Море серебряного света — страница 10 из 13

Умирающий Час

Сколько миль до Вавилона?

Дважды пять и шестьдесят.

А можно дойти при одной свече?

О да, и вернуться назад.

(перевод О. Седаковой)

ГЛАВА 23Ориентация

СЕТЕПЕРЕДАЧА/СПОРТ: "Фашизм Тела". Спортсмен, выигравший процесс в суде, убит на тренировке

(изображение: Ноут около здания суда после победы)

ГОЛОС: Эдвард Ноут, выигравший в суде право играть в местной футбольной команде, был убит на второй день тренировок. Мистер Ноут утверждал в суде, что подвергся дискриминации из-за типа своего тела и только поэтому команда отказывалась предоставить ему возможность пройти тест. Пенсакольские (* город во Флориде на берегу Мексиканского залива) Рыбные Бароны обязаны соблюдать антидискриминационные законы ООН, потому что их стадион построен на местные налоги, и представители команды сделали скорбные лица на похоронах, но некоторые игроки на условиях анонимности высказались в том духе, что "он получил то, что заслужил".

ИГРОК КОМАНДЫ (анонимный): "Если ты весишь сто двадцать фунтов, иди играй со школьниками. Неужели ты можешь бегать с парнями, которые весят в три или четыре раза больше тебя? Ничего удивительного, что его крошечная дурацкая задница лопнула. Детишкам в профессиональном футболе ловить нечего."

ГОЛОС: Тридцативосьмилетний Ноут, объявивший современный спорт бастионом "телесного фашизма", во время тренировки оказался под кучей игроков и задохнулся. Семья Ноута потребовала расследования обстоятельств его смерти.

— МИНУТОЧКУ, Ольга. — Женщина, конечно незнакомая, но говорившая фамильярно, как старая подруга, протянула ей призывно дымящуюся чашку кофе. — Я слышала, что ты опять работаешь на Джи Корпорэйшн. Это должно быть невероятно интересно — ты наверняка слышала новости. Как там дела?

— Мне запрещено говорить обо всем, связанном с работой.

Женщина улыбнулась. — О, конечно, конечно — я это знаю. Но я же не пытаюсь узнать у тебя какие-то секреты. Просто… что это такое? Она действительно занимает весь остров?

Безусловно уж это знают все, но Ольга осталась непреклонной. — Мне запрещено говорить даже о том, где я работаю.

Женщина нахмурилась. — Ты выглядишь очень глупой, когда так сердишься. Тебе нужно как следует выспаться. Неужели ты работаешь по ночам?

— Мне очень жаль, но мне запрещено говорить обо всем, связанном с работой. — Женщина раздраженно махнула рукой. Мгновением позже комната заколебалась и изменилась, так быстро, у Ольги закружилась голова и ее затошнило.

Уж переходы они бы могли сделать получше, подумала она. Если бы они работали в настоящей сетевой фирме, вроде Оболоса, их бы разорвали на куски за такое качество.

Она терпеливо сидела, пока кто-то, назвавшийся ее родственником, просил принести домой немного всякой ерунды из офиса, как игрушку для детей — вроде липучек или липкой ленты для несчастных детей из бедной семьи, которые должны делать проекты для школы. Ольга вздохнула и в очередной раз начала вежливо отказываться, терпеливо ожидая, пока не закончится череда обвинений в черствости и невежливости.

— Великолепный результат, — сказал мистер Ландро, когда она вышла из голограммной комнаты. Маленький человек с бритой головой, россыпь блестящих камней, вделанных в запястье — пытается выглядеть молодым, подумала Ольга. — Похоже вы действительно хорошо подготовились, а?

Она попыталась улыбнуться. Прошлой ночью она четверть часа изучала огромный пакет требований компании к наемным работникам, прежде чем совершенно ясно поняла, что они хотят. — Да, сэр, — сказала она. — Эта работа очень важна для меня. — И ты даже представить себе не можешь, насколько.

— Как приятно это слышать. И для меня это тоже очень важно. — Кадровик прищурился, внимательно изучая настенный экран. — И ваш послужной список просто великолепен. Четырнадцать лет в Рейчерт Системс — замечательная компания. — Он улыбнулся, но в серых глазах мелькнуло что-то еще. — А теперь расскажите мне еще раз, почему вы уехали из Торонто.

На самом деле это уменьшенная версия того, с кем я говорила, уходя из Оболоса, подумала Ольга, еще один розовый мягкий медвежонок с острыми зубами. Неужели люди Жонглера выращивают их в горшках, как водянистые помидоры? Вслух она рассказала историю, которую придумал для нее Катур Рэмси, а его друзья каким-то образом сумели засунуть в сеть. — Это все из-за моей дочки, Кэрол, сэр. С тех пор как… она разошлась с мужем, ей нужно помогать с детьми, потому что она обязана работать. И она работает очень много. — Ольга покачала головой. Это как конфета. Не так-то просто убедить сотни возбужденных детей сидеть тихо и не бояться Квадратного Бизона. Если бы все это не дело не было так странно и ужасно, она могла бы даже наслаждаться своим маленьким обманом — хотя эти люди корпорации совсем легкая цель. — Вот я и подумала, что если я буду поближе…

— И вы уехали из Великого Белого Севера к нам, в Большой Кайф, — Ландро радостно улыбнулся. — Ну, laissez les bontemps roulez (* пусть царит веселье, фр.), как мы говорим. — Он наклонился вперед, с видом заговорщика. — Но не во время работы, конечно.

Она попыталась сделать вид, что восхищена его непринужденностью. — Конечно, сэр. Я знаю, что такое настоящая работа.

— Уверен в этом. Ну, все в порядке, и я с радостью приветствую вас в нашей семье, Джи Корпорэйшн. — Он протянул ей руку, не вставая, заставив ее наклониться вперед, чтобы пожать ее. — Руководителя вашей смены зовут Мария. Вы найдете ее в двенадцатом корпусе на эспланаде. Идите и познакомьтесь с ней сейчас. Вы готовы начать сегодня ночью?

— Да, сэр. Спасибо большое, сэр.

Он уже начал терять к ней интерес и поворачиваться к настенному экрану, когда он заметил белую полоску на ее шее. — Да, кстати, я хотел спросить вас, — сказал он с обманчивой легкостью, не обманувшей ее ни на йоту, — о этой повязке на шее. Нет ли у вас каких-нибудь проблем со здоровьем, о которых вы не упомянули, миссис Чотило?

Ольга сама выбрала для себя псевдонимом фамилию Александра: ее она не могла забыть ни при каких обстоятельствах. И все-таки ей потребовалась секунда, чтобы придти в себя и сориентироваться в обстановке. — Э, это? — Она коснулась пальцем липкой ленты, покрывавшей ее разъем. — У меня был родинка, и я ее удалила. Она не была канцерогенной или хоть чем-то опасной. Но она… мне не нравилась.

Он засмеялся и махнул рукой. — Я просто хочу быть уверенным, что не беру на работу того, кому от нас нужна только наша медицинская страховка. — Его лицо опять слегка изменилось, угрожающий взгляд мигнул и исчез. — Ольга, запомните, мы не любим, когда нас обманывают. Джи Корпорэйшн большая семья, но и семья должна уметь защищать себя. Снаружи не самый приятный мир.

Снаружи, то есть в пяти километрах о черной башни. — О, я знаю, мистер Ландро, — заверила она его. — Мир полон плохих людей.

— Вы совершенно правы, — рассеянно сказал он, его мысли уже вернулись к предстоящему дню, к маленьким трюкам, ловушкам и потрясениям управляющих среднего звена.

Ольга встала. Она еще шла к двери, а он уже повернулся к ней спиной.

Проходя через площадь за центром ориентации она делала героические усилия, чтобы не смотреть на черную башню, поднимавшуюся вверх на озере. Еще труднее было не чувствовать, что на тебя смотрят, хотя, если подумать, почему кто-то должен тратить время и силу, наблюдая за самым новым из тысяч сотрудников? И почему бы этому новому сотруднику не посмотреть на черную башню, символ корпорации?

Тем не менее она не хотела даже пытаться смотреть на нее, пока не окажется на корабле. Она должна быть суеверной и не расслабляться, иначе тяжелая рука офицера безопасности опустится на ее плечо и на этот раз ей ее будут трясти по-настоящему.

Двенадцатый корпус был ангаром, стоящим прямо на пирсе. Большие суда на воздушной подушке, привозившие и увозившие целую армию персонала и уборщиков, стояли на якоре, небольшие волны заставляли их натыкаться друг на друга. Внутри ангар представлял из себя очень сложный комплекс — склады и раздевалки, сейчас заполненные эхом сотен голосов, потому что как раз сейчас смена уборщиков уезжала с острова.

Мария оказалась огромной и не слишком терпеливой женщиной, с волосами, выкрашенными полихромным серебром, чьи черные корни отчаянно нуждались в отделке.

— Боже мой, еще одна, — сказала она, когда Ольга подошла к ней. — Неужели эти карманные жокеи в Ориентации не знают, что на этой неделе у меня нет времени обучать кого бы то ни было? — Она бросила на Ольгу взгляд, который предполагал, что для новой сотрудницы будет лучше всего немедленно отправиться на берег озера и утопиться. — Эстер? Где тебя черти носят? Возьми новенькую, подбери ей униформу и объясни, что делать. И взгляни, есть ли для нее значок. И если она что-нибудь отмочит, за это ответит твоя задница, ясно?

Эстер оказалась худой мексиканкой, примерно Ольгиного возраста, с девичьим усталым видом и доброй робкой улыбкой. Она помогла Ольге найти подходящую ей серую униформу — платье и кофточку — на полке, протянувшейся от крыла до крыла гигантского, как Боинг склада, потом провела ее через череду усталых функционеров, пока Ольга не получила свой значок и шкафчик в одной из раздевалок. Чем-то все это напоминало школу-интернат для студентов с больными ногами и суставами, сотни черных и коричневых женщин, и совсем мало белых, вроде Ольги, и практически у всех родным языком был не английский.

Пока она переодевалась, слушая, как женщины обмениваются шутками в сырой раздевалке, она почти поверила, что жила так всю жизнь и годы в сети ей только приснились.

— Побыстрее, — сказала ей Эстер. — Корабль уходит через пять минут.

Ольга изучила свое собственное лицо на значке, и еще повернула его, чтобы посмотреть на свой голографический профиль. Я выгляжу настоящей старухой, подумала она. Боже мой, я и есть старуха. И что с этим поделаешь? Она подняла рюкзак, заперла шкафчик и осознала, что скорее всего никогда больше не увидит свою одежду. Быть может я должна была срезать с нее метки, как во всех загадочных историях, которые я видела. Конечно, если бы она действительно собиралась быть женщиной без прошлого, ей бы никогда не проникнуть в корпорацию, потому что ее лицо и настоящее имя безусловно спрятано где-то среди десятков тысяч других личных файлов.

