда отец Ярви читал заупокойную матери. Ладонь Рин лежала в его ладони, когда тело клали в курган. Смех Рин журчал в кузнице, куда он пришел посидеть, просто, чтобы с кем-то побыть. Тогда она была рядом. Ответить тем же — самое малое, что надо сделать ему. Даже если горло здесь сжимается от удушья.

— Просто побудь здесь, и все. — Она снова взялась за шлифовку, на щеках блеснул пот. — Только скажи, что будешь рядом.

— Я буду рядом, — пересилив, выдавил он, хоть до безумия жаждал уйти и вдохнуть свежий воздух и за это ненавидел себя. — Обещаю тебе…

Послышалась тяжелая поступь на лестнице, и Колл позорно обрадовался шансу отвлечься. Радовался, пока он не увидел, кто пригибается под притолокой. Не кто иной, как беловолосый чашник Гром-гиль-Горма, Рэйт, чей лоб столь неласково повстречался с Колловым носом под старым кедром в Торлбю.

— Ты, — бросил он. Пальцы слепились в кулаки.

Рэйт поморщился.

— Айе. Это я. Прости. Как твой нос? — Вероятно, вот эдак воин приносил извинения, но сердце отозвалось на них только болью.

— Слегонца покривел, — отрезал Колл. — Сдается все ж, твоя честь пострадала сильнее.

Рэйт пожал плечами.

— Она давно развалилась на части. Я знал, что ты лазаешь вдвое лучше меня, не то б не стал бодать ни за что. И как ты сюда смог забраться! Страх берет от такой чертовой высотищи!

В таком комплименте злиться было явно не на что — от этого-то Колл и взбесился как никогда.

— И какого же черта от меня тебе надо? — Под конец голос дрогнул, вышло словно щенок тявкнул на взрослого волка.

— Да ничего. — Рэйт блымнул на Рин, глаза задержались на голых, в капельках пота, плечах, и Коллу совсем не понравилось то, как он на нее смотрит. — Это ты — оружейница с Шестой улицы?

Рин утерла лоб передником и пристально посмотрела в ответ. Если на то пошло, то Коллу не понравился и ее взгляд на ванстерца.

— Мою кузницу сжег Яркий Йиллинг вместе с почти всей Шестой улицей. Теперь я, скорее, оружейница с подземелий Мыса Бейла.

— Отчего Мыс Бейла лишь выиграл. — Легкая поступь, и в мастерскую нырнула королева Скара. Она казалась еще худощавее, чем в прошлый раз, с острыми ключицами, а среди кузнечной испарины и сажи столь же не к месту, как белая лебедь в свинарнике.

Колл вскинул брови, так же, как Рин.

— Государыня, — проворчал он.

Большие зеленые глаза Скары остановились на Рин.

— От всей души сожалею о смерти вашего брата. Все, кого я только не слышала, отзывались о нем с добром.

— Да, верно. — Рин насупилась, опустив взгляд на лавку. — Добрых людей первыми прибирает Матерь Война.

— Будем молиться, чтоб поскорей пришел черед Отче Мира, — молвил Колл.

Королева Скара покосилась с не меньшим, чем у Колючки Бату, презрением к этому деланому благочестию.

— Сразу — как только Йиллинг Яркий сдохнет и сгниет.

— Я не дружна с молитвами, но за это я помолюсь, — сказала Рин.

— Говорят, вы куете мечи. Лучшие мечи на море Осколков.

— Я ковала клинок королю Атилю. Ковала Колючке Бату. — Рин размотала сверток, лежащий на скамье, чтоб показать свой последний труд. Меч, над которым они с Коллом работали вместе. — Вот этот я сделала для того, кто погиб в Торлбю на прошлой неделе.

— Ты вырезала и ножны? — Рэйт провел толстым пальцем по поверхности дерева. — Они прекрасны.

— Я занимаюсь металлом, — ответила Рин. — По дереву трудится Колл.

Рэйт обернулся к нему.

— Тогда твоим даром в самом деле стоит гордиться. Я б тоже хотел уметь создавать разные вещи. — Он скривился, сжимая кулак. Как будто руке было больно. — Но, к сожалению, умею только ломать.

— Для этого много трудиться не надо, — бормотнул Колл.

— Мне нужен меч, — произнесла Скара. — И кольчуга, по моему росту.

Рин с опаской оглядела молодую королеву сверху донизу. Даже просто стоять в доспехах ей вряд ли окажется под силу — куда уж там биться!

— Вы собираетесь в бой?

Скара улыбнулась.

— Упаси, боги. Но с виду я должна быть в полной готовности к бою.

25. Чересчур много служителей

— Мать Скейр, рада приветствовать!

Первый мимолетный взгляд на Гормову служительницу поведал Скаре, что ее визит мало кого бы обрадовал. Ученая мать вечно была прямолинейной и грубой, но нынче ее лицо заострилось, как стамеска, — и столь же светилось добросердечием.

— Извиняюсь за состояние моих покоев, нам пришлось обставляться с пустого места. — Мебель и утварь понатырили отовсюду, занавесями служили трофейные стяги, и сам Синий Дженнер не сказал бы, откуда взялся матрас с гусиным пером. Но именно в этой опочивальне Скара появилась на свет, а арки трех просторных окон глядели на двор принадлежащей ей крепости. Куда ей было переезжать?

— Отведаете вина? — Хозяйка едва было не поманила невольницу, но мать Скейр намертво оборвала ее жест.

— Я явилась не за вином, королева. Я пришла обсудить ваш голос в поддержку отца Ярви.

— Я голосую во благо и из интересов Тровенланда.

— А что, второе Божие Сокрушение пойдет Тровенланду на пользу? — Злость лязгнула в голосе Скейр. — Что, если отец Ярви не сладит с древним волшебством? А если справится, тогда что? Думаете, потом он его добровольно отринет?

— А бесчинства армии Верховного короля Тровенланду, выходит, полезнее? — Скара, чувствуя, что сама срывается на визг, безуспешно старалась сохранять спокойствие. — Полезнее позволить Йиллингу дожечь те крохи, что пока он не сжег?

Глаза матери Скейр сузились в смертоносные прорези стрельниц:

— Не ваша воля движет вами, моя королева.

— Не перестаю удивляться: всем, кроме меня, известно, что мною движет. — Скара нахохлила бровь на сестру Ауд. — Бывало ль хоть еще какой королеве ниспослано столь много служителей?

— По крайней мере, это бремя я вам облегчу, — сказала Скейр. — Коли у вас на уме встрять в безумства отца Ярви, моей обязанностью станет не спускать с него глаз. Вместе с тем, моего государя нельзя оставлять без служителя. — Она протянула длинную, увитую наколками руку и щелкнула пальцами: — Время игр вышло, сестра Ауд. Возвращайтесь обратно на свое место, приглядывать за воронами.

Круглое личико Ауд осунулось, и Скара едва подавила позыв омрачиться самой. До сей минуты она не подозревала, насколько привыкла полагаться на свою служительницу. Насколько стала ей доверять. Насколько ее любить.

— Я не велела ей оставлять службу.

— Ах, не велели? — фыркнула мать Скейр. — Она — моя ученица, отправленная к вам внаем, а не в подарок. И коль вы настолько глупы, что не догадались сами, — она доносила мне обо всем. С кем вы беседовали и что говорили. Все ваши пожелания и просьбы. Если на то пошло, то и состав вашего стула по утрам. Насколько я уяснила, ваши какашки, как и та, что их, хм, вырабатывает, малость того… худосочны.

Ауд пришибленно пялилась под ноги, пухлые щеки еще никогда не алели так ярко. Скаре следовало бы обо всем догадаться. Да она, наверное, и догадывалась. И все равно, открытие полоснуло и нанесло глубокую рану. На миг она утратила речь. Но только на миг. А как бы ответил дедушка, если б его так унизили в его вотчине, в его крепости, в собственных покоях?

Стоило сестре Ауд несмело шагнуть к дверям, как Скара, выставив руку, загородила ей путь.

— Вы не поняли! Я не согласна отпустить ее со службы, потому как только сегодня утром она принесла мне обет преемницы матери Кире. Мать Ауд — новый служитель Тровенланда, и ее место — подле меня.

Приятно смотреть, как ошеломили мать Скейр эти новости. Единственной, кто сильнее остолбенел, была сама Ауд. Она таращилась то на бывшую госпожу, то на новую круглыми, как блюдца, глазами. Однако сообразительная толстушка недолго пребывала в растерянности.

— Все верно, — Ауд расправила плечи и гордо вытянулась. Такую осанку одобрила бы придирчивая мать Кире. — Я поклялась королеве Скаре исполнять долг ее служителя. И собиралась вам об этом сказать.

— А вы испортили весь сюрприз, — сладко улыбнулась Скара. И правда, от улыбки-то никому не убудет.

— За это вы еще поплатитесь, — утвердительно кивнула мать Скейр. — Помяните мою речь.

Скара потеряла терпение:

— Напомните, когда придет время платить. А сейчас вы уйдете сами или я должна велеть Рэйту выбросить вас в окно?

Гормова служительница еще раз шикнула с омерзением и поплелась из покоев, грохнув напоследок дверью.

— М-да, — Скара шмыгнула, перевела дух и, прижав ладонь, попыталась успокоить в груди молотилку. — Взбодрились.

— Моя королева, — прошептала сестра Ауд, не поднимая омертвелых глаз. — Очевидно, я не заслуживаю вашего прощения.

— И от меня вы его не добьетесь. — Рука Скары доверительно легла молодой женщине на плечо. — Поскольку ничего дурного не совершили. Я никогда не сомневалась в вашей верности. Но всегда знала, что она разделена надвое. Мать Скейр была вашей владычицей. Теперь же вы выбрали меня. И за это я благодарна. Очень, от души, благодарна. — Скара крепко сжала ей плечо, подступив ближе. — Но отныне ваша верность обязана быть нераздельной.

Сестра Ауд посмотрела в ответ, под ресницами набухло чуточку влаги.

— Клянусь вам, государыня, луною и солнцем. Я стану верным служителем вам и Тровенской земле. Я позабочусь о теле вашем вперед моего. Я позабочусь о чаяниях ваших вперед моих. Я никому не открою вашу тайну и ничего не утаю от вас. Я — ваша. Такова моя клятва.

— Спасибо, мать Ауд. — Скара потрепала ей плечо и отпустила. — Богам ведомо, я никогда так отчаянно не нуждалась в добром совете.

26. Верность

Рэйт пробирался, огибая костры и палатки, через расположение воинов Ванстерланда. В прошлом он сотню раз обходил солдат на роздыхе — перед поединками, перед набегами, перед сражениями. Ему было приятнее находиться здесь, чем где-то. Здесь он как дома. Вернее — быть бы ему здесь как дома… Сейчас все немножко не так, как раньше.

Народ устал, народ измучился вдали от семейств и родимых полей, и народ понимал, в какой переплет они угодили. Сомнение — вот что глядело на Рэйта с залитых светом лиц. Вот что журчало в разговорах, в смешках и в песнях. Страх — вот чем от них пахло.

Сегодня не он один шлялся по лагерю. Смерть прогуливалась неподалеку, ставя на обреченных клеймо, и кого б она ни миновала — всякого пробирал озноб.

Он направился в сторону, к невысокому холмику с единственным костерком на вершине, решительно зашагал в гору, позади стихала болтовня. Рэкки у огня стоял коленями на попоне, держа между ног Гормов щит. Сосредоточенно драил ветошью блесткую кромку. Как здорово, боги, его увидеть. Словно отчий дом предстал перед скитальцем.

— Хэй, братуха, — произнес Рэйт.

— Хэй-хэй. — Рэкки обернулся — словно его отражение в зеркале. В волшебном зеркале, которое Хоральд привез из дальних поездок, — оно казало человеку одни его лучшие стороны.

Присесть рядышком с братом было уютно, как вдеть ноги в пару любимых сапог. Рэйт немножко молча понаблюдал за работой, потом опустил взгляд на свои пустые руки:

— Чего-то не хватает.

— Если ты про свои мозги, внешность или чувство юмора, то всем этим не обделили меня.

Рэйт хрюкнул со смеху.

— Я про меч, который сейчас бы тер.

— А че, ножны королевы Скары прочистки не требуют?

Рэйт бросил быстрый взгляд и увидел под носом Рэкки именно ту уклончивую улыбочку. И опять хрюкнул.

— Я давно в боевой изготовке, но высочайшего повеления пока не слыхать.

— Я бы сильно губу не раскатывал. Ну, пока ждешь, всегда неплохо пожрать. — И Рэкки кивнул на старый прокопченный котелок над огнем.

— Кролик? — Рэйт прикрыл глаза и принюхался в длинную затяжку. Как в добрые времена, когда они делили надвое одну еду, одну надежду — и одного хозяина. — Кого люблю, так это кролей.

— А то ж. Кто ж тебя да меня лучше знает, чем мы друг друга?

— Никто. — Рэйт посмотрел исподлобья. — Так чего хошь-то?

— А просто так нельзя брату еду сварганить?

— Канешн, можно, только отродясь не бывало. Чего удумал?

Рэкки отложил великий щит Горма и пригвоздил брата взглядом.

— Смотрел я на тебя с юной владычицей Тровенланда, с тем ейным пиратом-развалиной и пухломордым недоразумением в служителях — и ты казался счастливым. Ты, у которого вечно несчастный вид.

— Зря ты так на них, — насупился Рэйт. — Мы ведь все заодно, не так ли?

— Точно? А то народ тут начинает интересоваться, мол, может, ты вообще возвращаться не хочешь?

Рэкки всегда умел его побольнее ужалить.

— Я, что ли, просил хоть о чем-то? Все, чем я занимаюсь, стараюсь как можно лучше справляться там, куда меня поставили! Все отдам — только б вернуться!

Из-за спины донесся ответ:

— Рада слышать.

Он больше не беспомощное дитя, но от этого голоса съежился, как щенок в ожидании пинка. Еле заставил себя повернуться, принудил себя посмотреть в синие-синие глаза матери Скейр.

— Соскучилась я по тебе, Рэйт. — Она опустилась на корточки, тощие предплечья на коленях, свисают сухощавые кисти. — Наверно, пора тебе обратно, на законное место.

Рэйт сглотнул, во рту вдруг стало сухо. Наполнять королевскую чашу, носить королевский меч, драться бок о бок с братом? Снова стать самым лютым, суровым, кровавым? Опять взяться за поджоги с убийствами и однажды ощутить на шее гнет собственной цепи из наверший мечей?

— Это — все, что мне надо, — просипел он. — Ничего другого не желаю и не желал.

— Знаю, — произнесла служительница успокоительным тоном, который страшил больше жесткого. — Знаю. — Она потянулась и поскребла у него в голове, словно у кутенка за ушком. — Только сослужи королю еще одну службу.

От ее прикосновения плечи Рэйта холодно задрожали.

— Назовите ее.

— Боюсь, что отец Ярви продел в прекрасный носик королевы Скары кольцо. Боюсь, он водит ее, куда ему вздумается. Боюсь, что он сведет ее прямо в могилу, куда все мы, спотыкаясь, попадаем следом.

Рэйт зыркнул на брата, но помощи от него не дождался. Такое бывало не часто.

— Полагаю, ей хватает своего ума, — смущенно пробормотал он.

Мать Скейр насмешливо фыркнула:

— Отец Ярви помыслил нарушить святые заветы Общины и вывезти из Строкома эльфийское оружие.

— Эльфийское?

Зашипев, она придвинулась, а Рэйт отдернул голову.

— Я видела это оружие! Ослепленный невежеством, он замыслил разнуздать волшебство, которое сокрушило Бога. Я знаю, ты не самый умный из двух, но неужто не видишь, что стоит на кону?

— Но никто не войдет в Строком и не выйдет живым…

— Здесь ведьма Скифр, а она сможет и выйдет. Если только сучка отдаст Ярви свой голос.

Рэйт облизал губы.

— Давайте я поговорю с ней…

Скейр выбросила руку, а он не удержался, сжался в комок, но она всего лишь мягко, прохладно прислонилась к его щеке.

— Я что, по-твоему, такая немилосердная злюка, что брошу тебя в битву слов против отца Ярви? Нет-нет, Рэйт, ни за что. Болтун из тебя неважный.

— Но тогда…

— Ты — убийца. — Брови служительницы нахмурились, словно он расстроил ее, с ходу не выпалив о своем призвании. — Тебе придется убить ее.

Рэйт оторопело вылупился. Что ему еще оставалось? Он пялился в глаза матери Скейр и леденел.

— Нет… — прошептал он наконец, и ни одно слово в мире еще не звучало так слабо. — Пожалуйста…

Мольбою мать Скейр не проймешь никогда. Она только покажет ей твою никчемность.

— Нет? — Кисть ее, как клешня, вцепилась ему в лицо. — Пожалуйста?

Он попытался убрать голову, но сила вся вышла, и она притянула его к себе, едва не тыкая носом.

— Это не просьба, малыш, — шикнула она, — это — приказ твоего государя.

— Но ведь узнают, что это я… — проскулил он, выцарапывая оправдания, словно пес зарытую кость.

— Я все продумала за тебя. — Мать Скейр двумя длинными пальцами извлекла малюсенький сосуд, скляночку с чем-то вроде воды на донышке. — Ты ж был чашником у короля. Накапать вот этого в кубок королевы едва ль сложнее. Одна капля — больше не надо. Она не будет мучиться. Она заснет и никогда не проснется. И тогда эльфийскому сумасшествию придет конец. И, быть может, наступит мир с Верховным королем.

— Король Финн тоже надеялся на мир.

— Король Финн не знал, что предложить.

Рэйт снова сглотнул.

— А вы знаете?

— Начнем с отца Ярви в клетке. — Мать Скейр запрокинула набок голову. — Вместе, скажем, с южной половиной Гетланда. А то, что лежит к северу от Торлбю, отойдет нам. Разве не прекрасно? Я убеждена, что праматерь Вексен прислушается к этому доводу…

Мать Скейр подняла безжизненную руку Рэйта, перевернула кисть и положила склянку на ладонь. Совсем крохотулька. И он припомнил слова Скары. Почему честного простака отправили выполнять работу пройдохи?

— Вы послали меня к ней, потому что я убийца, — пробормотал он.

— Нет, Рэйт. — Мать Скейр снова обхватила его лицо, наклонила к себе. — Я отправила тебя потому, что ты — нам верен. Пора заявлять о награде. — Она встала, возвышаясь над ним. — Завтра, в это же время, ты вернешься туда, где тебе пристало быть. Возле короля. — Она повернулась, чтобы уйти. — И возле брата.

Рэйт ощутил на плече руку брата.

— Скольких людей ты убил, братишка?

— Известно, я в подсчетах не силен.

— Раз так, что такое еще разочек?

— Есть разница убивать того, кто готов убить тебя первым, и убивать кого-то, кто… — Кого-то, кто ничем тебя не обидел. Кого-то, кто был к тебе добр. Кого-то, кого ты…

Рэкки потянул его за рубаху.

— Разница лишь в том, что сейчас всем нам куда больше выигрывать и терять! Если ты не пойдешь на это… живи тогда сам по себе. Тогда мы оба будем порознь.

— А что сталось с мечтой вместе отчалить по широкой Священной?

— Ты велел мне возблагодарить Войну Матерь за то, что мы на стороне победителей, и оказался прав! Давай не будем притворяться, что ты кончал одних воинов. Сколько раз я составлял тебе компанию? Как насчет бабы из той усадьбы? Как насчет ее детей…

— Сам знаю, что я наделал! — Закипел гнев, Рэйт сомкнул больную ладонь на склянке и потряс кулаком перед братом. — Не для нас ли обоих? — Он схватил Рэкки за грудки, тот пошатнулся, сбил с огня котелок и разлил кроличью похлебку на траву.

— Брат, хорош. — Рэкки взял его за плечи, скорее обнимая, чем стараясь перебороть. Чем сильнее ожесточался Рэйт, тем больше смягчался брат. Он же знал его лучше всех. — Кто присмотрит за нами, если не мы сами? Сделай, ладно? Ради меня. Ради нас.

Рэйт посмотрел брату в глаза. Вот сейчас близнецы как будто и не похожи. Он всосал сквозь зубы воздух и потихоньку выдохнул, и с выдохом ушла и потасовка.

— Сделаю. — Он свесил голову, уставился на пузырек на ладони. Мало он уже поубил, чего уж там? — Я все пытался сочинить пристойную отмазку, но… умный-то из нас — ты.

Кулак крепко сжался.

— А я — убийца.

Рин в основном молчала, пытливо разглядывала свой труд, с обрезками проволоки во рту. То ли от того, что рядом девушка ее лет, то ли от возбуждения перед предстоящим сходом, но Скара болтала за обоих. О своей юности в твердыне Мыса Бейла и обрывках воспоминаний о родителях. О резных колоннах Леса в Ялетофте и о том, как сгорели чертоги, и о своих надеждах заново их отстроить. О тровенах и их крае и о том, как она с божьей помощью избавит народ от угнетения Верховного короля, свершит месть над Йиллингом Ярким и сохранит наследие погибшего деда. Сестра Ауд, ныне мать Ауд, утвердительно кивала, с суровой миной — соответственно новому положению.

