Море Осколков — страница 12 из 13

Луною и солнцем

41. Рассвет

Взвыли петли, солнечная щель прорезала середину ворот, потом разрослась. Заря выплеснулась на суровые, напряженные лица в привратном проходе. На шрамы Горма. На изрытые непогодой щеки Ральфа и Дженнера. На кислую смуру отца Ярви. Заря сверкающим краем коснулась глаз Скары. На шее задвигались жилки, королева сглотнула.

— Оставались бы вы тут, — высказался Рэйт, заранее зная, что она откажется наотрез.

Отказалась.

— Если мы решили сдаться, то я должна непременно присутствовать.

Рэйт покосился на мать Скейр, забившуюся в тень. Что-то громоздкое пряталось под ее балахоном. Служительница переминалась с ноги на ногу, на секунду тускло блеснуло металлом.

— Мы решили кое-что иное, — возразил он.

— Надо, чтобы было похоже на сдачу. Но главное в другом. — Скара ерзнула плечами под весом кольчуги, сощурилась на сиянье рассвета. — Я собираюсь смотреть Яркому Йиллингу в лицо, когда он будет умирать.

Рэйт мог объяснить ей, что никаких важных тайн на лице умирающего не прочесть, пускай он — твой заклятый враг. Лишь страх и боль. Отблеск того страха и боли, который почувствуешь и ты, когда придет твой черед. А черед каждого приходит ох как рано. Но те, кто с этим знаком, не нуждаются в объяснениях, а те, кто нет, — должны это выучить сами. Поэтому Рэйт промолчал.

Ворота распахнуты на полную ширь, впереди раскинулся изрытый сапогами, устланный обломками, пронзенный стрелами военный край, холодный и пустой. В траве проблескивали росинки. Вдалеке, едва проглядывая из утренней дымки, заостренные колья отмечали порядки Верховного короля.

Синий Дженнер прочистил глотку:

— А мы точно правильно все решили?

— Как-то поздновато придумывать другой способ, — ответил Рэйт.

— Мы по шею увязли в болоте, — прорычала сквозь зубы мать Скейр, служительница покрутила шеей, внутри хрустнули косточки. — Одна дорога — вперед.

— Все точно и правильно. — Отец Ярви, нисколько не собираясь передумывать, двинулся по привратному проходу. Эльфийский камень звонко отражал стук его посоха. Бодро вперед, в Последнюю дверь — и вся надежда лишь на колдовство эльфов. Другого броска рун не будет — все поставлено на этот окончательный, сумасбродный кон. Богам вестимо, от Рэйта молитв не дождешься, но тут даже он пробежал одну, шевеля беззвучными губами.

— Стой рядом, — шепнул он через плечо.

Глаза Скары устремлены лишь вперед.

— Сама знаю, где мне быть.

На залитом солнцем поле они раздвинулись в стороны, образуя наконечник стрелы. На острие шел отец Ярви с гордо поднятой головой. Рэйт, Дженнер и Ральф взяли влево, Горм, Сориорн и Хуннан — вправо. Все шестеро несли самые большие щиты, какие только удалось найти. Скара с матерью Скейр шагали сзади. Замыкающий Доздувой насадил на шест и нес за ними носовую фигуру — голубя, в знак того, что они идут с миром.

Несмотря на то, что это — несусветно наглая ложь.

Колл стоял на площадке над воротами и хмурился под ветром. Хмурился на десятерых крошечных человечков, ковыляющих по нейтральному полю. Хмурился на нескольких моряков с «Южного Ветра» — те рассредоточились по стенам, сжимая в руках талисманы из Строкома. Хмурился на армию Верховного короля, окружившую Мыс Бейла со всех сторон. Она походила на готовые сомкнуться челюсти пожирающего мир волка.

Повсюду рассветный переблеск стали. Знамена витязей плещутся на ветру. Здесь величайшие воины из Ютмарка, Инглефолда и Нижеземья. Самые свирепые из народа шендов. Наиболее жестокие из наемников, стянутых со всех уголоков мира обещаниями грабежей и резни. Вся неисчислимая мощь Верховного короля, собранная праматерью Вексен в одном месте и под единым началом. Величайшая рать со времен войны эльфов против самого Бога. И у нее одна цель — стереть Колла с лица Отче Тверди.

Верно, не его одного, но если затея обернется бедой для отца Ярви, то и судьба его подмастерья будет расписана не слишком яркими красками.

Колл обнаружил, что со всей силы стискивает камни зубцов, и заставил занывшие ладони разжаться. Таким напуганным он не был с тех пор, как… в последний раз был так же напуган. Не так и давно, если вспомнить. Был же и Строком, а перед тем — князь Варослав, а перед ним он карабкался на стену, как раз неподалеку от той, где сейчас стоял.

— Боженьки, — пробормотал он под нос, следя, как десять человечков в ожидании неминуемого остановились на травяном бугорке. — Надо было мне зубрить храбрость.

— А еще лучше, — промурлыкала Скифр, — непопадание в передряги.

Он покосился вниз. Старуха сидела, подобрав ноги, голова прильнула к прохладному эльфийскому камню. Рваный клобук свисал на лицо, оттуда виднелся один рот, слегка скривленный улыбкой.

— Мы взаправду сумеем победить столько народу? — прошептал он, потягивая себя за руки от волнения.

Скифр развернула длинные конечности и встала. Мотнула головой, откидывая капюшон.

— Столько-то? Ха! — Она погрузила палец в нос, потом заправским щелчком отправила извлеченное содержимое через стену в сторону солдат Верховного короля. — Мне уже почти охота, чтоб их было больше. — Она протянула руку, и Колл, робко и осторожно, словно боялся, что жар, который охватил его изнутри, перекинется на ладонь, передал ей первый барабанчик. — Ни одно человечье войско не устоит перед мощью эльфов. — Скифр постучала барабанчиком по виску, а потом запихала его в тупоносый эльфий талисман, который носила с собой. — Вот увидишь.

— Не хочу.

— Но увидят все, желают они того или нет. — И Скифр уперлась в бойницу сапогом, локоть твердо прижала к колену и направила эльфье оружие в серое небо. Высоко над головой неспешно кружили птицы. Скоро им должны накрыть обед. — Гляди веселей, мальчонка. Если только знаешь как. — Скифр втянула носом воздух и с улыбкой выдохнула. — Приметы благоприятные.

Мягко и обволакивающе, она начала нараспев перебирать слова на языке эльфов.

Скара увидала врагов, и сердце забилось еще быстрее. Кучка воинов, собранная в виде такого же, как у них, наконечника стрелы, покинула стан людей Верховного короля и направилась по открытому полю навстречу. Время сочилось по капле. Скара кипела внутри: срочно вопить, срочно бежать, срочно драться, делать что угодно, только не ждать, не стоять на месте.

Здесь не было простых ратников. Их доблесть заявляла о себе на весь свет сиянием гривен-колец на запястьях и пальцах. Их победами похвалялось золото на рукоятях мечей, янтарь на кромках щитов, искусная роспись на шлемах.

— Красавцы, — буркнул Рэйт, не размыкая губ.

— Побрякушек больше, чем на королевской женитьбе, — проворчал Синий Дженнер.

Враги улыбались. Точь-в-точь, как улыбались, когда убивали всех тех, кого она любила. Точь-в-точь, как улыбались, когда сожгли чертог, город и страну, где она родилась и выросла. Желудок сдавило до боли. Под кольчугой защипало от пота.

— Сколько их? — негромко пробормотал Горм.

— Я насчитал двадцать пять, — ответил Рэйт. — И служитель.

— Мать Адуин, — зарычала Скейр. — Посыльная девка праматери Вексен.

Где-то позади Скара услышала странные распевы.

— Что двадцать, что двадцать тысяч. — Отец Ярви покрутил кистью на своем эльфийском посохе. — Исход все един.

Скара гадала, о каком исходе идет речь, и тут увидела Яркого Йиллинга. Предводитель легкой походкой вышагивал во главе своего отряда сподвижников.

Исключая свежий надрез, последний подарок от Атиля, лицо его не изменилось со смерти дедушки. Та самая вежливая, предупредительная улыбка была у него, когда он срубил голову матери Кире. Те самые неживые глаза осматривали принцессу во тьме многоколонного Леса. Закипела отрыжка. У Скары свело кулаки, свело челюсть, свело ягодицы, когда Йиллинг с отмашкой остановился в паре шагов от отца Ярви.

— Жаль, жаль, — проговорил он. — Я предвкушал, как сам за вами приду.

— Мы тебя избавили от хлопот, — отрезала Скара.

— Никаких хлопот, королева Скара. — Дыхание замерло, как только взгляд встретился с глазами Йиллинга. Он озадаченно насупился. — Постой-ка… а раньше мы не встречались? — И он подпрыгнул в ребячьем восторге. — Узнал! Я тебя узнал! Ты — рабыня из палат Финна! — Он восхищенно похлопал себя по ляжкам. — Той ночью ты меня знатно провела!

— То ли еще будет, — бросила она.

— Боюсь, время нынче не то, — Йиллинг заблуждал глазами. — Вы пришли ко мне, Крушитель Мечей? Сразиться, как Атиль?

Горм обозрел сподвижников Йиллинга: их руки с грозной уверенностью ласкали рукояти мечей, топорища секир, ратовища копий — и покачал головой.

— Боюсь, не время сейчас и для этого.

— Напрасно. Я мечтал порадовать Смерть еще одним знаменитым воителем, включить вашу песнь в свою, чтобы ярче сияла ее слава. — Йиллинг сощурился через плечо на восходящую Матерь Солнце, от вздоха его пошел пар. — Будем надеяться, сейчас из ниоткуда выскочит Колючка Бату. Знаете, в один из своих набегов она убила моего любимого коня. — Он вопросительно глянул на человека рядом. Высокого мужчину с рогом на поясе. — Невоспитанно с ее стороны, да, Воренхольд?

Зубы Воренхольда белоснежно сверкнули в бороде.

— Ее невоспитанность — притча во языцех.

— Ох уж эти воины! — Яркий Йиллинг надул гладкие щеки и пшикнул. — Просто одержимы своей славой. А ты, должно быть, отец Ярви.

— Это он. — Губы Адуин в лиловых пятнах презрительно скривились. — Я удивлена, встретив вас здесь. По моим сведениям, как только грянул бой, вы, как червяк, уползли отсюда подальше.

Служитель Гетланда равнодушно развел руками.

— Вот приполз назад. — Кровь Скары долбила в череп. Мать Скейр пошевелила плечами, что-то сдвинулось под ее балахоном.

Яркий Йиллинг не расставался с улыбкой.

— Рад наконец-то пообщаться с тобой вживую. Для столь молодого человека ты заварил чересчур огромную кашу.

— Про тебя можно сказать то же самое, — ответил Ярви. Отдаленный напев стал громче. Один из сподвижников угрюмо уставился на привратную часть крепости. — Правда, что когда ты убил короля Братту, то сделал чашу из его черепа?

— Сделал. — Йиллинг весело пожал плечами. — Только вино оттуда все вытекло через ноздри.

— Здесь важный урок, — молвил Ярви и, заметила Скара, так стиснул посох, что сухожилия окостнели на бескровной тыльной стороне кисти. — События не всегда идут так, как нам хочется.

— И ты этот урок должен усвоить, — отрубила мать Адуин. — Не так давно праматерь Вексен подарила тебе второй шанс, но ты отшвырнул ее руку. — Скара оскалила зубы. Она не помнила никаких вторых шансов, лишь трупы на полу Леса. Лишь Ялетофт в огне на черном краю окоема. — Теперь тебе нечем торговаться. Вас всех закуют в цепи и доставят в Скегенхаус, предстать перед правосудием Единого Бога.

— Правосудие грядет! — Перед взором Скары дедушка повалился в очаг. Пит-пат, пит-пат, капала кровь с острия меча Йиллинга. Сердце билось так сильно, что сдавливало речь. — Но не Единого Бога! И не нам предстать перед ним!

Улыбки сподвижников подувяли, руки как бы случайно легли на оружие. Яркий Йиллинг поправил за ухом локон.

— С виду красива, да на язык ретива. — И он пристально пригляделся к крепостным стенам, где неведомый вой до того разросся, что нельзя было не обратить на него внимание.

Мать Адуин сверкнула очами на Ярви:

— Вы с королевой Лайтлин изобличены в использовании эльфийского колдовства и неотвратимо понесете ответ за свое преступление!

— Неотвратимо? — Отец Ярви издал лающий хохот. — Тогда дайте я покажу вам, что такое эльфийское колдовство.

Он вскинул посох, опер его на сухую руку, торцом наставил на грудь Яркого Йиллинга.

Лицо воителя Верховного короля выражало озабоченность в смеси со скукой. Он махнул отцу Ярви рукой, словно предлагал прекратить этот вздор.

— Приветствуй владычицу! — заорала Скара.

Раздался сухой резкий треск. Что-то вылетело из торца посоха Ярви. Пальцы Йиллинга исчезли, лицо оросилось кровью.

Он сделал пьяный шаг назад, опустил омраченный взгляд. Прислонил к груди обезображенную ладонь. Скара увидела в его кольчуге маленькое отверстие. Его уже заволокло темной кровью.

— Ух, — буркнул поединщик, от удивления вздернув брови. И повалился навзничь.

Кто-то проговорил:

— Боги!

Прошелестел вынимаемый из ножен меч.

Обод щита отразил солнце, вспыхнул перед глазами Скары.

Ее двинули в бок — мать Скейр отпихнула локтем, скидывая с плеча балахон.

Послышалось биение крыл, словно птица где-то в траве пыталась вспорхнуть в небеса.

Воренхольд поднял копье, переносицу воина сморщило лютым гневом.

— Вероломные…

Мать Скейр встала между Сориорном и Гормом, и оба подняли щиты. На покрытой наколками руке проступили жилы — служительница приставила к плечу большой эльфийский талисман.

— Нет! — закричала мать Адуин.

42. Сталь в другом облике

Рэйт уже вскидывал руку, чтоб отразить позолоченное копье, как вдруг щит копейщика разорвало на куски, плюхнулась на землю железная кромка. Сам воин отлетел назад, будто от удара молотом великана. Дорогой зеленый плащ загорелся на нем, сломанное копье перекувырнулось в воздухе.

И грянул гром.

Шум, оглушительный, словно само Сокрушение Господне, грохочущий рокот, скорый, как стрекот дятла. Вопль матери Скейр сменился обрывистой песней-трелью, эльфийское оружие рвалось из рук, как живое, от его неистовства сотрясалось все ее тело, с верхней части орудия брызнули металлические осколки, а пасть его заплевалась огнем.

У Рэйта на заслезившихся глазах сподвижники Йиллинга Яркого, все, как один, доблестные, именитые воины, были в мгновение ока расплющены, как букашки о наковальню, скошены, как колосья серпом. Кровь, ошметки и кольчужные кольца пролились дождем, расщепленное, погнутое оружие раскатилось в стороны, оторванные конечности разлетелись, как сено в безумстве беснующегося урагана.

Хоть рот его и был раззявлен, Рэйт услышал треск и сзади себя. Пламя рванулось вперед с крепостных стен. Он отпрянул от его шлейфа, и в рядах Верховного короля расцвела чудовищная вспышка — сломанные колья, земля, доспехи, люди, куски людей взвились высоко в воздух. Вздрогнула почва, сам Отче Твердь затрепетал — мощь эльфов обрела свободу.

Теперь секира стала казаться бесполезной ерундовиной, и Рэйт ее уронил, схватил Скару за руку и утянул под свой щит. С одной стороны к нему примкнул Синий Дженнер, с другой Ральф — втроем они составили дохленькую щитовую стену, жались за ней в ужасе, пока служители метали Смерть на вытоптанные пажити Мыса Бейла.

С великим «чвак» оружие снова дернулось в руках Скифр. Дымный хвост повихлял по небу, устремляясь к порядкам Верховного короля. И коснулся земли у лошадиного стойла. Колл поперхнулся, когда к небу выплеснулось когтистое пламя, закрыл ладонями уши от продирающего до кишок раската.

Кони полетели в воздух, как игрушки из рук набалованного ребенка, некоторые вставали на дыбы, объятые огнем, или скакали прочь, волоча горящие повозки. Колл, пришибленный паникой, издал звук, похожий на стон. До этого он не представлял, что именно станут делать эльфийские приспособления, но и догадываться не смел, что все может случиться вот так.

Вестимо богам, драться он не любил, но понимал причину, почему барды воспевают сражения. Там воины меряются силой с другими воинами. Умение против умения и отвага против отваги. Здесь же никакого умения или отваги не надо. Слепому разрушению не требуется ничье благородство.

Но Скифр интересовалась не благородством, но местью. Она стукнула по боку орудия, барабанчик выпал, перекатился через край стены и запрыгал в канаве рва. Она протянула руку.

— Еще.

Эльфийские талисманы повсюду стучали, рвали, терзали, осекали слух Колла, ученику едва удавалось соображать.

— Я… — заикнулся он, — я…

— Пфф. — Скифр сунула руку в его мешок и вытащила новый барабанчик. — Ты же, было дело, просил, чтоб я показала тебе колдовство! — Она закрепила барабан в дымящейся щели, где и сидел предыдущий.

— Я передумал. — В конце концов, не он ли мастак постоянно менять решения? Но сквозь шум визжащего оружия, людей и животных его никому не услышать — тем более некому обращать на него хоть каплю внимания.

Он, моргая, глазел, через перила, носом почитай уткнулся в камень. Пытался хоть малость разобраться в творящемся хаосе. Кажется, к северу начался бой. Сквозь облако дыма высверкивала сталь. Над бурливой людской массой закачались эмблемы из шкур и костей.

Колл сильнее прежнего вытаращил глаза:

— Шенды обратились против Верховного короля!

— Именно об этом с ними условился отец Ярви, — сказала Скифр.

Колл уставился на нее.

— Мне он ничего не говорил.

— Если ты до сих пор не выучил, что отец Ярви никогда не сообщает больше необходимого, ты — безнадежен.

На востоке люди Верховного короля, не жалея сил, пытались выстроиться в щитовую стену. Колл увидел, как воин побежал вперед, подняв меч. Беспримерное мужество, но пользы от него, как от заслона из паутины. Лающий грохот от кучки щитов вкруг носовой фигуры «Южного Ветра», и неудавшийся герой упал, а щиты из шеренги позади него разлетелись, как горсть монеток.

— Не поможет, — отозвалась Скифр, прижимая эльфийское оружие к щеке. Колл заткнул уши пальцами, хотелось рыдать. Снова тупо чвакнуло. Новый мглистый хвост. Еще один землетрясный взрыв, в отрядах противника выкосило громадную дыру. Сколько человек не стало в одно мгновение? Сгорело, как не бывало, или изувеченными унесло прочь, закружив, как искры над наковальней Рин?

Их порядки, конечно, начали крошиться. Как могут люди воевать против силы, что сокрушила Бога? Мечи и луки бесполезны. Доспехи, щиты — тоже. Бесполезна отвага и доблесть. Неуязвимая армия Верховного короля бросилась бежать, растекаясь по тракту и по полям в обезумевшей сутолоке, не разбирая, куда — лишь бы подальше от Мыса Бейла. Затоптаны шатры, разбросано добро — вопли бешеных шендов и беспощадное оружие эльфов гнали воинов, превратив из людей, объединенных общей целью, в бесцельно удиравших животных.

Вперив взор в утреннюю дымку, Колл разглядел сзади них новое движение — из-за леса, около покинутой деревеньки, высыпали конные.

— Всадники, — показал он.

Скифр опустила эльфье орудие и гаркнула:

— Ха! Коли глаз не обманывает меня на предвестья, то взялась за дело моя лучшая ученица. Колючка не из тех, кто упустит драку.

— Это не драка, — пролепетал Колл. — Это бойня.

— Колючка не упустит и бойню.

Скифр выпрямилась, потянулась и огляделась, на шее оголились складки после ожогов. Могучее воинство праматери Вексен раскидало в одночасье, как ветер мякину. Скопление бегущих прорезали конники Колючки, рубили под вспышки стали, гнали по закопченным остаткам деревни, гнали на север.

— Ха. — Она сняла барабанчик со своего эльфийского оружия и бросила его Коллу обратно. Тот сразу не поймал, пожонглировал в панике и, наконец, отчаянно прижал смертоносный кругляш к груди. — Кажись, сегодня верх наш.

Медленно, слабо, нерешительно, как мотылек, прорываюший кокон, Скара отодвинула поникшую руку Рэйта и, опираясь на его щит, как на костыль, встала на расползающиеся ноги.

На поле стоял, казалось, чужеродный шум. Крики, вопли, голоса птиц. Снова и снова взахлеб лаяло эльфье оружие. Но все это будто бы вдалеке, будто бы происходило в ином месте, в иное время.

Мать Скейр растирала синяк на плече. С гримасой отвращения она швырнула свой курящийся талисман на землю.

— Моя королева, вы ранены? — обратился к кому-то Синий Дженнер. До Скары не сразу дошло, что к ней. Она глупо оглядела себя. Кольчугу перекрутило на теле, Скара попыталась подтянуть ее и отряхнуть с бока грязь.