Она подхватила рюкзак под руку и влилась в толпу серых женщин, текущую к пристани.

Из всех странных событий этого самого странного месяца ее жизни, встреча с Катуром Рэмси безусловно стояла у вершины списка. Она свернула с дороги около Слиделла в область для пикников, и, пожалуйста, он сидит на скамье, размахивая ногами — тот самый молодой человек, которой, казалось, несколько дней назад стучался в ее дверь, в тысячах миль отсюда, в другой стране. Он обняла ее, еще один неожиданный поворот событий. Неужели адвокаты обнимают клиентов? Даже такие приятные, как Рэмси?

Потом, когда из-за припаркованного фургона вышел больший белокурый человек, она на мгновение глупо испугалась и даже хуже. Он слишком походил на полицейского, и пока он шел к столу, она была совершенно уверена, что Рэмси выдал ее — быть может ради ее собственного блага, как он понимал это, и ее сейчас арестуют. Вместо этого человек протянул руку, представился майором Майком Соренсеном, и они вместе пошли к машине.

Рэмси, как будто прочитав ее мысли, сказал. — Держитесь — сейчас будет кое-что намного более странное. — Увидев того, кого Соренсен выгрузил из фургона, Ольге пришлось признаться, что Рэмси не соврал.

Они говорили час, по дороге за деревьями неслись машины, но сейчас Ольга помнила очень мало из того разговора. Сморщенный человек, назвавшийся Селларсом, говорил так спокойно и тихо, что вначале Ольга даже немного обиделась, решив, что ее жалеют и считают чуть ли не сумасшедшей. Но через некоторая время она сообразила, что он всегда так говорит — этот болезненно худой человек с изрытой бороздами кожей не может достаточно глубоко вздохнуть и заговорить громко, даже если бы захотел. И когда она услышала то, что он ей сказал, в ней зажглась искра радости и облегчения. До этого она даже не подозревала, насколько была одинока.

— Я все еще не понимаю, почему у вас есть опыт в таких делах, миссис Пирофски, — сказал он ей, — но как бы вы его не приобрели, вы знаете, что делаете. Если бы у меня был день, я бы рассказал вам обо всех странностях, которые обнаружил, изучая все эти дела. Какой бы не был источник ваших голосов, не может быть простым совпадением, что вас притащили к башне Жонглера. Мы хотим объединить наши силы — это даст вам возможность быстро получать ответы, а ответы нужны нам для того, чтобы положить конец этому ужасному преступному заговору.

Сам заговор, как она поняла его из слов Селларса, напугал ее до смерти. И хотя майор оказался военным специалистом, экспертом в вопросах безопасности, она так и не смогла понять его место в крошечном движении сопротивления — и уж совершенно невероятным казалось то, что в каком-то мотеле его ждали жена и ребенок. Кроме того она не слишком понимала, насколько во все это дело был вовлечен Рэмси, знал ли он что-нибудь о заговоре, когда расспрашивал ее в первый раз, но уже то, что она получила на свои вопросы ответы, а не снисходительные взгляды, заставил ее отбросить остатки смущения.

Соренсен грубовато, но очень тщательно, напомнив ей давно умершего отца, просмотрел ее крошечный рюкзак, который она собиралась взять на остров, и добавил ее одну маленькую вещь — серебряное колечко с одним чистым камнем. Искристый камень, объяснил он, совсем на гемма, но линза с передатчиком, спрятанным внутри. Кольцо с камерой.

— С ним мы будем видеть все, что вы сидите, миссис Пирофски, — сказал ей Селларс. Оказавшись в дружеской компании после недель самокопания, добровольной ссылки и одиночества, которое стало еще более жестоким после того, как голоса покинула ее, Ольга с удовольствием осталась бы подольше с Рэмси и другими, но Селларс сказал, что у них совсем нет времени. После того, как он очень мягко подтолкнул ее к вторжению на остров, пообещав, что использует все свои таланты и сделает ее появление как можно более легитимным, ей больше не захотелось спорить.

И он действительно сделал то, что обещал.

Оказавшись на передней палубе вместе с остальными, обдуваемая горячим влажным ветром, Ольга больше не могла сопротивляться искушению и посмотрела на черную башню. Издали она выглядела как средневековый собор, высокий шпиль поднимался над более привычным для взгляда современного человека зданием, но на фоне закатного неба башня скорее походила на черную гору ее снов, странный монолит из черного камня, изогнутые части фасада, изрытые бороздами как лицо Селларса, как будто скорчились от боли — вполне современный стиль.

Выглядит так, как будто давно ждала меня — всю мою жизнь. Но как такое возможно, если я услышала голоса всего несколько недель назад? Тем не менее ей никак не удавалось отделаться от чувства, что она на пороге открытия, к которому так долго шла.

Это то, о чем я думала раньше — внезапно понять суть какой-нибудь религии. Ты знаешь вещи, ты уверена в них — и не имеет знает значения, что или почему говорят другие.

Но большинство религий обещало спасение. От этой черной башни такого ждать не приходилось.

Они причалили в еще одном огромном складе, настолько близком к башне, что пол неба за ним казалось черным. Вблизи башня не казалась такой уж ошеломляюще высокой — хотя наверняка не меньше тысячи футов в высоту — но ее размеры и тяжесть просто подавляли. Она видела ее издали, видела через туманы над заливом, и все равно оказалась не готова к ее сбивающему с толку присутствию.

Это крепость, а не офис, поняла она. Ее создал тот, кто воевал, или собирался воевать. Хотя, может быть, и не против армий.

Она не могла не вспомнить лекции об архитектуре, которые много раз слышала от отца, пока их цирк кружил по всей Европе — он всегда рассказывал о зданиях, оставшихся от фашизма или коммунизма, хвастливого капитализма или бесстыдного империализма. Все они буквально кричали о своей важности, и, несмотря на все свои различия, было в них что-то общее, публичное — то, чего у башни Джи Корпорэйшн не было и в помине. Единственное, что пришло ей на ум, — крепость эпохи Ренессанса в Италии, хотя и намного меньшая, располагавшаяся на острове в центре города и предназначенная для обороны, а не для красоты.

Я никогда не видела офисного здания в миллиарды долларов, которое бы так ясно говорило "Убирайся отсюда", подумала она. И я не обращаю внимание на предупреждение — посвистывая прохожу мимо вывески "Оставь надежду всяк сюда входящий". Что ты делаешь, Ольга?

Но она уже знала ответ.

Эстер нашла ее молча стоящей в уголке и пытающейся собрать мужество, чтобы вслед за галдящими рабочими войти в огромный внешний переход, по которому можно было попасть ко входу в лифты и коридоры небоскреба. — Давай, дорогуша, — сказала она, касаясь руки Ольги и заставив ее подпрыгнуть от неожиданности, — они начали отсчет времени, когда твой значок прошел через дверь. Через десять минут эту станцию закроют и ты потеряешь зарплату за полчаса.

Ольга промямлила извинение и пошла вслед за Эстер. Огромное черное здание, его полированные стены, блестевшие в лучах заходящего солнца, вызывали у ней невероятное отвращение.

— О, но почему у тебя этот рюкзак?

Ольга попыталась сделать вид, что удивилась. — А что в этом такого?

— Предполагается, что ничего нельзя вносить внутрь, — сказала Эстер. — Я думаю, они бояться, что мы украдем или что-то еще в этом роде. — На ее лице появилось недовольное выражение. — И они очень настаивают на этом. О, дорогуша, ты должна была спросить меня. Я бы подсказала тебе оставить его в твоем шкафчике на эспланаде.

— Я не знала. Там только немного еды и лекарств.

— У них есть ящик, и, когда ты входишь на корабль, они просвечивают тебя какими-то икс-лучами или чем-то еще. — Эстер нахмурилась. Ну, нам придется найти место, где можно оставить его. Ты же не хочешь неприятностей в первый же день работы.

Ольга покачала головой. Нет, она конечно не собиралась попадать в неприятности в первый день, но она не собиралась и расставаться с рюкзаком. При быстром осмотре все вещи выглядели совершенно безобидными, но если они посмотрят более тщательно, то ей обеспечено намного более пристальное внимание, чем любому среднему уборщику.

Сунув рюкзак в одно из тех местечек, куда уборщики складывали плащи и другие предметы, не нужные во время уборки, Ольга начала свой первый (и, как она горячо надеялась, последний) день как уборщица в Джи Корпорэйшн. Эстер, Ольга и еще шесть других женщин должны были под надзором местных наблюдателей убирать офисы на Уровне Б, двумя этажами ниже улицы. Ольга слегка волновалась, думая о том, что они работают в большой трубе под поверхностью озера, но вскоре забыла об этом. Более того, у нее не было ни малейшей возможности осмотреться или заняться намного более опасными делами, которые она планировала — огромный объем работы просто подавлял. Аккуратно переступая через колпакообразных роботов-пылесосов, они шли из помещения в помещение, опорожняя мусорные корзины, подметая полы и чистя места общего пользования. Особого внимания требовали туалеты — их требовалось отмыть дочиста. Как самой новенькой в смене, она получала самые неприятные задания, ей приходилась чистить щеткой унитазы и писсуары, и еще заливать их ферментативным раствором, цветочный аромат которого не мог полностью скрыть слабый запах химии. Эстер предупредила Ольгу, что нельзя ни коем случае проливать. Казалось, что это просто экономия, но, случайно капнув на руку, Ольга почувствовала, как кожа загорелась.

Уровень Б оказался шире, чем надземная башня, и в нем находилась сотни офисов. Ночь тянулась долго. Окруженная облаком испарений, слушая странное пение пары других женщин и постоянное чавканье серых роботов-пылесосов, Ольга осознала, как ей повезло, что ее маленькая фантазия жить такой жизнью не стала правдой.

Как они могут выносить это? спросила она себя. Надзиратели смотрят на тебя чуть ли не в упор, как строгие учителя, и некоторые из них не разрешают даже говорить, только шептать. Я всегда думала, что во время такой работы можно поговорить или пошутить с другими бабами, ни с тех пор, как мы сошли с корабля, их как подменили. Неужели компания платит им так мало, что эти женщины бояться потерять даже несколько минут работы?

Ответ появился сам собой, когда она на мгновение остановилась, опершись о стол рядом с одним из туалетов, и стенной экран за ней ожил, активированный ее прикосновением. На экране появился ребенок, сидевший в паруснике, личное фото, использованное как обои, но тут же около нее, как по волшебству, возник один из наблюдателей, толстый человек с тяжелым дыханием, по имени Лео.

— Что вы сделали?

— Ничего. Я… я просто оперлась на стол. Я не хотела…

— Да, не хотела. Где ваш значок?

Она показала ему. Он прищурился и нахмурился, как будто обозлился из-за того, что был вынужден заниматься своей прямой работой.