Рэйт не поддакивал. Он бы полюбил это прерасное будущее и охотно сделался бы его частью, однако он разбирался в жизни. Его растили не в крепости и не в королевских покоях, и рабы не припадали к нему на каждый чох. Он когтями выцарапывал себе путь, без никого, кроме брата за плечами.

Он провел рукой по рубахе, чувствуя под тканью небольшую склянку. Он знал, кем он был. Знал, за какую работу брался.

А потом ему улыбнулась Скара. И было так, словно Матерь Солнце избрала его и из всех людей сияла только над ним.

— Как вы в такой тяжести сражаетесь? — молвила она, встряхнувшись и зазвенев кольчужными кольцами. — Ничего себе груз!

Решимость Рэйта растаяла, как масло на очажном камне.

— К ней привыкаешь, о, моя королева, — каркнул он.

Она посмурнела:

— Тебе нездоровится?

— М-мне? — заикнулся он. — Неужели?

— Когда ты научился обходительным манерам? Боги, жарища-то какая! — Она вцепилась в ворот кольчуги и пуховый поддоспешник. Столь оживленной она еще не была: румяная, глаза горят, на лице легкий блеск. Она щелкнула пальцами рабыне:

— Принеси, будь добра, мне вина.

— Я принесу, — отозвался Рэйт, быстро шагнув к кувшину.

— С чего бы не воспользоваться услугой лучших в своем деле. — Скара ухмыльнулась Рин, кивком указывая на него. — Он был королевский чашник.

— Ага, был, — про себя буркнул Рэйт. И будет снова. Если сумеет завершить одно дело.

Биение сердца застилало слова Скары, он не разбирал, о чем она говорит. Медленно, тщательно, удостовериваясь, что его не выдадут трясущиеся руки, он нацедил вина. В кубке оно смотрелось, как кровь.

Он хотел быть воином. Мужчиной, поднявшим оружие за короля, доблестным на бранном поле. А кем стал? Мужчиной, который сжигает усадьбы. Который платит злом за доверие. Который травит женщин.

Он проговорил себе — так надо, так должно поступить. За короля. За брата.

Он чувствовал спиной взгляд матери Ауд, когда принял глоток, что полагался чашнику — убедиться, что вино не опасно для более благородных губ, чем его. Он услышал ее шаг, ему навстречу, а затем Скара произнесла:

— Мать Ауд! Вы-то знали отца Ярви до того, как он стал служителем?

— Знала, государыня. Он и тогда был беспощадным…

Рэйт услышал, как служительница двинулась обратно, и, не осмеливаясь дыхнуть, выдавил из-под рубахи пузырек матери Скейр, ослабил пробку и обронил в чашу одну только каплю. Больше одной капли не требовалось. Посмотрел, как круг на поверхности ширится и пропадает, и спрятал склянку. Внезапно подкосились колени. Он оперся на кулаки.

И сказал себе — нету другого пути.

И взял обеими руками кубок и повернулся.

Скара качала головой, пока Рин подбивала кольчугу в талии, подбирала звенья, чтобы сидело как надо, закрепляя крученой проволокой.

— Клянусь, ты ловка со сталью, почитай, как моя старая портниха с шелком.

— Благословение Той, Что Бьет В Наковальню, государыня, — пробормотала Рин, отходя назад, прикинуть результат своего творения. — В последнее время божья милость, правда, не со мной.

— Все переменится. Поверь, так и будет.

— Вы говорите, как брат. — Рин печально улыбнулась, зайдя Скаре за спину. — Похоже, закончили. Я расшнурую ее и займусь подгонкой.

Скара гордо выпрямилась перед подошедшим с вином Рэйтом, водрузила руку на кинжал за поясом. Кольчуга переливалась в свете масляных ламп.

— Ну, как? Сойду за воителя?

Боги, он говорить разучился. Колени тряслись, когда он преклонил их перед ней — по-особому, как прежде пред Гормом после всякой стычки или поединка. Как преклонит пред ним снова.

— Когда б так выглядела каждая стена щитов, — умудрился сказать он, приложив все силы. — Вы бы без хлопот гнали мужиков в атаку на вражин. — И поднял чашу, протягивая обеими руками.

И сказал себе — выхода нет.

— И я привыкну к пригожим парням у моих ног. — Она рассмеялась тем самым смехом. Разухабистым и удалым. И потянулась за кубком.

27. Сделка

— Где же она? — пробормотал отец Ярви и опять зыркнул на двери.

Колл не привык видеть наставника встревоженным, и от этого забеспокоился сам. Будто и так мало хлопот — сегодня решалась судьба всего мира!

— Может, одевается, — шепнул он в ответ. — По моему впечатлению, она из тех, кто по такому случаю уделит немалое время нарядам.

Отец Ярви обжег его взглядом, и Колл, сам не желая, усох, сидя в кресле.

— А по моему впечатлению, она — человек, способный учесть заранее, сколько времени понадобится, чтобы по такому случаю одеться. — Он наклонился к ученику. — Как ты считаешь?

Колл прокашлялся, снова кидая взор на двери.

— Где же она?

На другой стороне Бейловой залы, под боком у Гром-гиль-Горма, довольная собой мать Скейр расцветала с каждой минутой. Будто они с отцом Ярви сидят на чашах гигантских весов, и падение одного неминуемо окрыляет другого.

— Нам предстоит война! — возвестила она, и воины-ванстерцы вокруг нее раздраженно заворчали. — Яркий Йиллинг, будьте уверены, красавицы королевы дожидаться не станет. Мы обязаны проложить себе курс, не то дрейф отнесет нас к погибели.

— Мы осведомлены об этом, мать Скейр, — скрежетнул король Атиль и наклонился к отцу Ярви. — Где же она?

Заскрипела и приоткрылась половинка двойной двери. Мать Ауд суетливо шмыгнула в щель и застыла, растрепанная, как растерявшая птенцов утка. Все глаза обратились к ней.

— Ну что? — грубо бросил отец Ярви.

— Королева Скара…

Горм сощурился:

— Да-да?

— Королева Скара… — Мать Ауд прильнула к двери, всматриваясь в притвор, а потом, с заметным облегчением, отступила. — Здесь.

Двери широко распахнулись, и в полумрак ворвалась Матерь Солнце. Все собрание туповато заморгало на прошествовавших в зал тровенландцев.

Впереди высокомерно ступала королева Скара — с горделиво поднятой головой и копной-облаком черных волос. Заря высекала огонь из красного камня на обручье, из самоцветов на серьгах, сверкала на кольчужной накидке — королева явилась в полном боевом облачении: на боку кинжал, а под рукой шлем с позолотой. Рэйт шел следующим, свесив голову, откованный Рин меч покоился в вырезанных Коллом ножнах — смотрелись они, надо сказать, превосходным образцом его мастерства.

Рин сама себя превзошла. Скара казалась истинной королевой-воительницой, пускай и была нелепо худой для ратных занятий, а такая прическа оказалась бы роковой помехой в настоящем бою. Доспешно позвякивая, королева маршировала между представителями Ванстерланда и Гетланда, не удостаивая себя взглядами ни вправо, ни влево, и воины топали вслед за ней.

Улыбка матери Скейр испарилась. Ее слямзил у служительницы отец Ярви. Обмякнув изрубцованной рожей, на юную королеву таращился Гром-гиль-Горм. Король Атиль на волосок приподнял брови. Настолько изумленным Колл его прежде не видел.

Сестра Ауд и Синий Дженнер уселись по обе стороны от королевы Скары, но она не коснулась Бейлова престола, бросила на стол позолоченный шлем и уперла свои железные кулачки. Позади полукругом встали воины. Рэйт опустился на колено, сдвинул меч и протянул его вперед рукоятью.

Все знали, что Скара ни за что б не вынула этот клинок из ножен. Чистая постановка, почти чудачество. Почти, но не совсем. Ибо над ними во всю стену раскинулось полотно, где победоносная Ашенлир, простоволосая и одетая в кольчугу, принимала меч у коленопреклоненного оруженосца, и Колл глазел то на королеву из преданий, то на королеву из жизни — и завороженно осознавал их сходство.

Улыбка отца Ярви расплылась:

— О, вот это здорово.

Мать Скейр не настолько воодушевилась:

— Обставить свое появление вы любите, — проговорила ехидно.

— Простите, — молвила Скара. — Я готовилась к бою. — Да, королева низенькая и худощавая, зато голос — как у отважного витязя. Последнее слово она пролаяла со свирепостью самой Колючки, и даже мать Скейр заметно вздрогнула.

Колл наклонился к отцу Ярви:

— Думаю, теперь она здесь.

— Союзники! — воскликнула Скара, среди тишины голос зазвенел ясно и проникновенно, словно она отродясь повелевала солдатами. — Мои дорогие гости. Короли, служители и воины Ванстерланда и Гетланда!

Рэйт отважился наскоро пробежаться по тем, кого всегда числил в друзьях. Крушитель Мечей не сводил глаз со Скары, зато мать Скейр смотрела прямо на Рэйта. С таким исступлением ярости он сталкивался впервые, хоть прежде служительница не раз стервенела, как Смерть. Губы Сориорна кривила ненависть. Но вправду невыносимым оказался лишь один взгляд — Рэкки. Безгневный, беззлобный — разочарованный. Так смотрит тот, кого предал самый близкий. Рэйт потупился в пол, дыхание хрипло змеилось в глотке.

— Сегодня нам предстоит великое решение! — говорила Скара. — Поднять ли против Верховного короля запретное оружие или отступить перед ним.

Рэйт не прислушивался. Он вспоминал прошлую ночь. Как стоял перед девушкой на коленях, готовый выполнить назначенное. А потом услышал ее смех — и пальцы его предали. Кубок упал, и отравленное вино забрызгало пол, и Скара отшутилась по поводу пригодности королевских чашников, а он лег за ее порогом и всматривался во тьму, как верный сторожевой пес, каким и был.

Лежал без сна, думая, на что он себя обрек.

— Я — королева Земли Тровенов! — возвестила Скара. — Кровь Бейла течет в моих жилах. Пусть другие бегут от Верховного короля, но я — больше никогда. Я поклялась отомстить Йиллингу Яркому, и я вырежу свое воздаяние на его мертвой туше. И пусть моим последним вздохом станет крик непокорства! Я подниму на врага любое оружие. — Она в упор сверкнула глазами на мать Скейр. — Любое оружие. И на бой я выйду здесь. Я не покину Тровенланд. Я не покину Мыс Бейла.

Единственное, чего добивался от жизни Рэйт, — права служить королю своей страны и сражаться вместе с родным братом. И он оттолкнул от себя все это вмиг и больше никогда этого не получит. Отные, как и говорил вчера Рэкки, он живет сам по себе. Меченосец для девки, у которой даже нету сил вынуть меч из ножен.

— Что скажете вы, государь Атиль? — окликнула она.

— Скажу, среди нас не найдется воина, не посрамленного вашей отвагой, государыня Скара. — Железный Король улыбнулся. Рэйт ни за что не надеялся полюбоваться этим зрелищем. — Всех нас ждет Смерть. Для меня будет честью встречать ее бок о бок с вами.

Рэйт заметил, как Скара проглотила ком, когда повернулась к ванстерцам.

— Что скажете вы, государь Горм?

Вес стальной рубахи расплющивал ее. Парилка под ней ее испекала. Скаре приходилось через не могу держаться прямо, держаться гордо, гвоздями приколачивать к лицу надменность и вызов. Она, будь оно проклято, королева! Она королева, она королева, она королева…

— Посрамленного вашей отвагой? — бешено огрызнулась мать Скейр. — Тут не найдется воина, не отвращенного вашей игрой и притворством. Вы что — сумеете выхватить меч? Я уж не говорю, взмахнуть им во гневе! И вы подстроили, чтобы мы отдали свои жизни за ваше пустое королевство, за ваше пустое чванство, за вашу…

— Довольно, — мягко прервал Горм. Кажется, его темные глаза не отпускали Скару, с тех пор как она вступила в зал.

— Но, государь мой…

— Сядьте, — сказал Крушитель Мечей. Мать Скейр бесновато заскрипела зубами, но повалилась обратно на стул.

— Вы хотите, чтобы я воевал за вашу твердыню, — спокойно изрек Горм напевным голосом. — Вдали от дома сыграл своей жизнью и жизнью моей дружины. Предстал перед бессчетным полчищем Верховного — за посулы эльфийской волшбы от облыселой ведьмы и однорукого мошенника. — Он открыто, по-дружески улыбнулся. — Ну, ладно.

— Государь… — шипела мать Скейр, но он утихомирил ее, подняв здоровенную лапу — до сих пор глядя только на Скару.

— Я буду за вас воевать. Ради вас любой ванстерландский мужчина убьет или отдаст жизнь. Я стану вашим щитом — сегодня, завтра, в каждый день моей жизни. Но я хочу кое-что взамен.

Залу залило безмолвие самой Смерти. Скара опять проглотила ком.

— Назовите цену, о великий король.

— Вы.

Под чужой кольчугой пробежали мурашки. Вскипела отрыжка, и главное, что хотелось Скаре сейчас, было затопить стол собрания рвотой. Но мать Кире, скорее всего, не сочла бы это пристойным ответом на предложение короля о браке.

— Долгие годы я посвятил поискам королевы, — сказал Крушитель Мечей. — Женщины, равной мне в хитрости и отваге. Женщины, способной заставить плодиться монеты в казне. Женщины, способной подарить мне отпрысков, которыми я бы гордился.

Скара поймала себя на взгляде на Рэйта, и тот ответил тем же, раззявив рот, но что он мог предложить, кроме меча, который ей не поднять?

Отец Ярви побелел. Очевидно, такого развития он не предвидел.

— Такую, что отдаст вам Тровенланд, — отрезал он.

Гормовы навершия мертвецов тихонько забряцали, когда он пожал крутыми плечищами.

— Такую, что соединит Тровенский и Ванстерский края и поможет вести их дорогой славы. Королева Скара, я прошу вашей руки, крови и помыслов, а взамен предлагаю свои. Думаю, этот обмен без обмана.

— Королева… — зашуршала мать Ауд.

— Невозможно, — вставил Синий Дженнер.

Но пришла очередь Скары мановением утихомирить советников. Потрясение было всеохватным, но королеве нельзя пребывать в шоке чересчур долго. Больше она не ребенок.

С Крушителем Мечей подле себя она, возможно, удержит Мыс Бейла. Осуществит месть за дедушку. Увидит труп Яркого Йиллинга. С ключом от Ванстерланда на шее она, возможно, отстроит Ялетофт, выкует будущее для Тровенланда.

Ее тошнит льстить, упрашивать, пресмыкаться. Играть на взаимном соперничестве. Она сыта висящим на ниточке титулом. Делить с Гром-гиль-Гормом постель Скаре далеко не в охотку. Но делить его власть — совсем другой случай.

Пускай он раза в два ее больше. Пускай он раза в два ее старше. Пускай он морщинист, страшен, жесток и предельно далек от мужа, какой грезился ей в детских снах. Спящие рано или поздно проснутся. По-видимому, мать Кире одобрила бы этот союз. В конце концов, мир полон чудовищ. Наверно, лучшее, на что можно надеяться, — привлечь наиболее ужасное из них на свою сторону.

Навряд ли у нее вообще есть выбор. Она заставила себя улыбнуться.

— Согласна.

28. Выбор

— Готов? — спросил отец Ярви, складывая книги в сундук. Его излюбленные чтения — запретные записи об эльфьих развалинах и эльфьем наследстве. — Мы отправляемся с приливом.

— Полностью готов, — сказал Колл. Имея в виду, упакован. А к путешествию, что предстояло, он не подготовится никогда.

— Сходи к Ральфу. Проверь, хватит ли нам эля удержать на плаву храбрость команды. До Фюрфинге пять дней вдоль побережья, даже при попутном ветре.

— На попутный ветер закладываться нельзя, — негромко произнес Колл.

— Конечно нет. Особенно, когда будем пересекать проливы у Строкома.

Колл робко сглотнул. Он бы с радостью оттягивал просьбу до скончания веков, но чем дальше — тем хуже, а достаточно худо выходит и так.

— Отец Ярви… — боженьки, ну что он за трус! — А может… мне лучше остаться?

Служитель поднял голову.

— Как это?

— Пока вас нет, королю Атилю, вероятно, понадобится…

— Он не станет вступать в торговые сделки, крутить фокусы с монеткой или украшать резьбою кресло. Он будет воевать. Думаешь, король Атиль не обойдется в сражении без твоих советов?

— В общем…

— Здесь царствует Матерь Война, — Ярви покачал головой и опять занялся книгами. — Те из нас, кто обучен говорить от имени Отче Мира, должны отыскать свои способы ему служить.

Колл попытался по новой.

— Сказать откровенно — мне страшно. — Хороший лжец вплетет в полотно столько правды, сколько сумеет, а честней этих слов еще не произносили на свете.

Отец Ярви свел брови:

— Как и воин, служитель обязан властвовать над своим страхом. Страх должен оттачивать его суждения, а не застилать взор туманом. Думаешь, я не боюсь? Да я трепещу в ужасе. Постоянно. Но я делаю то, что должно.

— А кто решает, что является должным?

— Я. — Отец Ярви захлопнул крышку сундука и подошел к ученику. — Нам выпала неслыханная возможность! Служитель есть искатель знания, а ты — в большей степени, чем иные. Я не встречал более любознательного ума. Нам выдался шанс научиться у прошлого!

— Повторить прошлые ошибки? — буркнул Колл и тут же раскаялся в этом, отец Ярви обхватил его за плечи.

— По-моему, кто-то хотел изменить мир? Стоять у плеч королей и править курсом эпохи? Вот что я тебе предлагаю!

Боженьки, он очень этого хотел. Отец Колл, почитаемый и грозный. Тот, с кем никто не разговаривает свысока, от кого никто не отмахивается и уж наверняка никакой белобрысый громила не бодает в лицо. Он мучительно вытолкнул из себя:

— Я вам признателен, отец Ярви, но…

— Ты дал обещание Рин.

Колл захлопал ресницами:

— Я…

— Ты не самая сложная для чтения книга, Колл.

— Я дал обещание Бранду! — выболтал он. — Я нужен ей!

— Ты нужен мне! — отрубил отец Ярви, стискивая его плечи. Сухая, увечная — однако рука наставника смогла сдавить так, что Колл ойкнул. — Ты нужен Гетланду! — Служитель совладал с собой и опустил руки. — Как я тебя понимаю, Колл, поверь — как никто! Ты хочешь творить добро и пребывать в свете. Но ты уже не мальчишка. Знаешь сам — простых ответов не существует. — Ярви, будто от боли, поморщился, глядя на пол. — Когда я освобождал вас с мамой из рабства, то не ждал ничего взамен…

— Тогда зачем об этом так часто напоминать? — хватил сплеча Колл.

Отец Ярви поднял глаза. Озадачен. Даже немного задет. Достаточно, чтоб Колла застигло знакомое чувство вины.

— Потому, что я дал Сафрит обещание. Вырастить тебя настоящим мужчиной. Сделать человеком, которым она бы гордилась.

Того, кто творит добро. Того, кто пребывает в свете. Колл повесил нос.

— Я все думаю о поступках, которые мог совершить иначе. Думаю о… предложении, сделанном матерью Адуин.

Зрачки Ярви расширились.

— Отвечай! Неужели ты рассказал о нем моей матери?

— Никому я не рассказал. Только… если б мы ей сказали, может, она сумела бы найти способ помириться…

Плечи отца Ярви заметно поникли.

— Слишком высока цена, — тихо пророкотал он. — Ведь ты это знаешь.

— Знаю.

— Нельзя идти на риск надломить наш альянс. Превыше всего — единство. Это ты тоже знаешь.

— Знаю.

— В речах праматери Вексен правда и не валялась. Ты знаешь и это.

— Знаю, но…

— Но, может, Бранд остался бы жив. — Внезапно отец Ярви постарел на много-много лет. Старый, больной, согбенный непосильным бременем вины. — Ты считаешь, ко мне не приходит изо дня в день тысяча подобных мыслей? Долг служителя во всем сомневаться, но всегда выражать уверенность. Нельзя допустить, чтобы тебя парализовало бездействие от того, что что-то может случиться. Тем паче от того, что могло случиться когда-то.

Он свел усохшую кисть в кулак, будто собрался себя стукнуть.

— Ты обязан старательно выбирать наибольшее благо. Ты обязан на совесть искать наименьшее зло. А после обязан отряхнуться от сожалений и дальше смотреть только вперед.

— Я понимаю. — Колл понимал, что проиграл. Понял это заранее, не успев начать разговор. Ведь, в конечном счете, на проигрыш он и надеялся.

— Я еду, — сказал он.

Ей не надо было ничего говорить, что ж — тем лучше. Сомнительно, что ему достало бы смелости.

Рин посмотрела на него — и больше ничего не потребовалось. Сведя скулы, она вновь принялась за работу.

— Ясно, ты сделал свой выбор.

— Будь моя воля, никакого выбора б не было, — как жалкий воришка, пролепетал он.

— Но он был — и ты выбрал.

Лучше бы она ударилась в слезы, или в бешенстве набросилась на него, или умоляла бы передумать. Он разработал трусливенький планчик, как вывернуть нападки против нее самой. Но холодному равнодушию возражать было нечем.

Слюнявое:

— Мне так жаль, — стало верхом бессилия, на какое он только способен. Интересно, а этим достижением гордилась бы мать? Впрочем, какая разница.