— Вымазалась, — выдавила она изо рта эти важные сведения. Язык не слушался. Она заморгала, осматривая поле битвы. Если можно было назвать это битвой.

Ровный частокол был теперь рван и прогнут. На месте бревен кое-где разрытые ямы. Изломанная почва, изломанная утварь и изломанные тела смешались в тлеющие груды. Армия Верховного короля, считаные минуты назад величавая и грозная, сгорела, как утренний туман под лучами Матери Солнца.

Отец Ярви взирал на развороченные тела сподвижников Йиллинга, зажав под мышкой эльфийский посох — свое эльфийское оружие. Он не хмурился, не улыбался. Не смеялся, не всхлипывал. На лице выверенное спокойствие. Словно он — мастеровитый ремесленник и хорошо потрудился с утра.

— Вставайте, мать Адуин, — сказал он.

Служительница высунула голову из-под горы мертвых тел, рыжие волосы свалялись от крови.

— Что ты сотворил? — Она все никак не могла расстаться с неверием. По грязному, провисшему лицу потекла слезинка. — Что ты сделал?

Ярви сгреб увечной рукой ее плащ и вздернул служительницу на ноги.

— Именно то, в чем меня обвиняли! — рявкнул он. — Ну и где ваше судилище? Где обвинители? Кто огласит приговор? — И врезал ей по лицу эльфийским посохом — своим эльфийским оружием. Адуин упала и в страхе припала к земле за грудой трупов.

Один из них, непонятно как, шевельнулся. И даже попытался привстать, недоуменно озираясь, точно разбуженный от кошмарного сна. Это Воренхольд, хотя сейчас Скара с трудом его узнавала. Кольчуга разлохмачена, как рубище нищего, на гнутом ободе висят щепки щита. С одного боку на голове рубцы, кровь и нет уха, и рука, что сжимала копье, по локоть оторвана.

Он нашарил на поясе рог, поднял — видно, хотел послать сигнал, — а потом увидел, что мундштук отбит и сорван.

— Что это было? — прошамкал он.

— Твоя смерть. — Горм положил руку ему на плечо и мягко опустил на колени. Затем взмахнул мечом, и голова витязя покатилась в сторону.

— Где же Йиллинг? — прошелестела сама себе Скара, пошатываясь среди трупов. Боги, как отличить одного от другого? Пять минут назад горделивые мужи, ныне отходы мясобойни. Видимо, ей полагалось торжестовать, но ничего, кроме ужаса, она сейчас не испытывала.

— Это конец мироздания, — шептала она. Во всяком случае — конец того мироздания, в котором жила она. Что было крепко, более не крепко. Что было непреложно, окутано мглою сомнений.

— Осторожнее, государыня, — тихо бубнил Рэйт, но она не обращала на него внимания, вообще, едва ли слышала.

Она увидела тело Йиллинга Яркого с остальными вповалку, одна нога сложилась, руки раскинуты, кольчуга темна и сыра от крови.

Она тихонько подкралась ближе. Вот его гладкая щека, вот отметина, награда от Атиля.

Еще ближе — и боязно, и влекуще. Вежливая улыбочка на пухлых губах, даже по смерти.

Она наклонилась над ним. Те самые пустые глаза, что являлись в ее кошмары с последней ночи Леса. С той ночи, когда она принесла клятву мести.

Показалось или его щека дернулась?

Она задохнулась, когда его глаза моргнули на нее, ошарашенно пискнула, когда рука уцепилась за кольчугу. Он повалил Скару на себя, ее ухо вмялось в его лицо. Отчетливо слышалось его сиплое дыхание. Но не только дыхание. Слова тоже слышны. И слова стали оружием.

Ее кинжал тут, под рукой. Можно было вынуть его. Можно одним быстрым изгибом запястья отправить врага за Последнюю дверь. Нередко ей снилась эта минута. Но тут она вспомнила дедушку. Будь великодушна к врагу, как к другу. Не ради него, но ради самой себя.

Она услышала, как зарычал Рэйт, увидела, как тень его пала на них, — и выбросила руку назад, останавливая его. Кисть Яркого Йиллинга опала — и девушка оттолкнулась от него, глядя на красные крапинки на лице.

Он что-то вложил, слабея, Скаре в ладонь. Кожаный кошель, внутри торчат обрывки бумаги. Полоски, наподобие тех, что мать Кире отворачивала от перьев посыльных орлов праматери Вексен.

Она склонилась над Йиллингом. Страх ушел, а с ним ушла и ненависть. Она взяла умирающего за руку, просунула ладонь под голову и осторожно приподняла.

— Скажи мне его имя, — проурчала она и подставила ухо к его губам. И отчетливо услышала его последний вздох. Его последнее слово.

43. Мертвые

Мероприятие проводили с размахом.

Многие владетельные дома Гетланда, из тех, кто не пошел на войну, придут в ярость от того, что короля Атиля положили в курган на мысе Бейла и им не удастся блеснуть величием на событии, которое поселится в людской памяти надолго.

Но Лайтлин процедила сквозь зубы:

— Их гнев для меня — пыль. — Смерть мужа сделала ее королевой-регентшей, юный король Друин цеплялся за мамкину юбку — а значит, власть ее достигла невиданной прежде вершины. Колючка Бату высилась за ее плечом, и только самые смелые могли хоть на миг выдержать злобный и мстительный взгляд Избранного Щита. Раз Лайтлин сказала — значит, дело, почитай, сделано.

В конце концов, погребение короля Атиля не испытывало недостатка в именитых персонах.

Здесь присутствовала юная королева Скара Тровенландская, еще недавно жалкая скиталица, ныне восхваляемая за отвагу, сострадание, а пуще всего — за острый ум. Ее белоголовый телохранитель молчаливо угрюмился за спинкой кресла.

Здесь присутствовал ее нареченный жених, Гром-гиль-Горм, Крушитель Мечей, Творитель Сирот — цепь из наверший разрослась длиннее прежнего. Его наводящая ужас служительница, мать Скейр, застила солнце сбоку от повелителя.

Здесь присутствовала знаменитая чародейка Скифр, которая за несколько секунд убила воинов больше, чем король Атиль за всю кровавую жизнь. Она сидела в плотно запахнутом плаще-рванине и разгадывала приметы-знамения в грязи под ногами.

Здесь присутствовала Свидур, главная жрица народа шендов, с зеленой эльфийской табличкой на шнурке вокруг шеи. Оказалось, некогда после шторма, отец Ярви вымолил право быть гостем у ее костра, а уже после уговорил ее заключить союз с праматерью Вексен, а затем, в нужный для него час — расторгнуть его.

Здесь присутствовал, конечно, и сам хитроумный служитель Гетланда. Тот, кто привез эльфье оружие из недр запретного Строкома и уничтожил им воинство Верховного короля, и навек изменил море Осколков.

И здесь был его ученик-подмастерье, Колл, не по погоде в тоненьком плащике. И этот гость замерз и печалился на морском ветру — кажется, он тут лишний.

Не сравнимый ни с чем в запруженной судами гавани Мыса Бейла королевский корабль, двадцать и четыре весла на борт, отобранные ратники волокли на уготованное место. Киль скрежетал о камни крепостного двора. Тот самый корабль, на котором король Атиль переплыл море Осколков во время знаменитого набега на Острова. Тот самый, который на обратном пути ковылял по воде, проседая от веса рабов и награбленного.

На палубе лежало тело покойного короля, обернутое в захваченный штандарт Йиллинга Яркого. Вокруг него, в особом порядке, какой, по мнению Брюньольфа Молитвопряда, наиболее угоден богам, уложены богатые подношения.

Ральф положил подле тела единственную стрелу, и Коллу показалось, будто старый вояка сдерживает слезы.

— Из ничего — в ничто, — просипел старик.

Отец Ярви накрыл руку кормчего своей увечной ладонью.

— Зато есть что вспомнить про путешествие между ними.

Королева Лайтлин облачила плечи короля в плащ черного меха, помогла сынишке вложить украшенный драгоценными каменьями кубок в мертвые ладони, а затем прислонила руку к бездыханной груди и глядела на покойного, не размыкая губ, пока Колл не услышал, как отец Ярви, прислонившись к ней, подал голос:

— Мама?

Без единого слова она повернулась и повела прощавшихся к скамьям и креслам. Там, где проходило сражение — или творилась резня, — бурые травы трепетали у ног под ударами морского ветра.

По доскам застучали копыта — на корабль завели три дюжины взятых в бою коней и всех до одного забили, омыв кровью палубу. Все согласились, что смерть проведет короля Атиля сквозь Последнюю дверь с надлежащим достоинством.

— При известии о его прибытии задрожат мертвые, — протянул Крушитель Мечей и оглушительно сморкнулся, и Колл заметил слезы на седых волосках его щек.

— Отчего вы плачете? — спросила Скара.

— Проводы за Последнюю дверь дорогого врага наполняют великой скорбью, как проводы дорогого друга. Атиль был мне и тем и тем.

Отец Ярви помог юному королю Друину поднести факел к просмоленной растопке. Стон скорби долетел от воинов, собранных в огромные полукольца-шеренги. Они пересказывали грустные предания о доблестной удали Атиля, пели грустные песни о его несравненной удаче в бою, поминали о том, что подобного владения мечом больше никому не увидеть.

Его наследника, не доросшего и до трех лет, усадили на высокое сиденье, ноги болтались в воздухе, как у карлика. Меч, который сковала Рин, а отец-государь носил с собою повсюду, лежал обнажен на детских коленях. Клинок сиял над вереницей воинов, что потекла мимо короля. Всяк хотел выразить ему соболезнования и покорность, вручить могильные дары, снятые с убитых солдат Верховного короля. Мальчик всякому говорил: «Привет» и ел пирожки, которые дала мать, пока не перепачкался медом по уши.

Отец Ярви блымнул на короля.

— Всего два года, а справляется уверенней, чем я в свое время.

— Возможно. — Королева Лайтлин растрепала бледно-соломенные волосенки Друина. — Сидит он ровнее, зато такую великолепную клятву, как ты, не принес.

— И хорошо, коли так. — Ярви пожевал, глядя в огонь. — Узы моей клятвы до сих пор опутывают всех нас.

Они все сидели в безмолвии и холоде, когда взошел Отче Месяц и показались его дети — звезды, а пламя горящего корабля, горящих сокровищ и горящего государя осветило сотни сотен печальных лиц. Сидели, пока вереница воинов не сошла на нет, а король-мальчишка тихонько не засопел на руках королевы Скары. Они сидели, пока пламя не стихло до пышущего жаром мерцания, резной киль-дракон осыпался в вихре пепла, а ткань облаков испачкало первое пятнышко рассвета, сверкнув на неспокойных водах и неся щебет птиц среди трав.

Королева Скара наклонилась и положила руку на ладонь королевы Лайтлин, и Колл разобрал ее вкрадчивую речь:

— Мне очень жаль.

— Не стоит жалеть. Он умер, как и мечтал, со сталью в руке. Железный Король! И все-таки… в нем было много иного, помимо железа. Мне б только хотелось… под конец, быть с ним рядом.

Лайтлин встряхнулась, убрала руку от Скары, чтобы поспешно промокнуть глаза.

— Однако мне ли, племянница, не знать цену вещам. За одно хотение нам ничего не купить.

И тогда королева хлопнула в ладоши, и рабы с перезвоном цепей принялись набрасывать над курящимся кострищем землю, воздвигая великий курган, которому суждено выситься подле курганов отца королевы Скары, погибшего в битве, ее прадеда Хорренхода Красного и прочих королей и королев, потомков Бейла Строителя, что умалялись по мере погружения во мглу веков.

Лайтлин встала, поправила великий ключ от казны Гетланда и заговорила — и ни сомнений, ни скорби не выдавал ее голос:

— Собирайте людей. Мы отплываем в Скегенхаус.

Выше по тракту пленные воины Верховного короля до сих пор укладывали павших воинов Верховного короля на крады победнее. Кострища для дюжин, кострища для сотен, их дым пачкал небо на многие мили отсюда.

Колл пошел в служители, чтобы учиться, а не убивать. Чтобы изменять мир, а не ломать его.

— Когда же это кончится? — бормотнул он.

— Когда я исполню клятву. — Отец Ярви смотрел в Матерь Море, и глаза его оставались сухими. — И ни мгновением раньше.

Колл спорил с собой, стоит ли ему спускаться, до тех пор пока не добрался до нижней ступеньки.

Он услышал перестук молота Рин. Ее тихий напев без слов, как всегда во время работы. Были дни, когда Коллу казалось, что безыскусное звучание приветствует его на пороге. Казалось песней, спетой для него одного. Теперь же напев превратился в соглядатая, без спросу подслушивающего личную беседу между нею и наковальней.

Она работала сосредоточенно, без улыбки. На лицо падал теплый желтый отсвет, рот сжат в суровую линию. Ключ, который она носила, закинут за плечо, цепочка стягивала ее потную шею. Она ничего не делала наполовину. Колл всегда в ней это любил.

— Ты решила заняться работой по золоту? — окликнул он.

Она подняла голову, и когда их взгляды встретились, его дыхание пресеклось. Как же он скучал по ней! Как же ему хотелось держать ее в объятиях! Оказаться в ее объятиях. Еще недавно его преследовала одна неотвязная мысль, в которой самому себе противно признаться: быть может, Рин далеко не прелестница? Быть может, какая-нибудь дева покраше напнется на него и упадет ему в руки? Теперь же он и поверить не мог, что задумывался о такой ерунде. Боженьки, ну и придурком он был!

— У короля Друина голова меньше отцовской. — Рин клещами подняла ужатый Королевский венец, потом положила обратно и снова взялась за молот.

— А я думал, ты только по стали? — Он попытался ввалиться в кузню на свой прежний беззаботный манер, но в этот раз каждый шаг испытывал его нервы. — Мечи королям, королевам — кольчуги.

— После того, что понаделало оружие эльфов, у меня предчувствие — заказы на мечи и кольчуги заметно уменьшатся. Встречай неудачи с улыбкой? — Рин громко усмехнулась. — Так сказал бы Бранд.

Колла передернуло от имени силача. От мысли, что Бранд относился к нему как к брату, а Колл его так подвел.

— Колл, скажи, зачем ты сюда пришел?

Он поперхнулся. Да, ходит молва, что он обладает даром слова. Но истина заключалась в том, что дар его — лишь к словам пустым, ничего не значащим. А поведать о том, что на сердце, — тут никаким даром не пахло. Он просунул руку в карман, ощутил холодный вес золотого эльфийского браслета из Строкома. Его искупления, если она его примет.

— Я думал, наверно… может быть, я… — Он прокашлялся, рот сух, как в пыли, — и виновато посмотрел на нее. — Сделал неправильный выбор? — Он намеревался заявить об этом твердо. Открыто признать ошибку. На деле прозвучал лишь вялый писк самооправдания.

Рин выглядела отнюдь не впечатленной его потугами.

— Ты сообщил отцу Ярви о том, что сделал неправильный выбор?

Он скривился, глядя под ноги, но у башмаков его ответа не нашлось. Башмаки не любят решать проблемы хозяев.

— Еще нет… — Ему не хватило духу ответить, что сообщит, если она попросит об этом.

Она просить не стала.

— Последнее, что мне нужно, это расстраивать тебя, Колл. — На это он скривился сильнее. Так говорят, лишь когда намереваются тебя расстроить по-крупному. — Но по-моему, при любом своем выборе, ты вскоре приходишь к мысли, что этот твой выбор — неверный.

На это он бы уверенно ответил, что она рассуждает нечестно. Высказал бы без обиняков, что попал в ловушку, стиснут между желаниями отца Ярви, желаниями Рин, последним желанием Бранда и последним желанием матери, и сам уже не понимает, чего хочет на самом деле.

Но сумел лишь просипеть:

— Айе. Я собой не горжусь.

— Как и я. — Она отбросила молот, и когда он перехватил ее взгляд, в нем не было злости. Грусть. И даже вина.

Он уже начал надеяться: быть может, это знак ее прощения, как вдруг она сказала:

— Я легла с другим.

Некоторое время он не мог уловить смысл ее слов, а когда все-таки понял, пожалел об этом. И до боли в кулаке сжал эльфий браслет, не вынимая из кармана.

— Ты… С кем?..

— Какая разница? Дело не в нем.

Он стоял и смотрел на нее, внезапно вскипев от ярости. Он чувствовал себя ужаленным исподтишка. Опороченным. И понимал, что притязать на ревность не вправе, и от этого становилось лишь гаже.

— Думаешь, я рад это слышать?

Она заколебалась, на перепутье между виной и гневом.

— Надеюсь, тебе это слышать ненавистно.

— Тогда зачем ты так поступила?

И гнев победил.

— Да потому, что я без тебя не могла, самодовольный ты хер! — гаркнула она. — Не все в мире крутится вокруг твоих огроменных способностей, твоего охрененно важного выбора и твоего блистательного, да провались оно, будущего. — Она ткнула пальцем ему в грудь. — Мне нужно было только одно, один раз — а ты выбрал уйти от меня! — Она повернулась спиной. — Если ты снова выберешь уйти от меня, никто не заплачет.

Перестук молота гнал его вверх по ступеням. Назад во двор Мыса Бейла, к войне, к смрадной копоти мертвых.

44. Яма

От тяжелой работы раскалывалась спина, ныла грудь. Давным-давно ломанная рука и рука, обожженная совсем недавно, грызли Рэйта каждая на свой лад. Он уже перелопатил грязи на добрых десять могил, не нашел и намека на Рэкки, но копал дальше и не хотел останавливаться.

Раньше его всегда поедала тоска при мысли: что же брат без него будет делать? Ни разу не случалось задумываться — что же он будет делать без брата? Вероятно, в действительности Рэйт не был тем из двух, который сильный.

Штык поднять, штык воткнуть, размеренные глухие тычки, лопата входит в почву, и неуклонно растут кучи земли по бокам. Пока идет работа, случай задуматься ему не грозит.

— Ищешь клад?

Долговязая девица стояла, руки в боки, над выступом ямы, загораживая Матерь Солнце. На невыбритой половине волос искрилось серебро и золото. Последняя личность, на кого он надеялся здесь наткнуться. Но так с надеждами и бывает.

— Раскапываю тело моего брата.

— Какая в нем теперь ценность?

— Для меня ценность есть. — Он отшвырнул землю так, чтобы засыпать ей сапоги, но Колючка Бату была не из тех, кого отпугнет щепотка грязи.

— Ты ни за что его не найдешь. А если найдешь — что тогда?

— Сложу как надо погребальный костер, как надо сожгу и как положено похороню.

— Королева Скара надумала как положено похоронить Яркого Йиллинга. Говорит, надо быть великодушной к врагам.

— И что?

— Я переломила надвое его меч и зарыла его. А тушу разрубила на части и бросила воронам на расклев. Считаю, он и это-то великодушие не заслуживал.

У Рэйта запершило в горле.

— Не люблю я рассуждать о том, что люди заслуживают.

— Мертвым, парень, уже не поможешь. — Колючка пальцем зажала ноздрю, а из второй высморкнула длинную соплю на Рэйтовы раскопки. — Можно только взыскать должок с живых. Поутру я отплываю в Скегенхаус. Взыскать с Верховного короля должок за моего мужа.

— И какую цену ты примешь в уплату?

— Для начала сойдемся на его голове! — рявкнула Колючка, с искаженных губ слетела слюна.

Честно говоря, ее свирепость немного пугала. А совсем честно — бешено поднимала дух.

Напоминала его собственную свирепость. Напоминала то простецкое время, когда было ясно, кто он. Когда было ясно, где враги, и все, что хотелось от жизни, — поубивать их.

— Неплохо бы взять тебя с собой, ты как? — произнесла Колючка.

— По-моему, я не слишком тебе по душе.

— По-моему, ты — кровожадный кобелюга. — Она носком сапога скатила в яму камень. — Именно такого я и ищу.

Рэйт облизнул губы. В нем уже занималось былое пламя, словно он оказался сухим трутом, а Колючка — кресалом.

Она права. Рэкки погиб, и, сколь ни копай, этим ему не поможешь.

Он всадил лопату в мясистую почву.

— Я с тобой.

Скара заметно переменилась. Или, может статься, менялась она постепенно, а он заметил это только сейчас.

Она отказалась от кольчуги и стала менее походить на Ашенлир на огромном полотне сзади себя. Но длинный кинжал она по-прежнему носила на поясе, как носила и обручье с красным камнем, что Бейл Строитель надевал в сражении. И меч, что изготовила Рин, тоже при ней. Только с мечом на месте Рэйта преклоняет колено какой-то мальчишка из беженцев со спаленных хуторов.

Сейчас она — настоящая королева, окруженная умудренными советниками. Синий Дженнер не растерял разбойничих повадок, но зато подровнял жидкие волосы, коротко постриг бороду, раздобыл богатый меховой камзол и водрузил на него золотую цепь. Ауд, со времен ученичества у матери Скейр, сбросила вес и прибавила в чопорности. Ее заострившееся лицо недовольно насупилось, когда Рэйт прокрался в палату аудиенций с трофейным шлемом под локтем.