— Первый день, а? — сказал он. Прозвучало не слишком успокаивающе. — Сейчас я прочитаю лекцию, очень хорошую лекцию. Вы должны не прикасаться ни к чему, кроме того, что чистите. И, если вы хотите сохранить работу, зарубите это себе на носу. Снаружи полным-полно народу, которые будут счастливы получать вашу зарплату. Не прикасайтесь ни к чему. А теперь повторите.

Ольга, усталая и разъяренная, тем не менее была вынуждена сохранять вид испуганной почтительной служанки. — Я никогда не коснусь ничего.

— Верно. Чертовски верно. — Он повернулся заковылял прочь, маленький и толстый защитник законов о частной собственности и неприкосновенности собственности корпораций.

Только поближе к самому концу смены, когда более счастливые уборщики верхних этажей уже могли увидеть блеск рассвета за черными шторами окон, Ольге удалось остаться одной. С разрешения Эстер, она отправилась в еще не чищенный туалет и зашла в самую дальнюю кабинку. Уверенная, что глаза и, возможно, уши следят за каждым ее движением, она спустила штаны и трусы, уселась на унитаз и молча поблагодарила Создателя, что ей не придется говорить вслух. Не размыкая губ она сказала кодовое слово, которое ей дал Рэмси, и мгновением позже услышала его голос в ухе.

— Ольга, как вы? Мы беспокоились о вас.

Она попыталась не засмеяться. Просто работаю как большинство нормальных людей, подумала она. — Все хорошо. Но не было возможности позвонить раньше.

— Я подключен к этому узлу все время, так что не колеблясь вызывайте меня в любой момент, когда я чем-то могу помочь. — В его голосе проскользнула виноватая нотка, которую она раньше не слышала, как будто он думал, что сам толкнул ее в логово льва, хотя на самом деле она сама бросилась в него.

— И? — спросила она, немного дразнясь. Как только ты научишься, говорить не размыкая губ совсем просто, решила она, пока кто-нибудь не испугает тебя заговорив в слух. — Если я окажусь в беде, неужели вы сумеете вытащить меня отсюда?

Рэмси болезненно помолчал. — Селларс хочет поговорить с вами, — наконец сказал он. — Но не отключайтесь, когда он закончит — я хочу сказать вам еще пару слов.

Слабый хриплый голос старого человека оказался на удивление успокаивающим. Кем бы он там ни был, этот Селларс, в этой необычной ситуации он не казался таким уж странным. — Здравствуйте, миссис Пирофски, — сказал он. — Мы все очень рады слышать ваш голос.

— Я думаю, что вы можете называть меня Ольга. Учитывая то, что сейчас я сижу на горшке со штанами на щиколотках, "миссис Пирофски" кажется слегка формальным.

В его голосе послышалась улыбка. — Очень хорошо, Ольга. Я очень рад, что мы можем поговорить опять, хотя и в таких обстоятельствах. Были ли у вас трудности во время собеседования в Ориентации?

— Нет, не думаю. Все прошло очень гладко. Как вы добились этого?

— Сейчас не время для деталей. Вы сумели сохранить ваш рюкзак?

— Да. Правда как раз сейчас его у меня нет, но я могу легко добыть его.

— Отлично. Позвоните мне, когда смена закончится и он будет у вас в руках. Лучше всего вам не находиться там слишком долго, поэтому все остальное я скажу вам тогда. А сейчас сделайте только одну очень важную вещь. Сможете ли вы поднести значок к разъему на шее? Я думаю, что за вами наблюдают, так что попробуйте сделать вид, что счищаете с него какую-нибудь грязь. Я думаю, что смогу считать код значка. — Она сделала так, как он просил. — Отлично. Благодарю вас, — с удовлетворением сказал он. — А теперь с вами хочет поговорить мистер Рэмси.

Мгновением позже в ухе послышался голос Рэмси. — Я хочу сказать только одно — будьте поосторожнее, хорошо?

Теперь она по-настоящему засмеялась, от удовольствия. — Все в порядке, сынок. А ты одевайся потеплее и ешь побольше овощей.

— Ольга, прошу прощения — что в точности…? — он говорил, когда она отключилась, все еще улыбаясь.

За эти десять часов на ногах она устала больше, физически, чем за месяцы предыдущей жизни, и, когда смена подошла к концу, едва стояла на ногах. Пятничная ночь давно сменилась субботним утром, но она, погруженная в бессолнечные глубины здания, знала об этом только по часам, висевшим на стенах. Она почти чувствовала чудовищную гору из пластика, стали и фибрамика, нависшую над ней и отделяющую от дневного света, как если бы затерялась в подземелье или в глубинах подземной тюрьмы.

И только сейчас начинается настоящая работа, подумала она. Боже, как я хочу спать!

Она устало поболтала с Эстер и остальными, убирая орудия уборки, и они медленно пошли обратно на пристань. Потом с быстро бьющимся сердцем, испуганная, но полная странного, неожиданного веселья, она резко остановилась.

— О, нет!

Эстер обернулась. Под ее глазами залегли глубокие круги, и Ольга в первый раз спросила себя, куда возвращаются другие женщины. К любимой семьи или мужу? Или к чему-нибудь хоть чуть-чуть лучшему, чем эта отупляющая работа на копях фараона? Она надеялась на это. — Что с тобой, дорогуша? Ты выглядишь так, как будто увидела призрак.

— Мой рюкзак! Я забыла свой рюкзак!

Эстер покачала головой. — Я говорила тебе, не бери его с собой. Но ничего страшного — ты заберешь его в понедельник, когда мы вернемся.

— Я не могу. Там мои лекарства. Я должна их взять. — Она отступила назад, и махнула остальным женщинам рукой, молясь о том, чтобы усталость не позволила им проводить ее обратно. — Я сейчас возьму его и вернусь. Идите вперед.

— Корабль уходит через несколько минут…

— Я успею. Но, если я опоздаю на него, счастливых выходных. — И добавила, от чистого сердца. — Благодарю за помощь! — Потом повернулась быстро пошла против потока одетых в серое уборщиков, пока Эстер и ее озабоченные призывы не остались далеко позади. Теперь, надеюсь, она не будет искать меня на переполненном корабле или после того, как он пришвартуется, по меньшей мере не слишком усердно. Она посадила семечко раньше, сказав, что дочка должна забрать ее в рабочей одежде — из-за визита к врачу. И если Селларс, считавший код моего значка, сделает то, что пообещал, то все будет выглядеть так, как будто я приехала на корабле и уехала на нем. Если повезет, у меня есть время до вечера понедельника — и что это мне даст?

Два с половиной дня, чтобы найти сердце зверя. Очень много. И очень мало.

Большая комната, в которой она оставила рюкзак, была совершенно пуста, за исключением одного единственного мужчины-уборщика со шваброй и ведром, мывшего пол. Она кивнула ему, взяла рюкзак и отправилась обратно на пристань, но по дороге свернула в одну из лестничных клеток и снова поднялась на Уровень Б. Она знала, что мистер Селларс и майор Соренсен проделали какой-то трюк с камерами слежения, но знала и то, что не сможет сделать абсолютно ничего, если наткнется на компанию сотрудников из плоти и крови, поэтому она быстро и осторожно шла к намеченной цели, маленькому шкафу в одном из рабочих коридоров. Убедившись, что сможет открыть его изнутри, она захлопнула за собой дверь и рухнула на пол, в полной темноте. Сердце билось как сумасшедшее и она вся дрожала.

Слегка придя в себя, она произнесла кодовое слово и в ухе немедленно появился голос Рэмси, настолько успокаивающе знакомый, что она удивилась сама себе.

— Ольга? Как дела?

— Достаточно хорошо, особенно если человек, опекающий меня, не будет слишком усердно искать меня на корабле. Но эта бедная женщина едва не валится с ног от усталости. Очень тяжелая работа. Все мои суставы болят, а кожа на руках треснула. И это после одного дня!

— Обещаю, что в этом году дам моей уборщице огромную премию, — сказал Рэмси, но не смог выдержать шутливый тон до конца. Он слишком серьезен, подумала Ольга. Даже если мир действительно катится в тартарары, он слишком серьезен.

— Вы должны были родиться евреем, — сказала она, — как я. Тогда бы вы узнали, как справляться с такими делами.

Оглушающая пауза. — Я не понял, что вы хотели сказать, Ольга. Вы меня полностью сбили с толку. Но я рад, что вы в безопасности. И горжусь вами. Селларс хочет поговорить.

— Здравствуйте, Ольга, — сказал старик. — Я полностью присоединяюсь к чувствам мистера Рэмси. У нас не слишком много времени, и я собираюсь вам дать так много, как только смогу. Но ничего не записывайте, на случай, если вас схватят.

— Не беспокойтесь, — сказала она, устраиваясь поудобнее в темноте и молча разговаривая с людьми, которые могли находиться на другой планете. — Сейчас у меня нет сил даже поднять карандаш.

— Надеюсь у вас все-таки осталось немного сил и вы можете взять кое-что из вашего рюкзака.

— Пакет?

— Да.

Она рылась в рюкзаке, пока не нашла фонарик и, с его помощью, пакет с военным рационом Рэмси — или, скорее Соренсена, как она предполагала — в котором была еда на несколько дней и который занимал намного меньше места, чем обычный ящик с обедом. Была там и бутылка воды, что казалось излишним в здании, в котором были тысячи питьевых фонтанчиков. На дне пакета она нашла тщательно упакованный ящичек с меткой "стероиды", на котором рукой самой Ольги было написано "две после каждой еды".

— Нашла.

— Откройте его, пожалуйста, я должен провести маленькую проверку. — Она аккуратно распаковала его, чтобы потом можно было вернуть в прежнее состояние, и вытащила узкий серый прямоугольник, размером с ее ладонь. Он оказался на удивление тяжелым и она с недоверием посмотрела на него.

— Скажите мне, что сейчас произошло, — сказал Селларс своим обычным мягким голосом. Мгновением позже на его поверхности свернул крошечный красный огонек.

— Зажегся красный свет.

— Хорошо. Теперь я уверен. Ольга, вы можете опять запаковать его и положить обратно.

Все еще взволнованная, она вернула его обратно в рюкзак, вместе с едой, и накрыла своим свитером. — Это… бомба? — наконец спросила она.

— Бомба? О боже мой, конечно нет. — В голосе Селларса прозвучало искреннее удивление. — Нет, мы не собираемся уничтожать всю систему — внутри ее наши друзья. Это было бы все равно, что подложить бомбу в дом, где держат заложников. Нет, Ольга, этот предмет называется зуб вампира — особый вид информационного кабеля, который майор помог мне добыть. Если мы найдем то, что ищем, нам понадобится посылать и принимать файлы с намного большей скоростью, чем та, что я использую сейчас.

— Теперь я чувствую себя лучше.

— Ну, бутылка воды — вот это действительно бомба. — Он хихикнул, тихий гудящий звук. — Но очень маленькая, только для того, что сделать дымовую завесу. Мой бог, я же забыл сказать вам.