— Не жалей. И так мы убили друг на друга уйму времени. Мне, кроме себя, винить некого. Бранд предупреждал, что так выйдет. Он вечно долбил, мол, ты под завязку набит собственными устремлениями, так что надеждам других просто некуда поместиться.

Боженьки, вот это удар, как кулаком по яйцам. Он открыл рот, дабы ляпнуть, мол, нечестно, но против приговора умершего чем оправдаться? Особенно, когда сам сбился с ног, доказывая его правоту.

— А я — нет, что ты! Я же своим умом живу! — цыкнула Рин сквозь сжатые зубы. — Пожалуй, последним посмеялся Бранд, да?

Колл, шаркнув, придвинулся к ней. Пускай он не мог дать ей то, что она хотела, не мог дать то, в чем она нуждалась, но хотя бы мог избавить ее от опасности. Хоть этим с ней расплатиться. Расплатиться с Брандом.

— Яркий Йиллинг будет здесь через несколько дней, — бормотнул он. — А с ним — тысячи воинов Верховного короля.

Рин фыркнула:

— Твой постоянный треп об очевидном помогает тебе казаться проницательным? Мне, надо сказать, он давно приелся.

— Ты должна вернуться в Торлбю.

— Для чего? Мой брат погиб, от дома — обгорелая скорлупа.

— Здесь опасно…

— Если мы проиграем здесь, как думаешь, в Торлбю окажется безопасно? Я, скорее, останусь тут и буду делать все, что смогу. Так поступил бы Бранд. Именно так он и поступал. — О, боги, храбрости у нее не отнять. В отличие от него. И это в ней он тоже любил.

Того не ведая, он потянулся к ее плечу:

— Рин…

Она отбросила его руку, сжала кулак, будто собиралась ударить. Само собой, за дело. Однако не в том она настроении, чтоб облегчать ему расставание. Не скрывая брезгливость, девушка отвернулась:

— Уйди. Ты свой выбор сделал, брат Колл. Успехов тебе — живи дальше.

Что оставалось на это ответить? Не было нужды переживать, что Рин расплачется. Это он всмаркивал слезы, улизнув из подвальной мастерской. Ни разу в жизни он не был столь далек от того настоящего мужчины, которым стремился стать.

На эльфийский причал Мыса Бейла падали редкие капли. Дождь волочил по миру завесу хмури, как раз под стать Коллову настрою. Плевки с небес, как шарики росы, собирались на плечах меховой накидки стоящего на рулевой надстройке Ральфа, клеили волосы к твердоскулым лицам загружающих трюм гребцов. Был бы с ними Фрор или Доздувой… но команду, с которой Колл ходил по широкой Священной, развеяло по свету. Этих же соратников он, почитай, и не знал.

— Что за мордашка как на поминках, голубок? — не преминула расспросить Скифр. Длинный палец ужом выполз из рукава и основательно ковырнул в носу. — Ты ж в одно время все приставал, чтоб я показала тебе колдовство!

— Верно, а вы тогда сказали мне, что я молод и безрассуден, что когда сильно рискуешь, платишь страшную цену, и чтоб я молился сразу всем богам, каких знаю, чтобы не увидеть колдовства.

— Хе. — Она сдвинула брови на результат обследования ноздрей, потом щелбаном отправила его туда, где суда Горма, суда Атиля и захваченные суда Йиллинга Яркого покачивались на приливной волне. — Это я переборщила со строгостью. Но ты-то молился?

— Видимо, недостаточно искренне. — Он покосился на старуху. — Вы говорили, что колдовством можете причинить много вреда и гораздо меньше пользы.

— Идет война. Я здесь, чтобы причинять вред.

— Не слишком обнадеживающе звучит.

— Ага.

— Где вы научились колдовать?

— Не отвечу.

— Не ответите или не хотите отвечать?

— Не хочу и не отвечу.

Колл вздохнул. С каждым ее ответом его знания лишь уменьшались.

— Вы и впрямь в сохранности доставите нас в Строком?

— Доставлю в Строком? Конечно. В сохранности? — Она пожала плечами.

— Тоже не слишком обнадеживающе.

— Ага.

— А мы найдем там оружие?

— Столько, что самой Матери Войне девать некуда.

— А если мы найдем, куда его деть… второго Сокрушения Божия не сотворится?

— Если при этом сломаем хребет праматери Вексен, то пусть творится что угодно.

— А вот это совсем уж не обнадеживает.

Скифр уставилась в седое море.

— Если, по-твоему, я здесь, чтобы тебя обнадежить, то ты явно не прав.

— Почему хоть раз — и то не по-людски? — Отец Ярви супился на длинный скат пористого эльфьего камня, что вел в крепостной двор. По нему приближалась тонкая человечья фигура. Высокая обритая человечья фигура, руки в наколках, унизаны эльфийскими запястьями. — Мать Скейр, вот так нежданность! Вы ж не хотели участвовать в этом безумии?

Служительница Ванстерланда отвернулась и харкнула.

— Я бы хотела, чтобы в этом безумии никто не участвовал, но мой король избрал свою стезю. Моя задача — следить, чтобы он двигался по ней к победе. Поэтому я еду с вами.

— Ваше общество — сплошное удовольствие. — Ярви подошел к ней. — Пока вы рады мне помогать. Встанете у меня на пути — пожалеете.

— Стало быть, мы друг друга поняли, — проговорила мать Скейр, закусывая губу.

— Всегда понимали, чего уж.

Колл потихоньку вздохнул. На чем еще века стоять союзу, коль не на обоюдных подозрениях и ненависти?

— Давай, по веслам! — раздался зов Ральфа. — Я тут со временем не молодею!

29. По примеру Гудрун

Позднее лето, прекрасное утро. По воле Матери Солнца капли ночного дождя заиграли в траве, как драгоценные опалы.

— Это наш самый слабый участок, — произнес Рэйт.

Ясно даже не великому воителю. Северо-восточный угол крепости был как ножом великана снят во время Сокрушения Божия, и короли далеких дней, чтобы заткнуть брешь, выстроили башню. Худо сложена была она и покинута, крыша провалилась, птицы кишмя усиживали загаженные пометом балки. Людская примыкавшая к ней стена накренилась наружу, вперед выдавались обшарпанные бастионы.

— Башня Гудрун, — прошелестела Скара.

— Как она получила это имя? — заинтересовалась мать Ауд.

Скару донимало до отвращения, когда мать Кире наставляла ее в этом предании, но теперь оказалось, что, как и большинство уроков служительницы, она хорошо его помнила.

— Гудрун была внучкой короля Тровенланда.

— Незавидное начало, — с хрипотцой заметила мать Ауд. По утрам служительница бывала сварливой. — Однако есть сказки, где потом дело оборачивалось на лад.

— Эта — не из тех. Любовь к мальчишке-конюшонку поразила деву.

— Экое безрассудство.

— Полагаю, только любовь выбирает, кого поражать.

Мать Ауд нахохлила бровь:

— Как правило, нетрудно заметить загодя, как она несется с копьем, и вовремя убраться с дороги.

— Ну вот, Гудрун не смогла. В те дни в Тровенланде было три короля, и дед сосватал ее одному из двух прочих. Дева попыталась бежать, за это он здесь, на башне, повесил ее возлюбленного, а саму заточил наверху, до тех пор, пока она не усвоит свой долг.

Мать Ауд поскребла волосы, собранные в пучок:

— Мне как-то трудно представить, откуда тут взяться счастливой концовке.

— Ее и не будет. Гудрун выбросилась из бойницы и умерла в крепостном рву.

— Будем надеятся, не все мы последуем ее примеру, — вмешался Рэйт.

— Самоубьемся из-за любви? — уточнила Скара.

— Умрем в крепостном рву.

Рэйт, невеселый и прежде, последние дни казался мрачнее тучи. Глупо было объяснять дурной настрой чем-то помимо подхода десяти тысяч вооруженных недругов, однако Скара нет-нет да задумывалась: не ее ли уговор с Гормом тому виной? Она сама была далеко не в восторге от принятого решения, но уже ничего не попишешь.

Королева тяжело вздохнула. Есть поводы для беспокойства и поважнее чьих-либо чувств, даже ее собственных.

Ее отвлек стук копыт — из ворот хлынули всадники. Сотни две, а то и больше конных в походной колонне. Градом сыпались комья, пока они грохотали мимо землекопов, до сих пор углублявших ров, и далее по слякотному полю, где выросли становища Горма и Атиля. На пригорок вразвалку ковылял Синий Дженнер, и Скара крикнула ему:

— Это кому неохота встречать здесь судьбину?

— Колючке Бату, — ответил Дженнер, оглядываясь на скачущих всадников. — Но лишь потому, что Яркий Йиллинг подходит, на ее вкус, дюже медленно. Она повела двести самых удалых гетландцев вредить ему всем, чем смогут.

— А навредить они смогут изрядно, — прошелестела Скара, наблюдая как всадники вытекают из-под тени Мыса Бейла, пересекают брошенную деревню и устремляются к северу.

— У нас все равно нету корма для коней, государыня. — Поравнявшись, Дженнер остановился и упер руки в боки. — Корма для людей и то маловато. Яркий Йиллинг спалил большинство подворий на сотню миль, а большинство уцелевших обнес подчистую. Атиль с Гормом подсчитали, что остаться может лишь тысяча воинов. Так что те, кто беспокоится о семьях, кому собирать урожай, сядут на корабли и поплывут на север — до Торлбю и дальше.

Скара остолбенела.

— Мы же уступим в числе один к десяти.

— Чем хуже соотношение, тем громче слава, — буркнул Рэйт. — Где-то я такое слышал…

— Зато останутся одни отборные бойцы. — Дженнер, как обычно, пытался взбодрить команду. — Их хватит с избытком для обороны стен, пока не прибудет отец Ярви. Четыре сотни ванстерцев, четыре сотни гетландцев, сотня кузнецов, поваров, слуг. И наша сотня.

— У нас так много желающих остаться?

— Государыня, в пять раз больше готовы умереть за вас — и я смог выбрать сотню тех, кто, пока будет этим заниматься, прикончит парочку солдат Верховного.

— Склоняю голову в почете, — молвила Скара, — от всей души. Но тебе самому зачем быть с ними? Ты уже сделал куда больше, чем…

Синий Дженнер всхрапнул, усмехаясь:

— Я остаюсь — и делу конец. Я пообещал ребятам с весел до черта заплатить, когда вы побьете Верховного короля. Ну и дурнем же я буду выглядеть, коль не выполню обещанного. Впрочем, вам-то стоит уехать.

Пришел ее черед прыскать со смеху.

— Да как я заставлю других рисковать жизнью, если спрячусь, сберегая свою?

— Моя королева, — сказала мать Ауд, — для Тровенланда ваша кровь много ценнее, чем…

— В моей крепости властвую я. Единственное лицо, кто вправе распоряжаться мной, — это Верховный король. А поскольку я подняла против него восстание — что ж, не повезло вам. Я остаюсь, и на этом закончим.

— Тогда останусь и я, — испустила вздох мать Ауд. — Место целителя подле раненых. Место служителя — у королевы.

У Скары слезы подступили к глазам от горячей, безудержной благодарности. И если раньше она навряд ли избрала бы их в советники, то сейчас не променяла б ни на кого.

— Боги отняли у меня дедушку. — Скара одной рукой обвила мать Ауд, другой — Синего Дженнера и крепко сжала в объятиях. — Но зато ниспослали два надежных столпа для опоры!

Мать Ауд угрюмо оглядела себя.

— Больно приземистый я столп.

— Вы все равно превосходно меня поддерживаете. Ступайте. — Скара подтолкнула их к крепости. — Наберите мне сто таких ратников, чтоб от их пинка у Йиллинга отвалились яйца.

— Наберем, королева, — ухмыльнулся в ответ Синий Дженнер. — И раздадим им самые тяжелые сапоги.

Скара осталась с Рэйтом. Под ногами дерн, тянется нескончаемая птичья трель. Из канавы рва доплывали окрики землекопов. Ветерок лениво перебирал травинки. Скара не косилась по сторонам. Но знала — он за ее плечом.

— Можешь уехать, — сказала она. — Если хочешь.

— Я говорил, что умру за вас. Я не бросал слов впустую.

Она оглянулась — к Рэйту отчасти вернулась былая развязность: вновь дерзок, опасен и никаких тебе извинений — и с улыбкой отозвалась:

— Рано. Мне по-прежнему нужен кто-то — отпугивать незваных гостей.

— На это я тоже сгожусь. — Он улыбнулся в ответ. Своей жестокой, голодной улыбкой во все зубы, которая не сходила слишком долго, чтобы счесть это случайностью. Достаточно долго, чтоб знакомое волнение окатило теплой дрожью все тело.

Отчасти Скару так и подмывало последовать примеру Гудрун. Начхать на пристойности и пойти валяться на сене со своим конюшонком. Хотя бы узнать, каково там валяться. Но гораздо большая ее часть заливалась хохотом от таких рассуждений. Ей не вскружить голову страстью. Ей это непозволительно. Она — королева, суженая Крушителя Мечей Гром-гиль-Горма. На нее уповает целая страна. Собственно, как бы она ни сетовала, ни ныла и ни бунтовала против матери Кире, тогда все заканчивалось одним — принцесса исправно выполняла свой долг.

Вот и сейчас, вместо того, чтобы вцепиться в Рэйта, как тонущая девица в коряжину, и целовать, как если б он прятал во рту секрет бессмертия, Скара проглотила слюну и мрачно глядела на башню Гудрун.

— Для меня дорого, — заговорила она, — твое решение сражаться ради меня.

— Не берите в голову. — На минутку облака закрыли солнце, и драгоценные опалы в траве превратились в холодную воду. — Приличному убийце не обойтись без тех, ради кого убивать.

30. Тысяча

Сориорн был выдающийся лучник и на фоне кровавого заката смотрелся героем легенд: нога уперта в бойницу на краю башни Гудрун, спина упруго выгнута — натянут боевой лук, свет горящего наконечника играет на решительно-суровом лице.

— Жги, — сказал Гром-гиль-Горм.

Взгляды тысячи отборных воинов Тровенланда, Ванстерланда и Гетланда устремились за огненной полосой. Стрела описала кривую в вечернем небе и впилась в палубу корабля Йиллинга. Оттуда соскочило голубоватое пламя — с легким придыханием занялось масло южан. В единый миг огненная вспышка окутала всю ладью, даже отсюда, со стены, Рэйт, казалось, ощущал ее жар.

Он огляделся по сторонам, заметил улыбку Скары, подсвеченную неярким мерцанием. Это была ее задумка. В конце концов, корабль — кров и очаг для воина.

Пришлось трудиться как проклятым: поднимать отбуксированный корабль на катки, тянуть в гору на крепостной двор. Ломило спину, ладони содраны — Рэйт внес свой вклад на совесть. Королева одарила Синего Дженнера позолоченным флюгером с мачты, король Горм отодрал серебряные скобы — расплавить на кубки, король Атиль забрал крашеный красный парус — ткачихам из Торлбю будет меньше работы. Чтоб судно могло пролезть в главный входной проем, мачту пришлось свалить, и искусная резьба стесалась о ворота, но в итоге его выпихнули наружу.

Яркий Йиллинг оценит их старательное «добро пожаловать на Мыс Бейла», надеялся Рэйт. В любом случае, вид пылавшего корабля вдохновлял защитников. Тут тебе и задор, и хохот, и унижения, которыми поливали Йиллинговых дозорных, невозмутимо сидевших на конях вне досягаемости стрел. Воодушевление, однако, длилось недолго.

Армия праматери Вексен начала прибывать.

Войска размеренно шли по северному тракту упорядоченной колонной, железным змеем. В голове огромный штандарт Верховного короля; тут и там над скоплением воспаряло солнце Единого Бога о семи лучах; прапоры сотни с лишним знатных витязей вяло покачивались в вечерней тиши. Они приближались, топоча по останкам погибшей деревни, прибывая и прибывая — вытянутый хвост терялся в дымке у горизонта.

— Новые все подходят — когда они кончатся? — услышал Рэйт шепот Скары.

— Я-то надеялся, что разведчики ошиблись с их численностью, — пробурчал Синий Дженнер.

— Похоже, ошиблись, — рыкнул Рэйт. — Слишком мало назвали.

На стенах издевательский смех сменялся мрачными ухмылками, а потом еще более мрачными хмурыми минами. Могучий змей раскололся надвое, обогнул крепость, как волна обтекает остров, и воины Нижеземья, Инглефолда и Ютмарка взяли Мыс Бейла в кольцо — от восточных до западных скал.

Они не нуждались в показном, вызывающем бахвальстве. Их число само говорило на языке грозы и бури.

— Матерь Война простерла над Мысом Бейла крылья, — пробормотала Ауд.

Теперь подходила армада повозок, ломящихся от припасов, а за ними бесконечные толпы рабов и домочадцев, торговцев и слуг, жрецов и барышников, землекопов и гуртовщиков вместе с мычащим и блеющим стадом коров и овец, чье поголовье посрамило бы любой скотный рынок.

— Целый город в пути, — пробормотал Рэйт.

Смыкалась тьма, и лишь сейчас показался арьергард — река мерцающих факелов. С виду из диких земель — пламя высвечивало костяные бунчуки, голые торсы иссечены шрамами, обмазаны боевой раскраской.

— Шенды, — определил Рэйт.

— Не заклятые ли враги Верховного короля? — спросила Скара, голос звенел пронзительнее обычного.

Губы матери Ауд были сжаты в тонкую линию.

— Праматерь Вексен, должно быть, убедила их стать нашими заклятыми врагами.

— Говорят, они пожирают пленников, — бормотнул кто-то.

Но Синий Дженнер гневно сверкнул глазами на ропчущего:

— Не попадайся в плен.

Рэйт примерился вспотевшей ладонью к рукоятке щита и оглянулся на гавань, где под оградой цепей до сих пор полно кораблей, готовых унести тысячу защитников подальше…

Он надкусил язык, впиваясь, пока не почувствовал кровь, и заставил глаза вернуться к воинству, что собиралось у стен. Прежде он никогда не боялся сражений. Может, потому, что соотношение сил было всегда в его пользу. А может, оттого, что тогда не терял ни службы, ни семьи, ни надежды вернуть их назад.

Говорят, тех, кому нечего терять, стоит бояться. Но сильнее всего боятся они сами.

— Смотри! — Скара ткнула в ряды Верховного короля.

Кто-то пеший шел к крепости. Вразвалку — так бы ты шагал не к вражьему острогу, а во дворец к приятелю. Воин в ярких доспехах — они отражали отсветы горящего корабля и, казалось, тоже пылали. Воин с длинными волосами — их растрепал ветер — и чудно мягким, юным, симпатичным лицом. Он не надел щита, и его левая рука свободно покоилась на эфесе.

— Йиллинг Яркий, — зарычал Дженнер, обнажая последние оставшиеся зубы.

Йиллинг остановился — он давно пересек расстояние выстрела — улыбнулся забитым людьми бойницам и позвал, светло и чисто:

— Короля Атиля часом там с вами нет?

Приятно было услышать голос короля Атиля, точь-в-точь такой же небрежный и грубый — хоть один враг перед ним, хоть десять тысяч.

— Ты тот муж, которого кличут Йиллингом Ярким?

Йиллинг вычурно пожал плечами:

— Кому-то надо им быть.

— Тот самый, кто убил пятьдесят человек в битве при Форнхольте? — выкрикнул Горм с крыши башни Гудрун.

— Трудно сказать. Я убивал, а не подсчитывал.

— Тот, кто одним ударом срубил носовую голову с корабля принца Конмера? — задал вопрос Атиль.

— Все дело в запястье, — объяснил Йиллинг.

— Тот, кто подло убил короля Финна и его беззащитого служителя? — гаркнула Скара.

Йиллинг улыбался и улыбался.

— Айе, тот самый. Эх, вы бы видели, что я прямо сейчас учинил с ужином. — Он весело похлопал по животу. — Настоящую бойню!

— Ты помельче, чем я ожидал, — бросил Горм.

— А ты побольше, чем я осмеливался надеяться. — Йиллинг намотал на палец длинный локон. — Здоровые мужики забавно и долго грохочут, когда я сбиваю их с ног. Я смущен, обнаружив Железного Короля с Крушителем Мечей запертыми, как хряки в свинарнике. Я считал — они-то наверняка с удовольствием померяются со мной во владенье мечом, сталь на сталь.

— Терпение, друг. — Горм облокотился на зубец, свесив руки. — Дай срок, познакомимся поближе — глядишь и убью.

Атиль строго кивнул.

— Добрый враг, почитай, как добрый друг, созревает не сразу. С конца сказку не сказывают.

Приторная Йиллингова усмешка расширилась.

— Тогда я жду своего часа и искренно рассчитываю убить вас обоих, когда он пробьет. Жаль отказывать скальдам — у них вышла б замечательная песня об этом.

Горм вздохнул.

— Скальды так и этак найдут, о чем спеть.

— Где Колючка Бату? — спросил Йиллинг, озираясь, словно она могла спрятаться во рву. — Я убивал женщин, но не таких, как она, знаменитых.

— Несомненно, она тебе лично представится, — сказал Атиль.