Скара посмотрела на него сверху вниз. Подбородок вскинут, плечи отведены назад, осанка прямее стрелы. Великий престол Бейла для нее как родной, а надменностью она не уступит и Лайтлин. Неужели эта девушка делила с ним постель всего неколько дней назад? Неужели по шрамам на спине пробегали ее пальцы? Неужели ухо щекотал ее шепот? Сейчас все это казалось сновидением. Может, сновидением и было?

Он нерешительно поклонился. Дурак дураком, но куда деваться?

— Я, э-эм, тут думал о…

— «Государыня» было бы подобающим обращением, — заметила мать Ауд, и Скара не стала ее поправлять.

Рэйт поморщился.

— Государыня… мне предложили место в команде Колючки Бату. Вместе с ними возглавить нападение на Скегенхаус.

— Ты надумал принять его? — спросил Дженнер, распушив кустистые брови.

Рэйт заставил себя посмотреть Скаре прямо в глаза. Словно они тут только вдвоем. Как мужчина и женщина, а не убийца и королева.

— Только если вы сможете меня отпустить.

Возможно, на лице ее промелькнул отголосок затаенной боли.

Возможно, ему просто хотелось это увидеть. Так или иначе, голос был гладок, подобно стеклу:

— Ты ванстерец. Ты никогда мне не присягал. Ты волен идти.

— Я должен идти, — произнес Рэйт. — Ради моего брата.

В груди у него закололо — он отдал сердце надежде, что она ответит: Нет, останься, ты нужен мне, я люблю тебя…

Но Скара только кивнула:

— Тогда мы благодарим тебя за верную службу. — Рэйт не совладал с собой, щека дернулась. Верную службу — вот и все, что он ей дал. Как обыкновенный пес. — Нам очень сильно будет тебя не хватать.

Он попытался прочесть по ее лицу, будет ли ей его не хватать хоть немного, но лицо стало маской. Он бросил взгляд назад и увидел посланницу князя Калейвского. Женщина нетерпеливо мяла в руках меховую шапку в ожидании приема.

Мать Ауд вперилась властным взглядом:

— Что-нибудь еще?

Само собой, она отчасти догадывалась о том, что у них было, и теперь служительнице неймется скорее помахать ему на прощание. Рэйт ее не винил.

Он повернулся, плечи поникли. Знать, сам себя перехитрил по итогу. Раньше его судьбой руководил единственный интерес — почаще раздалбывать головы людям. Со Скарой он одним глазком взглянул на что-то большее в жизни, а теперь променял это на возмездие, которого даже не хочет.

Синий Дженнер догнал его в дверях.

— Отправляйся и сделай все, что надо. А здесь тебе всегда отыщется местечко.

Рэйт в этом не был уверен.

— Скажи, старче… если некто понаделал злых дел… пропащий ли он злодей после этого?

Дженнер изумился:

— Хотел бы я, мальчуган, знать ответ. Но скажу тебе одно — вчерашний день уже не изменишь. Можно только стараться не ошибиться завтра.

— Айе, наверное, так. — Захотелось обнять старого разбойника на прощание, но с золотой цепью тот выглядел чересчур уж сиятельно. Поэтому Рэйт довольствовался неуклюжей ухмылкой — куда-то в сторону своих, грязных от рытья, сапог — и был таков.

45. Ум и сердце

Рассвет выдался ясным и зябким, и выдохи Скары, а с нею выдохи Лайтлин, и выдохи Друина, и стражников, и рабов, и зевак соединились и потихоньку расползались дымкой, пока собравшиеся глядели вниз со спуска, ведущего в гавань.

Король Атиль стал пеплом, король Друин еще мал, поэтому вести флот в Скегенхаус, вершить воздаяние Верховному королю, выпало отцу Ярви. Тропа Отче Мира не увела молодого служителя Гетланда от несения наряду с каждым из воинов тягот Матери Войны.

Как только Матерь Солнце показалась над мрачными стенами Мыса Бейла, от дюжен носовых чудищ отделились длинные тени. Корабли стояли точно в ряд, как на торжественном смотре, каждый гребец спокоен и собран. Отец Ярви с каменным лицом взмахнул рукой королеве Лайтлин, потом его чистый, звучный глас прозвенел над сонной бухтой, и, будто все сотни мужей обладали единым телом и разумом, корабли начали отходить.

— Похоже, отец Ярви становится нашим предводителем, — поделилась мыслями Скара.

— Война — хороший способ обнажить сокрытое в человеке. — Лайтлин, не тая гордости, наблюдала, как гетландские суда парами устремляются в открытое море. — Иные храбрятся, иные — споткнутся. Но про стержень внутри у Ярви я знала всегда. Куда сильнее удивил меня твой.

— Мой?

— Не ты ли не дрогнула перед бесчисленным воинством Верховного короля? Ты очень, очень изменилась, племянница, в сравнении с той замученной и мокроглазой девчонкой, которую привели в мои покои.

— Мы все изменились, — тихо проговорила Скара.

Колючка Бату попирала ногой планширь на носу своего корабля и щерилась, словно негодовала от невозможности добраться до Скегенхауса так быстро, как ей хотелось. Ладья прежде принадлежала одному из сподвижников Яркого Йиллинга и несла вместо носовой фигуры золоченый таран. Колючка обожгла его начерно, и теперь он воплощал ее траур и, если смотреть со стороны Верховного короля, ее черную славу.

Скара скользила взглядом по команде, расположившейся на рундуках: страшных, горящих местью бойцах, пока не увидела, как в такт гребкам подпрыгивает белая голова, и не заставила себя отвернуться.

Вчера в Бейловом зале ей хотелось попросить его остаться. Приказать остаться. И она открыла рот, но в последний момент отпустила. Заставила уйти. И даже не сумела по-настоящему попрощаться. Это бы вышло за рамки пристойности.

Она не знала, вправе назвать это любовью иль нет. С тем, что воспевают барды, ничего общего. Но как ни назови, чувство оказалось чересчур властным, чтобы испытывать судьбу, позволив Рэйту день и ночь проводить у ее порога. Поступи она так, и каждую минуту от нее требовалась бы вся сила, и рано иль поздно она бы ослабла. Сейчас же ей пришлось быть сильной лишь раз.

Боль язвила ее. Боль от того, что она его оттолкнула. Язвила сильней, от того, что она понимала, как больно ему. Но мать Кире постоянно твердила: страдания — часть нашей жизни. Ничего не поделать — лишь взвалить их на плечи и продолжать идти дальше. Она в ответе за свою страну. В ответе за свой народ. Ее долг — в первую очередь думать о них. Взять Рэйта к себе на ложе было глупостью. Прихотью себялюбия. Опрометчивой ошибкой, и непозволительно допускать новые.

Синий Дженнер попрощался со Скарой кивком с крутого мостика «Черного Пса». И когда она подняла в ответ руку, все команды моряков Тровенланда вознесли ей приветственный клич. Со дня победы люди стекались на Мыс Бейла — склонить перед ней колени и принести клятву верности, и хотя корабли были взяты у Верховного короля, воины на них ее собственные.

— Должно быть, тебя славят уже не менее двадцати команд, — отметила Лайтлин.

— Двадцать две, — сказала Скара, глядя, как ее корабли вслед за гетландцами покидают гавань.

— Отнюдь не захудалые силы.

— Когда я появилась у вас, у меня не было ничего. Я никогда не забуду, чем вам обязана. — Желая впечатлить королевским поступком, Скара поманила невольницу. — Вы должны принять обратно рабыню, которую я у вас позаимствовала.

— Она не угодила тебе?

Скара прочитала страх в глазах девушки.

— Нет-нет. Я просто…

— Оставь ее. — Лайтлин жестом отослала рабыню. — Это подарок. Первый в череде многих. В конце концов, скоро ты станешь Верховной королевой всего моря Осколков.

Скара вытаращила очи:

— Что-что?

— Раз ветер задул в нашу сторону, то скоро праматерь Вексен сверзится со своего высокого сиденья в башне Общины. Жрецов Единого Бога прогонят на юг. Верховный король будет низложен. Ты хоть раз задумывалась, кто займет его место?

— Меня ежедневно отвлекали разные мелочи, наподобие: как бы выжить.

Лайтлин прыснула со смеху, будто слова Скары были детской отговоркой от невнимания к вращению жерновов власти. Пожалуй, ею и были.

— Крушитель Мечей ныне самый знаменитый воин на свете. Из тех, кто остался в живых. Единственный из королей, кто ни разу не был побежден ни в битве, ни в поединке. — Она кивнула на пристань, и Скара увидела, как он поднимается к ним по длинному скату. Другие мужчины разбегались перед ним, как спугнутые голуби. — Гром-гиль-Горм — наш новый Верховный король. А ты станешь его женой.

Скара положила руку на живот — взвихрилось в желудке.

— Я и королевой Тровенланда стать вряд ли готова.

— Кто-нибудь бывает к этому готов? Я стала королевой в пятнадцать лет. Мой сын — король в два.

— Он трет, — проканючил Друин, сдергивая с головенки Королевский венец.

— Уже ощутил бремя короны, — проворчала Лайтлин, бережно укладывая венец на соломенные волосенки. — Двух мужей похоронила я. Мои браки начинались с поступка во благо Гетланда, однако у меня остались два сына. Знаешь, исподволь, почти незаметно, уважение к супругу может перерасти в большее. В привязанность. И даже в любовь. — Голос Лайтлин, казалось, вдруг надломился. — Почти… незаметно.

Скара ничего не ответила. Быть Верховной королевой и носить ключ ко всему морю Осколков. Не склоняться более ни перед кем, никогда. Служить примером для подражания целым народам. Девчонка, которой нет и восемнадцати. Не способная держать в повиновении и собственный живот. Она постаралась успокоить взбудораженное нутро, когда Крушитель Мечей встал перед ними. Ведь было бы дурною приметой сблевать на сапоги будущего мужа.

— Королева Лайтлин, — отвесил он неуклюжий поклон. — Королева Скара… Я пришел обменяться парой слов, прежде чем отправлюсь в Скегенхаус. Нам предстоит… — Он поморщился и обернулся на спешащие корабли, рука перебирала рукояти кинжалов, топорщившихся на поясе.

— Пожениться? — закончила за него Скара. Известно было всегда, что ей не суждено самой выбрать мужа. Однако юная принцесса воображала, что к ней приведут хорошего собой принца, и ее сердце сольется с умом в благословенном согласии. Теперь-то прежняя наивность как на ладони. Ум ее понимал, что Горм — превосходная партия. А сердцу придется с этим примириться.

— Прошу извинить, — сказал он, — коль обольстительные речи не хотят покинуть мой рот. Я больше по воинским делам…

— Ни для кого не секрет. — Странно, его взволнованность ее, наоборот, успокаивала. — Вы же носите цепь не из ключей плененных дам.

— О нет, такую не наденем ни я, ни моя супруга. — Крушитель Мечей поднес к ней какую-то цепь, низкое солнце отразилось в серебре и золоте, засияло на гранях драгоценных камней. — Это навершия мечей Йиллинга Яркого и его сподвижников, — произнес он, поднимая их над головой Скары. — Вы потрясли мир отмщением за деда. — Он водрузил цепь на плечи Скаре, поверх меховой накидки. — И вправе носить их с гордостью, как я свои.

Скара удивленно поглядела на лучистый самоцвет в середине, алмаз, величиной с желудь, обвитый золотым когтем. Она его отлично помнила. Видела во сне каждую ночь. Он переливался отсветом очага, когда меч Яркого Йиллинга отнял жизнь матери Кире и короля Финна.

Она почувствовала отвращение, захотелось сорвать цепь, выбросить в море — вместе с памятью о той ночи. Но к добру или к худу эта память стала ее частью, да и от подарка она не могла отказаться. Она выпрямилась, отвела назад плечи и прислушалась к себе — так ли уж плох вес этой цепи на ней?

Ей самой он нашептывал уверенность. Она прошла сквозь пламя и, как закаленная сталь, стала сильнее и крепче.

Другим он оглашал грозное предупреждение. Не имеет значения, сколь могуч ты, сколь знаменит, — сделаешь эту женщину своим врагом и закончишь очередным огрызком металла на ее цепи.

— Подарок, достойный Верховной королевы моря Осколков, — сказала она, прижимая его к груди.

— Мне от души хотелось бы рассеять ваши тревоги по поводу того, что я… возможно, не тот человек, кого бы вы избрали спутником жизни. Хочу вас уверить, я искренне намереваюсь стать вам хорошим мужем. Внимать вашим решениям в делах ключа и монеты. Подарить вам сыновей.

Скара сглотнула ком, но слово сказано, достойное слово, и мать Кире не простила бы ей, не сочини она надлежащий ответ:

— Столь же искренне, как и вы, я желаю быть хорошей и верной супругой. Внимать вашим решениям в делах меча и сохи. Подарить вам дочерей.

Морщинистое лицо Горма пересекла сдержанная ухмылка.

— Надеюсь на вас. — Он быстро опустил взгляд на Друина. Тот, словно у подножия горы, пялился на громадину-ванстерца. — Маленький человек с тобой рядом, и ты ему даришь будущее. По-моему, это прекрасно.

Скара постаралась не выказывать опасений. Постаралась ответить ослепительной, сердечной улыбкой.

— Мы пройдем наш путь рука об руку, вместе. — И протянула руку ему.

Малюсенькая она, бледная в его громадной заскорузлой лапище. С виду — ручка ребенка. Однако пожатие ее оказалось тверже — у него, кажется, дрожала ладонь.

— Вместе мы станем неодолимы, как Матерь Море и Отче Твердь. — Он просветлел, ступая на более знакомую почву. — И начну я с того, что привезу вам свадебный подарок — голову Верховного короля!

Скара содрогнулась.

— Я бы предпочла мир.

— Мир наступает тогда, когда все ваши враги мертвы, моя королева. — Горм убрал руку, опять поклонился и зашагал к кораблю.

— Если цепь на шее и должна была чему-то его научить, — проворчала Лайтлин, — так это тому, что всегда появляются новые враги.

46. Поле битвы служителя

— Тебе кажется — впереди еще уйма времени, — говорила Скифр, разглядывая пламя. — Много достойных побед, много несжатых колосьев. Попомни мои слова, голубок, опомниться не успеешь, как твое славное будущее станет чередой старых баек, а впереди веет лишь пылью и прахом.

Колл невесело шикнул. Отблеск костра на лице Скифр напомнил ему отсвет горнила у Рин на щеках. И последнее позорное свидание с ней не замедлило явиться на ум. Двух столь несхожих женщин еще поискать, но когда у тебя горе, все на свете навевает лишь горькие воспоминания.

— Ну что, почаевничаем? — с деланой боевитостью начал он и потянул с огня котелок. — Глядишь, все будет не так беспросветно…

— Хватайся за жизнь двумя руками! — рявкнула Скифр. Колл аж подпрыгнул и едва не облил себя чаем. — Радуйся тому, что имеешь. Власть, слава, богатство — все это призраки! Дуновение ветерка попробуй, ухвати! Нет никакого великого предназначения. Любой путь кончится у Последней двери. Грейся от искр, что высекает близость двух людей. — Она закуталась в лохмотья плаща. — Это твой единственный свет во тьме времени.

Колл плюхнул котелок обратно, чай расплескался и зашипел на костре. Ну что, почаевничали? И он оставил Скифр наедине с ее тьмой, а сам со своей вышел на склон холма и уставился на Скегенхаус, вотчину Верховного короля.

Посередине города поднималась башня Общины Служителей. Эльфийские камень и стекло, само совершенство, воспаряли выше и выше и обрывались, отсеченные Сокрушением Господним. Сверху, на этой страшной ране, как отвратительная короста, запеклись человечьих дел стены, башенки, крыши и купола. Вокруг высочайших надстроек мелькали неясные пятнышки. Наверное, голуби, наподобие тех, за которыми ухаживал Колл, несли ужасные вести от разбросанных по свету служителей. А может, орлы, посланные праматерью Вексен с последними, безнадежными приказаниями.

Неслыханных размеров храм Единого Бога, новострой Верховного короля, присел в тени великой эльфийской башни. Уродливая, несмотря на все вбуханные средства, колобаха, до сих пор скрыта сеткой лесов — после десяти лет строительства. Половина несущих балок голы, как ребра скелета. Король строил храм, чтобы показать, что и люди способны на великие сооружения. Но доказал одно: что самые невероятные их усилия — бледная немощь по сравнению с пережитками эльфийских эпох.

Во всех направлениях от башни и храма разбегались крыши, лабиринт узких улочек петлял меж построек из камня, построек из дерева и построек из прутьев и шкур. Знаменитые эльфийские стены ограждали снаружи. Протяженностью в мили. Кое-где в трещинах, укрепленные людскими бастионами и увенчанные людскими зубцами. Но по-прежнему прочные. Очень прочные.

— Нам надо проникнуть внутрь, — прорычала Колючка, эльфий браслет тлел краснотой. Она проедала город глазами, как волчица скотный двор. Колл не удивился бы, завой вдруг она по-волчьи, алча возмездия.

— Разумеется. — Глаза матери Скейр сузились в привычные злые прорези. — Вопрос только как?

— С нами по-прежнему оружие эльфов. Давайте расколем раковину и выковыряем праматерь Вексен из обломков.

— Даже эльфийскому оружию потребуется время, чтобы превозмочь эти стены, — сказал отец Ярви. — Кто знает, какую дрянь успеет нам сварганить праматерь Вексен?

— Мы могли бы закидать их горящими стрелами, — предложил Ральф и похлопал черный роговый лук. — На это сгодится человечье оружие, и большое пожарище мы устроим довольно быстро.

— Теперь это мой город, — произнес отец Ярви. — И я не желаю сжигать его до основания.

— Твой, значит, город? — плотоядно усмехнулась мать Скейр.

— Ну конечно. — Ярви оторвал взгляд от Скегенхауса и бесстрастно перевел на нее. — В конце концов, ведь я стану праотцом Общины Служителей.

Скейр зафырчала от такой невероятной наглости.

— Да неужели?

— Коли Ванстерланд получает престол Верховного короля, а Тровенланд — ключ Верховной королевы, справедливость требует отдать Гетланду башню Общины.

Мать Скейр сощурилась еще сильнее, угодив в ловушку между недоверием, опасавшимся возвышения отца Ярви, и честолюбием, жаждавшим возвести на престол Горма.

— Мы должны собрать сход в надлежащем порядке.

— Должны ли и впрямь столь мудрые люди, как мы, обсуждать очевидное? Давайте еще соберем сход, чтобы решить: идти ли Матери Солнцу за Отче Месяцем по небу?

— Только дураки устраивают спор из того, чего у них нет, — пробурчал Колл. Похоже, из всех служителей лишь один пытается торить путь Отче Миру, да и то — не принявший обет подмастерье.

Ральф протолкнул большой палец за потертую перевязь меча.

— Под нашими эльфьими стенами они торчали много недель. Теперь мы торчим под ихними.

— Яркий Йиллинг совершил ошибку, пытаясь перебраться поверху или под низом прокопаться, — заявил Ярви.

— Чего ж он должен был сделать? — отрезала Колючка.

Колл уже знал ответ. И ответ ему очень не нравился:

— Проболтать их языком.

— Истинно. — Отец Ярви взялся за посох и направился к спуску с холма. — Воители могут остаться. Ныне вы на поле битвы служителей.

— Лишь до тех пор, пока на этом поле колосится наша месть! — зарычала ему в спину Колючка.

Ярви обернулся, оскалив зубы.

— О, урожая мести здесь хватит на всех, Колючка Бату. Клянусь.

У врат Скегенхауса дорогу развезло в хлюпающее болото. Навалены кучи мусора — затоптанное тряпье, порванная холстина, сломанная утварь и дохлые животные. Имущество простонародья, пытавшегося набиться в Скегенхаус в поиске безопасного уголка. Или тех, кто пытался из него удрать. Как бы ни было — попытки плачевны. Когда простирает крылья Матерь Война, безопасных уголков не бывает.

У Колла словно застрял в горле камень. Приближаясь к Строкому, он и то не был напуган сильнее. Он поймал себя на том, что чем выше нависали над ним эльфийские стены, тем ближе он жался к Ральфу и его крепкому щиту — над бойницами реяли широкие, в пятнах от непогоды, знамена Верховного короля и его Единого Бога.

— А че, не ты у нас залез на Мыс Бейла один и в ненастье? — скособочив рот, рыкнул кормчий.

— Я и перетрусил тогда выше стен.

— Не ведают страха глупцы и чокнутые. Герои боятся, но все равно идут навстречу опасности.

— Если я никто из трех, то можно мне пойти домой? — пробормотал Колл.

— Обратной дороги нет! — отрубила мать Скейр, поправляя под балахоном эльфийский талисман.

— Не страшись, друже. — Доздувой продернул шест, который нес, чуточку выше. К концу жердины прикреплена носовая фигура «Южного Ветра». — С нами служительский голубь, он охранит нас от стрел.

— Образчик резьбы искусный, — ответил Колл, косясь на шевеление теней в бойницах, — но как-то он узковат, чтобы остановить все летящие наконечники.

— Служительский голубь предназначен, — зашипел через плечо отец Ярви, — останавливать стрелы до того, как их выпустят. Теперь заглохни.