Я ушла из реальности, подумала Ольга. Неужели я считала безумным мир детских фантазий? Этот безумнее в десять раз.

— Все в порядке, — сказал Селларс, — слушайте внимательно и я объясню вам, что вы должны делать дальше. У нас меньше трех дней, потом они начнут понимать, что происходит что-то странное — если, конечно, все пойдет как надо. В здании еще есть люди и вы не должны допустить, чтобы кто-нибудь из них увидел вас. Я попробую сделать что-нибудь с системой наблюдения, но это намного труднее, чем вы можете себе представить, и, откровенно говоря, почти безнадежно. Но у нас нет выхода.

Ольга задумалась. — Теперь я могу поверить, что вы еврей, мистер Селларс.

— Боюсь, что не понял вашу мысль.

— Не имеет значения. — Она вытянула болящие ноги так далеко, как только позволял крошечный шкаф. — Вперед — я слушаю.

ГЛАВА 24Вырваться из Доджа

СЕТЕПЕРЕДАЧА/БИЗНЕС: Плохой год для руководителей компаний

(изображение: похороны Дедобланко, Бангкок, Таиланд)

ГОЛОС: Смерть Имоны Дедобланко, владелицы Криттапонг Электроникс, ясно дала понять, что для руководителей бизнеса настали плохие времена. Некоторые миллиардеры, в том числе возможно самый богатый и безусловно самый знаменитый китайский финансист Цунь Бяо, умерли за последние несколько месяцев. Другие просто не показываются на публике, включая Феликса Жонглера, престарелого Франко-Американского предпринимателя, редко покидающего свой дом в Луизиане.

(изображение: бизнес обозреватель Ше-Ра Моттрам)

МОТТРАМ: "Да, за последнее время мир бизнеса потерял нескольких очень важных фигур, и рынок слегка задрожал. Конечно, многие из них были очень старыми. Тем не менее, — ирония судьбы! — двое самых старых, Жонглер и Роберт Уэллс, еще живы и дрыгают ногами. Быть может они даже испытывают определенное удовольствие, видя, как их более молодые соперники один за другим сходят на обочину…"

ПОЛ пристально поглядел на гибкого темного человека, лежавшего связанным на полу пещеры. В ответ пленник уставился на него, сузив глаза, как если бы был бешенным псом, порывавшимся укусить. Пол не сомневался, что если дать пленнику возможность, тот с удовольствием разорвет ему горло. — Тысячи? Что вы имеете в виду?

Бат Мастерсон толкнул пленника кончиком сапога и заработал взгляд концентрированной ненависти. — То, что и сказал, приятель. Они набросилась на нас, и вначале мы решили, что это обычная военный отряд Команчей или Шайенов. Видишь ли, когда тебя пытаются убить как-то не до взаимных представлений — и только потом мы сообразили, что они все совершенно одинаковы. Это какая-то тайна, честное слово. Сейчас я думаю, что это другое племя, в котором все долгое время женились друг на друге. — Тем не менее он говорил не слишком уверенно, как будто сам сомневался в своих словах.

— А по моему это дьяволы, — сказал бородатый человек, который стерег Дреда. — Земля открылась и ад выплюнул их. Совсем просто.

— Но, Дейв, черт побери, почему ад должен быть полон окторонами (* человек, имеющий 1/8 часть негритянской крови)? — Мастерсон дернул себя за бороду. — О. Простите, леди.

Мартина, не обращая внимания на их слова, прошептала, как во сне — Это Дред, но и, одновременно, что-то меньшее. Я чувствую это совершенно отчетливо. Он скопировал себя — используя собственное тело, возможно он из какого-нибудь индейского племени.

— М'дам, — сказал ей Мастерсон, — должен признаться, что не могу понять, о чем вы толкуете. Вы что, встречали этих парней раньше?

Пол пожал плечами, пытаясь сообразить, что можно сказать. — Не совсем. Это трудно объяснить.

— Встретил его, я, — сказал Т-четыре-Б. — Схватил его, тоже, — добавил он, совершенно напрасно.

Пока ошеломленный Мастерсон стоял и чесал голову под цилиндром, Пол положил руку на плечо Мартине. Надо что-то делать, но совершенно бесполезно пытаться объяснять распад сети симам, живущим в ней. — Что теперь?

— Даже если миллионы их ждут нас внизу, — тихо сказала Мартина, — мы должны пройти сквозь них. Другого пути отсюда нет. — Она повернулась к Мастерсону. — Вы можете проводить нас к Додж Сити? Или, по меньшей мере, сказать, что нас там ожидает? Мы не хотим идти туда, но у нас нет выбора.

— Если вы, ребята, хотите, чтобы вас убили, — предложил человек по имени Дейв, — спускайтесь с утеса и дуйте прямо. И крякнитесь, очень быстро и чисто.

— Загадочный Дейв обычно говорит очень мало, — сказал Мастерсон с кислой усмешкой, — но любое его слово — чистое золото. И он прав. Только спуститесь вниз и тут же умрете. Без вопросов. Лучше оставайтесь с нами — будете жить, да и у нас рук прибавится.

— Мы не можем, — сказал Пол, отчаянно желая, чтобы дело обстояло иначе. Он слышал о Дреде вполне достаточно и ужасался его, чудовище ничем не лучше Финни и Мадда, но с мозгами. Мысль о тысячах, ждущих… — Боже мой, как я хочу остаться. Но мы должны идти.

— Но почему, черти меня раздери? — Мастерсон почти кричал. — Откуда вы? И, более важно, неужели у ваших матерей родились безмозглые дети?

Флоримель, которая все это время разглядывала сим Дреда со смесью ужаса и отвращения, наконец заговорила. — Мы не можем остаться. Нам нужно попасть в Додж Сити. И мы не можем ничего объяснить.

— Это… это религия, так вы могли бы сказать, — сказал Пол, в последней отчаянной попытке что-то объяснить. — Мы можем поклясться.

Мастерсон какое-то время молча глядел на них. — Я должен был догадаться раньше, только увидев ваши странные костюмы. И все равно, это плохая сделка. Мы потеряем вашу помощь, вы потеряете свои жизни. — Он недовольно сплюнул, только случайно не попав в рычащее лицо Дреда.

— Вы можете указать нам лучшую дорогу туда? — спросила Мартина. — Мы не знаем этих гор и не хотим повстречаться с монстрами, которые уже однажды схватили нас.

— Ха, вы найдете, что родственники этого парня намного хуже любого шакала, — проворчал Мастерсон. — А если вы хотите найти путь в эту адскую дыру…

— Я могу довести их до реки, — сказал чей-то голос.

Пол повернулся и увидел черного мужчину по имени Тит, который слушал, опершись рукой о стену пещеры. — Спасибо тебе. Ты очень собр.

— Посмотрим, что вы будете чувствовать, когда они будут снимать с вас скальпы, — сказал Тит. — Я думаю, что вы все дураки, но мне все равно надо идти в долгий рейд и я смогу присмотреть за вами, пока буду недалеко. Но нужно подождать до темноты.

Мастерсон пересек пещеру и тут же вернулся с револьвером Пола в руках. — Возьми, — сказал он. — Я перезарядил его. Я считаю смертным грехом потерять такое оружие и напрасно потратить пули, но, видимо, это мой долг как христианина.

Пол посмотрел на желтоватую ручку и вороненый ствол как на змею. — Я же сказал, что больше не хочу нести его. Кроме того, если их там тысячи, что хорошего принесут мне шесть пуль?

Мастерсон подбросил его в руке и наклонился к уху Пола. — Я думаю, что у тебя есть немного здравого смысла, приятель. Неужели ты думаешь, что я разрешу тебя взять этих женщин вниз без револьвера? Неужели ты думаешь, что когда они схватят их, то просто убьют?

Пол, почувствовав камень в горле, только сглотнул и взял револьвер.

Совсем мало людей собрались посмотреть, как они уходили. Остальные беженцы похоже решили, что нет смысла тратить время на группу обреченных на смерть фанатиков. Полдюжины людей стояло у внешнего края пещеры, и только Энни Ладю казалась слегка опечаленной.

— Я никак не могу поверить, что вы уходите… и даже не взяли с собой еды.

Пол нахмурился. Как объяснить, что еда им не нужна и они не могут позволить себе тратить на нее время? Все эти недомолвки, неспособность сказать людям правду об их собственном существовании… Чувствуешь себя как бог серди смертных, но вряд ли большинство богов были так несчастны. — Это все из-за нашей религии, — сказал он, как будто это что-то объясняло.

Энни потрясла головой. — Ну, я не самая лучшая христианка, которую вы можете повстречать, но бог в помощь вам всем. — Она резко повернулась и ушла в пещеру.

— Я не предлагаю вам руку, — сказал Мастерсон, — потому что не одобряю такую глупость. Но я, вслед за Энни, говорю вам "удачи". Хотя, откровенно говоря, не могу себе представить, чтобы кому-нибудь из вас повезло. Тит, ты, по меньшей мере, должен вернуться назад.

— Что… что ты собираешься делать с пленником? — спросил Пол.

— Давайте скажем так, — сказал Мастерсон, — пусть он не рассчитывает на нежное обращение с собой. Мы не собираемся задавать банкет в его честь. Но это будет намного быстрее чем то, что случится с вами в Додже, если его родственники вас схватят. — Он кивнул головой, коснулся шляпы, прощаясь с Мартиной и Флоримель, и увел остальных провожающих в пещеру.

— Н-да, очень весело, — сказал Тит. — А теперь мы должны идти. Вы идете вслед за мной, и очень тихо. Если я подниму руку, вот так, просто стойте — не говорите ничего, только стойте. Дошло?

Река под ними уже спряталась в тенях, когда они отправились в путь, вершины далеких гор окрасились в темно-фиолетовый цвет. Пол замыкал колонну и с трудом видел своих товарищей, хотя самый ближайший из них был всего в нескольких метрах впереди.

Сколько миров? — спросил он себя. — Сколько миров падают в тень прямо сейчас?

Но это был не тот вопрос, над которым можно долго раздумывать на высоте тысячу футов над долиной реки, спускаясь вниз по крутому склону.

Тит уверенно вел их вниз, но все равно они шли достаточно медленно. Больная нога не позволяла Флоримель идти быстро, а Т-четыре-Б вообще не любил высоту, когда не мог себе представить, что играет в какую-нибудь свою любимую игру. Прошло не меньше половины ночи, прежде чем они почувствовали в воздухе влагу, хотя уже какое-то время слышали рокот реки.

Тит говорил очень мал, и только во время остановок. Он родился и вырос в Марикенде, сын освобожденного раба, и оттуда сбежал на запад. Большую часть взрослой жизни он работал следопытом — Пол даже не знал, что бывали черные ковбои, но Тит уверял, чтобы их тысячи на юго-западе. Он перегнал стадо шортгорнских овец из Техаса в Додж Сити, и беспечно пропивал заработанные денежки в ту ночь, когда земля задвигалась.