— Несомненно. Такова судьба любого сильного воина — однажды встретить на своем пути более сильного. Сие наше благо и наше проклятие.

Атиль опять кивнул.

— Всех нас ждет смерть.

— Вот именно! — Йиллинг раскинул руки, перебирая пальцами. — Долгие годы я томлюсь по моей любимой повелительнице, но настолько умелого воина, чтоб нас с нею познакомил, пока не сыскал. — Он повернулся к пылающему кораблю. — Вы сожгли мою лодку?

— Любезный хозяин отведет гостю местечко у огонька, — воскликнул Горм, и шквал глумливого хохота пронесся над бойницами. Рэйт вымучил пришибленный смешок, пусть и ценой геройских усилий.

Однако Йиллинг только повел плечами:

— Глупая трата. Корабль-то был превосходный.

— После захвата твоих кораблей сами не ведаем, к какому их делу пристроить, — прогудел Горм.

— К тому же у вас не хватает людей их занять, — молвил Йиллинг, вновь обрывая веселье. Он вздохнул, обращаясь к пламени. — Его носовую фигуру я вырезал сам. Ладно, что сгорело — сгорело, такое у меня присловье, и его не разгореть обратно.

Скара вцепилась в кладку.

— Ты безо всякой цели спалил пол-Тровенланда!

— Ага! А вы, наверно, юная Скара, королева недогорелых ошметков. — Йиллинг надул полноватые губы и вперил обиженный взгляд. — Хотите, стройте из меня злодея, ваше величество, вините за все ваши утраты, но я не нарушил ни единой клятвы и преследовал благородную цель: заставить вас склониться перед Верховным королем. А еще… пожар — это так мило!

— За один миг сгорает, что строилось целую жизнь!

— Вот это и мило. Но ты, как ни крути, все едино скоро склонишься перед Верховным.

— Не бывать этому, — взревела она.

Йиллинг погрозил пальцем.

— Все так говорят, пока им не подрежут на ногах сухожилия. А потом, поверь, они быстро опускаются наземь.

— Это всего лишь слова, — проговорил Синий Дженнер, увлекая Скару от края. Но если слова — оружие, то Рэйту показалось, Йиллинг в этой стычке взял верх.

— Ты явился сюда стоять и брехать? — Горм широко потянулся и сладко зевнул напоказ. — Или взять наши стены? Даже коротышки забавно хрустят, когда я сбрасываю их с такой высоты, а я сейчас не прочь поразмяться.

— Ух-х, справедливый вопрос! — Йиллинг присмотрелся к синюшному небу, потом к своей рати, усердно окружающей Мыс Бейла кольцом острой стали, которое непрерывно росло. — Во мне сейчас два намерения… давайте кинем жребий и предоставим Смерти решать. Идет, королева Скара?

Скара судорожно дернулась и покрепче схватилась за руку Дженнера.

— Орел — мы идем за вами, решка — мы остаемся! — И Йиллинг щелчком подбросил монетку, оранжевый промельк при свете своей горящей ладьи, дал ей упасть в траву и, подперев бока, уставился вниз.

— Ну что? — окликнул Горм. — Орел или решка?

Йиллинг разразился хохотом.

— Не знаю. Она укатилась! Бывает же, а, Крушитель Мечей?

— Айе, — с какой-то досадой буркнул Горм. — Бывает!

— Пускай лежит там до завтра. У меня предчувствие, что вы никуда отсюда не денетесь.

Воитель Верховного короля, по-прежнему с улыбкой на нежном, гладком лице, повернулся и беззаботно направился к своему строю. На расстоянии двух выстрелов лучника от стен там принялись вколачивать в землю колья.

Терновый обруч, шипами внутрь.

31. Запретный город

Ни воспаленный бред, ни ночной морок, ни кошмарная блажь безумца не могли сравниться с явью Строкома.

«Южный Ветер» медленно плыл по широкому кругу безветренных вод. Потайное море протянулось на мили, с каймою из островов — одни скорее обломки скал, иные не охватить и взглядом, но все они поросли зданиями. Расколотые кубы, разбитые башни, торчат перекрученные персты из растресканного эльфийского камня и по-прежнему сияющего эльфийского стекла. Выдвинутые к краю сооружения наполовину утоплены в темной воде. Тысячи и тысячи, а потом еще тысячи пустых окон сердито таращились вниз, Колл попытался представить, сколько же эльфов тут обитало, сколько погибло при столь чудовищном бедствии, но сразу понял, что такие числа ему неизвестны.

— Вид еще тот, — изрек шепотом отец Ярви величайшее из когда-либо сказанных преуменьшений.

Кругом тишина. Не кружат птицы над головой. За кормой не плескается рыба. Лишь уключины скрипят да команда бормочет молитвы. Испытанные не единожды гребцы пропускали взмахи и цеплялись веслами оттого, что глазели по сторонам в благоговейном ужасе, и Колл благоговел и ужасался сильнее прочих на этом судне.

Ведали боги, он никогда не притязал зваться храбрым. Но, похоже, отвага не заведет тебя в ту беду, куда втянет трусость.

— Та, Что Выпевает Ветер, гневается, — проворчала мать Скейр, вглядываясь в истерзанное небо — вселенскую воронку лиловых кровоподтеков, разрезанной алой плоти и полночной черни, без единой звезды. Тучи готовились рухнуть и сокрушить весь мир своим весом.

— В этом краю ветер — всего лишь ветер. — Скифр сняла с себя и отбросила в сторону спутанные талисманы, святые знаки, намоленные обереги и зубы, приносящие удачу. — Здесь богов нет.

Колл куда охотнее согласился бы на гневных богов, чем на то, что богов нету вовсе.

— О чем вы говорите?

Скифр выпрямилась у штевня и раскинула руки. Рваный плащ реял, будто она — огромная, не от мира сего птица, носовое чудовище из безумного сна, что указывает им гибельный путь.

— Это — Строком! — раздался ее пронзительный крик. — Величайшая из разрушенных обителей эльфов! Приглушите бесполезные молитвы, ибо сами боги боятся ступить сюда!

— Умеешь утешить, — пробурчал отец Ярви.

Команда выпучила на нее глаза, иные втянули головы, словно собирались с концами скрыться между собственных плеч. Все, как один, матерые, лихие бойцы, но ни битвы, ни невзгоды, ни лишения не могли подготовить их к этому.

— Не надо было сюда соваться, — прохрипел старый косоглазый гребец.

— Над этим местом проклятие, — бросил другой. — Кто забредет — заболеет и помрет.

Отец Ярви встал перед Скифр, спокоен, как хозяин у себя в доме.

— Один взмах за раз, други! Я понимаю ваши страхи — и они пусты! А шкатулки, которые раздаст вам королева Лайтлин, когда мы вернемся, наоборот — будут полны деньгами до краев. Эльфов не стало тысячи лет назад, а Бродяга По Руинам укажет нам безопасный путь. Здесь нечего опасаться. Положитесь на меня. Я хоть раз вас вел неверным курсом? — Остережения сменились ворчанием, однако даже посулами богатства не удалось добиться ни единой радостной улыбки.

— Туда! — выкрикнула Скифр, показывая на поднимающиеся из воды скошенные ступени, до того большие, что могли быть сооружены для ног великанов. — Высаживай нас на берег.

Ральф скомандовал грести пореже, налег на рулевое весло и плавно подвел их к цели. Киль проскрежетал о камешки.

— Отчего вода так спокойна, разве такое бывает? — услышал Колл его бормотание.

— Оттого, что здесь все мертво, — сказала Скифр. — Даже вода. — И спрыгнула на ступени.

Как только отец Ярви положил руку на планширь, мать Скейр перехватила его увечное запястье.

— Еще не поздно отказаться от этого безумия. Один шаг на проклятую землю, и мы нарушим самый священный запрет Общины.

Ярви вырвал руку.

— Мать Скейр, любой запрет, не гнущийся перед бурей, обречен быть порушен. — С этими словами он соскочил с корабля.

Колл набрал побольше воздуха и, не дыша, ринулся через борт. Не будучи немедленно сражен насмерть, как только сапоги коснулись камня, он существенно подуспокоился. Собственно, земля как земля. Впереди, в тенистых низинах меж зданий, никакого движения, разве что болтался трос или отслоившийся кусок обкладки раскачивался под нестихающим ветром.

— Мох не растет, — проговорил он, садясь на корточки у кромки моря. — Ни ракушек, ни водорослей.

— В этих морях не живет ничего, кроме снов, — ответила Скифр. Она выудила что-то из-под ветхой хламиды. Диковинную бутылочку, и когда перевернула ее, на розоватую ладонь вывалились пять продолговатых бусин. Они были похожи на червивые семена фасоли, наполовину белые, наполовину красные, и, присмотревшись вблизи, Колл на каждом заметил истертую надпись, выбитую крошечными буквицами. Рунами эльфов — едва ли стоило добавлять. Колл захотел осенить себя божьим знаком, как вдруг вспомнил, что боги отсюда далеко, и довольствовался тем, что сквозь рубашку ощупал гирьки. Это его хоть немного утешило.

— Каждый должен съесть по фасолине, — заявила Скифр и тут же запрокинула голову, бросила в рот одно зерно и проглотила.

Мать Скейр уставилась на них еще более едко и насмешливо, чем обычно:

— А если я не съем?

Скифр пожала плечами:

— Я никогда не была такой дурой, чтобы отвергать святое правило моих учителей о том, что надо всегда съедать одну фасолину, когда идешь в эльфьи руины.

— А вдруг они ядовиты?

Скифр наклонилась к служительнице:

— Хотела бы я тебя убить — просто перерезала б глотку и отдала труп Матери Морю. Веришь, нет, но я часто об этом задумывалась. Быть может, здесь ядовито все вокруг, а это — лекарство?

Отец Ярви хватанул фасоль с ладони Скифр и быстро проглотил.

— Хватит стонать, ешьте фасолину, — сказал он, угрюмо взирая в глубь суши. — Нашу стезю мы избрали, и она будет виться вперед еще долго. Ральф, пока нас нет, народ пусть ждет и не волнуется.

Пожилой кормчий закончил подвязывать носовой канат к здоровому валуну и заглотил свою фасолину.

— Не волноваться — это ты многого просишь.

— Тогда пусть просто будут здесь, — ответила Скифр, подсовывая Коллу ладонь и то, что на ней лежало. — Будем надеяться, дней через пять вернемся.

— Пять дней в этом краю? — Фасоль застряла на полпути к его расрытому рту.

— Если повезет. Развалины тянутся на многие мили, и не так легко отыскать нужные тропки.

— Как ты их выучила? — спросила Скейр.

Скифр расслабленно свесила голову набок.

— А как люди учат все остальное? Слушая тех, кто ходил туда прежде. Двигаясь по их стопам. А со временем прокладывая собственный путь.

Скейр поджала губы.

— В тебе, ведьма, и правда один лишь дым да загадки?

— В свое время, быть может, увидишь во мне и другое. Бояться тут нечего. Кроме Смерти уж точно. — Она опять наклонилась к матери Скейр и шепнула: — А разве она не стоит за плечом каждый день?

Фасолина неприятно протолкнулась в глотку, но вкуса не имела, и на самочувствие не повлияла никак. Ею явно не вылечить ни боль от тоски, ни вину, ни гнетущую обреченность.

— А что с остальной командой? — шепнул он, мрачно косясь на судно.

Скифр подернула плечами:

— Фасолин у меня только пять. — Она повернулась и пошагала навстречу руинам, за ней по пятам тронулись служители Ванстерланда и Гетланда.

Боги-боги, и почему он не остался с Рин? Все, что он в ней любил, затопило его волной страдания. Уж лучше выйти против десяти армий Верховного короля, чем проникнуть в проклятое безмолвие Строкома.

Колл перекинул через плечо поклажу и пустился за остальными.

32. Раны

Люди валялись на полу, плюясь и корчась от боли. Молили о помощи и, бормоча, звали маму. Сыпали бранью сквозь стиснутые зубы, рычали, кричали и истекали кровью.

Боги, сколько же в человеке крови. Скара поверить не могла, что так много.

В углу поставили прядильщика молитв, бубнить молебны Тому, Кто Сращивает Рану, и кадить сладковатым дымом из чаши, в которой тлела кора. Несмотря на это, вонь пота, мочи и всех жидкостей, что содержит тело, удушала. Скаре пришлось прижать ладонь ко рту, к носу, почитай к глазам — и глядеть, раздвинув пальцы.

Мать Ауд, вовсе не высокая женщина, царила здесь, возвышаясь над всеми — похожая уже не на персик, а на древо с глубокими корнями, что ими плодоносит. Лоб ее избороздили морщины, негустые волосы липли от пота к скулам, рукава закатаны, и видно, как под красными пятнами на предплечьях вздуваются крепкие мышцы. Мужчина, которым занималась целительница, стоило ей ощупать рану на бедре, выгнул спину, а потом заметался и завизжал.

— Кто-нибудь, держите его! — зарычала она. Рин оттерла Скару, поймала запястье раненого, не церемонясь, придавила его к столу. Мать Ауд извлекла из растрепанного пучка волос костяную иглу, зажала в зубах, продела нитку и принялась зашивать. Мужчина ревел, всхрапывал, брызгал слюной.

Скара припомнила, как мать Кире рассказывала про разные органы, поясняла их назначение, называла богов-покровителей. Она повторяла: принцесса должна разбираться, как устроен ее народ. Однако если даже знать, что внутри человека кишки, их лицезрение способно повергать в ужас.

— Они шли на приступ, взяв лестницы, — рассказывал Синий Дженнер. — Довольно храбро. Я б на их месте поостерегся. Видать, Яркий Йиллинг положил немало денег-колец тем, кто одолеет стены.

— Одолеть сумели немногие, — заметил Рэйт.

Скара смотрела, как над кучей грязных бинтов роятся мухи.

— Достаточно, чтобы натворить нам бед.

— Нам? — Она и не знала, что Дженнер умеет хихикать. — Видели б вы, что мы творили с ними! Если до возвращения отца Ярви нас не постигнут горести хуже, скажу я вам — нам крупно свезло. — Должно быть, Скару перекосило от ужаса, потому как он замялся, встретившись с нею взглядом. — Ну, это… может, да — не этим парням…

— Он нас проверял, — лицо Рэйта бледно, на щеках царапины. Скара и знать не хотела, как он их заработал. — Прощупывал, где мы уязвимы.

— Что ж, мы прошли проверку, — сказал Дженнер. — Во всяком случае, в этот раз. Надо бы опять выйти на стены, моя королева. Такой малый, как Яркий Йиллинг, не отступится после первой запинки.

К тому времени на стол сестры Ауд клали уже нового пострадавшего, пока служительница отполаскивала руки в лохани с трижды освященной водой, уже розовой от крови. Этот был крупнотелый гетландец, чуть постарше Скары; о том, что он ранен, говорило только темное пятнышко на кольчуге.

На шее Ауд побрякивал набор маленьких ножиков, нанизанных на шнур. Одним из них она рассекла сейчас ремешки доспехов, потом Рин стянула их со стеганым поддоспешником. Показался едва заметный порез на животе. Мать Ауд склонилась, надавила, следя, как сочится кровь. Мужчина охнул и распахнул рот, но издал только беззвучный выдох, задрожали одутловатые щеки. Сестра Ауд принюхалась к ране, чертыхнулась и выпрямилась.

— Здесь мне ничего не поделать. Кто-нибудь, спойте ему отходную.

Скара вытаращилась. Человека походя приговорили к смерти. Но лекарю не избежать страшного выбора. Кого еще можно спасти. А кто уже мясо.

Тем временем мать Ауд двинулась дальше, а Скара на трясущихся ногах, с желудком, подкатившим ко рту, еле заставила себя подойти к умирающему. Заставила себя взять его за руку. Спросила:

— Как тебя зовут?

Шепот его был не громче придыхания

— Сордаф.

Она стала выпевать молитву Отче Миру о даровании беспечального покоя этому воину. Молитву, которую в детстве, на ее памяти, пела мать Кире по умершему отцу. Слова с трудом покидали горло. Она наслушалась о доблестных смертях на поле брани. Больше не надо строить догадки, что это значит.

Раненый не сводил с нее выпяченных глаз. А может, не сводил с кого-то за ней. Со своих родных, к примеру. С недоделанного и недосказанного за короткую жизнь. С тьмы за порогом Последней двери.

— Что мне для тебя сделать? — прошептала она, столь же крепко сжимая его руку, как и он сжимал руку ей.

Он попытался заговорить, но вышло лишь проскулить, губы оросила кровь.

— Кто-нибудь, принесите воды! — заверещала королева.

— Нет нужды, государыня. — Рин осторожно разомкнула их сцепленные пальцы. — Его больше нет. — Тут Скара осознала, что рука молодого мужчины обмякла.

Она поднялась.

Закружилась голова. Колючий жар охватил ее.

Кто-то орал. Надсадно, бурливо, не по-людски. В промежутках меж воплями она слышала, как дудит прядильщик молитв. Курлычет, курлычет, выклянчивает помощь, вымаливает милость.

Она шатко двинулась к двери. Чуть не упала, вывалилась во двор. Стошнило. Чуть не упала в рвоту. Смяла в горсти подол, убирая с пути новой рвоты. Смахнула со рта длинную сосульку желчи. Привалилась к стене. Затряслась.

— Худо вам, государыня? — Мать Ауд вытирала тряпицей руки.

— Мой желудок вечно слаб, — выкашляла Скара. Опять скрутил позыв, но на этот раз наружу вышли лишь едкие слюни.

— Всем нам приходится где-то запирать наши страхи. Особенно, когда никому нельзя их показывать. По-моему, свои вы прячете в животе. — Ауд тихо положила руку на плечо королевы. — Место, как место. Не хуже других.

Скара посмотрела на двери. Оттуда, из полумрака, стоны раненых долетали смутно и неразборчиво.

— Это случилось из-за меня? — потерянно прошептала она.

— Королеве не избежать трудных решений. Но при этом должно достойно сносить их последствия. Чем быстрее вы убегаете от прошлого, тем скорее оно вас настигнет. Остается одно — повернуться к нему лицом. Объять его. С его помощью мудрее подготовиться к будущему. — Служительница отвинтила с фляжки колпачок и протянула ее Скаре. — Воины равняются на вас. Чтобы им увидеть отвагу, вам не нужно сражаться.

— Я не воспринимаю себя королевой, — залепетала Скара. Она отхлебнула глоточек, и спиртное донизу обожгло ее разъеденную глотку. — Внутри я трусиха.

— Тогда ведите себя, будто вы смелая. Внутри никто не чувствует себя опытным. Никто не чувствует себя зрелым. Поступайте так, как поступала бы великая королева. Тогда вы ею и будете, кем бы себя ни воспринимали.

Скара выпрямилась и расправила плечи.

— Вы мудрая женшина и великий служитель, мать Ауд.

— Я ни то ни другое. — Служительница наклонилась к ней, подворачивая рукава выше. — Но я стала неплохо притворяться ими обоими. Вас опять тянет блевать?

Скара покачала головой, сделала новый жгучий глоток из фляжки и, передав ее обратно, смотрела, как вливает питье в себя Ауд.

— Говорят, в моих жилах кровь Бейла…

— Забудьте про Бейлову кровь. — Ауд стиснула предплечье королевы. — Ваша собственная ничем не хуже.

Скара судорожно перевела дух. И за своей служительницей последовала во тьму.

33. Совесть

Рэйт стоял на возведенном людьми участке стены возле башни Гудрун и разглядывал исполосованный, вытоптанный, утыканный стрелами дерн перед кольями, отмечавшими порядки солдат Верховного короля.

Он толком не спал. Кемарил за Скариной дверью. Снова в полудреме видел ту женщину, ее детей и вскакивал в холодном поту, сжимая кинжал. Вокруг ничего, тишина.

Пять дней с начала осады, и каждый день враги шли на стены. Несли лестницы, ивовые загородки — закрываться от ливня стрел, града камней. Шли храбро, с лихим задором в глазах, с лютой божбой на устах — и, разбитые, храбро отступали назад. Из тысячи защитников они положили немногих, но все равно их атаки не прошли бесследно. От бессонницы каждый воин Мыса Бейла красноглаз, от страха — серолиц. Перевидаться со смертью один шальной миг — это одно. Но шеей чувствовать ее ледяное дыхание вчера, сегодня, изо дня в день — людям вынести не под силу.

Почти на границе выстрела лука набросали огромные горбы свежей земли. Могильники для каждого павшего за Верховного короля. Копают до сих пор. Отсюда слышно, как скребут почву лопаты, как жрец мелодично голосит песнопения — по-южански превозносит южного Единого Бога. Рэйт вскинул голову, провел плашмя ногтями по старому порезу на шее, поморщился. Воину пристало ликовать над вражьими трупами, но никакого ликования внутри его давно не осталось.

— Борода мешает? — зевая, подковылял Синий Дженнер. Он приглаживал непослушные жидкие пряди, а те после этого лохматились хуже прежнего.

— Чешется. Странно, почему посреди такой заварухи нас все одно донимают разные мелочи?

— Жизнь — череда вредных пакостей, включая Последнюю дверь под конец. Побрился бы ты, да и все.

Рэйт продолжал чесаться.

— Мысленно я всегда умирал бородатым. И, как бывает с мечтами, здесь меня ждет подвох.