— Стоять на месте! — прозвучал резкий окрик, и отряд переговорщиков, громыхнув оружием, замер. — В вас целят три дюжины луков!

Отец Ярви выпятил грудь, будто предлагал удобное ложе для стрел, однако Колл подметил, как крепко его здоровая рука стиснула посох.

— Уберите оружие! — Голос служителя не вышел бы ровнее и тверже, будь это он на стене. — Мы — служители. Услышьте от нас речь Отче Мира!

— С вами пришли вооруженные люди!

— Если нас вынудят, мы поведем речь Войны-Матери, да в придачу гласом грозы и бури. — Отец Ярви поднял руку и указал на вооруженных бойцов, растекшихся по слякотным полям вокруг города. — Ваши стены окружены воинами Тровенланда и Гетланда. Сам Крушитель Мечей приближается с моря. А позади, на холме, бдит волшебница Скифр. Та, чье колдовство повергло армию Верховного короля. Она ждет лишь моего слова. О том, что вы согласны на наши условия и примете от нас мир. — Руки Ярви обвисли. — Или о том, что не согласны и примете то, что получил Яркий Йиллинг.

Когда голос вновь донесся со стен, всякий вызов из него улетучился.

— Ты отец Ярви?

— Да, это я, со мной и мать Скейр из Ванстерланда.

— Мое имя Атнир. Я избран говорить от имени народа Скегенхауса.

— Приветствую тебя, Атнир. Убежден, мы с тобой сможем сберечь немало жизней. Где же праматерь Вексен?

— Она заперлась в башне Общины Служителей.

— А Верховный король?

— Его не видали — с тех пор, как пришла весть о поражении у Мыса Бейла.

— Любая победа непременно чье-то поражение, — пробормотал Колл.

— Как любой герой для кого-то непременно злодей, — отозвался Ральф.

— Ваши вожди покинули вас! — возвестила мать Скейр.

— Пора и вам отказаться от них, — сказал отец Ярви, — пока они не уволокли за собой в Последнюю дверь весь Скегенхаус.

Опять молчание. Наверху вроде бы зашептались. Хлестнул порыв холодного ветра, встрепенулись полотна знамен поверх плит эльфийского камня.

— Ходил слух, что вы заключили союз с шендами, — прорезался голос Атнира.

— Так и есть. Мы с их верховной жрицей, Свидур, старые друзья. Если нам окажут сопротивление, я отдам город ей, и когда он падет, всех горожан вырежут или обратят в рабство.

— Мы не участвовали в войне! Мы вам не враги!

— Тогда докажите вашу дружбу и сделайте шаг к примирению.

— Мы слышали, как ты соловьем заливался перед Ярким Йиллингом. С чего мы должны тебе верить?

— Яркий Йиллинг — бешеный пес, поклонявшийся Смерти. Он злодейски умертвил короля Финна и его служителя. Он сжигал матерей с детьми в Торлбю. По кончине Йиллинга я не таю сожалений и не пророню ни слезинки. — Отец Ярви поднял высохшую руку — голос тверд, лицо открыто. — Но я — служитель, и я на стороне Отче Мира. Если вы пожелаете пойти по его стопам, то увидите меня, идущего рядом. Отворите ворота, и я клянусь, клянусь луною и солнцем, что сделаю все, что смогу, чтобы сберечь и обезопасить жизни и достояние людей Скегенхауса.

После столь обильно пролитой крови Колл с гордостью наблюдал, как учитель старается разжать кулак вражды в открытую ладонь мира. Наверху шептались все оживленней. Наконец Атнир вроде бы остался доволен. Или, по крайней мере, удовольствовался тем, что выбора у него нет:

— Ладно! Мы отдадим твоим людям ключи от города!

— Память поколений отблагодарит вас! — воскликнул отец Ярви.

Оказывается, Колл, сам не осознавая, задержал дыхание и лишь теперь облегченно вздохнул. Мать Скейр что-то утробно буркнула и запахнула балахон. Доздувой с веселой ухмылкой склонился над ухом:

— Говорил же я, что голубь охранит нас от стрел!

— По-моему, сегодня наш щит — речи отца Ярви, — ответил ученик.

Сам служитель отвел в сторонку Ральфа для тихого разговора.

— Собери своих лучших людей и принимай командование воротами.

— Их осталось не очень много, — предупредил Ральф. — Некоторые из тех, что были с нами на «Южном Ветре», слегли.

— Из тех, что ходили в Строком? — негромко спросил Колл.

Отец Ярви и бровью на него не повел.

— Бери тех, кто есть, и проследи, чтоб обезоружили стражу. Мне нужен строгий порядок и послушание.

— Так точно, отец Ярви, — сказал пожилой кормчий. Он повернулся к воинам и взмахом широкой ладони велел им выдвигаться вперед.

— А потом запускай в город шендов.

Ральф обернулся и вытаращил глаза.

— Ты серьезно?

— Они требуют мести за все страдания от набегов Верховного короля. Я дал слово Свидур, что она первая войдет в город. Но оставь по куску и для Колючки Бату с Гром-гиль-Гормом. Это — наименьшее зло.

— Вы же дали клятву, — порбормотал Колл, когда Ральф, почесывая лысину, пошел отдавать приказы.

— Я поклялся сделать все, что смогу. Я ничего не могу для них сделать.

— Но эти люди…

Ярви скрюченной рукой вцепился Коллу в рубаху.

— Эти люди жалобились, когда горел Ялетофт? — прорычал он. — Или Торлбю? Когда убивали короля Финна? А может быть, Бранда? Нет. Они пели и пели здравицы Яркому Йиллингу. Так пускай теперь за это заплатят. — Он выпустил Колла и бережно разгладил на нем одежду. — Помни. Властвовать — означает одним плечом навсегда окунуться в сумрак.

47. Развязка

Хоть отец Ярви и велел не жечь, но где-то все равно что-то горело.

Зыбкой пеленой расстилался смог, что превратил белый день над Скегенхаусом в мутные сумерки. У Рэйта царапало в горле. Каждый вдох требовал усилий. Тени-призраки мелькали во мгле. Бегущие силуэты. Мародеры или жертвы мародерства.

Удивительно, насколько четкие образы и картины может вызвать из прошлого запах. Смрад копоти опять вернул Рэйта в ту приграничную деревеньку между Ванстерландом и Гетландом. Халлебю, вроде так она звалась? Ту, где они ни за что поставили под факелы все дома, а Рэйт утопил в свином корыте одного мужика. В тот момент это казалось отличной забавой. Он и потом этим хвастался, а Гром-гиль-Горм хохотал вместе с воинами и называл его кровожадным кобелюгой, и сиял от удовольствия держать на поводке такого злющего пса.

Сегодня во рту Рэйта кисло от страха, сердце бабахало в больную голову, а ладонь липла от пота к топорищу. Откуда-то раскатился грохот, а за ним долгий вопль, будто не человека, а, скорее, животного. Рэйт испуганно дернулся и крутнулся, всматриваясь в полумрак.

Пожалуй, ему стоило возносить Матери Войне благодарную хвалу, ведь он заодно с победителями. Не так ли он отвечал брату, когда Рэкки качал головой над пепелищем? Тем не менее команда убийц Колючки Бату слабо смахивала на воинство света.

Нет, он вступил в отряд черных душ. Их глаза горели как у лис, а крались они по-волчьи, заботу о себе отвергали напрочь, зато оружию, не ленясь, каждый день устраивали чистку до блеска. В большинстве уроженцы Гетланда, но Колючка привечала кого угодно, лишь бы имелись несведенные счеты и отсутствовали колебания, какими методами их сводить. Рэйт почти не знал соратников по именам. Все они друг для друга никто и ничто, спаянные одной лишь ненавистью. Люди, потерявшие друзей и родню. Люди, утратившие себя. И с этим ничего не поделать — только отнимать у других то, что было отнято у них самих.

Некоторые вытаскивали жителей из домов, пока другие громили все внутри: расшибали сундуки, вспарывали перины, опрокидывали мебель. Как бы в поисках припрятанных сокровищ, а на деле просто ради радости все крушить. Жертвы давали отпор не более, чем овцы, которых тащат под нож мясника. Прежде Рэйта все удивляло: почему они не примут бой? Их безропотность выглядела странной до отвращения. Но теперь он их хорошо понимал. В нем самом теперь не осталось ничего, способного биться.

Люди — не просто трусы или герои. Они — те и те, а также ни те ни другие, смотря какой выпадет расклад. Смотря кто сегодня за них, смотря кто — против. Смотря как сложилась их жизнь.

И какова им обещана смерть.

Горожан поставили на колени вдоль улицы в ряд. Кого-то толкнули силой. Кого-то швырнули. Большинство же сами пристраивались в конце шеренги и кротко опускались на мостовую. Пинок или затрещина, когда надо было кого-нибудь подогнать, но в целом обходились без насилия. В конце концов, избитый раб ведь дешевле здорового, а если он и так ничего не стоит, зачем вообще тратить на него силы?

Рэйт закрыл глаза. Боги, он измотан вконец. Так изможден, что на ногах держался с трудом. Он представил лицо брата, потом лицо Скары, но не мог толком разглядеть ни одно. Единственное лицо, которое стояло сейчас перед ним, было лицом той женщины, что рвалась в горящую усадьбу и выкрикивала имена детей, сорванным, обезумевшим голосом. Под веками защипало от слез, и глаза сами собой распахнулись.

Ванстерец с кольцом из серебра в носу волок под мышку женщину, похохатывая. Однако смех получался вымученным, неровным — будто он сам себя убеждал, что в этом есть нечто забавное.

По виду, Колючке Бату не до смеха. С обритой стороны перекатывались желваки, шрамы багровели на бледных щеках. На руке, что сжимала топор, проступили жилы — решимо, безжалостно.

— Да здесь одни те, кого на продажу везти дороже встанет, — проговорил воин, здоровый гетландец с кособокой челюстью, толкая на колени старика в конце ряда.

— Ну и что с ними делать? — добавил другой.

Колючка равнодушно бросила:

— Пожалуй, убьем их.

Одна из женщин сквозь всхлипы начала бормотать молитву, и кто-то заткнул ее оплеухой.

Сейчас, на его глазах, воплощалась мечта. Ограбить до нитки громадный город. Рыскать, как вожак диких псов, по улицам богачей, где в мирное время отыскал бы только издевки. Властовать безраздельно — ведь у тебя есть меч, и в тебе хватит дряни, чтобы запросто пустить его в ход.

Глаза Рэйта наполнились влагой. То ли от дыма. То ли он плачет. Он думал о той сожженной усадьбе, и его сплющивало, заваливало, как брата, с трудом удавалось вдохнуть. Похоже, все достойное спасения в нем погибло вместе с Рэкки или осталось далеко позади вместе со Скарой.

Он нащупал ремешок шлема и стянул его, а потом отбросил. Смотрел, как, пустотело цокнув, шлем перекатывается набок. Прокорябал ногтями примятые им волосы, ничего при этом не чувствуя.

Рэйт опять покосился на горожан, стоящих посреди улицы на коленях. Заметил, как один мальчишка стиснул кулак, зачерпнув горсть уличной грязи из сточной канавы. Заметил, как на носу одной женщины болталась слеза. Услышал, как горло старика с краю с каждым выдохом душит страх.

Заскрипели сапоги Колючки — она направилась как раз к этому старику.

Она не спешила. Может, набиралась храбрости. Может, продлевала удовольствие. Позволила топорищу скользнуть в кулаке, прежде чем ухватиться за отшлифованную ладонью рукоять.

Старик вздрогнул, когда шаги замерли у него за спиной. Она подвигала подошвами, упираясь потверже, точно дровосек перед колодой для колки.

Встряхнула плечами, прочистила горло. Повернула голову и сплюнула.

Подняла топор.

И Рэйт, наконец, выпустил из легких дыхание, содрогаясь от сиплого вздоха. И шагнул вперед, между стариком и Колючкой. И встал, глядя ей в лицо.

И не произнес ни слова. Даже не знал, сумеет ли выдавить хоть одно, — так расцарапано было горло, так тяжело ухало сердце. Просто стоял и все.

Тишина.

Воин со скошенной челюстью потянулся к нему.

— Сдвинь свою задницу, дурило, пока я…

Не отрывая взгляда от Рэйта, Колючка пошевелила длинным пальцем:

— Шшш.

Больше ничего, но здоровяк застыл, как неживой. А она пристально разглядывала Рэйта. Глаза провалились в тень, в их уголках отражался багряный, злобный пульс эльфьего браслета.

— С дороги, — велела она.

— Не могу. — Рэйт стряс с руки щит и уронил его наземь. Поверх, со стуком, бросил секиру. — Это — не возмездие. А обыкновенное убийство.

Рубцеватая щека Колючки судорожно натянулась, в голосе прорезалось бешенство:

— Паренек, я два раза не прошу.

Рэйт развел руки в стороны, ладонями к ней. По щекам побежали слезы. Какая разница.

— Если ты собралась убивать — начни с меня. Я заслужил смерть всяко больше их.

Он закрыл глаза и стал ждать. Он все-таки не полный дурак и не рассчитывал, будто это искупит хоть сотую часть его «подвигов». Просто больше не мог стоять в стороне и смотреть.

Хруст, и на лице вспыхнула белая, горячая боль.

Он обо что-то споткнулся и треснулся головой о камень.

Мир опрокинулся. Во рту солоно.

Он какое-то время лежал. Лежал и размышлял: забрызгал мозгами всю улицу или нет? Размышлял — а не все ли ему равно?

Но дыхание не останавливалось, несмотря на кровавые пузыри из ноздри при каждом выдохе. Он поднес одеревенелую руку. На ощупь нос вырос вдвое. Не иначе, сломан — дотрагиваясь, он чувствовал тошноту. Невразумительно буркнул, переваливаясь на бок. Приподнялся на локте.

Мрачные лица, жестокие лица плывут перед взором, глядят сверху вниз. Старик по-прежнему на коленях, губы неслышно шепчут молитву. Колючка по-прежнему нависает над ним, в руке топор. Эльфий браслет тлеет краснотой, будто уголек костра. По кровавому пятну на ее лбу Рэйт сделал вывод, что она боднула его в лицо.

— Тьфу, — хрюкнул он.

Приложив гору усилий, он перекатился, кровь из носа кропила ладони. Вот так, на колено… его занесло; чтоб удержать равновесие, он выбросил руку, но все-таки не упал. Головокружение утихало. Он сперва запнулся, подымаясь, но, в конце концов, сумел встать. И опять между стариком и Колючкой.

— Такие дела. — Он лизнул зубы и сплюнул кровь, потом раскинул руки, по новой закрыл глаза и замер — немного враскачку.

— Боги мои, ну ты и падла, — услышал он, как зашипела Колючка.

— Он что, псих? — сказал кто-то другой.

— Да заруби ты его, и все, — прорычал здоровяк с кособокой челюстью.

Снова тишина. Казалось, длиться ей вечно, и Рэйт сморщился и плотнее зажмурил глаза. С каждым выдохом что-то невнятно пищало в сломанном носу — как бы унять этот писк?..

Потом где-то заскребло, зашуршало. Он отважился приоткрыть полглаза. Колючка засунула топор в петлю на поясе и стояла, уперев руки в бока. Он глупо уставился на нее.

Значит, не умер.

— И что будем делать? — вскинулся мужик с кольцом в носу.

— Отпустим их, — ответила Колючка.

— С какой стати? — Воин со скошенной челюстью зарычал, брызжа слюной. — С какой стати нам их отпускать? А мою жену они отпустили, а?

Колючка повернула голову и поглядела на него.

— Еще слово, и встанешь сам посреди улицы на колени. Пусть идут. — Она за воротник вздернула старика на ноги и как следует подтолкнула в сторону дома.

Рэйт медленно опустил руки. Вместо лица — большая шишка.

Что-то брызнуло по его щеке. Он оглянулся и понял — здоровяк на него плюнул.

— Гад ты и сука. Это тебя надо было убить.

Рэйт устало кивнул, утирая его слюну.

— Айе, ты прав. Но не за это.

48. Слезы Отче Мира

Отец Ярви шестовал во главе. Звонкое эхо гнало по коридорам перестук эльфийского посоха, которым он убил Яркого Йиллинга. Наставник двигался так проворно, что Коллу пару раз приходилось припустить трусцой, чтобы держаться рядом. Оборванный плащ Скифр хлопал по эльфийскому оружию — она пристроила его на боку. Грохот доспехов Ральфа и его воинов поспевал следом. Мать Адуин, спотыкаясь, плелась позади. Ее рыжий гребень свалялся в бесформенный ком, а рука то и дело натягивала веревку, чтобы хоть немного ослабить захлест вокруг натертой шеи.

Широкий коридор был обставлен оружием: погнутым, в пятнышках ржи. Это оружие носили воины армий, побежденных Верховными королями за последние сотни лет. Но сегодня победа не осияла Верховного короля. Сквозь прорези окон Колл слышал шум разорения Скегенхауса. Обонял дым. Чувствовал заразный, как чума, страх.

Он свесил голову, пытаясь не думать о том, что сейчас творится снаружи. Пытаясь не думать о том, что произойдет внутри, когда отец Ярви и праматерь Вексен, наконец, сойдутся.

— А если она сбежала? — прервала его мысли Скифр.

— Здесь она, — проговорил Ярви. — Праматерь Вексен не из породы удиральщиков.

Коридор заканчивался высокими дверями темного дерева. Резные створки повествовали о житии Бейла Строителя. Как Бейл покорил Тровенланд. Как подчинил Ютмарк. Как потом забрался на холм из трупов убитых врагов и завоевал целиком все море Осколков. В другой раз Колл отдал бы должное, пусть не завоеваниям, но хотя бы их тонкому исполнению, но сейчас даже ему было не до столярных работ.

Дюжина стражников преградила им путь. Доспешные, с каменно-мрачными лицами и копьями наперевес.

— Посторонитесь, — молвил им отец Ярви. Воины Ральфа рассредоточились, насколько позволял коридор. — Скажите им вы, мать Адуин.

— Пропустите! Молю вас, пожалуйста! — Слова будто душили Адуин сильнее веревки, однако она не умолкала: — Город пал. И теперь любая пролитая кровь прольется впустую!

Колл от души надеялся, что они к ней прислушаются. Но, как обычно, не тут-то было.

— Не выйдет. — Капитан стражи был воителем далеко не из захудалых. На его проклепанном серебром щите красовался орел — эмблема первого из служителей. — Праматерь Вексен приказала держать на замке эти двери. А я принес ей обет.

— От этих обетов, — пробормотал Колл, — одно горе.

Скифр оттерла его, выдвигаясь на середину, с эльфьим талисманом у плеча.

— Или прощай, клятва, — или здравствуй, Смерть, — предоставила выбор она.

— Умоляю! — Мать Адуин попыталась пасть перед Скифр на колени, но воин с веревкой оттянул ее назад.

Капитан поднял щит и горделиво взглянул на них поверх кромки:

— Я не убоюсь тебя, ведьма! Я…

Оружие Скифр единожды гавкнуло — подобно удару грома, здесь, на узком пространстве. Полщита сдуло, рука капитана отлетела в огненных брызгах и ударилась об другого стражника. Самого предводителя швырнуло на дверь, потом откинуло на пол лицом. Одна нога дрыгнулась и застыла. Кровь растеклась под задымившимся телом, кровь оросила на дверях резные картинки. На пол упал, зазвенел и откатился в угол кусочек металла.

— Кто-нибудь еще желает сохранить преданность праматери Вексен? — поинтересовался Ярви.

Все стражники бросили оружие в тот же миг, будто сговорились заранее.

— Боже, смилуйся, — прошептала мать Адуин, когда Ральф переступил мертвого командира и взялся за железные ручки на двери — безрезультатно.

— Закрыто, — прорычал он.

Скифр снова подняла талисман.

— У меня есть ключ.

Ральф бросился на пол. Колл прижал ладони к ушам, и оружие выплюнуло огонь, вырвав куски прекрасной отделки на стыке двух дверей. Жалящей тучей взметнулись щепки. Не успело затихнуть эхо, как Скифр подошла, занесла ногу и сапогом раскинула искалеченные створки.

Палата Шепота закружит голову кому угодно — даже тому, кто навидался чудес Строкома. Стекло и камень работы эльфов простирались вдаль. Над ними зымыкался в кольцо балконный ярус на высоте в пять человеческих ростов. Настолько же выше отстоял еще один ярус, а над тем еще. Повсюду скакали шальные блики: посередине необозримого круга полов горел огромный костер. Погребальная крада из книг, разных записей, свитков встала бы вровень с королевским могильником. От жара ревущего пламени брови Колла покрылись испариной.

Сверху нависали изваяния шестерых Высоких богов, языки огня переливались в их гранатовых очах. Еще выше воздвигся новый кумир — Единый Бог. Ни мужчина, ни женщина, божество мягко и равнодушно взирало на уничтожение слов. На фоне пламени проступали фигурки поменьше. Серорясые сестры Общины — иные из них в ужасе вылупились на двери, иные продолжали рьяно подпитывать огонь, обгорелая бумага воспаряла в гулкую высь и плавно снижалась, как облетевшая листва.