— В жизни не видел ничего страшнее. — В слабом лунном свете его было почти не видно, но, катая во рту табачную жвачку, он на мгновение сверкнул бледными скрюченными зубами. — Хуже только сотни одинаково выглядящих дьяволов на лошадях, которые появились позже, крича и завывая. А тогда все затряслось и земля начала выпирать складками — сначала я подумал, что вот-вот провалюсь прямо в ад, потом увидел, как горы растут на глазах прямо вокруг нас, как тростник. Я думаю, что это был Судный День, о котором мне рассказывала мама. А может быть и конец света. Почему нет? Уйма народу верит в это.

Так оно и было — для них, подумал Пол. Но когда они все умрут, то встанут ли опять и начнут заново, как народ Зазеркалья? Или Дред заморозит эту симуляцию и она будет в постоянном упадке?

Тит оказался прав — горы выпирали из земли как сорняки. Подойдя к дну долины они не нашли ни предгорий, ни пологих склонов — только валуны и каменные осыпи вокруг корней горы. Началась сама трудная часть пути, каждый шаг угрожал обрушить камнепад, и только вступив на болотистую плоскую землю рядом с рекой, Пол сообразил, что уже какое-то время видит свет над Додж Сити.

— Великий боже, — тихо сказала Флоримель. — Что они там делают?

— То, что сделают с вами, — прошептал Тит. — И со мной, поэтому заткнитесь!

Он поманил их рукой в пещеру, образованную упавшими со склона камнями — гора булыжников возвышалась над землей как гигантский символ лавки ростовщика. Из этого жалкого укрытия они могли город за рекой и его узкие улочки, освещенные светом огромного пожара, пылавшего на главной улице — столб дыма от него закрывал звезды, а бесчисленные более мелкие пожары освещали крыши домов Додж Сити как блестки на Рождество. По освещенным красным огнем улицам метались и кружились тени; даже отсюда, издали, слышались отчаянные крики.

— Они догорают, — прошептал Пол.

— Неа. Горят с того времени, как эти дьяволы захватили город, — сказал Тит. — Горят и горят, и никогда не тухнут. — Он покачал головой. — Конец света.

— Куда мы должны идти, в точности? — тихо спросил Пол у Мартины. Он чувствовал, как его сердце стучит как молот, и видел, что Флоримель и Т-четыре-Б тоже не горят желанием идти в это ужасное место.

— Еще не знаю. Мне надо немного спокойно подумать. — Она встала и отползла на несколько метров в сторону так, чтобы между ней и ее товарищами остался огромный валун.

— Ненавижу портить впечатление, но этому мамочкину сынку время двигать ногами.

— Задержись на мгновение, — попросил его Пол. — Быть может будут вопросы…

Мгновение тянулось и тянулось, а Пол и остальные глядели, как, доказывая справедливость слов Тита, пламя горело и горело на крышах и фасадах домов, не пожирая их, несмотря на очевидную непрочность зданий.

— Бесполезно, — сказала Мартина, приползая обратно. — Я ничего не могу сделать — слишком много факторов, слишком много пробоев в реальности. Если бы Дред специально захотел затруднить мне восприятие, он бы не мог сделать лучше.

— И? — резко спросила Флоримель. — Просто пойти в город? Это было бы безумием.

— Давайте поплывем по реке, мы, — предложил Т-четыре-Б. — Сделаем плот. И уплывем из этого сканированного места.

— Ты что, не слышал? — сказала Мартина негромко, но очень зло. — Нет другого пути туда, куда мы хотим попасть. Если мы поплывем по реке к дальним воротам, и нас по дороге не убьют, ворота скорее всего не откроются. Но даже в самом лучшем случае у нас нет никакой гарантии, что нас не зашвырнет в какой-нибудь еще более ужасный мир. Если мы хотим попасть в Египет, нам нужны самые ближние ворота.

— Все, кранты, приплыли, — пробормотал Т-четыре-Б, но больше не сказал ничего.

— Вы помните места, где мы находили ворота? — спросила Мартина? — Катакомбы? Лабиринты?

— Быть может шахты? — предположила Флоримель. — На склоне горы были шахты. — Она простонала. — Великий боже, не думаю, что смогу вскарабкаться обратно.

— Кладбища, — сказал Пол. — Места мертвых. Братство любит подобные маленькие шутки. — Он разрешил себе мрачно улыбнуться. — Вернемся обратно и укусим их за задницу, а? — Он повернулся к Титу, смотревшему на них с удивленным восхищением. — В городе есть кладбище?

— О, да, прямо на северо-запад. Туда. — Он указал через реку, в темноту, левее пылающего города. — Какое-то идиотское имя. Сапожный Холм, или что-то в этом роде.

— Сапожный Холм, — выдохнул Пол. — Я слышал о нем. Можем ли мы пересечь реку и дойти до него? — Он взглянул на товарищей. — И нам вообще не надо входить в город.

— Я вообще не понимаю, ребята, какую глупость вы собираетесь сделать, но одно могу точно сказать — вам никогда не добраться до Сапожного Холма, если пойдете в этом направлении. Когда земля встала на дыбы, берега реки разломало и появилось болото, в котором водятся змеи, толстые как рюкзак и длиной как упряжка из двадцати мулов, не говоря о москитах, размером с орла. — Тит пожал плечами. — Я знаю, что на земле все это не имеет смысла: змеи, шакалы и всякая всячина, которая лезет из-под земли — и никто не видел их раньше. Вот почему я думаю, что это Суд.

— Мы тоже знаем о змеях, — сказал Пол, — и даже встречались с одной. А что ты скажешь о пути с востока?

— Тоже не шибко хорошая мысль. Сразу за городом Арканзас падает вот так, — его длинные пальцы резко упали вниз, — там водопад и каньон, такой глубокий, что днем в нем темно, как при луне. И тянется он на многие мили. Почему, как вы думаете, мы живем на склоне горы, и не пытаемся убраться отсюда к чертовой матери? — Он встал. — Вам нужно было послушаться Мастерсона и остаться с нами. Он хороший человек, и его черепушка варит как надо. Сейчас я собираюсь уйти. Мне не слишком нравится быть так близко к Доджу.

— Подожди, — сказала Флоримель, с паникой в голосе. — Мы, что… должны перейти через мост?

— Тогда точно потеряете скальпы. На нем днем и ночью торчит не меньше дюжины этих дьяволов. Но если хотите протянуть немного подольше, прогуляйтесь вдоль реки пару сотен футов. Вон туда. В это время года Арканзас там довольно мелок, несмотря на всю эту кутерьму.

Он насмешливо попрощался и исчез в темноте, тихий, как летящая птица.

— Мне кажется, что все чертовски уверены, что нас убьют, — спокойно сказал Пол.

— И вероятно они правы, — проворчала Флоримель.

Вода Арканзаса, хотя достававшая им до пояса, оказалось на ощупь неприятной, теплой и маслянистой. Река текла лениво и не торопясь, но в ней оказалось странное подводное течение, затягивающее путешественников, как уличный мальчишка-попрошайка, нашедший свою жертву и не собиравшийся ее терять.

Пол понял, что больше не в силах думать о воде, но даже не из-за неприятных ощущений, а из-за разыгравшегося воображения, которое услужливо рисовало ему самых разных подводных тварей, вроде тех, которые описывал Тит.

Далеко от них, справа вдоль берега, освещенная еще одной группой огромных костров, виднелась массивная изгородь, которая, как решил Пол, когда-то была ограждала площадку для приведенного в город скота. Несмотря на поздний час, там клеймили полным ходом, хотя, судя по отчетливым крикам, жертвами были не коровы.

Но не все там кричали от боли. Когда хор криков и веселый смех прокатился по скотобойне, Пол увидел, как Мартина споткнулась и едва не упала в воду. Он схватил ее за руку и обнял.

— Опять его голос, — прошептала она, закрывая посильнее глаза, как если бы могла таким образом заставить себя оглохнуть. — И слышать его размноженным, опять и опять, со всех сторон…

— Это просто трюк. Как ты и сказала, они все его копии, очень грубые. Его здесь нет. — Правда ли это, или я пытаюсь выдать желаемое за действительность? Возможно в Додже новый шериф.

В дюжине метров от берега Мартина опять схватила Пола за руку. На мгновение он решил, что она больше не может вынести все это, но ее лицо, хотя и напряженное, выражало тревогу и внимательное изучение обстановки.

— Тит был прав, — прошипела она. — На мосту люди.

— Поэтому мы здесь, — сказал Пол, но махнул Т-четыре-Б и Флоримель, приказывая им остановиться.

— И на другой стороне реки, тоже, — сказала она. — Не очень близко, поэтому мы их не слышим, но я их чувствую. Если мы выйдем из реки здесь, то попадем прямо им в лапы.

— Что мы можем сделать? — Пол постарался обуздать свое отчаяние. Крики боли и ужаса по-прежнему плыли над долиной реки, отражаясь от склонов гор. — Мы не можем вернуться назад!

— Поворачиваем на запад, — решительно сказала Мартина. — Остаемся в реке. Проходим под мостом. Идем к той стороне города, которая нам нужна — но по реке, не по открытой земле.

— Но на мосту люди, — прошептала Флоримель, наклонившись к ним. — Что если они услышат нас?

— Другого пути нет, — сказала Мартина, все еще не двигаясь. В воздухе повисло напряжение, Пол с удивлением почувствовал, что остальные ждут его решения. Он повернулся и медленно побрел к мосту.

Когда они подошли ближе, он разглядел наверху человеческие тени, освещенные множеством огней, но к его облегчению, все они собрались на самом конце моста, ближе к городу. Он решительно двинулся на середину, в более глубокую воду, где маслянистая вода доходила ему до груди, а обоим женщинам даже выше. Деревянный мост, широкий и низкий, навис над головой, но под ним вполне хватало места. И Пол двигался, охваченный спасительной темнотой.

Но прежде, чем он прошел и половину пути, над ним послышались громкие шаги. Он замер, надеясь, что все остальные поступили так же, хотя и не видел их. К первому человеку присоединилось еще несколько, мост затрещал. Пол молча выругался: тяжелые ноги топтались прямо над головой. Неужели их заметили? Может быть копии Дреда ждут, когда они выйдут из-под тени моста и бросятся на них, как на рыбу в мелком пруду?

Он стоял, пульс бился в виске так сильно, как если бы кто-то бил ему в голову, и тут он услышал приглушенный всплеск в нескольких метрах от себя, потом еще один. Что-то невидимое было в воде рядом с ними — быть может один из этих людей спустился вниз, чтобы проверить реку? Пол вытащил револьвер из внутреннего кармана комбинезона и держал его слегка выше воды, опасаясь стрелять, но и еще больше боясь сойтись в рукопашной с гибким и сильным человеком, которого видел в пещере.