— Борода — это борода, и только, — Дженнер заскреб в своей собственной. — В метель харю греет, иногда не дает еде упасть на пол, но, слушай, знавал я одного мужика. Он отрастил бородищу длиннее некуда, и она попала в узду его коня. Мужика протащило через изгородь и переломило шею.

— Погиб от собственной бороды? Стыдоба-то какая.

— Мертвые сраму не имут.

— Мертвые вообще ничего не имут, — молвил Рэйт. — Из Последней двери возврата ведь нет?

— Может, и нет. Зато на этой стороне от нас чуточек, да остается.

— А? — вяло откликнулся Рэйт, равнодушный к наблюдению старика.

— Наши призраки селятся в памяти тех, кто нас знал. Тех, кто нас любил, ненавидел.

Рэйт подумал о лице той женщины, в слезах, крупно сверкавших в ответах пламени. Прошло столько времени, а лицо не тускнеет. Он поработал кистью — тут же прорезалась застарелая боль.

— Тех, кто нас убил.

— Айе. — Взгляд Синего Дженнера устремился куда-то вдаль. Может, к личным зарубкам, отмечающим покойников. — Тех особенно. Ты как сам, ничего?

— Однажды сломал руку. До конца так и не вылечил.

— Такого не бывает, чтобы вылечил и забыл. — Синий Дженнер всморкнулся, громко прохаркнулся, пожевал губами и закрутил плевок через стены. — Кажется, этой ночью Колючка Бату познакомила с собой наших гостей.

— Айе, — согласился Рэйт. Сквозь крыло лагеря Яркого Йиллинга пролегал выжженный шрам, и, судя по запаху горелой соломы, она хорошо потрудилась над его обозами с сеном.

— С этой девкой здорово дружить и очень, очень плохо ссориться. — Дженнер хихикнул. — Она мне понравилась, еще когда в первый раз наткнулся на них у Запретной.

— Ты ходил по Запретной? — спросил Рэйт.

— Три раза.

— На что она похожа?

— Сильно смахивает на большую реку.

Рэйт уже глядел мимо, на покосившийся проход в башню Гудрун. Оттуда только что вышел Рэкки. Морской бриз ерошил светлые волосы, пока он тревожно всматривался в Йиллинговые огромные погребальные насыпи.

Дженнер вопросительно поднял бровь.

— Давай, может, помогу?

— Некоторые вещи положено делать самому. — Минуя старичину-разбойника, Рэйт потрепал его за плечо.

— Брат.

Рэкки не взглянул на него, только на виске его вздрогнула жилка.

— Кто — я?

— Не знаю, но ты обалденно здорово на меня похож.

Рэкки не улыбнулся.

— Иди лучше своей дорогой.

— Почему? — Но не успев это произнести, Рэйт ощутил присутствие некой могучей силы и нехотя развернулся. Крушитель Мечей пригнулся в проеме прохода и шагнул под утреннее солнце. За его плечом следовал Сориорн.

— Смотри-ка, кто тут рассекает, — пропел Горм.

Сориорн тщательно поправил свой гранатовый невольничий ошейник.

— Это Рэйт. — Он, как обычно, произносил мало слов, да и те — очевидны.

Горм прикрыл глаза и стоял, вслушиваясь в отдаленные распевы жрецов Единого Бога.

— Вот настоящая музыка! Что еще так успокаивает по утрам, как не псалмы врага по погибшим?

— Может, арфа? — бросил Рэйт. — Я люблю слушать арфу.

Горм открыл глаза.

— Ты серьезно считаешь, будто шутки срастят сломанное тобою?

— Они не повредят, государь. Я хотел бы вас поздравить с помолвкой. — Хоть и трудно представить, от чьей бы помолвки он был в наименьшем восторге. — Скара будет королевой всему миру на зависть, а в приданое принесет с собой Тровенланд.

— Бесспорно, выигрыш высок. — Горм простер руку и взмахом обвел воинов, что со всех сторон окружали крепость. — Но перед тем, как я предъявлю на него права, остается одна ерундовинка — разбить здесь Верховного короля. Твоя неверность вынудила меня поставить все на изворотливость отца Ярви, взамен нашим с матерью Скейр планам замириться с праматерью Вексен.

Рэйт кинул взгляд на Рэкки, но брат не отрывал глаз от камней под ногами.

— Я и не думал…

— Я развел псов не для того, чтобы они думали. Я держу их ради послушания. Мне ни к чему беспородные шавки, которые не желают прибегать по свистку. Которые не рвут клыками, когда я велю рвать. Таким никудышным созданиям под моим кровом приюта нет. Я предупреждал тебя, когда разглядел в тебе зернышко жалости. Я предвидел: придет время — и ты им подавишься. Так и вышло. — Горм отвернулся, качая головой. — Столько ребят, готовых сто раз убить, только б оказаться на твоем месте — и угораздило же меня взять тебя!

— Одно расстройство, — добавил Сориорн и с прощальной ехидной усмешкой двинулся за хозяином.

Рэйт остался стоять в тишине. Было время, он выделял Гром-гиль-Горма среди прочих людей, восхищался им. За его силу. За безжалостность. Мечтал стать на него похожим.

— С трудом верится, что когда-то я боготворил этого козла.

— Вот здесь мы отличаемся, — протянул Рэкки. — Я-то всю жизнь его ненавидел. Тут, однако, другой расклад. Мне без него по-прежнему не обойтись. Что ты задумал провернуть?

— Ничего я не думал. — Рэйт насупился на брата. — Не так-то легко убивать того, кто не сделал тебе ничего плохого.

— Никто и не обещал, что будет легко.

— Ладно, все нетрудно, если не тебе этим заниматься. Я смотрю, ты у нас любитель серьезных дел, — отчеканил Рэйт, пытаясь понизить голос, а заодно опустить кулаки, — вот только делать их приходится мне!

— Ладно, значит, ты мне уже не помощник? — Рэкки ткнул пальцем в сторону Бейловой залы. — Раз выбрал эту сучку вместо родного…

— Не называй ее так! — рявкнул Рэйт, кулаки его набухли. — Я просто выбрал ее не убивать!

— И вот куда нас занесло. Вовремя ты решил помучиться совестью. — Рэкки повернул голову к могилам. — Буду молиться за тебя, братик.

Рэйт хмыкнул.

— Вспомни селян на границе. Как думаешь, они молились, когда мы явились в ночи? Молились, да так горячо, как только хватало сил!

— Ну и что?

— Молитвы не уберегли их от меня. С какой стати молитвы спасут меня от какого-нибудь другого подонка? — И Рэйт отправился вдоль стены, назад к Синему Дженнеру.

— Неприятности? — спросил старый налетчик.

— Выше крыши.

— Семья есть семья. Полагаю, рано или поздно брата ты переубедишь.

— Возможно. Правда, Крушитель Мечей не настолько уступчив.

— По нему заметно — уступать он не любит.

— Я с ним завязал. — Рэйт плюнул со стены. — И с собой завязал. С тем, кем я был.

— Тебе нравилось им быть?

— В то время — еще как. Хотя, сдается мне теперь, я был самым настоящим гадом. — Лицо той женщины не хотело его отпускать, и он проглотил ком и уставился на старые плиты под ногами. — Откуда люди узнают, что поступают правильно?

Дженнер устало пшикнул, сдувая щеки.

— Я полжизни прожил, делая все вкривь и вкось. Почти всю оставшуюся половину старался кривить хоть малость ровнее. Те пара-тройка раз, когда я действительно правильно поступал, удались, в основном, по случайности.

— А ты, среди всех моих знакомых, наверно, будешь… самый лучший человек.

Глаза Синего Дженнера выскочили на лоб:

— Ну, спасибо за похвалу. И как мне тебя жаль.

— И мне, и мне, старикашка. — Рэйт наблюдал, как по стану Яркого Йиллинга елозят маленькие фигурки. Бойцы выползали с постелей, собирались у костров, раскладывали завтрак. Может, где-то там старик с юнцом смотрят, задрав головы, на их стену и тоже мелют какую-то чушь.

— Как считаешь, сегодня они навалятся снова?

— Айе, и это меня почему-то странно тревожит.

— Лестницам ни за что не одолеть эти стены. До скончания века.

— Не одолеть, и Йиллинг знает об этом. Тогда зачем тратит силы впустую?

— Держать нас в страхе. Держать на взводе. Осада это или нет? Как-то же ему надо до нас добраться.

— Желательно так, чтоб горела звездой его слава. — Дженнер кивком указал на могилы. — Вы после битвы роете большие курганы для каждого ратника?

— В большинстве кучей сжигаем, но эти единобожьи поклонники чудно обходятся с покойниками.

— И зачем так близко к нашим стенам? От врага прячут боль. Потери не подсовывают под нос неприятелю, даже если они на тебе не сказываются.

Рэйт поднял руку и вытер с уха старую запекшуюся корку.

— Правильно понял, у тебе объяснение готово?

— Вижу, ты начал уважать мое мнение. — Дженнер вытянул подбородок и почесал шею. — Я тут сообразил, что, вполне вероятно, Йиллинг командует идти на штурм лишь для того, чтобы обзавестись телами для похорон.

— Он — что?

— Он поклоняется Смерти, ведь так? А людей у него полно — отстегнуть не жалко.

— На черта убивать людей, только ради того, чтоб похоронить?

— А чтоб мы думали, будто он ничем больше не занят. Но, чует моя шея, ночи напролет, всего лишь в выстреле из лука от самого неукрепленного участка, он роет не только могилы.

С минуту Рэйт пялился на него, потом на бурые горбы за стеною. По спине пронеслась холодная дрожь.

— Они прокладывают подкоп под стены.

34. Пыль

Для мальчишки, которого против воли заставили возмужать, Колл насмотрелся на разные города. На суровый Вульсгард по весне и бурливый Калейв летней порой, на славный и мощный эльфьими стенами Скегенхаус и прекрасный Ялетофт, до того, как тот был предан огню. Он побывал в долгом путешествии по извилистой Священной, пересекал волоки и открытую степь, а под конец, раззявив очи, замирал от чудес Первограда, величайшего людского поселения на свете.

Рядом с эльфийскими руинами Строкома все они — ничтожная мелюзга.

Колл ступал, не отставая от Скифр и двух служителей, по черным дорогам, шириной с рыночную площадь Торлбю. Дороги то вгрызались в землю наполненными эхом туннелями, то громоздились одна над одной на могучих опорах из камня, сплетаясь в бредовые, исполинские узлы, а сверху разбитые глаза из стекла печально взирали на запустение. Искатели шли в безмолвии, каждый наедине с собственными тревогами. За судьбы мира, за тех, кого любит, за самого себя. На пути ничего живого. Ни травинки, ни птицы, не проползло ни жука. Лишь тишина и вековечный распад. Все вокруг, миля за милей, невероятные достижения прошлых эпох — ветшало, разлагалось в прах.

— Каким этот город был при эльфах? — зашептал Колл.

— Неописуемым в своем размахе, свете и шуме, — ответила Скифр, торя путь с высоко вскинутой головой. — В упорядоченной суматохе жителей, в их ожесточенном соперничестве. А тысячи лет, как умолк.

Она вскользь провела пальцами по завитым перилам — поднесла к лицу, присмотрелась в облепившую их серую пыль, лизнула, растерла и сурово сощурилась вдаль, на потресканную и вспученную дорогу.

— Что ты видишь? — спросил Колл.

Скифр скособочила опаленную бровь.

— Пыль — и ничего больше. Здесь не бывает других примет, ибо здесь нет будущего, в которое можно вглядеться. Только пыль.

С высокого помоста, соединявшего два здания, обвалился металлический змей и сейчас лежал, изогнутый, поперек дороги.

— Эльфы мнили себя всемогущими, — заговорила Скифр, когда они перелезали через змея. — Мнили себя выше Бога. Думали, им по плечу сотворить заново все вещи мира по своим грандиозным лекалам. Взгляните же воочию на их наивное недомыслие! Не имеет значения, сколь велико и славно творение — время уничтожит его. Не имеет значения ни сила слов, ни сила мысли, ни сила заповедей — все неотвратимо возвратится в хаос.

Скифр рывком запрокинула голову, и ее плевок взмыл в воздух, описал правильную дугу и размазался по проржавелому металлу.

— Король Атиль утверждает, что последнее слово за сталью. Скажу вам — его взгляд недалек. Пыль — вот за чем последнее слово, вот ответ на любые вопросы — сейчас и всегда.

Колл испустил вздох.

— А вы просто кладезь бодрости.

Лающий смех Скифр разорвал тишину, отразился от мертвых фасадов зданий и заставил Колла подпрыгнуть. Чуждое здешнему краю созвучье. Ученик даже по-глупому испугался, что проводница навлекла на них чью-то злобу, хотя здесь некого злить уже тысячи и тысячи лет.

Старуха похлопала его по плечу и поспешила за отцом Ярви и матерью Скейр.

— А это смотря что тебя бодрит, паренек.

По вечерней заре они осторожно пробирались между сооружений, настолько высоких, что улица между ними превратилась в ущелье. Даже их развалины пронзали шпилями небо, несчетные квадраты эльфова стекла до сих пор переливались, перемигивались с закатными сумерками лиловым, оранжевым и розовым цветом. Перекрученные металлические жерди отростками высовывались с вершин зданий, словно колючки чертополоха.

Тут Коллу на ум пришла Колючка, и он про себя о ней помолился, несмотря на то что здесь его не слышал никто из богов. Когда умер Бранд, что-то умерло и в ней. Наверно, никому нельзя пройти через войну столь же живым, как в мирные дни до нее.

На дороге стали появляться провалы и выбоины, путь перегораживали помятые железные громадины, на них шелушилась пузырчатая краска. Попадались мачты высотой как десять мужчин, увешанные мотками шнуров. Эти шнуры свисали меж зданиями, как тенета пауков-великанов. Везде начертаны эльфийские знаки: буквицы намалеваны на дорожном камне, прицеплены к гнутым шестам, над каждым разбитым окном или дверью горделиво развернуты полотна знамен.

Колл засмотрелся на один ряд знаков, с грозным вызовом нанесенных вдоль всей крыши строения. Последняя, с рост человека, руна уныло покачивалась, прихваченная за один уголок.

— Повсюду одни письмена, — негромко произнес Колл. Шея затекла их рассматривать.

— Эльфы не запирали слова для избранных, — сказала Скифр. — Они позволяли знанию расходиться средь всех, как огню. И с радостью раздували его пламя.

— И сами сгорели в нем, — прошипела мать Скейр. — Сгорели дотла.

Колл удивленно таращился на громадный символ.

— Вы понимаете, что он значит?

— Допустим, я смогу определить эти буквы, — сказала Скифр. — Может, даже разберу слова. Но мир, в котором они звучали, ушел безвозвратно. Кто же теперь проникнет в их смысл?

Они миновали расколотое окно, по краям рамы по-прежнему торчали пластины стекла, и Колл увидал, что изнутри на них скалит зубы женщина.

До того потрясенный, что не сумел заорать, он на ходу врезался в Скифр, бешено тыча пальцами в очертания призрака. Но старуха лишь посмеялась.

— Она, малыш, тебя не тронет.

И Колл разглядел, что это лишь картина — изумительно точная в мелочах, но оплывшая и блеклая. Женщина подняла локоть и показывала золотое эльфийское запястье, с широкой улыбкой, будто ей невероятно радостно его носить. Высокая и стройная, необыкновенно одетая, но тем не менее женщина.

— Эльфы, — пробормотал он. — Были такие… такие, как мы?

— Ужасно схожи и до жути отличные, — ответила Скифр. Ярви со Скейр подошли и встали рядом. Все пристально изучали выцветшее лицо, лицо из-за пелены веков. — Они были гораздо мудрее, многочисленнее и могущественнее, чем мы. Но, как и мы, чем более могущественными становились, тем желаннее стремились обрести еще большую мощь. Как и у людей, внутри эльфов имелась пустота, которую невозможно было заполнить. Ничем из этого… — Скифр простерла руки к необъятным развалинам, беспокойное дуновение волновало ее плащ. — Ничем из этого они довольствоваться не могли. Да, такие же, как мы, завистливые, честолюбивые, безжалостные. Точно такие же жадные.

Она вытянула длинное предплечье, длинную кисть, длинный палец и указала на лучезарную улыбку женщины.

— И жадность их уничтожила. Ты меня слышишь, отец Ярви?

— А то, — ответил он, поправил мешок на плече и, как обычно, целеустремленно двинулся прочь. — И спокойнее проживу без эльфийских уроков, зато с эльфийским оружием.

Мать Скейр нахмурилась ему в спину, перебирая пальцем свой набор древних браслетов.

— Лучше б, скажу я вам, наоборот.

— Что же будет потом? — окликнул наставника Колл.

Отец Ярви оглянулся не сразу.

— Мы поднимем орудия эльфов на Яркого Йиллинга. Мы пронесем с собой их колдовство через море в Скегенхаус. Мы разыщем праматерь Вексен и Верховного короля. — В его голосе зазвучала смертельная грань. — И я исполню то, в чем поклялся луною и солнцем. Отомщу убийцам отца.

У Колла пересохло во рту.

— Я имею в виду — что потом?

Учитель окинул подмастерье недобрым взглядом.

— Поищем брод, когда дойдем до реки. — Он повернулся и продолжил путь.

Вполне вероятно, он и правда не задумывался наперед. Вот только Колл знал, что отец Ярви не из тех, кто покидает пажить будущего, не посеяв семена новых замыслов.

Боженьки, неужто Скифр права? И они ничем не отличаются от эльфов? Игрушечная флотилия в необъятном кильватере бовых кораблей, но плывет тем же курсом? Он представил опустевший Торлбю, исполинскую усыпальницу, где народ Гетланда сгорел без следа, и оставил после себя лишь тишину да пыль. Хорошо, если сохранится обломок его резной мачты, призрачный отголосок для тех, кому придется ломать над ним голову в будущем.

Колл бросил последний взгляд на счастливое лицо тысячелетней покойницы и заметил, как что-то блеснуло среди осколков стекла. Золотое запястье, совершенно такое же, как на картинке, и Колл просунул руку и положил его себе в карман.

Едва ли эльфийская женщина станет по нему тосковать.

35. Чрево Отче Тверди

— Там опасно, — угрюмо напомнила Скара.

Удачный момент Рэйту, чтоб задрать нос и отбахвалиться геройским присловьем. Не так давно его было бы не заткнуть. «На это я и рассчитываю», или «с опасности я обычно начинаю завтрак», или, лучше, «для врагов»! Но получилось только сдавленное:

— Айе. Но мы должны остановить подкоп, пока его не подведут под стены…

Добавить нечего. Они и так знали, что стоит на кону.

Все.

Рэйт обернулся к добровольцам — лица, кромки щитов, лезвия мечей в целях ночной скрытности обмазаны золой. Две дюжины самых проворных гетландцев, две дюжины самых пылких ванстерцев — и он.

Крушитель Мечей тянул против короля Атиля жребий за право возглавить их — и выиграл. Пока они ждали своего часа, великан стоял и улыбался, смакуя каждый вдох, словно ночь была пропитана цветочным ароматом. Не выказывал ни малейшего страха — как не выказывал никогда, Рэйт отдавал ему должное. Но то, что раньше казалось храбростью, теперь выглядело настоящим безумием.

— К тебе не станут относиться хуже, если ты не пойдешь, — проговорила Скара.

— Я стану хуже к себе относиться. — Если только такое возможно. Рэйт на мгновение встретился взглядом с братом, и Рэкки отвернулся, его темное от пепла лицо отвердело. Со всех сил доказывает, что готов быть тем из них, кто суровый боец, пускай оба знали: нет, не готов. — Надо присмотреть за спиною брата.

— Даже если он не желает, чтобы ты ему помогал?

— Раз так, то особенно.

Рэкки держал на плече один из здоровых глиняных кувшинов, в которых плескался южный огонь отца Ярви. Другой у Сориорна. Рэйт припомнил, с каким ослепительным жаром это вещество пожирало суда Верховного короля, как выбрасывались в воду горящие моряки. Затем представил, каково смазывать им лесовины в подземном походе и подносить туда факел — и его отвага получила весомую оплеуху. Интересно, сколько еще ударов она сможет выдержать? Не так давно его не страшило ничего. Или он себя так постоянно обманывал?

Боги, скорее бы выйти.

— Хуже нету долго ждать, — пробубнил он.

— Хуже, чем получить ножом, сгореть или остаться под завалом?

Рэйт сглотнул.

— Нет. Не хуже.

— За меня не бойтесь, о моя королева. — Горм шагнул к ним, сунув большие пальцы за неохватный пояс — он все любил принимать на свой счет. Короли, что поделать. В их донебесном самомнении, как правило, причина как восшествия на престол, так и падения. — Матерь Война дохнула на меня в колыбели, — затянул он свою воистину припевку. — Предсказано, что ни один муж не в силах лишить меня жизни.

Скара вопросительно сдвинула бровь:

— А как быть, если на вашу голову рухнет гора земли?

— Э, Отче Твердь тоже меня обожает и не станет давить в Йиллинговой яме. Я буду охранять вход, пока другие отправятся надрываться с лопатами. Но советую вам научиться чихать на смертельную угрозу.

Судя по бледности, Скара, скорее, на нее наблюет.

— Почему?