— Остановить их! — истошно проверещал Ярви сквозь рев пламени. — Заковать их! В ошейники! Позже разберемся, кого казнить, кого миловать!

Дружинники Ральфа уже заполняли зал. Их кольчуги, клинки и нетерпеливые глаза сияли цветами пожара. Вот поволокли упирающуюся бритоголовую девочку, оскаленный рот в крови. Подмастерье, как и Колл, она лишь выполняла приказы. Он почесал старые отметины, давным-давно натертые собственным рабским ошейником.

Кто-то мог изумиться тому, как человек, сам настрадавшийся в рабстве, столь нынче скор обращать в рабов других, но Колл понимал что к чему. В конце концов, какие уроки нам преподали, те мы и выучили.

— Где праматерь Вексен? — взъярилась Скифр, роняя слюну с обгорелых губ.

— Наверху! — взвизгнула съежившаяся служительница. — На втором ярусе! — Верности в Скегенхаусе больше не было — только огонь и хаос.

По широкому полу, на ту сторону, в узкий проход — вокруг, как черный снег, сыпался пепел. Вверх по витой лестнице, выше и выше — дыхание разносит эхо, во тьме пляшут их тени. Мимо одной двери, в проем другой — навстречу слепящему свету.

У перил эльфийского металла стояла старая женщина в ниспадающей на пол рясе. Коротко стрижены белые волосы, рядом большая стопка книг — переплеты вышиты золотом, инкрустированы самоцветами. Она сгребла, что уместилось в руках, и бросила через перила: годы труда, десятилетия учения, века исследований отправились в пламя. Но таков ход вещей, когда Матерь Война расправляет крылья. В миг ликования она в клочья рвет пряжу, которую много поколений спрядал ее хныкливый муж Отче Мир.

— Праматерь Вексен! — позвал ее Ярви.

Она застыла, ссутулила плечи — затем медленно обернулась.

Женщина, которая правила морем Осколков, вершила судьбы бессчетных тысяч, повергала в трепет воителей и вертела королями, как куклами, оказалась не тем, что ожидал увидеть Колл. Не безумной каргой. Не стихией несокрушимого зла. Лицо ее было круглым, с густыми морщинами, и матерински заботливым. Мудрая. И дружелюбная. Никаких украшений, кричащих о ее верховенстве. Только на шее висела тонкая цепочка с нанизанными на нее листками записей. Предписания, вердикты, долги к взыканию, приказы к исполнению.

Она улыбнулась. Совсем не улыбкой затравленной жертвы. Нет, так смотрит наставник, чей своенравный ученик наконец-то явился на зов.

— Отец Ярви. — Голос спокойный, глубокий и ровный. — Добро пожаловать в Скегенхаус.

— Сжигаете книги? — Ярви медленно-медленно приблизился к своей старой госпоже. — Разве служитель не обязан беречь знания?

Праматерь Вексен легонько цокнула языком. Разочарование многоопытного учителя недальновидностью ветреного ученика.

— Ты взялся поучать меня обязанностям служителя? — Она кинула вниз последнюю охапку книг. — Тебе не принесет пользы накопленная мною мудрость.

— Она не нужна мне. — Он приподнял посох эльфов. — Я обладаю другим.

— Эльфы тоже обладали этим — и посмотри, что с ними стало.

— Я научился на их примере. Не говоря о вашем.

— Боюсь, ты ничему не научился.

— Плевать на учение, — прорычала Скифр. — Ты истечешь кровью за пролитую кровь моих детей, за пролитую кровь детей моих детей. — Она навела свое эльфийское орудие. — Жалею об одном — крови в тебе маловато.

Праматерь Вексен перед ликом Смерти даже не дрогнула.

— Если ты решила, что кровь твоих детей на моих руках, — значит, ведьма, тебя обманули. Когда донесли, что тебя заметили в Калейве, я обрадовалась тому, что ты убралась с моря Осколков. С меня довольно было б никогда тебя здесь не видеть.

— Ты — сама ложь, служительница, — рявкнула Скифр, пот заблестел на бороздах морщин. — Ты послала за мной воров и убийц!

Праматерь Вексен вздохнула, сожалея.

— Сказала убийца и вор, которая лижет пятки принцу лжецов. — Она окинула взглядом Колла, Скифр и, наконец, Ярви. — С той минуты, как ты поцеловал мою щеку после испытания, я знала, что ты — змея. И должна была тебя раздавить, но решила сжалиться.

— Сжалиться? — расхохотался Ярви. — Вы понадеялись, что заставите меня кусать других вам на пользу, а не во вред.

— Возможно. — Праматерь Вексен с омерзением поглядела на эльфье оружие в руках у Скифр. — Но мне и во сне б не приснилось, что ты посмеешь прибегнуть к этому. Нарушить древнейшую заповедь Общины? Ради честолюбия поставить весь мир под удар?

— Поговорку вы знаете. Пускай Отче Мир льет слезы от выбранных средств. Матерь Война улыбается достигнутой цели.

— Поговорку я знаю, но ее произносят уста душегубов, а не служителей. Ты — сам яд.

— Давайте не притворяться, будто только один из нас окунулся в сумрак. — В зрачках отца Ярви полыхнуло отраженное пламя, когда он чуточку придвинулся вперед. — Я — яд, который вы замешали по собственному рецепту. Отрава, что вы сварили, велев убить моего отца и брата. И не догадывались, что придется самой испить этого яду.

Плечи праматери обмякли.

— И у меня есть свои сожаления. Они — единственные плоды, что приносит власть. Но заносчивость Лайтлин втянула бы нас в войну рано иль поздно. Я попробовала убрать камень преткновения. Я пыталась выбрать наименьшее зло и наибольшее благо. Но ты призвал хаос.

Первая из служителей разорвала бумажные листки на шее и швырнула их в Ярви.

— Проклинаю тебя, предатель. — Она воздела руку, и Колл увидел наколотые на ладони круги внутри кругов из маленьких букв. — Проклинаю, именем Одного Бога и многих. — Ее голос звенел, наполняя эхом простор Палаты Шепота. — Да изменит тебе все, что ты любишь! Да сгниет все, что ты сотворишь! Да падет все, что ты возведешь!

Отец Ярви только пожал плечами.

— Нет ничего бесполезнее, чем проклятия проигравших. Если бы вы ступили на запретную землю Строкома, вы бы поняли это. Все на свете падет.

Он резко шагнул вперед и внезапно толкнул праматерь Вексен своей скрюченной ладонью.

Ее глаза потрясенно округлились. Пожалуй, как бы мы ни были мудры и как широко б ни зияла Последняя дверь, пересекать ее порог для нас всегда неожиданно.

Она нечленораздельно ойкнула, переваливаясь через перила. Эхо разнесло грохот, а потом долгий вопль ужаса.

Колл бочком подобрался к перилам, сглотнул, заглядывая через край яруса. Внизу все так же полыхал огонь, вился дым, мерцающий жар давил на лицо — тяжело, как гиря. Всемогущая первая из служителей разбилась у самого пламени. С такой высоты ее перекрученное тело казалось маленьким. Все на свете падет. Мать Адуин медленно опустилась рядом с ней на колени, прижимая ладонь к своим лиловым губам.

— Итак, я выполнил клятву. — Отец Ярви насупился на свою сухую руку, словно не веря, что же она сотворила.

— Да. — Скифр со стуком бросила эльфье оружие на пол террасы. — Мы оба свершили нашу месть. Как ощущения?

— Ждал большего.

— Месть — наш способ цепляться за то, что утрачено. — Скифр откинулась к стене, съехала вниз и села, скрестив ноги. — Клин в Последнюю дверь, и там сквозь щель проглядывают лица мертвых. Мы тянемся к мести изо всех сухожилий. Мы рвем все законы и заповеди. Но когда вот она, здесь — в наших руках ничего. Только горе и скорбь.

— Надо найти себе новую цель, к которой тянуться. — Отец Ярви положил сморщенную руку поверх перил и перегнулся. — Эй, мать Адуин!

Рыжая служительница медленно поднялась, поглядела на них, вверх — в свете костра на щеках ее блеснули слезы.

— Пошлите орлов к служителям Ютмарка и Нижеземья, — выкрикнул Ярви. — Пошлите орлов к служителям Инглефолда и Островов. Пошлите орлов ко всякому служителю, покорному праматери Вексен.

Мать Адуин недоуменно моргнула на тело повелительницы, затем подняла голову. Вытерла слезы ладонью и, как показалось Коллу, уже, без сучка и задоринки, приспособилась к новой действительности. А какой у нее был выбор? Какой выбор у любого из них?

— С каким сообщением? — спросила она с коротким, сухим поклоном.

— Передайте, что теперь они покорны праотцу Ярви.

49. Убийца

У дверей грудой лежали мертвецы. Жрецы Единого бога, прикинул, судя по рясам с солнцем о семи лучах, Рэйт. У каждого расколота голова. Кровь струилась из-под тел, собираясь темным ручейком на ступенях белого мрамора, — и дождь разбавлял ее в розовый цвет.

Пожалуй, надо было им попросить пощады. Хорошо известно, что Крушитель Мечей предпочитает рабов, а не трупы. И то правда — зачем убивать то, что можно продать? Но сегодня, кажись, Горм в настроении все уничтожить.

Рэйт шмыгнул расквашенным носом. Хрустнули щепки, он перешагнул обломки дверей и ступил в великий храм Верховного короля.

Крышу закончили только наполовину, голые стропила торчали под белесым небом, дождь накрапывал на мозаичный, тоже наполовину доложенный, пол. Стояли длинные скамьи, наверно, чтобы единоверцы усаживались в молитве, но сейчас тут верующих не оказалось. Одни ванстерландские воины — пьют, ржут и ломают.

Один уселся на лавку, закинул сапог на сапог. Нацепил вместо плаща парчовую занавеску, голову запрокинул и ловил на язык капли дождя. Рэйт прошел мимо, между двух колонн — высоких и стройных, как стволы деревьев. Шея затекла пялиться вверх на узоры лепнины.

На столе посреди просторной палаты лежало тело. Его окутывал и струился по полу красный с золотом плащ. В пальцах, иссохших в бледные крючья, украшенный драгоценностями меч. Рядом стоял, угрюмо опустив глаза, Сориорн.

— Совсем коротышка, — сказал знаменосец, похоже, где-то посеявший знамя. — Для Верховного-то короля.

— Это он и есть? — пробормотал Рэйт, недоверчиво всматриваясь в морщинистое лицо. — Величайший человек на свете, восседавший между богами и королями? — Больше похож на старого барыгу-работорговца, чем на правителя моря Осколков.

— Он мертв уже много дней. — Сориорн выдернул клинок из безжизненных рук — одна ладонь мертвеца хлопнула о столешницу. Он приставил острие к полу и достал долото, собираясь сбить навершие — гроздь самоцветов. Замешкался.

— У тебя есть молоток?

— У меня ничего нет, — сказал Рэйт чистую правду.

На дальнем конце палаты высокие стены были расписаны розовым, синим и золотым. Роспись повествовала о крылатых женщинах. Рэйту ни за что не понять ее смысла, но работа над ней явно заняла многие часы. Дни, недели. Ратники Горма со смехом упражнялись на этих женщинах в меткости. Швыряли топоры — откалывали, раскидывали по полу облицовку. Некогда эти люди ухохатывались вместе с Рэйтом, глазея, как сгорают усадьбы по всему приграничью. Теперь они не уделяли ему и беглого взгляда.

В задней части храма высился мраморный помост, на помосте огромная плита черного камня. Гром-гиль-Горм стоял, уперев в плиту кулаки, и угрюмо разглядывал окно в вышине. Там пластинами разноцветного стекла была выложена картина. Фигура в солнечных лучах что-то протягивает человеку с бородой.

— Красиво, — прошелестел Рэйт. Превосходно придумано — Матерь Солнце, пронизывая стекло, испускала лучи причудливых красок на пол и на каменную плиту. На свечи, чашу и кувшин с вином, что стояли сверху на ней.

Горм покосился на него:

— Помню время — ты считал красивым только доблесть и кровопролитие.

Рэйт не в силах был этого отрицать.

— Видимо, люди меняются, государь.

— И редко к лучшему. Что у тебя с лицом?

— Высказал женщине не то, что нужно.

— Внушительный довод она тебе привела.

— Так точно. — Рэйт поморщился, тронув стреляющий болью нос. — Колючка Бату кого хошь переспорит.

— Ха-ха! Не говори, что тебя не предупреждали на ее счет.

— Боюсь, я часто бываю неосмотрителен, государь.

— Грань между смелостью и безрассудством нелегко определить и мудрому глазу. — Горм задумчиво поиграл одним из яблок мечей на шее — интересно, клинку кого из мертвых оно служило противовесом? — Я тут ломаю голову, но так и не вник, о каком событии гласит нам это окно?

— Наверно, о том, как их Единый Бог дарует престол Верховному королю.

— Точно! — щелкнул пальцами Горм. — Но это наглая ложь. Я как-то видал мужика, который смастерил этот престол, — и он никакой не бог, а раб из Сагенмарка, и изо рта у него ужасно несло. Никогда не считал это кресло образцом столярного искусства, и мнение мое неизменно. Вычурное какое-то. Пожалуй, сделаю-ка я новое.

Рэйт удивленно вскинул бровь:

— Новое, государь?

— Скоро, скоро я сяду в Палате Шепота, Верховным королем надо всем морем Осколков. — Горм прищурился с хитроватой улыбочкой. — Еще ни один муж не был облагодетельствован столь великими недругами, как я. Три брата — Атрик, Одем и Атиль. Хитроумная королева Лайтлин. Йиллинг Яркий. Праматерь Вексен. Наконец, сам Верховный король. Я одолел их всех. Силой, иль хитростью, или удачей в бою. Благосклонностью Матери Войны и коварством отца Ярви.

— Великий воин — тот, кто еще дышит, когда на пир слетаются вороны. Великий король — тот, кто увидит, как горят трупы его врагов. — Ничего, кроме пустоты, не звенело для Рэйта теперь в этих словах, но Горм умилился. Мужчин всегда умиляет, когда кто-то вторит их поучениям.

— О да, Рэйт, да! Твой брат умел говорить складно, но ты всегда был тем из двоих, кто умен. Тем, кто понимал истинную подоплеку! Все верно, Скара станет королевой всему миру на зависть, будет умело распоряжаться моей казной и принесет мне здоровых детей, а ее искренние и праведные речи помогут завести друзей и союзников на других берегах моря. Ты оказался прав, когда отказался ее убивать.

Рэйт до боли стиснул кулак.

— Вы действительно так считаете, государь? — Его голос надломился и превратился в ничто, его тошнило от ревности, мутило от несправедливости, но Горм принял его подкатывающие слезы за слезы искренней благодарности.

— Истинно говорю, и… я тебя прощаю. — Крушитель Мечей просиял так, словно богаче его прощения на свете не существовало даров. А уж Рэйту не мечтать о большем и подавно. — Матери Скейр подавай во всем постоянство. Но мне в приближенных нужны мужчины, а не беспрекословные рабы. По-настоящему верный слуга порой должен оберегать хозяина от его собственных опрометчивых решений.

— Боги и врямь возлюбили вас, государь, и даровали больше, чем любой мог бы только желать. — Больше, чем любой бы заслуживал. Особенно такой, как этот. Рэйт вгляделся в это сияющее лицо, в шрамах от сотен боев и схваток. Омытое яркими переливами цветных лучей. В лицо человека, которого он некогда чтил, кем восторгался. Лицо того, кто сделал Рэйта таким, какой он есть.

Убийцей.

Он снял с алтаря золотую чашу.

— Позвольте наполнить бокал в честь вашей победы! — И наклонил кувшин, и густое вино расплескалось — красное, как кровь на мраморном алтарном помосте. Он сделал глоток, полагавшийся чашнику, — удостовериться, что вино не опасно для губ, достойней, чем у него.

Позади грохнуло, посыпалась громкая брань, и Горм повернулся на шум. Рэйт запустил пальцы в цепь на поясе и почувствовал прохладу стекла.

Усохлый, волокнистый труп Верховного короля столкнули с прощального ложа. Он шмякнулся на пол, а двое воинов Горма дрались за его алый саван. Как собаки, не поделившие кость, они тянули, надрывая, драгоценную ткань — каждый к себе.

— В этом есть своя песня, — пробубнил Горм, глядя на голое тело того, кто правил морем Осколков, а ныне в унижении валялся на своем недостроенном полу. — Все-таки сегодняшний день вдохновит множество песен.

— Баллад о падениях столиц, о погибели королей! — произнес Рэйт. Он преклонил колено и протянул своему господину золотую чашу. В точности, как всегда по окончании поединка либо сражения. После всякой победы. После каждой сожженной усадьбы. После любой завалящей смертишки.

— Пьем за нового Верховного короля! — провозгласил он. — Из принадлежавшей старому чаши!

— Соскучился я без тебя, Рэйт. — Горм потянулся к чаше с радостной улыбкой, совсем как у Скары, когда кольчуга пришлась ей впору. Однако сегодня руки у Рэйта не дрожали. — Я проявил мелочную неблагодарность, а сам видишь, что бывает с неблагодарными государями. Ты вернешься ко мне и снова встанешь с моим мечом, за моей чашей. — И Горм поднес напиток к губам.

Рэйт основательно перевел дух и со взохом выдавил:

— Это все, о чем я в жизни мечтал.

— Бве. — Крушитель Мечей наморщил нос. — Мерзковатый привкус у этого вина.

— Здесь у всего мерзковатый привкус.

— Воистину. — Горм сделал новый глоток и сузил глаза на Рэйта над краем чаши. — Ты очень заметно изменился. Время, проведенное с моей королевой, научило тебя проницательности и терпению.

— Королева Скара помогла мне на многое взглянуть с другой стороны, государь. Мне сейчас следует отправиться к ней и доложить об уходе на прежнее место службы. Так полагается поступить.

— Ты решил поступить как полагается? У тебя в самом деле зашел ум за разум! — Горм осушил чашу, со звоном бросил ее на алтарь и вытер с бороды пару капель. — Ну что ж, ступай к королеве. Она, должно быть, уже на берегу. В конце концов, завтра утром наша свадьба. Полагаю, ей будет грустно потерять ее любимого пса! — Крушитель Мечей потянулся и дернул Рэйта за волосы. — Зато я буду рад вернуть назад своего.

Рэйт согнулся в поклоне.

— Ваш пес обрадован гораздо сильнее, государь. — На этом он повернулся и сошел с помоста — вразвалку, почти как встарь. Кивнул Сориорну — тот как раз входил сюда с навершием, отколупанным от меча Верховного короля.

— Велите сжечь это сооружение, государь? — услышал Рэйт вопрос знаменосца.

— Зачем сжигать то, что можно использовать? — ответил Горм. — Пара ударов резцом переделают эти убогие изваяния в статуи Матери Войны, и мы одним махом соорудим здесь ее великий храм! Наш справедливый ответ той, что подарила своему возлюбленному сыну целое море Осколков…

Рэйт с улыбкой вышел в ночь. На этот раз он не сожалел ни о чем.

50. День счастья

Скара смотрела на себя в зеркале.

Вспомнилось, как точно так же она стояла у зеркала в Торлбю после бегства из горящих развалин дедушкиного дворца. Кажется, прошло сто лет. Тогда она с трудом узнавала хрупкую девчушку за стеклом. Теперешняя остролицая женщина тоже ей едва ли знакома. У этой женщины гордый и независимый взгляд, непреклонно сжатые губы, и видно, что ей не терпится пустить в ход кинжал, что висит на поясе с дорогими каменьями.

Скара повернула обручье, которое некогда надевал Бейл Строитель. Алый рубин подмигнул ей. Это — дедов. Она представила, как бы дед сейчас ею гордился, нарисовала перед собой его улыбку. А затем вздрогнула от воспоминания о том, как его тело ткнулось в очаг, и опять сглотнула знакомую тошноту, закрыла глаза и попыталась утихомирить глухую колотьбу сердца.

Раньше она внушала себе: когда Яркий Йиллинг умрет, ты станешь свободна.

Невольница осторожно надевала ей на шею цепь из яблок клинков. Скоро на ней закачается и ключ Верховной королевы. На плечи легла холодная тяжесть звеньев. Груз совершенных поступков, груз сделанного выбора.

Вместо того чтобы изгнать призраков матери Кире и короля Финна, она подселила к ним призрак Яркого Йиллинга с его сподвижниками вместе. Вместо свободы от касания его хладных пальцев там, в затененном чертоге Леса, она приковала к себе его предсмертную хватку на поле у стен Мыса Бейла.

Права была мать Ауд. Чем быстрее вы убегаете от прошлого, тем скорее оно вас настигнет. Остается одно — повернуться к нему лицом. Объять его. С его помощью мудрее подготовиться к будущему.

В дверь увесисто стукнули. Скара отрывисто перевела дух и открыла глаза.

— Входите.

Синему Дженнеру на церемонии выпало место отца невесты. По-честному — нынче он для нее ближайший к тому, что может считаться семьей. Новый рвотный позыв посетил ее при взгляде на священную ткань на плече у налетчика. Этим мотком ее руку припутают к руке Горма — на всю жизнь привяжут их друг к другу.