— Что?.. — прошептала Флоримель, но так и не закончила вопрос. Что-то ударило сверху, настолько громко и внезапно, что на мгновение Пол подумал, что сам случайно нажал на курок. Эхо выстрела еще звенело в ушах, как что-то большое и жесткое ударило его. Пола отбросило в сторону и едва не сбило с ног; если бы он не налетел на одного из своих товарищей, то точно бы оказался под водой вместе с револьвером. Люди над ним стреляли и смеялись, заглушаяя слабые крики ужаса Пола и его друзей, которые сообразили, что рядом с ними в воде бьется что-то огромное и очень сильное.

— Змея! — прошептала Мартина, ее испуганный голос сам казался змеиным шипением. Т-четыре-Б приглушенно вскрикнул, когда дергающийся мускулистый хвост ударил по нему. Пол рыскал рукой под водой пока не нашел руку юноши и не схватил ее. Флоримель схватила его с другой стороны и они оба выволокли Т-четыре-Б на поверхность, дрожащего и кашляющего.

— Не шевелитесь, — прошептала Мартина. — Тихо! — Т-четыре-Б хотел было поспорить, но был слишком занят, изрыгая из себя речную воду. Флоримель держала его. Змея еще металась в воде рядом с ними, постепенно отдалялась, как если бы напала на них в панике, а не нарочно. Когда она оказалась за восточной стороной моста, на свету, по телу Пола побежали мурашки. Тварь, задевшая его, была не меньше того самого монстра, шахтного поезда, который охотился за ними в горах.

Еще дюжина выстрелов, вода вокруг огромного вытянутого тела змеи вскипела. Люди на мосту радостно закричали от кровавого сладострастия.

— Спаси нас бог, — сказала Мартина, — вперед, сейчас! — Пока она шлепала по воде, Пол опять схватил Т-четыре-Б и помог Флоримели вытащить его к западному краю моста. За ними раненая змея взбивала воду в светящуюся пену. Люди на мосту прыгали так, как будто танцевали, и всаживали одну пулю за другой в умирающую рептилию.

Несмотря на то, что полночь была горячая как печка, Пол дрожал как в лихорадке, когда они выволокли себя на погруженный во тьму берег реки, в сотне метров на запад от моста. Он и его товарищи какое-то время просто лежали в грязи, тяжело дыша. Веселье на мосту все еще продолжалось, хотя выстрелов стало поменьше.

Наконец они заставили себя встать и подняться по берегу выше, ближе к шуму города: крикам боли, которые казалось, не в состоянии издавать человек, мольбам о пощаде, стрельбе и дьявольскому смеху захватчиков. И, к полному удивлению Пола, музыке, которую он узнал, классическим мелодиям, которые играли на раздолбанном пианино, иногда не попадая в размер, как если бы кто-то поставил спектакль из пыток и убийств, сопроводив его самым неподходящим звуковым оформлением.

Пол вообще не хотел знать о том, что происходит в Додж Сити, и повел было свою маленькую группу на запад, несмотря на предупреждения Мартины, и очень быстро убедился в том, что Тит был совершенно прав: за несколько секунд они провалились в болото, засасывающая грязь доходила им до колен.

Флоримель нашла для себя нечто еще более опасное. Если бы Т-четыре-Б не был позади нее, все еще кашляя и отхаркиваясь после вынужденного купания, она бы исчезла под поверхностью плывуна раньше, чем Пол или Мартина даже заметили бы ее отсутствие. Но Т-четыре-Б успел перехватить ее и Мартина, которая, несмотря на слепоту, в темноте видела лучше их всех, нашла палку и удержала ее наружи. Они вытащили ее на берег болота и Флоримель расплакалась.

— Это уже слишком, — сказала она. — Я не настолько сильна — я едва иду даже по ровной поверхности.

Пол повернулся к Мартине. — Да, ты была права, а я ошибался. Куда мы идем?

— Не могу сказать наверняка — для меня это место слишком искажено — но болото подходит прямо к краю города, значит мы должны держаться среди зданий, если не хотим опять попасть в плывуны.

Пол на мгновение закрыл глаза и глубоко вздохнул. — Хорошо. Пошли.

Они аккуратно вернулись по своим следам туда, где вышли на берег. И опять перед ними оказалась Фронт Стрит, все ее здания горели в непрекращающемся огне. В четверти мили на восток посреди улицы пылал гигантский костер, как раз между главным железнодорожным путем и подъездной веткой; вокруг него сновали бесчисленные черные тени, празднуя разрушение города — и этот фестиваль продолжался уже много дней. Судя по всему там собралось большинство захватчиков, тем не менее дюжины их шлялись по улицам, недалеко от того конца, где Пол и его товарищи ждали в тени, отчаянно надеясь на какое-нибудь чудо, которое позволит им пройти по широкой улице незамеченными.

Хотя все горящие дома по Фронт Стрит еще стояли, фасады некоторых из них обвалились, обнажив внутренности, как диорама в музее — и это был музей ужасов. В салонах женщины с белыми глазами и сожженными ногами танцевали на горящих сценах, устало увертываясь от бутылок, летевших в них от гикающей аудитории двойников Дреда. С канделябров свисали мужчины с перерезанным горлом и истекающие кровью, как олени в коптильне. Множество трупов лежало на улице, целые горы, хотя некоторые из них стояли, приколоченные к зданиям или к скамьям, ужасные живые картины. Люди-Дреды шлялись повсюду, попивая виски из кувшинов, а некоторые упились до того, что ползали на животах, лая как собаки или танцевали с блевотиной на рту и груди.

Это все ненастоящее, повторял себе Пол. Это все как в сетевом шоу — нет, даже еще нереальней. Это не актеры, просто куклы. Но было трудно заставить себя поверить собственным словам, когда каждый запах и каждый звук так ужасающе реален, и особенно если знаешь, что любой из них в любой момент может покалечить или убить его.

Вверх по улице один из Дредов подкатил бочонок к огромному костру и бросил его в пламя, а потом стоял, разинув рот, и глядел, как боеприпасы внутри начали взрываться. В доли секунды летящий свинец превратил экспериментатора в окровавленное месиво, но остальные побежали к огню, привлеченные шумом. Некоторые начали стрелять куда попало, но большинство нашло зрелище очень приятным и образовало вокруг костра визжащий круг.

Воспользовавшись тем, что все отвлеклись, Пол дал сигнал остальным и они молча побежали к железнодорожным рельсам, шедшим посредине Фронт Стрит, стараясь не глядеть на трупы, главным образом женские, привязанные к путям. В любом случае смотреть особо было не на что, потому что кто-то прогнал по ним несколько раз локомотив, взад и вперед, прежде чем ему надоело и он сжег сам локомотив. Остатки паровоза еще чернели на рельсах как закопченный скелет гигантского мерзкого создания, обеспечив им на какое-то мгновение защиту от любых глаз, но вонь от множества трупов быстро погнала их дальше.

Они, никем не замеченные, уже почти пересекли тень около конца улицы, как Мартина остановилась и схватила Пола за руку. Хотя большинство Дредов собрались вокруг огня далеко от них, Пол и его товарищи все еще были на открытом месте и их мог обнаружить любой случайный взгляд; нервы кричали от нетерпения, но Мартина упорно толкала его в другую сторону.

— Туда нельзя, — прошептала она. — Давай к перекрестку.

Он хорошо выучил урок. Не споря, вопреки всем своим инстинктам, Пол повернулся и потрусил обратно по Фронт Стрит к центру города, потом свернул на север в боковую улицу рядом с двухэтажным зданием, чей дымящийся фасад все еще гордо провозглашал, что он "Райт, Беркли и Компаньоны." Они сделали буквально шаг с главной улицы, как группа всадников, стуча копытами, вылетела из-за угла как раз оттуда, куда они направлялись — и небольшой отряд пьяных Дредов на конях-мутантах пронесся, завывая, мимо темного перекрестка, где Пол и остальные изо всех сил вжались в стены здания.

На боковой улице музыка звучала громче, как если бы они стояли около громкоговорителя в адском саду наслаждений, но в ее колеблющемся звучании было что-то такое, что Пол захотел побыстрее уйти от нее и храбро ступить на главную улицу. Его более логическая часть потерпела поражение: он махнул остальным и они пошли от Фронт Стрит; звук пианино поднялся до неба и опал.

— Моцарт, — выдохнула Мартина. — Он сказал мне, что любит Моцарта.

Пол не стал спрашивать, что она имеет в виду.

Пока они быстро шли по боковой улице, пытаясь оставаться в пятнах тени, Пол наконец-то увидел того, кто играл на пианино. Комната, в которой он находился, могла быть задней частью общей комнаты салуна, фасадом выходившего на главную улицу, укромный уголок, где ковбой или игрок с деньгами в кармане мог провести немного время в уединении с городской профессионалкой, но мощный взрыв снес большую часть стен и уединение в этом городе осталось в прошлом. Музыкант оказался старым черным человеком, хотя сейчас скорее серым. Его окружали покачивающиеся копии Дреда, которые были то ли слишком пьяны, чтобы двигаться, то ли действительно хотели услышать Моцарта, даже в таком исполнении. Кошмарность музыки стала более понятна, когда Пол увидел, что безногий пианист привязан к скамье колючей проволокой и сидит, как корабль во время штиля, в луже собственной крови.

Теперь настала очередь Пола спотыкаться, рвать и опираться на остальных, которые помогли ему идти дальше.

Долгие минуты они перебегали от одного здания до другого, от близких огней чесалась кожа, уши заполняли крики умирающих и мольбы о смерти — долгая мучительная прогулка через ад. Пол заставлял себя идти. Каждый кусочек темноты казался оазисом мира. На каждом открытом месте он чувствовал себя так, как будто на него смотрят сотни глаз.

Слава богу, что мы попали в город после того, как они провели в нем столько дней, подумал он, пытаясь перевести дух в глубине дымной конюшни. Слава богу, что эти клоны Дреда настолько погрязли во зле, что почти не чувствуют этого. Он не мог разрешить себе подумать о сотнях жителях Додж Сити, чье несчастье подарило ему и его товарищам возможность выжить.

Они пересекли вторую улицу и остановились в дверном проеме развалин дома, в котором находилась типография. На пыльной улице лежала груда того, что казалось кожами животных. Пока Пол соображал, что это остатки местных жителей — их пропускали через пресс, пока они не стали совершенно плоскими, а на теле одной несчастливой жертвы даже был напечатан заголовок "Добро Пожаловать в Додж Сити!" — Мартина махнула рукой, призывая к молчанию. Никто из них и так почти не дышал и ничего не говорил, так что это вряд ли было необходимо.

— Там, — наконец сказала она. — Это было мгновение, но… Да, я чувствую их.

— Чувствуешь что? — Голос Флоримель от страха и усталости был невыразительным и монотонным.

— Ворота, мне кажется.

Т-четыре-Б зашевелился. — Так-то лучше, мне.