— Не будь Смерти, заниматься войной глупо и скучно. — Горм стянул через голову великую цепь и передал ей. — Окажите честь, сохраните сие в целости до окончания дела. Некрасиво, если она загремит прямо у прикорнувшей Смерти над ухом.

Как только владелец цепи грузно отошел, Скара растерянно уставилась на ниспадавшие с ладоней навершия мечей. Серебро, золото и прелестные камни сияли в факельном свете.

— Так вот оно: каждый из них — мертвец, — с придыханием прошелестела она, бледная, словно глядела им в лица. — Десятки, дюжины.

— Не считая тех, кто был без меча. Или совсем безоружны. Когда он их убивал.

Не так давно при виде этой цепи Рэйт раздувался от гордости — состоять при таком достославном воителе! Не так давно он мечтал выковать свою. А теперь задумался, на какую длину уже б протянулась его цепь, и от этой мысли испытал мерзкое недомогание, не слабее, чем было на лице у Скары, когда та подняла взгляд:

— Этого я не хотела.

Боги, она красавица. Точно внутри ее свет, и чем темнее вокруг, тем ярче суждено ей сиять. Он задумался, и не впервые: что бы случилось, будь они другими людьми, встреться они в другом месте, в другое время? Она — не королева, и он — не убийца. Но ничего не поделать, ты тот — кто ты есть.

— И никто бы не хотел, — хрипло каркнул он.

— Пора. — Горм аккуратно куснул последний каравай, передал хлеб дальше и скрючился, помещая огромное тело в узкий проход.

Каждый, следуя за ним, отхватил по куску, каждый, без дураков, гадал — не последний ли он в его жизни. Рэйт шел в конце, сжевал, что влезло в рот, а остаток раскрошил в кулаке и бросил за спину — дар детям Войны-Матери, воронам. Он хоть не шибко верил в удачу, но понимал — сейчас нельзя пренебрегать ничем.

Вниз по спуску, сквозь эльфийские стены, под общий гул дыхания в каменной галерее. Той самой, по которой Рэйт ломился на штурм без страха и сомнений, в упоении боевой горячкой — каких-то несколько недель назад. У двери, толщиной с ладонь, стоял Синий Дженнер, готовый запереть ее на три засова за ними. Он хлопал по спине каждого вылезавшего из тьмы воина.

— Вернись живым, — шикнул старик-налетчик. — Остальное побоку. — И втолкнул Рэйта под арку и далее, в прохладную ночь.

Покров тумана стелился с Матери Моря, и Рэйт прошептал ей спасибо. Он воспринял туман как дар, утраивающий его шанс пережить эту ночь. Слева во мраке мерцали сумеречными мазками костры солдат Яркого Йиллинга. Справа темнели утесы стен Мыса Бейла.

Чтобы бежалось быстрее, они не надели кольчуг, черные, как уголь, согнулись вдвое, призраки во мгле, стремительные и неслышные. Точило опасности заострило все Рэйтовы чувства, любой вздох и поступь шагов казались ударами в барабан, в носу стояла ночная сырость и гарь далеких костров.

Один за другим они проскальзывали в канаву рва, пробирались по ее заболоченному дну. Сапог Рэйта стукнулся о нечто твердое. Труп. Трупы повсюду — несобранные, несожженные, непогребенные, вперемешку с обломками лестниц, камнями-снарядами, щитами погибших.

Вот тьме он увидел Гормову улыбку. Король наклонился к Сориорну и прошептал:

— Здесь Матерь Война поработала на славу.

От последнего каравая во рту кислило, и Рэйт сплюнул — они уже выкарабкивались из канавы, мужчины молча протягивали руки, помогая друг другу подняться. Шипели проклятия, оскальзываясь, оступаясь. Сапоги месили почву в липкую грязь.

Они скользили вперед, по траве, истыканной стрелами, урожаем неудачных атак Йиллинга Яркого, густо, как стелющейся по ветру осокой с верховых болот Ванстерланда. Когда крепость осталась позади, Рэйт услышал отдаленные крики, лязг стали. Король Атиль отправился на вылазку, надеясь отвлечь внимание Яркого Йиллинга от раскопа.

Очертания предметов зыбко трепетали во мгле, движения бойцов превращали их в тени-обманки. Змеи сплетались воедино и распадались. Волчьи пасти. Человечьи морды. Лица тех, кого он убил, беззучно вопили о мести. Рэйт разогнал их взмахом щита, но они опять собрались перед взором. Он убеждал себя: мертвое мертво, но признавал правоту Синего Дженнера. Людские призраки селятся в памяти тех, кто их знал. Кто их любил, ненавидел. А особенно тех, кто убил их.

Точеные колья нарисовались во мраке, Рэйт боком проскочил между ними и сжался во тьме по ту сторону ограды, во все глаза всматриваясь в ночь.

Он разглядел бугры свежих могил — или выработки Йиллинговых шурфов. По краям горели огни. Горм указал на них мечом, и отряд разделился, молниеносно убравшись за ближний отвал. Не сказано ни единого слова. Ни в едином слове нет надобности. Свое дело они знали.

У костра отдыхали двое бойцов. Так сиживали и Рэкки с Рэйтом. Один иглой ковырял ремень, другой, с попоной на плечах, настороженно следил за шумом ложного нападения Атиля. И обернулся, как раз, когда примчался Рэйт.

— Что за…

Стрела Сориорна неслышно вошла ему в рот. Его спутник, хватаясь, зашаркал, замешкался с поясом. Прошелестело пепельно-черное лезвие Горма, и голова воина завертелась, падая в темноту.

Рэйт перескочил опрокинутый труп, нырнул в траншею между кучами вынутой почвы. Присел у темного входа с факелами по бокам.

— Пошли, — шепнул Горм, и его воины растеклись полумесяцем. Рэкки коротко помолился Той, Что Освещает Путь, и чрево Отче Тверди поглотило его, с кувшином южного огня на плече. Сориорн и Рэйт отправились сразу следом.

Тьма, и пляшут тени от гнутых бревен, подпорок нависшей почвы. Волосы притирают корни растений. Он не горняк, но мог сообразить, что этот ход копали в спешке — струйки земли осыпались по стенкам, пока бойцы забирались все глубже в его недра. Глаза Рэйта прикованы к ссутуленной спине Сориорна.

— Боги, — шептал тот, — да оно готово и без нашей помощи рухнуть.

Жарко, и жара все росла, пот капал с бровей, одежда липла от влаги, пока Рэйт пробирался вперед. Он сунул секиру в петлю на поясе и извлек кинжал. Если дойдет до драки, то здесь, внизу, негде размахнуться. Придется схватываться вплотную, чуя дыхание противника.

Они протиснулись в камору, освещенную одной тусклой лампой. На земляном полу раскиданы кирки, лопаты и бочки. Грубо, сикось-накось сколоченный горбыль держал потолок. Остальной лес свален в кучу. Два неосвещенных туннеля уходили вглубь, к основанию башни Гудрун, не иначе, и Рэйт просеменил к одному из них, буравя взглядом темноту.

Слышно или нет, как там кто-то скребется? Роет? Рэкки уже выкрутил затычку кувшина и расплескивал его содержимое на все вокруг, сделанное из дерева.

— Огня берегись! — рявкнул Рэйт на Сориорна, когда тот задел лампу, и сам повесил светильник на крюк. — Один недогляд, и нас тут похоронит.

— Верно подмечено, — закряхтел знаменосец и усадил свой смертельный сосуд на широкий локоть, другой рукой прикрывая лицо. Боги, в застойном воздухе от вещества несло. Жгучая вонь, от которой всех троих пробрал кашель. Глаза щипало. Рэйт сунулся во второй туннель, утирая рукавом слезы. Поднял голову и увидел двоих, таращившихся на него. Один с мотыгой, второй с лопатой, оба раздеты по пояс и перепачканы сажей.

— Вы новые землекопы? — спросил первый, косясь на Рэйтов щит.

Лучшие из бойцов долго не размышляют. Недолго думают перед дракой, недолго после и совсем не думают во время. Обычно бьющий первым и есть тот, кто в конце на ногах. Поэтому Рэйт щитом выбил у работяги мотыгу и с ходу нанес укол в шею. По подземелью брызнула кровь.

Второй горняк взмахнул лопатой, но Рэйта вынесло вперед, и они столкнулись. Удар слетел со щита, мужика втащило в стену. Оба храпели друг другу в лицо — так близко, что Рэйт мог высунуть язык и лизнуть его. Вместо этого он пробил под кромку щита, дико, остервенело, бил кулаком с острой сталью на конце — и копатель храпел и булькал под каждым ударом, а потом Рэйт отступил, и тот съехал вниз. И остался сидеть, с руками на вспоротом животе, черная кровь на щите, кинжале и на ладони Рэйта.

Рэкки таращился, раззявив рот, как всегда, когда брат вступал в смертельную схватку. Но время копить сожеления о прошлом придет позже.

— Завершайте! — Рэйт торопливо вбежал в земляной ход, по которому они пришли, глотнуть чуточку свежего воздуха. От едкого смрада кружилась голова. Снаружи слышался неясный шум боя. — Скорей!

Рэкки опрокинул вверх дном кувшин, кашляя, пропитывал жидкостью опоры, стены и землю. Сориорн выбросил свой — там до сих пор бурлило масло, — протолкнулся мимо Рэйта и рванул наружу. Шум наверху стал громче.

— Боги! — услышал Рэйт надломленный вскрик Рэкки и резко повернулся.

Один из горняков, с выкаченными, сумасшедшими глазами, шатаясь, ступил в камору. Алая рука до сих пор стискивала разорванные внутренности. Другой рукой он поймал Рэкки и зарычал сквозь зубы, брызжа красной харкотиной.

По всем законам, он уже должен отправиться за Последнюю дверь. Но Смерть — любовница ветреная и вечно придумывает свои правила. Только она в силах объяснить, чем этот работяга ей приглянулся настолько, что получил пару лишних минут.

Рэкки не удержал кувшин, борясь с раненым горняком, — глина разлетелась о бревно. Оба пошатнулись, обоих окатило масло.

Рэйт сделал шаг, уронив челюсть, но слишком далеко он стоял.

Сцепившиеся наткнулись на стойку опоры, и Рэкки отвел кулак для удара. Локоть его попал в лампу и сорвал ее с крюка.

Она падала медленно-медленно, отрисовывала перед взором Рэйта яркое пятно, и не существовало того, что он мог бы поделать. Он расслышал, как сам поперхнулся воздухом. Увидел, как свет от крохотной лампы разливается по маслянистому полу. Успел заметить, как повернулся Рэкки, и разглядеть его широченные глаза.

Рэйт упал за щит и вжался в землю. Что он еще мог поделать?

Затем в узеньком подземелье стало светлее, чем днем.

36. Храбрый труд

Разумеется, женщине полагается рыдать от облегчения, когда ее нареченный жених живым приходит из боя. Однако стоило Крушителю Мечей первым показаться в калитке, очи Скары не увлажнились ничуть.

В его громадном щите, у обода, торчал отломленный наконечник стрелы, а в остальном — король невредим. Он сбил ладонью стрелу и словно поискал взглядом, кому бы вручить щит. А потом помрачнел.

— Эхе. — И поставил щит у стены.

Скара выдавила улыбку.

— Рада вашему возвращению, государь. — Хотя с большей радостью поздравила бы с возвращением другого.

— Говоря по правде, королева Скара, я рад, что вернулся. Драться ночью — веселого мало. Тем не менее подкоп мы обрушили.

— Спасибо богам! Что будет дальше?

Он улыбнулся, белозубо на зачерненной пеплом роже.

— Дальше они пойдут копать новый.

Тайные бойцы стягивались в крепость. Все измотанные. Некоторые не без потерь. Мать Ауд тут же бросилась помогать, рядом Рин присела на корточки с тяжелыми щипцами в руке и уже срезала окровавленную куртку с раны первого воина.

— Где Рэйт?

— Они с братом находились в туннеле, когда загорелось масло. — Невольник передал Горму воды, и великан принялся стирать с лица пепел.

У Скары перемкнуло горло, почти лишив ее способности к речи:

— Он мертв?

Горм сурово кивнул:

— Я научил его сражаться, убивать и умирать. И он применил сразу три своих умения.

— Только два, — тут же выпалила она. От прилива радости закружило голову.

Рэйт, волоча ноги, выполз из тени. На голове его запеклась грязь, зубы скрипели, рука покоилась на плече Синего Дженнера.

— Эхе! — Горм не поверил глазам. — Да, бойцом из них всегда был он.

Скара бросилась навстречу, подхватила Рэйта под локоть. Его рукав был разорван, опален и в каких-то непонятных пузырях. Потом с ужасом дошло — это не рукав, это его кожа.

— Ваша рука, о боги! Мать Ауд!

Рэйт ничего не замечал.

— Рэкки погиб, — прошептал он.

Раб подал Горму миску с мясом, только с вертела. Мясо походило на руку Рэйта — мать Ауд уже сорвала горелую ткань, — и еда внутри Скары взболтнулась.

А Крушитель Мечей, если и хранил где-то страхи, то не в желудке, определенно.

— После боя у меня аппетит хоть куда, — промычал он с полным ртом мяса, разбрызгивая жирые капли. — Так на так, этим вечером мы у Матери Войны в любимцах.

— А как насчет Рэкки? — повысил голос Рэйт. Ауд раздосадованно цыкнула — он вырвал из ее рук свое недозабинтованное предплечье.

— Я обещаю вспоминать о нем с любовью. В отличие от других, он доказал свою преданность.

Скара подметила, что кулак Рэйта сомкнулся на топорище секиры, подрагивали проступившие жилы, — и быстро пробралась к нему, загораживая собой.

— Ваша цепь, государь. — Руки тряслись от тяжести гремучих железяк, отнятых у мертвецов.

Горм нагнул голову, и это приблизило их друг к другу так, как никогда ранее. Ее руки заведены ему за шею, словно в неловком объятии. Пахло сырыми шкурами, как от дедушкиных собак.

— С годами цепь разрослась, — распрямляясь, произнес он.

Вот так, вплотную, он еще больше. Ее макушка едва ли дотягивалась до его шеи. Станет ли она носить с собой табуретку, чтобы целовать мужа? В другой раз шутка вышла б обхохотаться. Сейчас ей не до смеха, скорее наоборот.

— Хранить ее было честью. — Она страстно хотела попятиться, но не могла и, опустив руки, стала располагать на его груди эти кричащие, отвратительные поминальные принадлежности.

— Когда мы поженимся, я отрежу кусок и вам.

Похолодев с головы до пят, она с ужасом уставилась на него. Навек оказаться опутанной цепью мертвецов…

— Я не вправе ее носить, — подавленно пролепетала она.

— Пожалуйста, не скромничайте понапрасну! Лишь полвойны — звон мечей, а другую половину вы великолепно отвоевали своей отвагой и мастерством. — С улыбкой он повернулся и отошел. — Ваш храбрый труд стоит сотен убитых недругов.

Скара пробудилась рывком, руки вцепились в меховые одеяла, уши стягивала тишина.

Ничего.

Она теперь плохо спит. Каждую ночь воины Йиллинга Яркого приходят по два, по три раза.

Они пробовали заплыть в бухту, в кромешной темноте храбрые ратники сражались с приливными волнами. Но часовые на башнях напичкали их стрелами, и тела смельчаков остались болтаться на цепях входа в гавань.

Они срубили дерево, забрали в железо торец ствола и бросили на штурм, как таран. Храбрые ратники сверху прикрывали щитами, и звон оголовья о врата разбудил бы и мертвых. Но створки ворот, почитай, даже не поцарапались.

Они засыпали крепостной двор ворохом горящих стрел, острия летели сквозь ночь, как падающие звезды. В основном безо всякого вреда отскакивали от песчаника и сланца, однако некоторые угодили в солому. У Скары грудь разодрало от дымной тучи, голос осип от визгливых приказов пропитывать крыши водою. Ладони стерты об ведра, что сама таскала с колодца.

От конюшен, где она девочкой впервые села на пони, остался обугленный остов, но остановить огонь удалось. Под конец она залезла на стену — пусть и перемазанная сажей. Зато победно провизжала вслед отступавшим лучникам:

— Спасибо за стрелы!

Огнем и водой, через стены и под ними — не срабатывало ничего. Мыс Бейла был сильнейшей крепостью моря Осколков, его защита — отборные воины трех народов-воителей. За одного их павшего Яркий Йиллинг терял двадцать своих.

Но подкрепления все прибывали. Каждое утро Матерь Солнце вставала над новыми бойцами из Ютмарка, Инглефолда и Нижеземья. Над новыми костеносными, лютоглазыми шендами. Над новыми кораблями у бухты, отрезавшими оборону от любой подмоги. Боевой дух защитников после мелких побед, как буек, подлетал кверху, но жуткий итоговый подсчет с каждым днем ухудшался. Подвалы матери Ауд через край наполнились ранеными. От причала дважды отправлялись подожженные ладьи с командами из мертвецов.

Скаре казалось, будто они копают канавы, чтобы остановить прилив. Одну волну они отразят. Может быть, отразят десять. Но прилив все равно победит.

Она влажно и кисло отрыгнула, загнала тошноту назад и скинула ноги с постели. Зажала голову в ладонях и утробно, протяжно завыла.

Она — королева. Ее кровь дороже всякого золота. Ей полагалось скрывать страх, а напоказ выставлять глубокомыслие. Она не способна орудовать мечом, поэтому должна вести другую половину войны и воевать лучше Яркого Йиллинга. А заодно — лучше отца Ярви и матери Скейр. На нее смотрит народ. Народ, который связал с ней свое будущее. Ее обложили со всех сторон чаяниями, нуждами и ожиданием — и живых и мертвых людей. Она словно продирается сквозь терновый лабиринт. Учитывать дюжину мнений, помнить сотню наставлений, обязательно выполнить тысячу задуманных блистательных дел, и еще десять тысяч дел, никем не предусмотренных и неприглядных…

Ее глаза скользнули к двери. С той стороны, у порога, спал Рэйт. Или просто лежал.

Она не понимала, что именно к нему чувствует. Но знала одно — ни к кому другому она не чувствовала ничего подобного никогда. Вспомнилось, как ее бросило в холод от вести о его гибели. И радостное тепло, когда он вернулся живым. Огненная искра, стоило пересечься их взглядам. Сила, которой она наполнялась с ним рядом. Голова ее четко осознавала — он ей никудышная пара, во всех, как ни крути, отношениях.

Но все остальное в ней чувствовало иное.

Она встала — тяжело ухало сердце; беззвучно пересекла покои — босые ноги холодил камень. Покосилась на комнатушку, где спит невольница, но у той хватит соображения не соваться в дела хозяйки.

Уже у самой двери рука ее замерла, закололо кончики пальцев.

Его брат погиб. Она убедила себя, что нужна ему, а ведь на самом деле это он нужен ей. Нужен, чтобы забыть о долге. Нужен, чтобы забыть о стране и народе и сделать что-то для себя. Нужен, чтобы узнать, на что похоже, когда тебя целует, обнимает и хочет тот, кого ты избрала сама. Узнать, пока не стало поздно.

Мать Кире повырывала бы ей все волосья при одной только этой мысли, но Мать Кире ушла за Последнюю дверь. Сейчас, среди ночи, когда Смерть скребется в стены, не так уж важно, что прилично, что нет.

Дрожащими пальцами Скара отомкнула задвижку, прикусила губу, только бы не нарушать тишину.

И потихоньку, потихоньку приоткрыла дверь.

37. Никакой любовник

После Рэйт закрыл глаза и перевел дух. Кого-то обнять и чтобы обняли тебя — а больше ничего не надо. И он скользнул забинтованной рукой по ее голой спине и крепко прижал к себе.

Рэкки погиб.

Это вновь и вновь открывалось ему, как впервые. Вновь он кидал последний взгляд на лицо брата перед огненной вспышкой — и земля рушилась.

Она поцеловала его. Не резко и не поспешно, но он понял, это — поцелуй на прощание, и как мог, пытался его продлить. Ему доводилось целоваться не часто. Может, больше уже и не доведется. Он растратил уйму времени не пойми на что, и теперь каждый зряшный миг казался невыносимой потерей. Она прислонила ладонь к его груди, мягко надавила. Отпустить было нелегко.

Сдерживая стон, Рэйт скинул ноги на тростниковую циновку, схватился за ребра, бок — одна большая вмятина. Он смотрел, как она одевается: черная, перед белой занавеской. При тусклом свете глаз выхватывал мелкие подробности: перекаты мускулов на спине; жилки на стопе; румянец вдоль скулы, когда она отвернулась. Нельзя понять, улыбается она или хмурится.

Рэкки погиб.

Рэйт опустил взгляд на завязанную руку. На минуту он позабыл о боли, теперь она вернулась вдвойне. Он потрогал предплечье и вздрогнул, вспоминая, как в последний раз мелькнуло лица брата, так похожее и непохожее на его лицо. Словно они — две звериных головы на носу и корме одного корабля, вечно глядящие в разные стороны. А теперь голова только одна, и корабль без курса отдан на волю течения.

Она подсела рядком.

— Болит?

— Будто до сих пор обгорает. — Он шевельнул пальцами, и предплечье ожгло до локтя.

— Может, чем помогу я?

— Никто ничем не поможет.

Они сидели бок о бок, в молчании, ее ладонь неподвижно лежала на его руке. Сильные, но нежные, ее ладони.