Старый разбойник встал рядом с ней. Его изрытое, потрепанное лицо в зеркале казалось вдвое потрепанней — он покачал головой:

— Смотритесь вы настоящей Верховной королевой. А как себя чувствуете?

— Как будто сейчас проблююсь.

— Говорят, девушкам в день свадьбы именно так и положено себя ощущать.

— Все ли готово?

Если она уповала на то, что великий потоп смоет гостей далеко в море, то ожидания не оправдались.

— Невиданно и бесподобно! Королева Лайтлин привезла мили белого полотна на драпировку, всю Палату Шепота разукрасили гирляндами осенних цветов и устлали осенней листвой. Истукана Единого Бога обезглавили, а скоро и тела лишат. Теперь, как и положено, здесь заправляют Высокие боги. О праотце Ярви говорите что хотите, но он раз берется за дело — доведет до конца.

Скара с изумлением пшикнула:

— Праотец Ярви, ничего себе!

— Да, в последнее время полно народу забралось наверх.

— Забралось на холм из трупов. — Она поправила цепь наверший. Прямо на груди вспыхивал алмаз Яркого Йиллинга. — И выше всех залезла я.

Дженнер не вслушивался.

— Со всего моря Осколков люд понаехал. Из Гетланда, Тровенладна, с Ванстерских земель. С Инглефолда, Нижеземья, с Островов. Шенды, и баньи, и боги, а вовсе не я, знают, с каких земель кто еще. Даже с Каталии прибыли посланцы на встречу с Верховным королем — и надо же: пока плыли, он уже поменялся.

— Как у людей настроения?

— Многие раны не зажили, и всегда найдутся те, кто не прочь затеять бучу. Однако в основном люди счастливы, что Война-Матерь сложила крылья и на лице Отче Мира опять улыбка. Много кто презирает Горма, еще больше, кто не доверяет Ярви, но любовь к вам перевесит и тех и этих.

— Ко мне?

— Вширь и вдаль разошлась ваша слава! Королева-воительница в одиночку встала на защиту страны! Женщина, что повергла в бою самого Йиллинга Яркого, но утешила и поддержала его перед кончиной. Слыхал я, вы есть сочетание величия и милосердия. Ашенлир возрождается.

Скара обалдело уставилась в зеркало. Не помнила она утешений между собой и Йиллингом. Только мошну с бумагами. Она отрыгнула кислым воздухом, положила ладонь на живот. Изводили ли желудок Ашенлир ее страхи?

— Песни и настоящая правда редко садятся за один стол, согласны? — тихо шепнула она.

— Почитай, никогда, даже в самой тесной комнате, но скальдов нанимают не за правдивые речи. — Помедлив, Синий Дженнер взглянул на нее из-под бровастого лба. — Вы уверены, что хотите этой свадьбы?

Она была очень, очень далека от уверенности, но нельзя же громоздить еще и его сомнения поверх собственных.

— Я приняла уговор. Отвернуть я не в силах, если бы и хотела.

— Но тем не менее хотели бы? Пускай Крушитель Мечей не самый плохой человек, но, по-моему, я знаю вас, моя королева. Если б вы были вольны выбрать сами, вряд ли он стал бы вашим мужем…

Скара сглотнула. Та девчонка, какой она была до того, как дедушкин чертог поглотило пожарище, могла бы мечтать об ином избраннике. Та девчонка, которая во тьме прижималась поближе к Рэйту, — тоже. Но она уже совсем не девчонка.

Она вскинула подбородок и внимательно окинула советника сощуренным взором. Весь вид ее выразил уверенность. Так надо.

— Значит, вы не настолько хорошо меня знаете, Синий Дженнер. Сегодня Гром-гиль-Горм взойдет на трон Верховным королем. Он самый прославленный воин вокруг моря Осколков. Союз Ванстерланда с Тровенландом сделает нас сильными и сделает сильным наш народ, и больше никогда ночью захватчики не придут, неся огонь, в Ялетофт! — Она невольно едва не сорвалась на крик и опустила голос. Заставила сердце утихнуть и продолжала говорить от ума. — Горм — муж, которого бы я избрала. Горм — избранный мною муж.

Синий Дженнер потупился на свои башмаки.

— Нисколько не хотел в вас усомниться…

— Я знаю, что у вас на душе. — Скара ласково прикоснулась к его плечу, и ее взгляд встретился с его чуточку влажным взглядом. — Вы заступились за меня, когда никто не смел мне помочь, и вы по-прежнему за меня. Молюсь, чтобы вы всегда были на моей стороне. Но эта свадьба — мой долг. И я его не отрину. — Ей просто нельзя. Как бы ни было от этого больно.

Синий Дженнер ответил той щербатой улыбкой, которую она успела полюбить. Задубелое от невзгод лицо прорезали радостные морщинки.

— Ладно, пойдемте-ка, выдадим вас замуж.

Оба повернулись, когда бахнула дверь. Мать Ауд переступила порог, пуча глаза. Новый балахон длинен не по росту, ноги ее заплетались, одышливо вздувалась грудь, и на бледном лбу блестки пота. Не требовался великий ум, чтобы понять — ее сгибает гнет тяжкой вести.

— Не тяните! — выпалила Скара, тошнота щекотала у самой гортани.

— Государыня… — с круглыми, на круглом лице, глазами мать Ауд глотнула воздуха. — Гром-гиль-Горм умер.

51. Изменить мир

— Я знаю, это ты! — ревела мать Скейр, ее лютая ярость переполняла Палату Шепота до крыши и эхом лупила вниз так неистово, что Колл вжал голову в плечи. — Или эта твоя сука…

— Если вы о королеве Скаре, то она не сука и не моя. — Праотец Ярви улыбался, свирепость Скейр отскакивала от него без следа — как стрелы от эльфийского камня. — Если б вы знали, что это я, то предоставили бы улики, а их у вас нет, поскольку я-то знаю, что ничего подобного не делал.

Скейр отверзла рот, но Ярви перебил ее:

— Мы говорим о Гром-гиль-Горме, Крушителе Мечей, Творителе Сирот! Он вечно хвастался, что ни один мужчина не имеет столько врагов! Каждое навершие на цепи, что он носил, означало чьи-нибудь счеты, которые не терпелось свести.

— И, если на то пошло… — Колл развел руками, стараясь выглядеть солидно и серьезно. — Иногда люди просто берут и… умирают.

Теперь мать Скейр обратила к нему пылающий гневом взор:

— О да, за содеянное кое-кто просто умрет, попомни мое слово!

Мрачная охрана праотца Ярви зашевелилась. Лица стражников скрывали пластины забрал, зато оружие эльфов недвусмысленно торчало на виду. Гребцы с весел «Южного Ветра», ходившие в Строком, заболели. Трое уже умерли. Похоже, без волшебных фасолин Скифр древние руины смертоносны в точности, как гласила молва. Выходит, в обозримом будущем никто не отправится за новыми талисманами, правда нацепить на себя те, что есть у праотца Ярви, охотников вдосталь. Немудрено — стоит только им взять в руки колдовские предметы, и они сильнее любых воителей всех преданий и песен.

— Вам действительно больше нечем заняться, мать Сейр, чем бросаться в моего ученика пустыми угрозами? — отец Ярви равнодушно пожал плечами. — Горм умер, наследников у него нет. Ванстерланд погрузится в хаос, ведь каждый воин мнит себя сильнейшим и полезет это доказывать. Ваша обязанность поддержать там порядок и обеспечить появление нового короля без черезмерного кровопролития.

— О, нового короля я отыщу, будь уверен. — Она обожгла Ярви взглядом и зарычала: — А потом докопаюсь до правды, и расплаты не миновать. — Служительница когтистым пальцем указала на изваяния Высоких богов. — Боги все видят! Их суд непременно свершится!

Ярви встопорщил бровь.

— Я на себе испытал, что им вечно недосуг вершить этот суд. Докапывайтесь до какой вам угодно правды, но отныне мы обойдемся без Верховных королей. Последний из них не принес нам ничего, кроме крови. Пришло время морю Осколков исцелять увечья. — Свою калечную руку он, немного замявшись, приложил к груди. — Отныне власть ложится на плечи Общины Служителей, и новым днем правит Отче Мир.

От отвращения мать Скейр с негодованием зашипела:

— Даже праматерь Вексен не помышляла усесться так высоко!

— Все это ради большего блага и отнюдь не моего собственного.

— Как любят повторять притеснители!

— Если вам противен мой образ действий, отчего б не отказаться носить эльфье оружие? Не оно ли, воплощенное зло, с первых дней приводило вас в ужас?

— Порой со злом необходимо бороться злом. — Скейр поглядела на охранников Ярви и поправила эльфийский талисман под хламидой. — Если этот мир и обязан чем-то тебе, то единственно вот этим уроком.

Суровая гримаса Ярви окостенела.

— Вы бы проявляли надлежащее уважение, мать Скейр. Хотя бы к посту праотца Общины, если не к человеку, что его занимает.

— Вот тебе разом все мое уважение. — И она харкнула на пол, прямо под ноги служителю. — Наш разговор не окончен.

Стук шагов отдавался в необъятной шири под сводом, пока она шла на выход из Палаты Шепота.

— Беда. — Ярви невозмутимо растер плевок подошвой. — А мы-то так здорово с ней дружили. Тем не менее. — И он повернулся к Коллу с полуусмешкой. — Ведь враги — цена нашего успеха?

— Так меня учили, отец Ярви. — Колл быстро поправился: — То есть праотец Ярви.

— Учили правильно. Пошли пройдемся.

С утра прошел дождь, и хотя Матерь Солнце стояла высоко и сияла ярко, серые мостовые Скегенхауса пестрели кружочками луж. Все пожары потушили, однако ветерок до сих пор навевал привкус гари. Убийству был положен конец, и все же острое ощущение творимого произвола не покидало город. Торговцы вполголоса окликали прохожих, народ спешил по делам, не поднимая глаз. Даже собака вдалеке лаяла как-то испуганно. Матерь Война, может, уже и сложила крылья, но Отче Мир пока не спешил усесться за свое веретенце.

Под длинной тенью башни Общины собирались просители. Горожане шли бить челом за помилование арестантов или за снисхождение к своим грехам. Перед непоколебимо печатавшим шаг праотцом Ярви люди падали на колени, в жижу, пресмыкались, восклицая хвалу и благодарность за спасение города от свирепых шендов.

Никто не заикнулся о том, что именно он, Ярви, сперва шендам город и отдал. При нем, по крайней мере, об этом молчали.

— Прежде люди кивали вам при встрече, — пробормотал Колл. — Кланялись, если чего-то хотели от вас. Теперь становятся на колени.

— Просто перед праотцом Общины Служителей подобает преклонять колени, — проурчал тот. Взмахом усохшей руки он выразил признательность наиболее раболепным челобитчикам.

— Айе, но перед кем они преклоняются — перед ним или перед эльфьим оружием в руках его стражи?

— Какая разница, раз они так и так на коленях?

— Получается, уважение и страх — одно и то же?

— Разумеется, нет, — сказал Ярви, не замедляя ход. Большую часть стражи он отрядил расчистить толпу. — Уважение сметет, сдует в шторм. У страха корни покрепче.

Среди разрухи копошились группки невольников. Надрывались под недреманым хлыстом надзорных — придавали городу приблизительно прежний, до разграбления, вид. Некоторые из них, Колл ничуть не сомневался, прежде были вознесены и обласканы милостью праматери Вексен. Они теперь уяснили — чем выше ты заберешься, тем дальше падать тебе грозит.

Это заставило Колла задуматься, а вправду ль они по-настоящему изменили мир, пролив столько крови? Ладно, теперь ошейники носят другие люди и другие люди держат их цепи, но жизнь осталась все той же жизнью. Те же вопросы. И те же ответы.

— Что-то ты странно притих, — заметил праотец Ярви, когда они подходили к порту.

— Порой, когда над чем-то слишком усердно трудишься, не понять, что с этим делать, когда работа готова.

— По итогу, в победе остается не так уж много победного. — Взгляд Ярви скользнул исподлобья и, как всегда казалось Коллу, прямиком в его мысли. — Причина лишь в этом?

— Есть кое-что, что мне, как сказать… докучает. — На самом деле оно прожгло дыру в разуме Колла, с того дня, как там поселилось.

— Ты же вроде у нас не из тех, кто прячет беспокойства в себе.

Колл размял шею. Цокнули, придавая уверенности, кладовщицкие гирьки под рубахой.

— Матушка учила меня: лучший щит — это честность.

— Прекрасный совет, других твоя мать не давала. Стало быть — говори честно.

— Праматерь Вексен… — он поскреб под ногтем. — Она сказала, что не посылала людей сжигать семью Скифр.

Ярви пристально посмотрел на Колла — сверху вниз. Словно теперь, став праотцом Общины, разглядывал его с недосягаемых высот.

— Ложь. Как ложь о предателе в рядах нашего союза. Праматерь Вексен отлично разбиралась, как посеять разлад среди своих врагов. И сеет по-прежнему, из-за Последней двери.

— Наверно… — Колл свел кончики указательных пальцев, надавил — они надулись, побелели. Слова давались с трудом. — Вы сами наставляли меня: спроси, кому выгодно?

Праотец Ярви встал как вкопанный, и Колл услышал, как сзади грохнула, останавливаясь, его стража. По булыжникам к нему дотягивались их тени. Тени эльфийского оружия в их руках.

— Ну и кому же выгодно?

— Вам, — квакнул Колл, не поднимая глаз с пальцев, и тут же скороговоркой понес: — вернее, нам. Гетланду. Вообще всем нам. Не сгори ее терем, Скифр не приехала бы на север. Без Скифр не состоялось бы путешествие в Строком. Без путешествия в Строком не было б оружия эльфов. Без оружия эльфов не было б победы у Мыса Бейла. Без победы у мыса Бейла…

На плечо Колла опустилась ладонь отца Ярви и оборвала его лепет.

— Будущее — краина, затянутая туманом. Ты в самом деле считаешь, что я заранее продумал всю цепочку событий?

— Возможно…

— Тогда ты одновременно и льстишь мне, и оскорбляешь. Я всегда утверждал, что обладать властью означает окунуться плечом в сумрак. Но не обоими плечами сразу, Колл. Скифр была нашим другом. Ты серьезно решил, что я способен подослать к ней убийц? Сжечь ее детей?

Глядя в его блеклые глаза, Колл гадал: а есть ли на свете хоть что-то, на что первый из служителей окажется не способен? Но улик у него не больше, чем у матери Скейр, а шансов на правосудие еще меньше. Он наскоро натянул на лицо улыбку и покачал головой:

— Конечно же, нет. Просто эта мысль… докучала мне. Вот.

Отец Ярви отвернулся.

— Что ж, кому бы то ни было труднее станет тебе докучать, когда ты займешь мое место служителя Гетланда. — Он бросил это, как псарь швыряет кость, и Колл, бойкий щенок, тут же за нею погнался.

— Я? — От спешки ее схватить его голос стал по-девчачьи писклявым. — Стану служителем Гетланда?

— Как раз в твои годы я принял посох матери Гундринг. Знаю, ты не очень-то в себя веришь. Зато в тебя верю я. Давно приспела пора пройти испытание, принять обет и сделаться полноправным служителем. Ты сядешь подле Черного престола, и будешь зваться отец Колл, и примешь свое наследие: травы, и книги, и тихое слово.

Перед ним исполнение всех желаний. Почтение, власть, достойное применение его талантов. Отец Колл. Не мальчик — мужчина. Так отчего сейчас его накрыл ужас?

Причалы кишели славными отпрысками человечества. Народ торговался, грозил и спорил на шести языках, которые Колл знал, и еще шести ему неизвестных. Мачты, снасти, приколы и сходни; корабли и другие корабли, приходят, отходят, снуют — все смешалось в спутанный клубок. Скрипели и клацали весла. Многие покидали Скегенхаус, после смерти Горма окутанный мглой взаимного недоверия. Шенды уже убрались с награбленным, недовольно ропча, что им досталась лишь часть от обещанного. Тровены держали курс домой: отстраивать поломанные усадьбы, разрушенные города, разоренную страну. Без сковывавшей их воедино Гормовой цепи ванстерцы уже разбились на клики и наперегонки мчались назад — сберечь свое или прибрать к рукам чье-то чужое, пока зима не сомкнула на севере ледяную хватку.

— Уезжает много народу, — заметил Колл.

— Верно. — Отец Ярви удовлетворенно вздохнул, наблюдая за сутолокой. — Но некоторые люди и прибывают.

То были востроглазые торговки из Гетланда, слуги Золотой Королевы, приплывшие выбивать подати со всякого судна, что пойдет через проливы. То были настырные прядильщики молитв, усердные в своей цели — выжить Единого из Скегенхауса и распевать славословия многим богам на всех углах. И каждый день заваливались все новые безземельные воины — праотец Ярви нанимал их со всех концов моря Осколков — со свеженамалеванными белыми орлами Общины на щитах.

— Мечей с собой навезли в изобилии, — протянул Колл.

— Обязательно. Мы должны хоть ненадолго сохранить на лице Отче Мира улыбку.

— С каких пор Отче Мир улыбается, глядя на мечи?

— Звон мечей — это лишь полвойны, Колл, но и скрип сохи — лишь полмира. — Ярви опер сухую руку на эфес кривого меча, который носил, как и прежде. — Клинок в правильной руке есть орудие добродетели.

Колл смотрел, как мимо идет строй хмурых ратников. Оружие они несли горделиво, как молодая жена свой ключ.

— Кто решает, чьи руки правильные?

— Решим мы. Мы обязаны. Долг облеченного властью отбросить детские измышления и выбрать меньшее зло. А иначе мир скатится в хаос. В тебе по-прежнему бродят сомнения, Колл?

— Сомнения? — Боженьки, да он из них и состоит. — Нет, нет, нет. Вовсе нет. — Колл прокашлялся. — Может, и так. Я знаю, сколь многим я вам обязан. Я лишь… боюсь подвести вас.

— Ты нужен мне здесь, рядом со мной, Колл. Твоему отцу я обещал тебя освободить — и выполнил обещание. Твоей матери я обещал за тобою присматривать — и занимаюсь этим сейчас. — Его голос смягчился. — Свои сомнения бродят и во мне, и ты… помогаешь мне выбрать правильный путь. — В голосе зазвучала слабость, которую Колл доселе не слыхивал и услышать не ожидал. Почти мольба. — Ральф уплывает в Торлбю, к жене. Мне нужен кто-то, на кого я могу положиться. Кто-то, кто напомнит о том, что добро мне по силам. Не наибольшее благо, а… добро. Прошу, помоги мне пребывать в свете.

— Мне еще столькому надо научиться… — замямлил Колл. Но как бы он ни изворачивался, ускользнуть было невозможно.

— Ты будешь учиться делом. Как учился я сам. Как должен учиться каждый. — Ярви щелкнул пальцами. — Давай-ка пошлем испытание подальше.

Колл заморгал на наставника:

— Пошлем подальше?

— Я праотец Общины, кто рискнет мне перечить? Ты можешь сразу принять свой обет. Можешь прямо здесь преклонить колени и стать отцом Коллом, служителем Гетланда!

Пускай в воображении Колла дело никогда не происходило на пристани, но что этот решающий миг рано или поздно настанет, он хорошо представлял. Мечтал о нем. Хвастался им. Охотно и назубок заучил слова обета.

Он, Колл-резчик, враскачку опустился на колени, сырость пропитала штаны. Над ним нависал праотец Ярви и улыбался. Ему не требовался угрожающий вид. Безлицые стражи, что скрывались где-то там, за плечом, справлялись за него с этой работой.

Стоит лишь произнести обет вслух — и он служитель. Не просто брат Колл, но отец Колл. И он встанет к плечам королей и начнет менять мир. Будет настоящим мужчиной, как мечтала мать. Никогда не будет изгоем. Никогда не будет слаб. Никогда у него не будет жены, не будет семьи, одна лишь Община Служителей. И в свете пребывать он больше не будет, но одним плечом окунется в сумрак. По меньшей мере, одним.

Все, что для этого нужно, — произнести слова вслух и встать.

52. Один голос

В середине особняка, который заняла Скара, располагался заросший внутренний двор. Он был забит сорняками, задушен плющом, однако в прошлом за ним ухаживали: поздние цветы по-прежнему распускали бутоны, поднимая под солнечной стеной ароматный мятеж против дикого запустения.

И хотя листья облетали, а год клонился к холодам, Скаре нравилось тут сидеть — на облепленной лишайником каменной скамейке. Дворик напоминал ей обнесенные стеной сады позади палат Леса, где мать Кире учила ее названиям лекарственных трав. С тем отличием, что лекарственные травы тут не росли. И не было в живых матери Кире.

— Погода в Скегенхаусе стоит…

— Нездоровая, — закончила за нее мать Ауд.

Как обычно, служительница подобрала удачное слово. Горожане погружены в пучину страха и недовольства. Остатки союза стран точат клыки, примериваются к глоткам недавних соратников. Повсюду рыщут воины праотца Ярви: на плащах пошит белый голубь Отче Мира, однако взвинченные, скорые на расправу руки не расстаются с орудиями Матери Войны.