Они пошли вдоль выпотрошенных зданий и потом на запад, по Валнут Стрит. Моцарт за ними постепенно замолкал, как будто у граммофона кончался завод. Вскоре они вошли в темную западную часть города, и взглянув на небо, Пол увидел луну, которая только сейчас поднялась над горными пиками, как бы смущенная катаклизмом, постигшим знакомые ей равнины.

— Сюда, — выдохнула Мартина.

Горящие стены остались позади, и Пол с радостью почувствовал, как темнота накрыла его холодным мокрым покрывалом. Сейчас они шли на северо-запад вдоль края болота, хлюпая по грязи, поскальзываясь и застревая, и эта дорога казалась в тысячу раз лучше той, что осталась позади. Даже когда какая-то жужжащая тварь, большая как крыса, вцепилась в плечо Мартины, заставив ту вскрикнуть и упасть на землю, Пол чувствовал, что сделка того стоила. С бесстрастностью, порожденной полным эмоциональным истощением, он оторвал летающую дрянь от Мартины и сжимал и мял ее руками, пока она не стала истекать кровью и умерла.

— Там, — прошептала Флоримель, когда Пол помог Мартине встать. — Я вижу его!

Она указала на бледный низкий холм в четверти мили от них, блестевший в свете луны и казавшийся верхушкой гигантского черепа. Позабыв об усталости, они бросились вперед по скользкой предательской равнине.

Внезапно Т-четыре-Б полным отчаяния голосом крикнул — Фенфен! — На мгновение Пол решил, что юноша упал, но, повернувшись, увидел, что тот глядит назад на облако маленьких огней, отделившееся от огромного пожара, в который превратился Додж Сити. — Факелы, — простонал Т-четыре-Б. — За нами, вроде.

Пол тянул юношу за собой, пока они оба опять не побежали. — Быстрее, — крикнул он остальным. — Кто-то увидел нас!

Земля вокруг Сапожного Холма была суше и тверже, и, добравшись до нее, они побежали быстрее. Пол споткнулся и земля прыгнула к нему, ударив тяжелой рукой, и теперь уже Т-четыре-Б помог ему подняться на ноги.

Кладбище на вершине холма оказалось на удивление маленьким: пара дюжин деревянных крестов и немного скромных каменных плит, разбросанных по неровной земле. Это были скорее камни, а не памятники.

Не считая бизоновой травы, единственным высоким предметом оказался узкий ясень, на длинной ветке которого болталась петля — местная виселица.

— Где они? — спросила Флоримель. — Ворота?

Мартина медленно поворачивалась из стороны в сторону, как тарелка радара, осматривающая небо. — Я… я не могу сказать. Они не открылись по моей команде, и, похоже, здесь нет ничего достаточно большого, что могло бы их содержать. Могила?..

— Хочешь, чтобы я копал? Скажи, — Т-четыре-Б наклонился к земле и стал рыть руками ближайшую могилу, как обезумевшая собака. — Нужно линять отсюда — зуб даю!

Факелы приближались с ужасающей скоростью, и Пол уже видел, что они находятся в руках по меньшей мере дюжины Дредов, ехавших на тех самых лошадеподобных тварях. Отряд спешил к холму, не замедляя причудливого галопа, и Пол почувствовал, как на него наваливается апатия. Пересилив себя, он вытащил из кармана револьвер Бена Томпсона. Он казался тяжелым, как якорь.

— Хавьер, тише! — крикнула Мартина за его спиной. — Дай мне подумать!

Пол опустился на одно колено, пытаясь держать револьвер параллельно земле. Первый из Дредов уже достиг подножия холма. Пол направил револьвер на него, вспомнив то время в своей жизни, когда он, мальчик, восхищался оружием. Он ждал так долго, как осмелился, вспотев настолько, что палец едва не соскальзывал с курка; потом, когда всадник был уже в двадцати метрах, выстрелил.

То ли благодаря слепой удаче, то ли потому, что оригинальная симуляция благоволила к людям, но он попал в обезьяно-лошадь, которая покатилась по земле. Наверно она прокатилась и по своему всаднику, во всяком случае он не встал после того, как она соскользнула вниз и осталась на месте, молотя ногами. Остальные Дреды, крича от ярости, или, возможно, от удовольствия, отпрянули в стороны, образовав дугу вокруг подножия холма. Многие из них были вооружены винтовками и револьверами; на вершину холма обрушился свинцовый град. Пол бросился на землю, Флоримель и Т-четыре-Б последовали его примеру. Только Мартина осталась стоять.

— Что ты делаешь? — крикнул ей Пол. — Мартина, ложись.

— Конечно, — сказала она, когда пуля пролетела у ее ног. — Я должна была увидеть это с самого начала. — Она прыгнула к дереву. — На священной земле не должно быть виселицы, — крикнула она.

Опасаясь за нее, Пол встал и начал стрелять, надеясь отвлечь внимание Дредов от такой легкой цели, но удача изменила ему: хотя ему показалось, что один из них откинулся назад в седле, остальные пули не произвели на них никакого эффекта. Он бросил взгляд через плечо и увидел, что Мартина дотянулась петли виселицы и тянет ее на себя, как если бы хочет расширить для особенно большой шеи. В то же мгновение полыхнул золотой свет. Петля стала больше Мартины и растянулась чуть ли не до земли. Т-четыре-Б и Флоримель, низко наклонившись, уже бежали к ней. Пол повернулся к всадникам, уже взбиравшимся на склон и оравших как свора гончих, охотящаяся на медведя. Он выстрелил в последний раз, бросил пустой револьвер в ослепляющий свет факелов и изо всех сил побежал к сиянию.

Мартина уже ждала его. Она схватила его за руку и они вместе нырнули в не обжигающий золотой огонь.

Пол упал на твердый камень и на мгновение ему показалось, что преследователи прыгнули вслед за ними: колеблющийся свет факелов был повсюду.

Убедившись, что никто не орет и не стреляет, Пол сел. Факелы висели в держателях на стенах огромного каменного фасада, затмевая даже звезды в черном небе. Стены покрывала живопись в египетском духе, цветные портреты царей и богов с головами животных.

Он встал, боясь сломанных костей, но не нашел ничего, хуже содранных коленок и порванного комбинезона. Рядом с ним Флоримель, Мартина и Т-четыре-Б тоже встали на ноги. Тишина, почти осязаемая в этой галерее каменных стен, нарушалась только дыханием людей.

— Мы порвались, — прошептал Пол. — Великолепно, Мартина.

Она еще не успела ответить, а из-за угла здания уже появилась чудовищная фигура, похожая на гигантского кота. Через мгновение она стояла перед ними и над ними, гигант с телом льва и головой человека. Его тело было грубо заделано во многих местах, как на старой кукле, из дюжины зияющих прорех сыпался песок. Веки зашиты.

— Вы вторглись в священное место, — объявил сфинкс таким низким могучим голосом, что, казалось, камни вокруг содрогнулись. — Это Храм Анубиса, Повелителя Жизни и Смерти. Вы грешники.

Пол, потрясенным размерами сфинкса, обнаружил, что пытается дать словам выйти изо рта: — М-м-мы н-н-не с-с-собирались…

— Вы грешники.

— Бежим! — крикнул Пол и повернулся, но не успел он сделать и трех шагов, как что-то врезалось в него, как бархатный грузовой поезд, и отправило в темноту.

ГЛАВА 25Спрятанный Мост

СЕТЕПЕРЕДАЧА/ИНТЕРАКТИВНЫЕ ИГРЫ: GCN, 7.00 (Евр., Сев. Am.) — "Побег!"

(изображение: Зельмо на каменной полке)

ГОЛОС: Недра (Камчатка Т.) и Зельмо (Колд Уэллс Карсон) снова сбежали из Академии Железного острова, но агенты лорд Лубара (Игнац Рейнер) выстрелили в Зельмо "Лучом Отчаяния" и теперь Зельмо в отчаянии хочет убить сам себя. Это последний эпизод, после которого "Побег!" превратится в "Я ненавижу мою жизнь". Требуется пять человек в группу поддержки и двадцать пять в массовку, предпочтительно с опытом пребывания в холодных открытых местах. Обращаться в GCN.IHMLIFE.CAST

УЖЕ в третий раз они пытались пересечь лениво текущую реку и достичь другого берега. Казалось, что берег находится на расстоянии броска камня, но несмотря на все усилия Сэм и Азадора с одного борта, и! Ксаббу и Жонглера с другого, приближаться он не хотел.

Наконец они вытащили шесты и остановились, восстанавливая дыхание. Высвободившийся плот лениво поплыл по течению. Луга на другом берегу, на первый взгляд ничем не отличающиеся от лугов на этом, уже казались каким-то мифическим древним континентом.

— Кто-то должен плыть, — сказал Жонглер. — Быть может человеку разрешено пройти, а лодке нет.

Сэм рассердилась. Старик быть может и прав, предполагая, что надо пересечь реку, а не идти вдоль нее, но ей очень не понравились командирские нотки в его голосе.

— Мы не работаем на тебя, — сказала она, сжав зубы. Что-то слегка толкнуло ее в спину и она повернулась, готовая наорать на Жонглера, но это оказался! Ксаббу, слегка толкнувший ее локтем и выразительно посмотревший на нее. Ей понадобилось мгновение, чтобы понять.

Мы не будем говорить, кто такой Жонглер, вспомнила она и смешалась. Все эти годы она, вор, держала язык за зубами и обкрадывала дома богатых и могущественных людей Срединной Страны — пускай даже вымышлено богатых и могущественных — и вот теперь, когда это действительно важно, она почти выдала секрет, совершенно без причины. Она опустила глаза.

— Он прав, — сказал Азадор. — Но мы не узнаем этого точно, пока кто-то не попытается. Я бы попробовал, но моя нога… — Он с сожаление пожал плечами, откладывая героизм на потом.

Сэм ждала, что вызовется! Ксаббу и очень удивилась, что он этого не сделал. Обычно маленький человек брал на себя самые опасные предприятия раньше, чем кто-нибудь другой, особенно Сэм, успевали сделать что-нибудь опасное. — Похоже, придется мне, — сказала она. Многие годы она плавала каждое утро, и, наконец, это может кому-то помочь. Она надеялась, что однажды скажет об этом маме. Как бы она хотела, сидя у мамы на коленях, вместе с ней посмеяться над плаванием!

— Погоди, я не уверен… — начал было! Ксаббу.

— Не беспокойся, я хорошо плаваю. — Не давая обеспокоиться само себе, она подняла руки и прыгнула с края плота. Входя в воду, она услышала ругательства Азадора и Жонглера, едва не упавших с резко накренившегося плота.

Вода оказалась обжигающе холодной, намного холоднее, чем она ожидала, и хотя течение было достаточно слабым, плыть оказалось намного тяжелее, чем в бассейне рядом с домом; тем не менее, попривыкнув, она привычно легла на воду и начала резать воду, плывя к гостеприимному травянистому склону на дальнем берегу.

Пара минут, сказала она себя, оценив расстояние.