— Оставаться нельзя. Прости.

— Я знаю.

Он собрал раскиданную одежду, но пока одевался — начал плакать. Вот пытался непослушной обожженной кистью застегнуть пояс, а через миг зрение расплылось, и плечи сотряслись от беззвучных всхлипов.

С таким надрывом он не плакал никогда. Ни разу в жизни. Сколько бы ни был бит, сколько бы ни терял, сколько бы надежд ни развеялись прахом, рядом всегда стоял Рэкки.

Но Рэкки погиб.

И теперь, начав плакать, как остановиться? Как возвести запруду заново, когда поток уже хлещет в разлом? Вот в чем беда с твердым и несгибаемым характером. Если однажды твоя закалка треснет, обратно ты себя уже не соберешь.

Она обхватила его голову, уткнула лицом себе в плечо. Тихонько баюкая, покачиваясь вперед-назад.

— Шшшш, — зашелестела она ему на ухо. — Шшшш.

— У меня не было родных, кроме брата, — прошептал он.

— Я знаю, — отвечала она. — И у меня.

— Станет ли легче?

— Наверно. Понемногу.

Она приладила на нем пояс — протащила потерую лямку сквозь потертую пряжку, пока он стоял, свесив руки. Он никогда не мечтал быть рядом с женщиной, которая бы застегивала ему ремень, но это оказалось приятным. Никогда рядом не было того, кто бы за ним ухаживал. Разве что Рэкки.

Но Рэкки погиб.

Она подняла голову — слеза прочертила полосу и на ее лице. И он потянулся утереть слезу, стараясь быть мягким, как она. В его кривых, ноющих, коростовых, сбитых пальцах совсем не ощущалось ласки. Не ощущалось, будто руки его сгодятся на что-то, кроме убийств. Брат то и дело твердил, что любовник из него никакой. Но он все равно старался.

— Я не знаю даже, как тебя зовут, — проговорил он.

— Я — Рин. — И она отодвинула занавеску алькова, где притулилась ее койка.

Он похромал из кузницы вверх по ступеням, одна рука прислонена к стене. Миновал круглую печь, где три женщины пекли хлеб, а мужчины с деревянными тарелками стояли у раздачи голодной толпой. Прохромал через двор, светло сиял высокий, толстый Отче Месяц. Миновал выгоревшие конюшни. Как и он, выгоревшие дотла.

Рэйту послышался чей-то смех. Он мотнул головой в ту сторону, прорезалась улыбка. Голос-то Рэкки!

Но Рэкки погиб.

Он обхватил себя руками и брел мимо мертвого пня крепостного древа. Сегодня не зябкая ночь, но его знобил холод. Наверно, чересчур тонка порванная рубаха. А может, порванная кожа.

По длинной лестнице вверх, ноги шаркали в темноте, вдоль длинного коридора, окна глядят на мерцание Матери Моря. Там движутся огоньки. Фонари на судах Яркого Йиллинга: следят, чтобы к мысу Бейла не подоспела подмога.

Он застонал, опускаясь медленно, как старик, у двери Скары. Ломота во всем теле. Натянул поверх колен одеяло, затылком откинулся на прохладный эльфийский камень. Ему удобства без надобности. Тем из двоих, кто мечтал о рабах и расшитых тканях, был Рэкки.

Но Рэкки погиб.

— Ты где был?

Он дернулся, оборачиваясь. Щелочка приоткрытой двери, и оттуда выглядывает Скара. На голове клубок темных локонов, лохматый после сна, как в тот день, когда он впервые ее встретил.

— Простите, — запинаясь, выговорил он, стряхивая одеяло. Поднялся и всхрипнул от боли, схватился за стену, чтоб обрести устойчивость.

Неожиданно она выпорхнула в коридор и взяла его под локоть.

— Тебе лучше?

Он — испытанный воин, меченосец самого Гром-гиль-Горма. Он — губитель жизней, высечен из ванстерландского камня. Ему неведома жалость, неведома боль. Вот только никак не выходит это произнести. Слишком плохо ему. Так плохо, что кости не держат.

— Нет, — прошептал он.

Он поднял взгляд и осознал, что на ней одна ночная сорочка и что при пламени факела ее стройный силуэт просвечивает сквозь ткань.

Он заставил себя сосредоточиться на лице. Стало хуже. Она смотрела на него живо и жадно, будто волчица на тушу коровы, и его вдруг бросило в жар. От взгляда ее он почти потерял зрение. От ее запаха занялся дух. Он слабо пошевелился, надеясь убрать ее руку, но вместо этого подвел девушку ближе, к себе, впритык. Она слегка отстранила его, втиснула руку под разбитые ребра — он только охнул, — а другую опустила ему на лицо и потянула вниз.

Она поцеловала его, ничуть не нежно, впилась в рот, прошлась зубками по рассеченной губе. Он распахнул глаза — она смотрела на него, словно оценивала произведенный эффект. Большой палец прижимался к его щеке.

— Хера себе, — прошептал он. — В смысле… государыня…

— Не зови меня так. Не сейчас. — Ее рука скользнула к его затылку, зацепила крепко, кончик носа притерся к его носу — вверх, потом с другой стороны — вниз. Она снова поцеловала его, и в голове стало легко, как у пьяного.

— Идем со мной, — протянула она, обжигая дыханием щеки, и повлекла его к двери, едва не волоком — ноги до сих пор опутаны одеялом.

Рэкки то и дело твердил, что любовник из него никакой. Рэйт представил, что сказал бы брат, услыхав про эту ночь.

Но Рэкки погиб.

Он резко остановился.

— Мне нужно рассказать одну вещь… — Что еще слезы не высохли, как он плакал в чужой постели? Что она помолвлена с Гром-гиль-Гормом? Что недавним вечером он ее чуть не убил и до сих пор прячет в кармане яд? — На самом деле, не одну.

— Позже.

— Позже может быть слишком поздно.

Она скрутила в горсти его рубаху и подтащила к себе. В ее руках он был беспомощней тряпичной куклы. Он и не думал, что у нее столько сил. А может, сам оказался куда слабее, чем возомнил.

— Хватит с меня разговоров, — зашипела она. — Хватит с меня пристойных поступков. Возможно, завтра все мы умрем. Идем же.

Возможно, завтра все они умрут. Если Рэкки преподал ему хоть один урок, то наверняка об этом. Ладно. Люди редко выигрывают схватки, в которых хотят проиграть. И он погрузил пальцы в колыхливое облако ее волос, поцеловал, укусил ее губки, почувствовал язычок у себя во рту, а неудержимый гнет всего остального куда-то схлынул. Он и она сейчас здесь, в темноте. Мать Скейр, Крушитель Мечей, Рин и даже Рэкки далеко-далеко отсюда. Там, где рассвет.

Она ногой пихнула к стене одеяло, втолкнула Рэйта в дверь и клацнула задвижкой.

38. Талисманы

— Вот оно, то самое место, — произнесла Скифр.

Оно представляло собой просторный чертог с вознесенными ввысь ярусами — усыпанный обломками кресел, тусклый от грязевой корки на окнах. Входящих встречал закругленный стол, над ним висела некая штука, наподобие огромной монеты, по краю отчеканены эльфийские письмена. За ним целая стена из стекла, но оно побито — хрустнуло под башмаками Колла, стоило ему ступить под свод арки. Одна дверная створка выломана, вторая висит на гнутых петлях. Вскоре зал канул в тень, в темноте журчала вода.

— Неплохо бы посветить, — тихо попросил он.

— Конечно. — Послышался щелчок, и в одно мгновение весь чертог затопило белое сияние. Послышался шорох — это отец Ярви вырвал из ножен свой кривой ятаган, а Колл вжался в стену, нашаривая кинжал.

Одна Скифр весело ржала.

— Здесь не с кем драться. Разве только с самим собой в бесконечной схватке — ну, тогда и клинки не нужны.

— Откуда поступает свет? — буркнул Колл. Трубы на потолке горели чересчур ярко, не выдерживал глаз, словно по склянкам рассовали кусочки Матери Солнца.

Скифр пожала плечами и прошествовала в зал:

— Колдовство.

Потолок оказался обрушен, другие трубы висели на спутанных шнурах, свет мигал и искрился, озаряя вытянутые лица служителей, с опаской кравшихся за Скифр. Везде раскидана бумага. Нарезанная стопками, высотой по щиколотку. Влажные, но не гнилые, листы теснились от слов поверх слов.

— Эльфы думали, что написанным захомутают весь мир, — пояснила Скифр. — Что есть мера знаний, которая поставит их выше Бога.

— Вот они, плоды их самонадеянного невежества, — пробормотала мать Скейр.

Они пересекли гулкий зал, полный верстаков, на каждом по странному коробу из стекла и металла, вырваны выдвижные ящики, опрокинуты ларцы — их чрева изрыгали новые кучи бумаг.

— Здесь до нас побывали воры, — заметил Колл.

— Другие воры, — поправила Скифр.

— Влекомая наживой отвага преодолеет любые опасности.

— Молод ты еще умничать, — молвила Скифр. — Сдается, все, что эти молодчики отсюда унесли, — свою смерть. Сюда.

Вниз ниспадали ступени, залитые красным светом. Далеко внизу что-то мычало. Прохладное дуновение коснулось лица, и Колл перегнулся через поручень и увидал, как квадратная заверть лестницы уходит в бесконечную глубину. Он выпрямился, от головокружения стало нехорошо. Просипел:

— Донизу долго переть.

— Тогда пораньше начнем, — бросил отец Ярви, беря две ступеньки за раз. Сухая рука шуршала о перила.

Они молчали. Внутри каждого толклось слишком много собственных опасений, чтобы нашлось местечко чужим. Чем ниже они опускались, тем громче звенели шаги, тем громче странный гул изнутри стен, изнутри самой земли — у Колла от него уже стучали, отдавая в голову, зубы. Все ниже сходили они, ниже и ниже, в самые недра Строкома — и вдоль стен на глади эльфийского камня, красными эльфийскими рунами были выведены грозные предостережения. Колл не мог их прочесть, но об их смысле догадывался.

Назад! Бросьте это безумство! Еще не поздно!

Не ясно, как долго спускались они, но лестница кончилась, как все в этом мире. На дне протянулся новый коридор, сумрачный, холодный и голый, но с красной стрелой-указателем на полу. Стрела привела их к закрытой двери. Узкой двери матового металла. Рядом с ней на стене торчала выпуклая плитка с заклепками.

— Что тут за помещение? — придыхнула мать Скейр.

Что-то в жуткой основательности этой двери навеяло Коллу вход в казначейскую палату королевы Лайтлин, где, гласит молва, она держала свое безграничное богатство.

— Хранилище, — шепотом ответил он.

— Оружейная. — И Скифр затянула напев. Вначале мягко и обволакивающе, на языке эльфов, затем быстрее и звонче, совсем как в степи, в верховьях Запретной, когла народ коневодов явился за их кровью. Голодно сверкали глаза отца Ярви. Мать Скейр покачала головой и с омерзением сплюнула. Затем Скифр левой рукой сотворила знак над придверной плиткой, а правой начала давить на заклепки, сплетая узор, за которым не мог уследить даже Коллов зоркий глаз.

Зеленый самоцвет над притвором внезапно ярко вспыхнул. Раздался лязг освобожденных задвижек. Колл попятился и едва не столкнулся с матерью Скейр, когда дверь распечаталась с дуновением спертого воздуха — наподобие откупоренной старой бутылки.

Скалясь в усмешке через плечо, Скифр широко раздвинула створки.

За ними раскинулась палата, размеченная рядами стоек. Они напомнили Коллу подставки для копий, которые он мастерил в Торлбю. На стойках, лоснясь при блеклом освещении темными боками, возлежали эльфийские талисманы. Дюжины их. Сотни. Сотни за сотнями, ряды уходили дальше и дальше, по мере того, как над ними поочередно вспыхивали все новые огни.

— Оружие эльфов, — объявила Скифр. — Все, как я обещала.

— Его хватит снарядить на войну целое войско, — выдохнул отец Ярви.

— О да. Его ковали для войны против Бога.

Рядом с чудом древних ремесленников горделивые поделки и Колла, и Рин казались куличиками из грязи. Каждое оружие являлось близнецом своего соседа, красота проступала в их безукоризненной простоте. Каждому оружию тысячи лет, но любое из них совершенно, как в день своего создания.

Колл тихонько переступил порог, таращась на изделия эльфов — изумлен, очарован и, в первую очередь, напуган.

— Столь ли могучи они, как то, что применили вы на Запретной?

Скифр прыснула.

— Сравнил! То против любого из этих — иголочка против копья в руке витязя!

За считаные секунды там, на просторе ветреной степи, тот талисман уложил шестерых табунщиков — разорванных и опаленных, а еще несколько дюжин обратил в позорное бегство.

— Что же умеют эти? — прошептал Колл и осторожнейше, робчайше потрогал одну из диковин кончиками пальцев. Безупречно ровная поверхность походила, скорее, на взращенную, а не откованную: не грубая и не гладкая, не холодная и не теплая.

— Взяв их, горстка выбранных бойцов сможет свести на нет всю армию праматери Вексен, — проговорила Скифр. — Да хоть десять армий. Еще здесь хранятся приспособления, от которых посох, что ты несешь, станет насылать Смерть. — Она бросила отцу Ярви сплющенную коробочку, и когда тот ее поймал, внутри загремело, словно у шкатулки, набитой деньгами.

— Посох служителей Гетланда? — Колл оторопело заморгал. — Тоже оружие?

— Зацени шутейку! — Скифр безрадостно хохотнула, стаскивая со стойки один талисман. — У себя под носом хитроумные мудрецы прошляпят что угодно.

— Они могут сейчас нам навредить? — спросил Колл, отдергивая ладонь.

— Сперва их надо пробудить, но я научу вас нужным обрядам, так же, как учили меня и как учили моего учителя. Один день с командой «Южного Ветра» — и мы подготовим их. Чтобы овладеть мечом, требуются годы, и за эти годы ученик усваивает уважение к оружию, узнает, как сдерживать его. Но это… — Скифр приложила затупленный торец волшебного изделия к плечу и всмотрелась вдоль ее длины, и Колл подметил, что отверстия и прорези были особыми держаками. Сваянные для рук, они прилегали удобно, как рукоять меча. — С этим в руках человек, будь он слабак слабаком, в мгновение ока станет воином, который превзойдет короля Атиля, Грома-гиль-Горма и самого Яркого Йиллинга.

— Окажется на полдороге к богу, — пробурчала мать Скейр, горько качая головой. — С такой мощью не справились даже эльфы. Верно ли будет вручать ее людям?

— Как бы то ни было, мы обязаны принять ее, — отец Ярви бережно поднял со стойки другой талисман. И, похоже, класть обратно не собирался.

Поджав колено, Скифр уперла оружие в бедро.

— Как имя бога содержит семь букв, так и мы должны взять лишь семь орудий.

Отец Ярви приподнял свой талисман повыше, указывая им на бессчетные ряды стоек.

— Здесь никаких богов нет, забыла? — Его увечная кисть не так ловко легла на держатель, как у Скифр, но направляла древнее оружие не менее твердо. — Мы заберем, сколько хватит сил унести.

39. Убийца

Отче Твердь содрогнулся, и Рэйта пронзил ужас. Он неловко вскочил, хватая свою миску, разбрызгивая похлебку по двору.

Йиллинг Яркий обрушил подкоп.

Все понимали, что так и произойдет. С того дня, как Рэкки погребло под завалом прошлого подземного хода и люди Верховного перестали скрывать, что принялись копать следующий.

Король Атиль позаботился, чтобы защитники не сидели сложа руки. Он приказал строить новую стену, внутри крепости. Стену из изъеденных червями балок мелких построек, из шпангоутов и мачт с разобранных кораблей, из облепленного ракушками бруса со сломанных причалов, из стропил, колес телег, бочарных клепок и щитов убитых. Дуга из дерева, чуть выше взрослого мужчины, проходила от эльфийской стены на одной стороне до эльфийской стены на другой. Сверху имелась хлипкая боевая дорожка, где парни будут держать оборону, сражаться и умирать. Не совсем пригодная стена, чтобы остановить десять тысяч солдат.

Но гораздо лучше, чем ничего, если башня Гудрун падет.

Те из тысячи обороняющихся, кто способен бежать, сейчас рванули к новому укреплению. Бойцы толкали друг друга, орали, на ходу вытаскивали оружие, и Рэйта захватил их поток. Синий Дженнер подал руку, помогая забраться на боевую дорожку, и как только ванстерец встал у загородки, земля снова встряхнулась, мощнее, чем прежде.

Все круглили глаза на кургузую громаду башни Гудрун и примыкающий отрезок пористой стены, возведенной людьми. Все страстно желали им выстоять. Молились. Знать бы Рэйту нужных богов, к кому обратиться! Осталось только стиснуть кулак и надеяться.

С проломленной крыши слетели птицы. На этом и все. Тянулась тишина, напряженная, как никогда на памяти Рэйта.

— Устояла? — заголосил кто-то.

— Тихо! — рявкнул Горм и поднял меч, который прежде носил за ним Рэйт.

Словно прозвучал сигнал: тут же бабахнул, раскатился хруст, бойцы аж присели, когда с тыльной стороны башни Гудрун посыпались пыль и осколки щебня. Камень, величиной с человечью голову, запрыгал через двор и, как кувалда, врезался в деревянную стену, неподалеку от Рэйта.

Затем разнесся всеслышный стон, и плющ, покрывший башню, начал будто жухло сворачиваться, мгновенно каменную кладку пробили трещины, крыша накренилась набок, птицы волной взмыли в небо.

— О боги, — шептал Рэйт, вывалив челюсть. С пробирающей до костей жуткой медлительностью башня начала складываться сама в себя.

— Ложись! — истошно завопил Синий Дженнер, утягивая Рэйта рядом с собой на боевой ход.

Грохнуло так, словно весь мир протрясло и развалило на части. Рэйт зажмурился, камешки стучали по спине как град.

Он готов умереть. Хотелось одно — умереть возле Скары.

Открыл глаза — все заплыло мглой. Корабль вошел в туман.

Что-то его ущипнуло, он отмахнулся, не глядя. Увидел выцветшее лицо Синего Дженнера — старик что-то кричал, а Рэйт не слышал. Уши звенели, как колокол.

Он подтянулся к загородке, кашляя, пялился в рукотворную мглу. Слева виднелся блеклый контур эльфийской башни, справа — эльфийской стены, но промеж них, где стояла башня Гудрун, простиралась великая брешь. Свалка булыжников и переломанных лаг. Двор между нею и деревянной стеной весь замусорен щебнем.

— Хорошо, хоть упала наружу, — пробубнил Рэйт, но и себя он не слышал.

Оказывается, он забыл у порога Скары искусной работы шлем, что снял с капитана на море, но теперь назад за ним не пойдешь. Придется любезно просить, чтобы его не били по голове. От такой мысленной ерунды он едва не проржался.

Потом в серой пелене проступили тени. Людские очертания. Воинов Верховного короля — они перелезали через нагромождения обломков, тянулись проникнуть в брешь. Их дюжины, крашеные щиты подернуты серой пылью, мечи и секиры тускнеют в тумане, раззявые рты исторгают безмолвный боевой клич. Не дюжины, сотни.

В медленно перекатывающуюся человечью массу запорхали стрелы. С гребня оборонного края, с высоты эльфийских стен. Стрелы мчались со всех сторон, и, преодолевая развалы булыжников, люди Верховного короля, захотев, не смогли бы выставить приличную щитовую стену.

Ратники падали во дворе, падали в камни, ползли, откатывались, садились с выпученными глазами на землю. Здоровенный старый воин грузно ковылял вперед, невзирая на четыре или пять оперенных древка в его кольчуге. Рыжеволосый ратник, с ногой, застрявшей в кусках порушенной кладки, сорвал шлем, остервенело швырнул его. Другой воин, в золотых обручьях, хромал, пособляя мечом, как клюкой.

Наступление продолжалось, подкатило к деревянной заграде, боевые кличи мутно клокотали сквозь звон в ушах. Наступление продолжалось, а сверху разили копьями, метали камни, наклонялись, рубя топорами. Наступление продолжалось, кто-то припадал на колени, держа над головой щит, пока другие, ломая ногти, лезли на самодельную стену. Их смелостью стоило восхищаться — не будь вся она направлена на то, чтобы лишить Рэйта жизни.

Он закрыл глаза, сунул меж зубов свой бывалый щербатый колышек. Сегодня упоительная радость схватки куда-то делась. Раньше Рэйта охватывала жажда вершить насилие, и ее ничто не могло утолить. Наконец-то он напился насилием вдоволь, но Матерь Война продолжала ему подливать. Мысленным взором он представил Скару. Представил ее смех. Услышать его еще хоть разок — да, за это есть смысл сражаться. И он велел глазам открыться.

Воинство Верховного короля лавой хлынуло на штурм, на половине стены бурлила схватка. Один молодец занес меч, рубануть Дженнера, и Рэйт ударил его в висок обухом секиры. Шлем смялся, воин растянулся на земле. За край загородки уцепилась рука, Рэйт полурассек ее, ободом щита двинул в рот, отбросил противника назад. Тот завалился со стены, в воздухе завертелся его нож.