— Пора отчаливать в Тровенланд, — сказала Скара. — Нас ждет много дел.

— Корабли уже готовят, моя королева, — произнес Синий Дженнер. — Я собирался предложить весло Рэйту…

Скара въедливо на него посмотрела.

— Он просился в команду?

— Он не той породы. Но, говорят, с Колючкой Бату у него не заладилось, и не то чтобы его теперь взяли носить меч за Гормом…

— Рэйт сделал свой выбор, — надтреснуто отрезала Скара. — С нами он не поедет!

Дженнер сморгнул.

— Но… он сражался в проливах за вас. Спас мою жизнь на Мысе Бейла. Я сказал ему, что у нас для него всегда есть местечко…

— Не следовало так говорить. Не от меня зависит исполнение вашего обещания. — Ее ранило то, как сильно уязвили его эти слова.

— Слушаюсь, государыня, — буркнул он и на негнущихся ногах прошел в дом. Скара осталась наедине со служительницей.

Ветер зябко вихрил во дворе. Листья гонялись друг за дружкой среди старых камней. Где-то в сухом плюще чирикала птица. Мать Ауд прочистила горло.

— Моя королева, я должна вас спросить. Ваша кровь исходит без перебоев?

У Скары внезапно тяжело стукнуло сердце. Лицо зарделось, и она потупилась в траву.

— Государыня?

— Нет.

— И… возможно, в этом причина… вашей неохоты дать весло Гормову меченосцу? — Да, Синий Дженнер сбит с толку, но мать Ауд, очевидно, догадалась о правде. Беда с прозорливыми советниками в том, что они легко раскусят как вражескую ложь, так и вашу.

— Его зовут Рэйт, — заворчала Скара. — Называйте его хотя бы по имени.

— Тот, Кто Взращивает Семя, благословил вас, — мягко произнесла служительница.

— Он меня проклял. — При этом Скара понимала — винить, кроме себя, ей некого. — Когда не знаешь, переживешь ли завтра, о послезавтрашнем дне не задумываешься.

— Никому не под силу постоянно совершать лишь обдуманные поступки. Как вы хотите разобраться теперь?

Скара уронила голову на руки.

— Спасите меня, боги. Понятия не имею.

Мать Ауд склонила колено.

— Вы можете выносить дитя. И даже оставить все в тайне. Но есть вероятность осложнений. Для вас лично и вашего престола.

Скара пересеклась с ней глазами.

— Или же?

— Мы можем заставить вашу кровь снова затечь. Существуют разные способы.

Язык лип к небу, когда Скара проговорила:

— При этом тоже возможны осложнения?

— Возможны. — Мать Ауд невозмутимо глядела в ответ. — Но их я расцениваю как меньшие.

Скара приложила ладонь к животу. Никаких изменений не ощущалось. С тошнотой все, как обычно. Не было и намека, будто внутри что-то растет. Скара представила, как это уйдет из нее, — и мысль не принесла ничего, кроме облегчения. С оттенком недомогания — вины за то, что больше она ничего не почувствовала.

Но она уже пообвыклась откладывать в сторону сожаления. И она прошептала:

— Я хочу это убрать.

Мать Ауд осторожно взяла ее за руки.

— Когда доберемся до Тровенланда, я все приготовлю. Больше не уделяйте этому мыслей. Вы и так несете свою непомерно тяжкую ношу. А эту — понесу я.

Скара еле смогла остановить слезы. Угрозы, и лютую ярость, и саму Смерть она встречала с сухими глазами, но от капельки доброты захотелось рыдать.

— Спасибо, — только и шепнула.

— Душещипательная картина!

Мать Ауд быстро вскочила на ноги, обернулась — и на дорожку их садика ступил праотец Ярви.

Он носил все тот же линялый плащ. Тот же потертый меч. Посох эльфийского металла по-прежнему с ним, хотя и исполнял совсем другую роль, с тех пор как им был убит Яркий Йиллинг. Только на шее висела цепочка праматери Вексен, и на ней уже шелестели бумагой собственные его записи. И переменилось лицо. Жестокий блеск в его глазах прежде Скара не замечала. Наверно, он вынужден был надеть маску суровости, после того как переехал в башню Общины. А может быть, коль в ней отпала нужда, позволил себе скинуть маску добродушия.

Когда мы низлагаем нечто нам ненавистное, но не сносим до основания и не начинаем свое с нуля, то часто оказываемся на его прежнем месте.

— Даже кремень с давними сколами в моей груди потеплел от подобной близости между владыкой и служителем. — И Ярви изобразил улыбку, в которой напрочь отсутствовало тепло. — Вы, королева Скара, женщина, которая вдохновляет на преданность.

— Волшебства тут нет. — Она и сама поднялась, аккуратно разгладила платье. Аккуратно разгладила и лицо, чтоб по нему ничего нельзя было прочесть, — как наставляла ее мать Кире. Предчувствовалось, что в следующую пару минут ей понадобятся все уроки матери Кире без остатка. — Стараюсь относиться к людям так, как хотелось бы, чтобы они относились ко мне. Владыка не обязан быть исключительно жестоким, праотец Ярви. В нем должно присутствовать и великодушие. Должно найтись место и милосердию.

Первый из служителей заулыбался над такой ребячьей наивностью.

— Прекрасные чувства, о государыня! Скоро, я знаю, вы уплываете в Тровенланд. Но сперва мне бы хотелось переговорить с вами.

— Пожелать доброй погоды и попутного ветра, о достопочтеннейший праотец Ярви? — Мать Ауд сложила руки на груди и встала перед ним. — Или о делах государственных?

— О делах, обсуждаемых лично, — сказал он. — Оставьте нас.

Служительница вопросительно зыркнула исподлобья, но Скара подтвердила едва заметным кивком. Есть вещи, которые полагается встречать в одиночку.

— Я буду тут, за дверью, — сказала мать Ауд, входя в дом. — Вдруг я вам понадоблюсь…

— Не понадобитесь! — Взгляд бледных глаз первого из служителей остановился на Скаре. Холодный, как свежий снег. Взгляд того, кто знает о своей победе еще до начала игры. — Расскажите, как вы отравили Гром-гиль-Горма?

Брови Скары взлетели.

— Я? С чего бы? По эту сторону Последней двери он был мне куда полезней. Это вы выгадали от его смерти больше всех.

— Не всякий заговор — моих рук дело. Но, признаюсь, кости выпали для меня удачно.

— Везунчик опасней хитреца. Так говорят, праотец Ярви?

— А значит, трепещите, когда перед вами тот и тот сразу! — Снова его улыбка, но на сей раз нечто плотоядное в ней заставило вздыбиться волоски на загривке. — Действительно, с последних наших с вами договоренностей у курганов на Мысе Бейла поменялось многое. Стало… проще. Не нужно рассусоливать о союзах, уступках и голосах.

Ты одолеешь страх, лишь выйдя ему навстречу, спрячешься от него, и он одолеет тебя, говаривал дед. Скара попробовала подтянуться, смотреться величественно, как он сам, идя навстречу Смерти.

— Атиль и Горм ушли за Последнюю дверь, — молвила она. — Остался один голос, и он…

— Мой! — гаркнул Ярви, распахивая глаза. — Не могу выразить словами, какое наслаждение беседовать без обиняков с тем, кто зрит в корень вопроса. Поэтому не стану оскорблять вас расплывчатыми фразами. Вы выходите замуж за короля Друина.

Скара приготовилась, почитай, ко всему, но в ответ на это даже «ах» застряло в горле.

— Королю Друину только три.

— Значит, он окажется куда менее требовательным супругом, нежели Крушитель Мечей. Мир изменился, королева. И, как мне кажется, от Тровенланда… — Ярви поднял усохшую руку и повращал в воздухе кистью. — Сейчас никакой пользы. — Раздался звонкий треск — служитель каким-то образом умудрился щелкнуть огрызком единственного пальца. — Отныне ему надлежит сделаться частью Гетланда, и, сдается, ключ от казны разумнее и дальше носить моей матери.

— А мне? — Скара едва сохраняла голос ровным, сердцебиение нарастало и нарастало.

— А вы, государыня, что б ни носили, будете выглядеть первой красавицей. — И праотец Ярви повернулся к двери.

— Нет. — Она поверить не могла, как определенно и окончательно прозвучало это слово. На нее снизошло странное спокойствие. Вероятно, его-то и ощущал Бейл Строитель перед сражением. Пускай она не воитель, но это — ее поле боя, и она готова к войне.

— Нет? — Ярви опять повернулся к ней, его улыбка подвыцвела. — Я пришел объявить вам, как будет, а не спрашивать вашего мнения. Или я переоценил вашу…

— Нет, — снова сказала она. Слова станут ее верным оружием. — Мой отец погиб за Тровенланд. Мой дед погиб за Тровенланд. Я все отдала ради того, чтобы драться за Тровенланд. Пока я жива, я не увижу, как его раздирают на части, как стая волков мертвую тушу.

Первый из служителей шагнул к ней, худощавое его лицо стянуло злобой.

— Не вздумай передо мной выступать, беспризорная блевалка! — зарычал он и сухой рукой тыкнул ей в грудь. — Ты и понятия не имеешь, чем я пожертвовал, через какие страдания я прошел! Тебе и во сне не приснится, какой огонь меня закалил! У тебя нет ни золота, ни людей, ни мечей…

— Звон мечей — всего лишь полвойны. — Мать Кире всегда повторяла, что от улыбки с нее не убудет, — поэтому Скара сладко раздвинула губы и протянула сложенную в пальцах полоску бумаги, которую прятала за спиной.

— Подарок для вас, праотец Ярви, — молвила она. — От Яркого Йиллинга.

Быть может, на всем море Осколков и не сыскался бы человек, равный этому служителю в премудрости, но по лицам Скару читать научили. И, уловив, как слегка дрогнуло его веко, она поняла, что последний шепот Йиллинга на поле боя у Мыса Бейла был правдой.

— Да, я — беспризорная блевалка, чего скрывать? — сказала она, когда Ярви выхватил из ее пальцев бумагу. — Мне говорили, что я прячу страхи в желудок. Но и меня худо-бедно подзакалили последние несколько месяцев. Узнаете руку?

Он поднял голову, челюсти сжаты.

— Наверно, узнали. Потрясающе предусмотрительно со стороны матери Кире было обучить меня чтению.

На это его лицо снова дрогнуло.

— Разве пристойно распространять секрет рун вне Общины?

— О, да ведь мать Кире плевать хотела, что пристойно, что нет, когда речь идет о будущем Тровенланда. — Теперь она подпустила в голос железа. Пора показать свою силу. — Так же, как я.

Отец Ярви скомкал бумажку в трясущемся кулаке, но Скара лишь улыбнулсь шире.

— От души прошу, оставьте ее себе, — разрешила она. — Йиллинг надавал мне их полный кошель. Есть семеро моих доверенных людей, в разных концах Тровенланда — и у каждого по листочку. Вы никогда не узнаете кто. Вы никогда не узнаете где. Но если вдруг меня постигнет несчастный случай — пошла гулять ночью, поскользнулась и выпала в Последнюю дверь, прямо как мой жених, — полетят послания, и по всем закоулкам моря Осколков молва разнесет весть о том… — Она наклонилась к нему и промурлыкала: — Что отец Ярви был предателем нашего союза.

— В это никто не поверит, — ответил он, однако лицо сбледнело куда как сильно.

— Новость дойдет до мастера Хуннана и гетландской дружины. Им скажут, что это вы предали их любимого короля Атиля.

— Хуннана я не боюсь, — ответил он, однако рука дрожала на посохе.

— Новость дойдет до вашей матери, Золотой Королевы земли Гетской. Ей скажут, что родной сын продал врагам ее город.

— Мать ни за что не выступит против меня, — ответил он, однако в глазах его блестел страх.

— Новость дойдет до Колючки Бату, чей муж Бранд был убит в ходе набега, который устроили вы. — Холоден стал голос Скары, неспешен и неумолим, как прилив. — Но, может быть, внутри она кротка и отходчива, не то что с виду. Вы-то всяко лучше моего ее знаете.

Словно палка, которая гнулась, гнулась и разом треснула, праотец Ярви сдавленно охнул, и в ногах его вмиг не осталось никакой силы. Он пошатнулся, напнулся на каменную скамью и грузно на нее повалился. Эльфийский посох заклацал, выпав из здоровой руки — служитель уцепился за камень, ища опору. Сел, неотрывно глядя пылающими глазами на Скару. Глядя сквозь нее, точно взор его блазнили призраки за гранью этого света.

— Я считал… что смогу управлять Ярким Йиллингом, — зашептал он. — Подумал, скормлю ему наживку из мелких секретов и подсеку крюком одного большого обмана. Но в проливах подсек меня именно он. — Из влажного глаза просочилась слеза и поползла по дряблой щеке.

— Наш союз все топтался на месте, ни шатко ни валко. Решимость короля Атиля шла на убыль. Мать больше выгод усматривала от примирения. Горму и Скейр доверять я не мог. — Он сложил в кулак-крючок левую руку. — Но я принес клятву. Я поклялся луною и солнцем. Отмстить убийцам моего отца. Я не мог смириться с миром. — Он глупо замигал, по бледному лицу покатились слезы, и Скара осознала, пожалуй, впервые, насколько он молод. Всего-то на считаные годы старше ее самой.

И я велел Яркому Йиллингу напасть на Торлбю, — шептал он. — Учинить разгром, пробудить гнев, после которого обратной дороги не будет. Я объяснил ему, когда и как. Я не желал Бранду смерти. Ведают боги, не готовил ее, но… — Он подавил спазм, дыхание порывисто скрежетало в горле. Сгорбились плечи, голова повисла, будто тяжесть всего содеянного навалилась, давила его. — Я принял сотню решений, и всякий раз ради наименьшего зла и наибольшего блага. Отмерил тысячу шагов, и каждый шаг влекла необходимость. — Он уставился на эльфийский посох на земле, и губы скривились от отвращения. — Так как же они завели меня сюда?

Скара больше не испытывала к нему ненависти, одну только жалость. Она по горло засыпана собственными горькими сожалениями и понимала, что не накажет его ничем страшнее той муки, на какую он обрек себя сам. И вообще ничем его не накажет. Слишком отчаянно она в нем нуждалась.

Скара опустилась рядом с ним на колени, цепь яблок мечей постукивала ее по груди. Ладонями обхватила его лицо в потеках слез. Теперь пора показать свое сотрадание. Свое великодушие. Милосердие.

— Послушай. — И она встряхнула ему голову, чтобы пересечься с его остекленелым взором. — Ничего еще не потеряно. Ничего еще не разбито. Я все понимаю. Мне ведом гнет власти, и я не осуждаю тебя. Но мы с тобой должны быть вместе.

— Как раб на цепи у хозяйки? — буркнул он.

— Как верные союзники, связанные общими узами. — Она смахнула слезы с его щек кончиками пальцев. А вот сейчас приспело время проявить хитроумие и заключить сделку, которой гордилась бы и Золотая Королева. — Я стану королевой Тровенланда не только по имени, но и на деле. Я никому не буду присягать и кланяться и получу полную поддержку Общины Служителей. Вершить дела моего народа я стану единолично. Своего мужа я выберу сама и когда сочту нужным. Проливы принадлежат Тровенланду на равных правах с Ютмарком. Половина податей, взимаемых там твоей матерью, будет отправляться в мою казну.

— Мать никогда…

Скара снова встряхнула его лицо, тверже.

— Знаешь сам, одно верное слово рассечет моток любых «никогда». Тровенланд перенес самое худшее на твоей войне. Мне необходимо золото, чтобы отстроить, что пожег Яркий Йиллинг. Серебро — платить моим воинам, покупать моих союзников. И тогда ты останешься праотцом Общины, и твои тайны в моих руках будут храниться столь же надежно, как в твоих собственных. — Она наклонилась, подняла с дорожки посох и вручила ему. — Ты служитель, однако шел дорогой Матери Войны. Мы все сыты кровью. Кто-то должен встать на сторону Отче Мира.

Он обвил пальцами эльфийский металл, насмешливо изогнув губы:

— И мы с тобой под ручку потанцуем вперед, к твоему чудесному будущему, и между собой будем держать в равновесии все море Осколков.

— Вместо этого мы можем уничтожить друг друга — вот только ради чего? Если праматерь Вексен и научила меня одному уроку, так это тому, что ты — лютый враг. Нет, уж лучше мне с тобой подружиться. — Скара встала и поглядела на него сверху. — Может статься, тебе не помешает друг. Мне-то точно понадобится.

Бледные глаза первого из служителей снова сухие.

— Навряд ли у меня есть какой-либо выбор?

— Не могу выразить словами, какое наслаждение беседовать без обиняков с тем, кто зрит в корень вопроса. — Она отряхнула несколько листьев, приставших к платью. Дедушка сейчас бы очень ею гордился. — Остался один голос, праотец Ярви, и он — мой.

53. Новые всходы

Рэйт услышал смех. Скарин, разудалый и ухабистый, смех, и тут же безотчетно заулыбался.

Он выглянул с крыльца под дождевые капли и увидел ее, идущую по улице. Развевался красивый плащ, капюшон закрывал от мороси. Рядом мать Ауд, вокруг невольники и охрана, подобающее королеве сопровождение. Он подождал, пока свита пройдет мимо, и, заглаживая назад волосы, выскочил на улицу.

— Государыня. — Хотелось непринужденно ее окликнуть, а вышло — проскулил, будто просил подаяния.

Она резко обернулась, и дух его занялся, как в тот миг, когда он увидел ее впервые, — только горло перехватило много сильнее и к встряске быстро подмешалась толика горечи. На лице ее не отразилось ни восторга от негаданной встречи, ни даже подавленного чувства неотвязной вины. Оно лишь болезненно скривилось. Точно он напомнил о чем-то, что ей хотелось забыть.

— Минутку, — бросила она матери Ауд. Та насупилась на Рэйта, словно на бочку, полную чумных трупов. Королева отстранилась от слуг, внимательно зыркающих в обе стороны мокрой улицы, подошла. — Мне нельзя говорить с тобой вот так.

— Может, попозже…

— Нет. Никогда. — Однажды она сказала ему, что слова пронзают глубже клинков, и он расхохотался. Но вот это ее «никогда» воткнулось в него, как кинжал. — Прости меня, Рэйт. Я не могу быть рядом с тобой.

Ему словно вспороли живот, и всю мостовую залила его кровь.

— А то вышло бы не очень пристойно? — прохрипел он.

— «Пристойно» катиться на хер! — хлестнула она. — Вышло бы неправильно! Ни для страны, ни для моего народа.

Он отчаянно, из последних сил зашептал:

— А для тебя самой?

Она вздрогнула. Грусть. Или тоскливая вина.

— И для меня тоже. — Она приблизилась, глаза из-под бровей смотрели лишь на него. Однако слова ее были тверды, как железо, и сколь бы охотно он себя ни дурачил, не оставляли места для иных толкований. — Лучше всего нам вспоминать наше время как сон. Прекрасный сон. Но настала пора просыпаться.

Сейчас бы ему сказать что-нибудь умное. Что-нибудь возвышенное. Что-нибудь желчное. Сказать бы хоть что-нибудь. Но разговоры — не Рэйтово поле битвы. Он был без малейшего представления, как увязать все это в пару слов. И беспомощно и молча смотрел, как она отворачивается от него. Беспомощно и молча смотрел, как она от него уходит. Возвращается к невольникам, охране и недовольной служительнице.

Теперь он знал, чем все это было. И, вообще-то, должен был понимать это с самого начала. Ей было хорошо и приятно греться в его тепле, пока шла зима. Но вот наступило лето, и она сбросила его, как старый плащ. И не ему ее осуждать. В конце концов, она же ведь королева, а он — простой убийца. То, что случилось, — вышло неправильно. Ни для кого, кроме самого Рэйта. Он был бы рад довольствоваться тем, что уже при нем, если б оно так не жгло, не терзало и не лишало надежды, что вся эта боль когда-нибудь кончится.

Пожалуй, стоило устроить ей мстительное расставание. А то и воздушной походкой отправиться прочь — словно его заждалась сотня баб, поинтереснее ее. Но беда состояла в том, что он слишком ее любил, поэтому не сделал ни того, ни другого. До того любил ее, что не сделал ничего — только стоял, потирал больную руку и сломанный нос и голодно пялился вслед, как продрогший пес, которого не впускают домой. Надежда теплилась: она остановится. Она передумает. Она хотя бы оглянется в последний раз.

Но — нет.

— Что между вами двумя произошло? — Рэйт обернулся и за плечом увидел Синего Дженнера. — И не говори мне, что ничего, пацан.

— Ничего, старикашка. — Он попытался улыбнуться, но не смог себя перебороть. — Спасибо.

— За что?

— За возможность исправиться. По-моему, я ее не заслуживал.

Он ссутулился и торопливо пошагал под дождем.

Рэйт стоял напротив кузницы и смотрел, как свет стекает по краям закрытых ставен, слушал мелодичный перестук по наковальне. Не Рин ли там поднимает молот?