Глаза Дженнера расползлись вширь, и Рэйт крутанулся и увидел, как на него прет громадный нижеземец, в обеих руках громадная секира, на ремешке вокруг шеи подскакивает солнце о семи лучах — Единого Бога. Иногда верное избавление от опасности — броситься ей навстречу. Рэйт поднырнул, топорище попало в плечо, лезвие едва не причесало спину, оружие вырвалось из рук нижеземца и ударилось о двор внизу.

Они сцепились враскоряку, драли друг друга ногтями, пускали слюни. Рэйт выронил топор, заставил обожженную руку нащупать эфес кинжала. Нижеземец боднул, попал в челюсть, получив достаточно места, чтобы отвести кулак для удара, но и Рэйту хватило места сдернуть нож с пояса.

Пусть никакого упоения насилием, но стелиться перед ними он не собирался.

Он прижал подбородок к груди, и кулак нижеземца попал ему в лоб вместо носа. Он научился этой уловке, когда дрался с парнями намного крупнее его. Колышек рванулся изо рта, в ушах, естественно, зазвенело громче, но костяшки противника хрустнули. Рэйт уколол его в бочину, лезвие проскоблило кольчугу, не насквозь, но вполне ощутимым тычком, чтобы нижеземец, с присвистом, согнулся пополам. Он облапал разбитой кистью руку Рэйта, но тот вырвался, и вогнал нож противнику чуть ниже шлема, под самое ухо.

Нижеземец, казалось, несказанно изумился, когда на его святой оберег полилась кровь. Видать, верил, что воюет за правду, под сенью правильного бога, в войске праведного короля. В конце концов, всяк придумает, как себя убедить, что его дело правое. Теперь же, пытаясь соединить лоскуты разорванной шеи, нижеземец спохватился, что побеждают не праведники, а тот, кто крепче бьет и бьет первым.

Рэйт присел, ухватил его между ног и перевалил через загородку, по пути сверзив им другого ратника на трупы под стеной. Наверняка все они тоже считали, что правда на их стороне.

Рэйт выпрямился, стараясь перевести дух и осмотреться. Заметил, как за стеной мать Ауд тащит раненого. Разглядел, как Синий Дженнер пытается высвободить из головы убитого облепленный кровавыми волосами меч. Увидел, как Гром-гиль-Горм взмахом щита отправляет врага в полет. Первых воинов Верховного короля отбросили от деревянной стены, но сквозь пролом по-прежнему вливались орды новых.

Потом Рэйт заметил, как нечто валится с высоты настоящих стен, и вздрогнул, когда жидкий огонь окатил давилку в узком месте пролома. Он чувствовал тепло на лице и вспоминал жар огня в подземелье. Даже сквозь звон в ушах слышались вопли.

Упал очередной сосуд, новый взрыв пламени, и люди Верховного короля рассыпались и побежали. Ничья храбрость не длится век, каким бы правым себя он ни мнил. Гетландцы куражились, ванстерцы изгалялись, тровены улюлюкали, нараспев восхваляли имена короля Атиля, короля Горма и даже королевы Скары. Рэйт молчал. Он знал — очень скоро враги вернутся.

— Нормально? — услыхал он вопрос Синего Дженнера.

— Айе, — буркнул Рэйт, но, по правде, его мутило. Мутило от драки, хотелось назад, к Скаре в постель.

Повсюду трупы, вонь масла и мяса на огне, скулили раненые, и помощь к ним не шла. Вместо оседающей пыли плыл дым, и оттуда, из мглы, донесся чистый голос:

— Эх, славно начался денек! Кровь разогнали, а то засиделись совсем!

Что-то шевельнулось в проломе. Дверь — на ней до сих пор висят петли, угол отколот. Донесся тройной стук, и сбоку от двери возникло добродушное лицо Яркого Йиллинга.

— Можно войти, поговорить? Только стрел не насувайте в меня, ладно? — Прорезалась та скромная улыбка. — А то песня выйдет ни о чем.

— Скара, пожалуй, все равно спела бы ее с удовольствием, — пробормотал Рэйт. Да и он бы подтянуть не побрезговал.

Но Горм увлекался доблестью намного серьезнее:

— Входи, Йиллинг Яркий! Послушаем.

— Покорно благодарю! — Воитель Верховного короля столкнул дверь с горки курящейся кладки и ловко спрыгнул следом на разбитый, устланный стрелами пятачок двора.

— Что привело тебя сюда? — окликнул его Атиль. — Захотел сдаться? — Сопровождалось это кое-каким смехом, но в кругу суровых гримас лыбился один только Йиллинг.

— Чего давно хотел, того и захотел. Драться. — Йиллинг взялся за крестовину своего меча, обнажил клинок и изысканно почесал навершием над верхней губой. — Кто-нибудь из вас, короли, выйдет со мной потягаться во владении мечом?

Шум стих — настороженный шепоток разбегался по деревянной стене. Приподняв бровь, Атиль задал Горму безмолвный вопрос. Легкое дуновение трепало его седую гриву вкруг оплетенного рубцами лица, и Горм вскинул бровь в ответ, потихоньку накручивая в руке одно из звеньев своей цепи. Потом вызывающе глубоко зевнул и отмахнулся.

— У меня полно хлопот поважнее. Дерьмо по утрам само себя, знаешь, не срет.

Йиллинг лишь шире заухмылялся.

— Придется подождать с проверкой вашего знаменитого предсказания. По крайней мере, пока мои люди не раскидают эту вязанку хвороста. А вы, Железный Король? Что вам по вкусу — дерьмо или меч?

Долгую минуту Атиль напряженно изучал Йиллинга. Бормоткам хватило времени развернуться в оживленную болтовню. Встреча в поединке двух столь прославленных воинов была событием, которые выпадают раз в жизни. Но король Гетланда не собирался спешить. Он оглядел свой меч, лизнул мизинец, бережно стер с клинка какой-то крошечный изъян.

— Давненько меня не испытывали в деле, — сказал Йиллинг. — Я посетил Торлбю, надеясь на бой, но там и убивать было некого! Мальчишек только да баб.

И вот тогда Атиль невесело улыбнулся. Как вроде и рад произнести иное слово, но ясно наперед — другого не будет.

— Тот камень, у тебя на эфесе — сгодится поиграть моему сыну. Я выйду драться с тобой. — Он передал меч мастеру Хуннану, несколько одеревенело перелез через загородку и съехал на булыжники двора.

— Это лучшая весть за весь месяц! — Йиллинг заскакал вприпрыжку, как маленький. — Мне полагается сражаться правой рукой или левой?

— Той, с которой скорее подохнешь, — ответил Атиль, ловя на лету брошенный Хуннаном меч. — Твоя атака прервала мой завтрак. Жду не дождусь, когда снова за шпикачки усядусь.

Йиллинг прокрутил меч в левой руке — сноровисто, на загляденье, точно портниха управлялась с иглой.

— Сочувствую, да. У старых людей питание по часам.

И слаженно, будто много лет готовились к встрече, два знаменитых воина начали обходить друг друга по кругу.

— Сейчас будет живая песня! — затаив дыхание, вымолвил Дженнер.

Рэйт поработал незажившей кистью.

— Я уже не тот поклонник баллад, каким был.

С быстротой змеи Йиллинг метнулся вперед, клинок — смазанный блеск. Рука Рэйта судорожно дернулась — он прикинул, как бы блокировал сам, как бы ударил в ответ. А потом сообразил, что уже был бы мертв.

Яркий Йиллинг извернулся с нечеловеческой быстротой, меч хлестнул, рубя низом. Но Атиль был равен по скорости. Лязгнула сталь — он отбил удар, без особых усилий шагом обогнул клинок, полоснул в ответ. Столь стремительно, сколь и сошлись, они расцепились. Йиллинг с ухмылкой развел руками. Атиль насупился, меч короля вольготно покачивался где-то сбоку.

— Кто бы ни выиграл, — сипло кхекнул Рэйт, буравя поединок глазами, — война продолжится.

— Айе, — согласился Дженнер, вздрагивая вместе с бросками бойцов. — Ни у них, ни у нас нет другого выхода.

Снова обмен, сталь жалила резче, чем воспринимал Рэйтов глаз, — укол, укол, наискось и парирование, и оба бьющихся, с заворотом, отпрянули на простор, осмотрительно ступая меж тел, кусков плит, разного хлама.

— И все это ради какой-то воинской славы?

— Некоторые люди ценят славу превыше всего.

Неторопливое затишье, и плавный шаг, плавное рысканье, плавное кружение. Йиллинг припадает в низком приседе, перетекает как Матерь Море из стойки в стойку, из обличья в обличье, подхихикивает всякому обмену ударами, как новой забавной шутке. Атиль стоит прямо и жестко, прочен, как Отче Твердь, и хмурится, словно обходит похоронный круг. Оба следят друг за другом, стараются прочувствовать момент, разгадывают противника. Тишина натянута и тянется дальше, и такого напряжения не вынести ее нитям. Затем без всякого предвестья — лязг, звон, скрежет стали, Смерть поманила из-за плеч обоих мужей, Смерть налипла на грани обоих клинков, сталь вопрос задала, и сталь преподнесла свой ответ, а затем быстрый разрыв — и плавное рыскание, плавное кружение, неторопливое затишье.

— Неимоверно жаль, что один из нас обязан проиграть. — Йиллинг увернулся от рубящего сверху, чуточку потупил взор, глядя, как острие Атиля мелькнуло у самого носа. — Я могу многому у тебя научиться.

— Боюсь, у нас есть время лишь на один урок. Всех нас ждет Смерть. — Йиллинг скакнул вперед, не успел король изречь слова до конца, но Атиль был наготове, увел выпад, перекрутил запястье, и его меч проскоблил вдоль рукава кольчуги Йиллинга и поперек тыльной части его ладони.

Йиллинг одернулся, кровь порошила без того кровавый булыжник двора. Смертепоклонник хохотнул и беззаботно перекинул меч в правую руку.

Кто-то в башне заорал:

— Пусти кровь этой мрази! — И все вдруг заголосили, заулюлюкали, заревели себе на задор и на срам врагу. Почуяли победу. Почуяли кровь.

Атиль наступал, металл играл, меч отражал солнце. Убийственый укол за уколом, такие не остановить ни одной кольчуге. Его враг уклонялся, изворачивался. Вот он с вызвизгом стали едва сумел оттолкнуть клинок Атиля вбок, повернулся — и меч короля хлестнул впритык с другим боком. Йиллинг зашатался, попятился и оступился.

Атиль подскочил для завершающего удара, и нога его подвернулась на камне. Небольшая заминка перед тем, как просвистел его меч. Мельчайшая заминка, но Йиллингу хватило ее, чтобы упасть на колени и отшатнуться — королевский клинок порезал его гладкую щеку и лязгнул о камни — на волосок от врага.

Меч самого Йиллинга остался в пробитом насквозь теле Атиля, омытое кровью лезвие вышло на всю длину со спины.

Шумная похвальба поперхнулась онемелым безмолвием.

— Всего лишь камень, — прохрипел Атиль, взирая на примкнутую к груди рукоять. — Подвела в бою удача.

И повалился как подкошенный. Яркий Йиллинг в прыжке подхватил его и сразу выдернул меч.

— Нет! — в сердцах буркнул Дженнер, стукнув ладонью по загородке.

По всей дуге деревянной стены понеслась ругань, шипение, стоны уныния. Яркий Йиллинг уложил Атиля на пыльные камни двора, сложил ему руки так, чтобы Железный Король земли Гетской прижимал к груди меч. Сталь — его последнее слово в смерти, как и было при жизни.

— Славная смерть, — прошептал Синий Дженнер.

Матерь Солнце пробилась сквозь тучи, полыхнул алмазный эфес — Яркий Йиллинг вытер меч. На лице его заискрились блестки крови. Он, верно, и выглядел самим избранником Смерти — стоял средь жнивья трупов над телом Атиля и улыбался.

— Я вернусь позже, за всеми вами! — крикнул он, уходя обратно в брешь.

С тем и пришел конец сегодняшнему смертоубийству.

40. Мечты

Скара полюбила делить с ним свое ложе.

Учитывая всю непременную возню и нервотрепку, не совсем ясно, нравилось ли ей соитие как таковое. Казалось, оно происходит неряшливо, чуждо и неудобно. Даже малость смехотворно. В первый раз ее удержала от хохота лишь его зверская серьезность. Кое-как липко пощупались. Кое-как невпопад поурчали. Кое-как неуклюже пошелухались. Никакой красоты, никаких возвышенных чувств. В ее мечтах они оба знали, чем заниматься в постели. Когда доходило до дела, она едва ли сознавала, что ей надо самой, не говоря о том, чего хотелось ему.

Но она полюбила чувствовать рядом, после всего, его тело. Ей нравилась его сила, его суровая жесткость, его тепло. Нравилось уютно прильнуть грудью к широкой спине, свиться ногами, в такт дыханию прикасаться к вздымающемуся торсу. Ей нравилось, как он вздрагивает во сне, словно псы у очага в дедушкиных палатах. Ей даже нравился кисловатый запашок его пота — вот уж чему не полагается быть приятным, но по неясной причине она им никак не могла надышаться.

Она полюбила быть не одна.

Она притронулась к его плечу. Под подушечками пальцев ороговелый нарост старого шрама. Спустилась вдоль, туда, где шрам пересекал еще один рубец, потом еще один и еще.

— Столько шрамов, — прошептала она.

— Мы, в Ванстерланде, зовем их воинскими наградами, — услышала она его голос. Значит, не спит. Она удивится, если на Мысе Бейла хоть кто-нибудь спит. Какой смысл проспать последнюю в жизни ночь?

— Похоже на отметины от кнута.

Он молчал, и она задумалась — не стоило ли промолчать и ей? Уже не разобрать, какие правила должны соблюдаться меж ними. Но одно она начала постигать: оголить тело не поможет тебе оголить сердце. Может быть, помешает.

Ключицы Рэйта зашевелились — он пожал плечами.

— Перед тем, как стать слугой Горма, я был плохим мальчишкой. После вечно выяснялось, что для него я недостаточно плох.

— Прости, — быстро произнесла она. Прости за то, что тебя пороли кнутом. Прости за то, что я не знаю, что тебе на это сказать. Они совсем разные, куда ни глянь. Верить, что они подойдут друг другу — бессмыслица. Но когда ее рука скользнула по его боку и он сплел пальцы с ее пальцами, то подошли они довольно неплохо. Может, все живые руки становятся подходящи, когда Смерть протягивает свою?

— Что же мы с тобой делаем?

— Держимся за руки.

— Сегодня ночью, да. А завтра?

— Тебя же вроде не слишком заботило завтра? И мне в тебе всегда это нравилось.

— Тогда я считал, что завтра — за семью горами. Не ждал я, что оно подберется так близко.

Правда заключалась в том, что она понятия не имела, что они делают, — что сегодня, что завтра. Досель она провела много времени, представляя, каково будет заполучить его. И совсем не думала о том, что станет делать, как заполучит. Это все одно, что шкатулка из Каталии, головоломка, которую посол привез дедушке в подарок. Четыре дня она билась, чтобы открыть ее, и когда открыла, внутри оказалась другая шкатулка.

Несмотря на тепло от Рэйта, ее зазнобило, когда она прошептала над его потрепанным ухом:

— Как считаешь, Яркий Йиллинг придет нынче ночью?

— Ему не горит. Думаю, дождется рассвета.

— Король Атиль мертв, — пробормотала она. Король казался неразрушимым, человеком, выкованным из железа. Но она сама видела его уложенным в Бейловой зале — холодным и белым.

— Всех нас ждет Смерть, — сказал Рэйт. — Один скользкий булыжник — и ни имя, ни слава, ни боевое умение не заслонят от нее.

Скара бросила взгляд на дверь — края притвора обрамлял факельный свет. Там, снаружи, ей приходилось быть сильной. Приходилось не проявлять ни сомнений, ни страха. Но никто не способен оставаться сильным навечно.

— Мы обречены, — прошептала она.

Наконец-то он развернулся к ней, но в темноте лицо его вряд ли поведает больше, нежели спина. Лишь заметен слабый отсвет глаз, устремленных к ней, да твердый изгиб скул.

Он не заговорил. Не стал отрицать.

Она прерывисто вздохнула:

— Ох-ох-ох, упустила я свой шанс броситься с башни Гудрун.

— Согласен, теперь она низковата.

Она прикоснулась к его груди, подушечки пальцев пробежали по нечастым белесым волоскам.

— Полагаю, пора готовиться броситься с другой башни.

Он ухватил ее руку своей забинтованной.

— Быть может, Синий Дженнер выведет тебя, как в тот раз.

— И буду я вечной беглянкой? Королевой без страны? Мишенью насмешек?

— Только не моих. Ты, наверно, лучшее, что было в жизни со мной.

Судя по той капле, что он ей поведал, жизнь его была просто ужасна.

— А на втором месте что?

Она четко разглядела его улыбку.

— Пожалуй, тушеный кролик.

— Льстец.

Улыбка его медленно гасла.

— Быть может, Дженнер выведет нас обоих.

— Гудрун и конюшонок скоротают свой век, выпасая коз у горного ручья?

Он снова пожал плечами.

— Я против коз ничего не имею.

— Конечно, у вас же много общего. — Она стиснула его ладонь, заглянула в глаза, стараясь втолковать свою мысль. Стараясь втолковать ее и себе. — Я — королева, нравится это мне или нет. Мне никак нельзя быть тем, кем захочу. Я должна вести выживших за собой. Я должна защищать Тровенланд. В моих жилах течет Бейлова кровь.

— Слышал, не забыл. — Он потер неприметный шрамик на ее ладони. — Мне б только хотелось, чтобы там эта кровь и осталась.

— И мне. Но мой отец погиб, защищая этот мыс. — Она отняла свою руку. — Я не побегу.

— Да знаю. Но помечтать приятно. — С полустоном усталости он приподнялся, чтобы сесть. — Мне пора.

Она успела обхватить его, притянуть к себе, послышался вздох, и все его сопротивление обмякло. Ей нравилось над ним властвовать. Не королевской властью. А ее собственной.

— Не угодно ли остаться? — прошептала она ему на ухо.

— Нет другой королевы, чье ложе было б желаннее. — Он повернул голову и поднял на нее взгляд. — Ну, впрочем, Лайтлин симпатичная баба… ай!

Она поймала его за плечо и толкнула на постель, нога скользнула, раздвигая его бедра. Она поцеловала Рэйта, целовала его медленно, неспешно, пока у них еще есть время, пока они еще дышат, с каждым разом отстраняясь чуточку дальше, и улыбалась, чувствуя, как он тянет к ней…

— Государыня!

Загорись постель, она не спрыгнула бы с нее скорее. В дверь загромыхали тяжелые удары.

— Что такое? — отозвалась она. Застрявший локоть едва не порвал ночнушку, которую она ринулась спешно натягивать.

— Государыня! — голос Синего Дженнера. — В море за бухтой суда!

— Куда, на хрен, запропастился этот Рэйт? — выругался Дженнер, сопровождая Скару на стены. Стояла морось, ей пришлось накинуть капюшон.

«Прячется в моей постели» оказалось бы не лучшим ответом, но хорошую ложь как можно больше разбавляют правдой, а лгать у Скары с каждым днем получалось все лучше и лучше.

— С недавних пор он не всю ночь напролет проводит у моего порога, — развела она руками. — Чует сердце, ищет утешения у какой-нибудь девицы.

Дженнер хрюкнул.

— Сдается, не мне его винить.

— Ага. — Скара помчалась по лестнице на крышу Приморской башни. — Надо утешаться тем, что имеем.

— Это были гетландцы. — Мастер Хуннан стоял у бойницы, вперив в ночь угрюмый взгляд. — Шесть кораблей.

— Где? — выпалила Скара, подбегая к нему. Она всмотрелась в Матерь Море, стараясь не думать о долгом-долгом полете в пучину. К северу отсюда виднелись далекие огоньки на воде. Кем бы ни были моряки тех судов, они зажгли фонари, но уже развернулись и медленно удалялись во тьму. Ее плечи поникли.

— Корабли пытались прорваться к крепости, но их сразу отбросили, — проворчал Хуннан. — И вот гребут со всей прыти на север, а дюжина ладей Верховного у них на хвосте, как гончие мчат за лисой.

Надежда потухла, как тлеющие угли подо льдом. Скара уткнула кулаки в каменный зубец и уставилась в черные воды. На волнах тускло мерцал лунный свет.

— Видать, корабли королевы Лайтлин. — Синий Дженнер задумчиво потеребил бороду. — Но если они метили попасть в нашу гавань, то зачем такой яркий свет?

Какая-то тень мелькнула, порхая среди темных вод, и угольки надежды внезапно вспыхнули ярче прежнего.

— Потому что они лишь отвлекли сторожей. Вон, смотри! — Она закинула руку на плечи Дженнера, а другой показала на море. Уже различимо, как погружаются весла, — корабль скоро и ровно шел прямиком в гавань.

— У королевы же носовая фигура — голубь, — забеспокоился Хуннан.

— Это «Южный Ветер»! — Скара со всей мочи стиснула Синего Дженнера в объятиях. — Приказывай опустить цепи!

— Опустить цепи! — заревел старый моряк, обнимая ее ничуть не слабее. — Отец Ярви вернулся!

Часть IV