С мастерицы станется, куда б ни занесло ее, быстро освоится на новом месте. При этом хорошо тому, с кем она рядом. Она знала, что хочет, и не боялась перетрудиться ради своей цели. Создавала нечто из ничего. Соединяла и сращивала сломанное. Была такой, каким не был Рэйт.

Он знал, что не вправе просить ее ни о чем, но все-таки она утешила его, как могла, когда погиб брат. Богам ведомо, ему необходима хоть толика утешения. И больше ему негде было его искать.

Он жалостливо шмурыгнул носом, об бинты вытер соплю и перешел дорогу, направляясь ко входу. Занес кулак постучаться.

— Что привело тебя сюда?

Это оказался тот мелкий служка, Колл. С кривоватой ухмылочкой ученик выпорхнул сюда из тусклых, предзакатных лучей. Эта ухмылочка на одно странное мгновение напомнила ту, привычную, на лице брата. Пацан смотрелся по-прежнему дерганым, хотя появилась в нем и какая-то вольная легкость. Как у человека, наконец помирившегося с собой. Рэйту очень бы хотелось узнать как.

Он быстро зашевелил мозгами.

— Ну… подумал обзавестить новым мечом. Ведь здесь работает сейчас оружейница, верно?

— Ее зовут Рин, и да — она работает здесь. — Колл прислушался одним ухом и просиял, точно услыхал за дверью сладкоголосое пение. — Лучше Рин никто не сделает тебе меч. Никто и нигде.

— А ты здесь зачем? — спросил Рэйт. — Вроде мечи не по твоей части?

— Нет. — Колл ухмыльнулся до ушей. — Я пришел сделать ей предложение.

Вот тут у Рэйта глаза едва не вылезли на лоб.

— Э-э?

— Стоило давным-давно просить ее о замужестве, но твердо решить было не для меня. Понаделал кучу глупостей. Колебался. Думал только о себе. Слабый был. Не хотел никого огорчать, и кончилось тем, что огочил всех и каждого. — Он испустил долгий вздох. — Но ведь всех нас ждет смерть. Благодарно принять, что уже обрел на пути, и примириться с этим — такова жизнь. Недовольный тем, что имеет, сдается, не будет доволен и тем, что получит потом.

— Золотые слова.

— Так и есть. В общем, иду молить ее о прощении. Если надо — на колени встану. И, насколько я ее знаю, придется встать. А потом попрошу надеть мой ключ, и страсть как надеюсь, она ответит мне «да».

— А я думал, ты метишь в Общину.

Колл покрутил шеей, почесал в затылке.

— Я тоже долго так думал, но, по-моему, изменять мир можно разными способами. Мать велела мне… быть настоящим мужчиной. — Глаза паренька неожиданно набухли слезами. Он хохотнул, потеребил ремешок на шее — что-то цокнуло под рубашкой. — Как жаль, что до меня все никак не доходил смысл ее слов. Но наконец-то я его понял. Надеюсь, не слишком поздно. Ну, что — заходи?

Рэйт воровато поглядел на окно и прочистил глотку.

— Нет. — Прежде он испытывал к пареньку одно лишь презрение. Сейчас он ему завидовал. — Твой заказ более срочный.

— Снова меня не боднешь?

Рэйт показал на свой расквашенный нос.

— Я уже не так рьяно люблю бодаться, как раньше. Удачи тебе. — И уходя, хлопнул Колла по плечу. — Завтра приду.

Но понимал — не придет.

Вечерело, и в порту удлинились тени — Матерь Солнце опускалась над Скегенхаусом. Закат прощально сверкнул на стекле у Рэйта в ладони. На склянке, что дала ему мать Скейр, — теперь пустой. Было предсказано, что убить Гром-гиль-Горма не под силу ни одному мужу. Однако пара капель в вине превосходно справилась с этой задачей. Колл был, конечно же, прав. Всех нас ждет Смерть.

Рэйт тяжко перевел дух. Сжал руку в кулак. Застарелая боль пронеслась по костяшкам — и его передернуло. Со временем боль должна утихать, но чем дольше ты с ней живешь, тем сильнее она тебя донимает. Прав и Дженнер. Такого не бывает, чтобы вылечил и забыл.

Он был меченосцем короля и телохранителем королевы. Первым бросался в бой и сидел на весле в дружине доблестного героя. А сейчас и сам не понимал, кто он. А кем хотел быть, понимал еще меньше.

Драка — вот и вся его жизнь. Казалось — Матерь Война наградит его славой, сияющей горкой колец-гривен и побратимами по стене щитов. Но она лишь отняла у него брата и не дала ничего, кроме ран. Он обхватил руками свои натруженные ребра, почесал под грязными бинтами обгорелое предплечье, наморщил разбитый нос, и тупая боль растеклась по всей морде. Таким тебя делает драка — если не делает мертвым. Голодным, больным, одиноким — перед копной сожалений, высотою с макушку.

— Ничего, значится, не вышло? — Колючка Бату стояла над ним, руки в боки. За ее спиной сиял оранжевый нимб заходящей Матери Солнца, поэтому видел он только черный силуэт.

— Откуда ты знаешь? — спросил он.

— Что б ты там ни затевал, видок твой не похож на того, чье дело кончилось удачей.

Рэйт испустил вздох из самых печенок.

— Пришла меня убить или издеваться? Так и так, я тебе мешать не стану.

— На этот раз — ни то ни другое. — Колючка не спеша присела рядом с ним на причал, поболтала над водой длинными ногами. Помолчала с мрачным взглядом на располосованном шрамами лице. Крепчал ветерок, сухие листья помчались наперегонки по набережной. Наконец она снова заговорила.

— Таким, как мы, живется непросто?

— Похоже, что так.

— Тем, к кому прикоснулась Матерь Война… — Она помедлила, разглядывая переливчатый небокрай. — Нам нечем себя занять, когда приходит черед Отче Мира. Мы, те, кто дрался всю жизнь, когда кончаются враги…

— Деремся сами с собой, — молвил Рэйт.

— Королева Лайтлин предложила мне прежнее место ее Избранного Щита.

— Поздравляю.

— Я не приму его.

— Не примешь?

— Если я останусь с ней, то передо мной будут вечно маячить утраты. — Она уставилась в никуда с печальной полуулыбкой. — Бранд не захотел бы, чтобы я себя изводила. В нем не было ревности и капли. Он пожелал бы сквозь пепел прорасти новым всходам. — Она шлепнула ладонью по камню. — Отец Ярви дарит мне «Южный Ветер».

— Роскошный подарок.

— Ему сейчас плыть на нем некуда. А я задумала снова пуститься вдоль по Священной реке, потом по Запретной, до Первого Града, а может, и дальше. Если отчалю через пару дней, наверно, успею вперед заморозков. Поэтому я набираю команду. Мой старый друг Фрор будет кормчим, старый друг Доздувой — хранителем припасов, а старая подруга Скифр проложит нам курс.

— Ты, такая недружелюбная, одарена множеством верных друзей. — Рэйт следил, как заходящая позади Матерь Солнце играет золотом на воде. — Ты поднимешь парус и оставишь свои печали на берегу? Ну что ж, удачи.

— Я не поклонница веры в удачу. — Колючка глубоко сморкнулась и сплюнула в море. Но уходить не спешила. — Третьего дня я выучила нечто стоящее.

— Что мой нос ломается так же легко, как у всех?

— Что я из тех, кому порой надо говорить «нет». — Она искоса зыркнула на него. — А это значит, что кто-то не робкого десятка нужен мне, чтобы говорить это самое «нет». В наших краях с такими людьми туго.

Рэйт вскинул брови.

— А сейчас еще меньше, чем было.

— Паренек с повадкой кровожадного кобелюги мне везде пригодится, а на корме как раз свободное весло. — Колючка Бату встала и протянула руку. — Пойдешь?

Рэйт обескураженно заморгал.

— Ты хочешь, чтоб я пошел в команду гетландцев, которых всегда ненавидел, которые позавчера чуть меня не убили, и уплыл за полмира от всех, кого знал? Бросил все, о чем мечтал, за твердое обещание не разжиться ничем, кроме скверной погоды и непосильного труда?

— Айе, вот именно. — Она окинула его усмешкой. — А ты что, отсылаешь подальше предложения и получше?

Рэйт разжал кулак и посмотрел на пустой пузырек. Потом перевернул ладонь, и склянка выпала в воду.

— Не совсем.

Он взялся за протянутую руку, и Колючка помогла ему встать.

54. Возрождение

— Стой! — проревел Колл, тыча растопыренной пятерней погонщику, чтобы остановить дюжину напиравших волов. Скрипела, терзалась могучая цепь. Прозвучал дробительный скрежет, затем раскатисто грохнуло — это опоры каркаса широкого щипца встали в выдолбленные в камне гнезда.

— Подпирай! — закричала Рин, и артель плотников, не так давно воинов, а не так давно перед этим — пахарей, начала вколачивать колья, закрепляя натянутую паутину канатов, чтобы громадная рама не вздумала рухнуть.

У Скары заломило шею глазеть на невероятную высотищу, куда подняли раму из бревен. Каркас воздвигли над ступенями разноцветного мрамора — в прошлом мать Кире с них встречала гостей Ялетофта. Именно здесь вздымался щипец дедушкиного дворца. Тот самый, что запылал в ночь, когда пришел Яркий Йиллинг. Неужели все это произошло какие-то считаные месяцы назад? Казалось, миновало не менее сотни лет. Казалось, совсем другая девчонка насмотрелась на пожар и гибель совсем в другом мире, а Скара только слышала пересказ.

Синий Дженнер уставился ввысь и беззубо осклабился:

— Стоит аккурат на месте старых палат.

— Но выше и шире, и смотрится намного изящнее, — добавила Скара. Оба опорных столба каркаса, как и оба стропила, выточили из ствола стройной, как копье, сосны. Сосну сплавляли по реке со всхолмий — там над землей тровенов высились самые старые, самые могучие деревья. Обнажили белесую древесину и наградили красой очертаний.

— Не работа — загляденье! — Скара положила руку в перчатке на плечо Рин. — Клянусь, на всем море Осколков мне не сыскать искуснее ни кузнеца, ни плотника.

Рин через плечо усмехнулась.

— Государыня, все и так прекрасно об этом знают. Ваше счастье, что нам надоело изготавливать мечи.

— И скромностью не уступят умению, — проурчала мать Ауд.

Рин разгладила фартук.

— Скромность — украшение тех, кому нечем похвастать.

— Держите волов на месте! — крикнул Колл погонщикам. Длинная цепь, что соединяла воловье ярмо с самой верхушкой огромной рамы, покачивалась под стропилами. Колл поймал ее звено.

Рин вытаращила глаза:

— Куда тебя понесло, балда?

— Вверх! — отозвался он и повис на цепи, потом закинул поверх ноги, уцепился и, извиваясь, пополз. Проворный, не знающий страха, как белка — и скоро все, задрав головы, следили, как он раскачивается на ветру.

Рин схватилась за голову, клоки волос выбились между пальцев, два ключа на ее груди зазвенели друг о друга.

— Слазь, покуда не убился!

— Цепь отличная! — выкрикнул Колл, взбираясь выше и выше. — Гордись собой!

— Подавись ею, боги! — заорала Рин, едва не вприскочку потрясая ему кулаком, и с мольбой поглядела на Скару. — Моя королева, не могли бы вы приказать ему спуститься?

— Приказать бы могла. — Скара пронаблюдала, как он добрался до вершины связки, где перекрещивались две громадные лесины. На ум пришли слова, именно здесь сказанные матерью Кире. — Но секрет прочной власти в том, чтобы отдавать только те приказы, которые точно исполнят.

— Стыки в порядке! — Колл радостно стукнул по сочленению стропил. — Ни один из твоих новых винтов не вырвало, Рин!

— Когда ты слезешь, я ими твои чертовы ноги к земле прикручу!

— Как же я тогда конек резать буду? — откликнулся он, поглаживая пальцами светлую древесину на стыке. — Вам что по душе, королева? Драконы?

— Черные псы! — выкрикнула она, прижимая ладонь к плечу Синего Дженнера. — Как просоленный зверь на том корабле, что увез меня от беды, пронес сквозь шторм и невредимой вернул домой!

Синий Дженнер положил руку поверх ее ладони и тепло пожал. В это время стайка прядильщиков молитв собралась у подножия столбов каркаса и затянула воззвания к Той, Что Придает Дереву Облик, к Тому, Кто Стелет Кров, и Той, Что Возносит Ввысь Камни, — дабы не быть разрушену сию чертогу вовеки.

Колл поймал болтавшийся канат и поехал вниз.

— Решено — будут черные псы!

— Скажите, ну какого хрена не вышла я за крестьянина? — прошипела Рин, ногтями царапая в волосах.

Колл спрыгнул за пару шагов до земли и вразвалку подошел к ним.

— Не нашла никого, кто б захотел тебя взять?

— Сколько нам надо таких связок? — задала вопрос мать Ауд, всматриваясь в нависшие стропила.

— Пятнадцать составят костяк, — молвил Колл, набрасывая в воздухе пальцами расположение опор и перекрытий. Одним богам известно, как у него получилось, но он сумел передать вид готового здания. Огромные потолочные балки, окаймленный ими простор, и Скара поймала себя на том, что с улыбкой разглядывает теплый мерцающий полумрак, где под голосистое пение скальдов намащенные прически женщин и надраенные застежки мужчин сияют в отблесках главного очага, как во дни ее деда.

Мать Ауд негромко присвистнула, окинув расстилающуюся над головой пустоту.

— Этак мы до завтра не управимся.

— Лес строился все двадцать восемь лет, — напомнила Скара.

— Постараюсь закончить на щепочку быстрее, королева. — Колл подышал паром изо рта, горделиво глядя на проделанный труд. — Но путную постройку наспех не возведешь.

— Это Матерь Война скора, как молния, — заметила мать Ауд. — Отче Мир прорастает, как молодое деревце, и требует постоянного ухода.

— Ялетофт скорее растет, как семейка грибов. — Синий Дженнер рассматривал со ступеней город. — Проснулся с утреца после дождичка — они уже тут как тут!

Все верно, юный город тянулся к солнцу на пепелище старого. Стены новых ладных домов распускались вдоль широких прямых улиц — мать Ауд проложила их от подножия дворца к морю. С зари до темна воют пилы, стучат молотки, галдят мастеровые.

Каждый день — вал поселенцев. Многие — уроженцы Ялетофта, бежавшие от пожарищ, но есть и гетландцы с ютмарчанами, инглинги и нижеземцы. Со всех краев моря Осколков стекаются люди, чьи прежние жизни погибли на войне. Простой народ в поисках новой судьбы — ведь, говорят, королева Скара не скупится на серебро за честный труд.

— Не все спаленное Ярким Йиллингом можно возродить заново, — тихо молвила мать Ауд.

— И мы будем вспоминать это с теплом и любовью и стремиться к новым свершениям. Терять всегда больно. — Скара повернулась обратно к могучим стропилам на столбах. — Но иногда новое получается лучше прежнего.

Колл излагал громадье планов, подсобляя себе размашистыми жестами, в то время как Рин навострила недоверчиво бровь, скрестила на груди руки и слушала.

— Надеюсь успеть поставить и стянуть вместе пять таких блоков, пока не грянут морозы. С остальным придется подождать до весны. Но сперва я отправлюсь в предгорья — надо выбрать подходящие деревья. — Он с невинным видом почесал макушку, подлезая поближе к Рин: — Может, жена поедет со мною и нежной лаской согреет в снегопад?

— В предгорьях снегопад тебя втрое выше! Мы до весны там застрянем.

— Вот именно, — он подцепил золотой эльфий браслет на запястье супруги и потихоньку потянул, размыкая ее руки.

— Ты спятил!

— Я лишь стараюсь быть настоящим мужчиной. — Он приподнял цепочку жены и ловко поднырнул под нее — теперь ключи висели на шеях обоих. — Лишь пребывать в свете.

Она засмеялась, когда Колл сгреб ее в охапку и крепко прижал к себе, переминаясь с ноги на ногу. Скоро они уже целовались, безо всякого стыда — глаза закрыты, он запустил руку в ее волосы, она взяла его под подбородок, оба мурлычат и чавкают. Ладно бы только на это смотреть — их чмоки слыхать со всех сторон, и те из работников, кто пока томился без дела, побросали инструмент и побрели отсюда, качая головами.

Мать Ауд закатила глаза:

— Нашлась проруха и на наших безупречных мастеров.

— У каждого свои недостатки. — Скара радовалась их судьбе, но, глядя на них, взгрустнула по своей.

Она отвернулась к морю, всмотрелась в даль и невольно замечталась о Рэйте.

Сейчас ванстерец уже, наверное, гребет по Запретной реке — если, конечно, «Южный Ветер» одолел льды Священной. Скара не желала ему ничего, кроме счастья. Вот только беловолосый не из тех, к кому счастье липнет само. Не из тех и она. И эта доля объединяла их — а что еще у них было общего? Она вообразила его лицо: в суровых складках лоб, как всегда твердо сжатые губы. Вспомнила тепло его тела под боком. Подумалось: а вспомнил ли он ее хоть разок? Пришло в голову: а может быть, если…

— От праотца Ярви прибыл орел, — сказала мать Ауд.

Скара встряхнулась. Некогда тешиться глупостями.

— Новости добрые?

— У ванстерцев теперь новый король. Мать Скейр устроила испытания поединками, и этот боец всех поверг. Имя его Йорн-гиль-Рам.

Дженнер почесал жидкую шевелюру.

— Мне это имя ни о чем не говорит.

— Он из вождей дальнего Севера, где не тают снега, и прозвали его Таран, потому что он лбом пробивает людям головы.

Скара утомленно буркнула:

— Очаровательно.

— Он объявил себя величайшим воителем на всем море Осколков и пообещал убить любого, кто дерзнет вступить с ним в схватку.

— Мне только восемнадцать, а я уже на всю жизнь сыта бахвальством воителей.

— Говорят, он пьет пиво пополам с кровью и сварганил себе цепь из костей вражьих пальцев.

Синий Дженнер подмигнул Скаре.

— Скоро и на свадебке спляшем, государыня.

Она прыснула со смеху:

— Передайте с птицей: Синий Дженнер млеет от счастья надеть его ключ.

— У этого короля на уме не женитьба, — сказала мать Ауд, твердо складывая руки. — Праотец Ярви беспокоится, что он уже замышляет набег на гетландское приграничье.

Дженнер неодобрительно покачал головой.

— Неужели ванстерцы успели оголодать по сражениям? И не боятся эльфийского волшебства?

— Равно как лук стреляет, пока не кончатся стрелы, — промолвила Ауд, — так, видимо, и эльфье оружие способно призывать Смерть лишь конечное число раз. А поскольку Скифр-ведьма отчалила на юг, Строком вновь под запретом.

Синий Дженнер накрыл морщинистое лицо заскорузлыми ладонями и застонал:

— А кажись, мир-то изменился не так шибко, как мы себе возомнили.

— Под золой прежних войн пускают корни новые войны, — проворчала Скара. Старый ком нервов опять забурлил до самой глотки, она прижала ладонь к животу и попыталась сглотнуть. — Отправьте матери Скейр птицу с нашим поздравлением, а королеве Лайтлин — птицу с нашим сочувствием.

— А потом? — спросила мать Ауд.

— Смотрите в оба, говорите негромко, улыбайтесь мило, собирайте друзей, почаще молите Отче Мира о покое и держите мечи под рукой.

— Ваши распоряжения подходят к любым обстоятельствам.

— Пожалуй, разумно отстроить и стены Мыса Бейла, — добавил Дженнер, — и прочнее прежнего.

— Государыня! — Из порта бегом несся мальчишка, полупромерзлая грязь всасывала его сапоги. — К нам плывут три корабля! На парусах белый конь Калейва!

— Послы герцога Варослава, — произнес Дженнер. — Хотите встретить их на причале?

Скара взвесила то, как расценят это послы.

— Нельзя показывать Калейву, будто мы не в меру радушны. Поставьте кресло здесь, под щипцом. Это им приличествует искать со мной встречи.

Улыбнулась мать Ауд:

— Нам необходимо заботиться о приличиях.

— Обязательно. А когда надо, слать их подальше.

— Придет черед, вырежу вам лучший престол, моя королева. — Колл плюхнул перед ней грубо тесанный стул из тех, на которых плотники сидели за обедом. — Но пока сгодится и этот. — И он смахнул с сиденья комочки грязи.

Вещь была старой и безыскусной, слегка шаткой. Местами дерево почернело от копоти.

— Не престол творит королеву, — молвила мать Ауд, — а королева — престол.

— Должно быть, он остался с той ночи, как нагрянул Яркий Йиллинг, — и выжил, — поделился догадкой Синий Дженнер.

— Верно. — Скара с улыбкой постучала по подлокотнику. — Как выжил и Тровенланд. Как выжила я.

Она села к морю лицом. По левую руку — мать Ауд, одесную — Синий Дженнер. Грудь вперед, подбородок вверх, плечи опустить — как учила мать Кире. Надо же, неудобная и неуклюжая в прошлом посадка теперь казалась самой естественной.

— Предупредите послов, что в моем дворце немножко сквозит, — велела Скара. — Но, тем не менее, королева Тровенланда готова их принять.

Выражаю признательность