Но через полсотни ударов руками стало ясно, что или течение намного сильнее, или ей суждена та же судьба, что и плоту. Она подняла голову над водой и перешла на брасс, чтобы лучше видеть берег. Она врезалась в воду, боролась с сопротивлением, плыла и плыла… земля не приближалась. Разочарованная, она нырнула под воду и опускалась все ниже и ниже, пока не коснулась травы на дне реки, потом поплыла ровно. Она била изо всех сил ногами и извивалась как рыба. Она гордилась своей силой: она не сдастся на проверив себя и симуляцию.

Когда воздуха в легких больше не осталось, она дважды ударила ногами и разрешила себе скользнуть вверх. Берег остался там же. Разочарованная, он высунула голову из воды, оставаясь на месте, и повернулась к центру реки, выискивая глазами плот, когда внезапная боль пронзила ее ногу.

Кто-то схватил меня!.. успела она подумать и ушла под воду. Она забарахталась, выплывая наверх, одна нога не работала, и только тут сообразила, что никакой речной хищник ее на хватал — просто свело бедро. Какая разница: она не могла держаться на поверхности больше секунды и уже потратила все силы на бесполезное плавание.

Сэм закричала! Ксаббу, но вода уже была во рту и носу, и вместо крика получилось слабое бульканье. Сведенная нога не работала, плыть она не могла. Она попыталась перевернуться на спину и расслабиться — в мозгу мелькнули слова мертвый не тонет — но в ногу как будто воткнулся раскаленный нож и вода захлестывала лицо. Она уже опускалась под воду, когда что-то сильно ударило ее в плечо. Она схватилась за длинный шест и вцепилась в него так, как если бы это был посох ее ангела-хранителя. Кем он и был.

— Сэм, ты напугала меня до смерти, — на этот раз! Ксаббу поручил костер Азадору, не желая оставлять ее. Уже полчаса, она, все еще дрожа, жалась около низкого пламени, и Сэм почувствовала, что действительно благодарна бородатому мужчине. — Я очень надеялся, что мы успеем перехватить тебя, как бы далеко ты не заплыла, — продолжал! Ксаббу. — О, я очень испугался.

Сэм была тронута. Похоже он чувствовал себя даже хуже, чем она. — Ну, не волнуйся. Ты же спас меня.

!Ксаббу только тряхнул головой.

— Итак, мы в тупике, — сказал Жонглер. — Мы не можем пересечь реку, на лодке или вплавь.

Сэм удалось на мгновение перестать стучать зубами. — Быть может есть мост. Эти маленькие животные — вроде Баббл Банни — что-то говорили о мосте. Просто мы не успели узнать, что они имеют в виду. — Она не могла не посмотреть с упреком на Жонглера, потому что именно его вспыльчивый характер прогнал местных прочь. Ей показалось, что на его лице мелькнула тень вины.

Может быть в нем осталось что-то человеческое, решила она. Хотя бы немного. Конечно только тогда, когда не мешает его личным планам.

— Но здесь нет мостов, — объявил Азадор. — Я трижды обошел эту чертову реку. И вы тоже обошли ее. Вы видели хоть один мост?

— Не все так просто, — упрямо сказала Сэм. — Мы можем видеть другую сторону реки, но это не означает, что мы можем добраться до нее. Так что если мы видим вещи, до которых невозможно добраться, почему бы здесь не быть предметам, которых мы не видим, но до которых можно добраться? — Она остановилась и мысленно повторила свои слова. Да, имеют смысл, более или менее.

— Сегодня мы ничего не сможем сделать. — Озабоченное выражение на лице! Ксаббу не исчезло, но изменилось, стало другим, более далеким. — Подумаем об этом завтра. — Он протянул руку и коснулся плеча Сэм. — Я счастлив, что ты не пострадала, Сэм.

— Только моя нога, но и ей уже лучше. — Она улыбнулась, надеясь слегка развеселить его, но трудно быть убедительной, когда твои зубы отплясывают чечетку.

Несмотря на всю заботу! Ксаббу, его не было рядом с ней, когда в полночь Сэм проснулась. В свете умирающих углей она отчетливо видела темные фигуры двух остальных, но ни малейшего следа маленького человека.

Похоже голос природы, подумала она, и, уже укладываясь обратно, вспомнила, что никто из них в этом не нуждается. Она резко встала. Мысль о том, что она может потерять его и остаться одной с Жонглером и Азадором, казалось чересчур кошмарной.

Я не хочу никого из них. Я хочу домой.

Она попыталась успокоить себя, представив себе, что бы сделали Рени или Орландо. Если! Ксаббу исчез, она должна отправиться на поиски, без вариантов. Она подумала, не разбудить ли других, но все в ней было против. Если она не сможет найти никакого следа! Ксаббу в сто метрах от костра, тогда она подумает об этом опять.

Она протянула руку, чтобы взять дымящуюся палочку из костра и использовать ее как факел, когда заметила, что кто-то уже воспользовался этой идеей: в сотне метров от лагеря, на фоне бархатно черных холмов светилось оранжевое пятно. Сэм с облегчением отправилась к нему.

!Ксаббу воткнул конец посоха в мягкую глину травянистого склона и сидел рядом с ним. Он не заметил, как она подошла, она опять перепугалась, но тут он вырвал себя из задумчивости и повернулся к ней.

— Что случилось, Сэм?

— Все в порядке, чизз. Я проснулась и… испугалась, что ты исчез.

Он кивнул. — Прости. Я думал, что вы все спите мертвым сном и не заметите. — Он повернулся и посмотрел на небо. — Здесь очень странные звезды. Это модель, я понимаю, но все равно в голове не укладывается.

Она села рядом с ним. Трава была мокрой, но после несчастного приключения на реке она это даже не заметила.

— Тебе не холодно? — спросил! Ксаббу.

— Все хорошо.

Какое-то время они сидели и молчали, Сэм сражалась с собой, ей очень хотелось прогнать страх как можно дальше дружеским разговором. Наконец! Ксаббу прочистил горло и заговорил, но так неуверенно, что по коже Сэм побежали мурашки.

— Я… сегодня я сделал ужасную вещь, Сэм.

— Ну да, спас меня.

— Я разрешил тебе пойти в реку. Я сам должен был сделать это, но испугался.

— И почему ты должен был лезть туда? Ты такой же как Рени — думаешь, что должен делать все опасные вещи раньше любого другого.

— На самом деле я боюсь воды. Однажды, когда я был еще ребенком, меня едва не съел крокодил.

— Это ужасно.

Он пожал плечами. — Но это не означает, что я должен был разрешить тебе сделать то, что не могу сам.

Сэм даже зашипела от раздражения. — Ты не должен делать все, — сказала она, — это фенфен, в высшей степени.

— Но…

— Послушай. — Она наклонилась к нему, заставив его поглядеть на себя. — Ты спасал мне жизнь не меньше дюжины раз. Помнишь гору? Помнишь, как ты вытащил нас с той ужасной тропы? Ты сделал больше всех нас, но это не значит, что остальные не должны выполнять свою часть, вроде. — Она подняла руку, призывая его помолчать. — Орландо спас меня, ценой собственной жизни. Как я могу жить, если не могу рисковать, как он? Я, что, должна сидеть как… как какая-нибудь сказочная принцесса, а все вокруг должны бегать и спасать меня? Я не знаю, как там живут люди в дельте Окаванго, но там, откуда я родом, это был бы настоящий скан, день за днем.

!Ксаббу улыбнулся, слабо и болезненно. — Рени сказала бы, что это "старомодная чушь".

— И она еще скажет это, когда мы ее найдем, если ты не раскиснешь. — Сейчас уже улыбнулась Сэм. Рени и! Ксаббу заслужили друг друга, по любому. Так много любви, так много упрямства. Она надеялась, что всю оставшуюся жизнь они будут спорить друг с другом, кто из них должен делать более тяжелую работу. — Поэтому ты и ушел сюда? Потому что почувствовал себя плохо из-за того, что я прыгнула в воду и у меня свело бедро?

Он покачал головой. — Не только. Иногда я волнуюсь, сам не зная почему. И тогда я должен спокойно подумать. — Он опять улыбнулся. — Иногда я должен больше, чем подумать. Станцевать.

— Станцевать? — Если бы сказал, что думает над постройке космического корабля, она удивилась бы меньше.

— Для меня, это… как молитва. Иногда. — Он щелкнул пальцами, досадуя на невозможность выразить свои чувства словами. — Но я не готов. Не чувствую, что готов.

Сэм не знала, что и сказать. Через мгновение она встала. — Ты хочешь побыть один? Или мы должны вернуться в лагерь.

!Ксаббу выдернул факел из земли и ловко вскочил на ноги. — Меня еще кое-что волнует, — сказал он. — Не так-то просто молчать о настоящей истории Жонглера в присутствии Азадора.

Лицо Сэм залила краска смущения. — Прости — сегодня я была полной дурой.

— Трудно — и неестественно! — помнить о таких вещах все время. Возможно мы должны объяснить Жонглеру, что Азадор ненавидит Братство Грааля. Тогда он сможет помолчать, хотя бы для того, чтобы защитить самого себя.

— Все это так странно, — сказала Сэм, когда они шли обратно к лагерю. — Здесь нет ничего настоящего, ты не может никому доверять. — Она дружески подтолкнула! Ксаббу локтем. — Ну, я не знаю, что-то вроде… карнавала. Или маскарада.

— Но ужасного, — сказал он. — Ужасного и очень опасного.

Идя к лагерю и спящим спутникам, они не сказали больше ни одного слова.

Следующий день они потратили на совершенно безнадежные, по мнению Сэм, поиски пути на ту сторону реки. Они продирались через заросли тростника, надеясь найти ключи к тому, как другие пересекали реку — следы, остатки моста или пристани — без малейшего успеха. Сэм чувствовала себя подавленной,!Ксаббу замкнулся в себе, Жонглер, который, как обычно, почти не говорил, тоже погрузился в свои мысли. И только Азадор казался не сломленным. На самом деле он говорил почти не переставая, надоедливо рассказывая о своих приключениях в сети, об открытии ее структуры, о секретных ходах, соединяющим симмиры и о тайных воротах, ведущих из них. Кое-где он явно хвастался, но все равно Сэм не могла не впечатлиться глубиной его знаний. Сколько же времени этот человек странствовал в сети Грааля?

— Откуда ты пришел? — спросила она его, когда они шлепали по мелкой воде рядом с берегом. Многообещающая группа камней, увы, оказалась остатками большого каменного выступа. — Я имею в виду прежде, чем попал сюда?

— Я… я бы не хотел говорить об этом, — сказал он. Он нахмурился, сбивая с ног ил стеблем тростника. — Но я использовал мое время здесь намного лучше, чем кто-нибудь другой. Я узнал о создателях этой сети множество фактов, которые иначе остались бы навсегда тайной…

Сэм не хотела выслушать еще один рассказ о его достижениях. — Да, но ты тоже не можешь найти путь через реку, так что сейчас все твои достижения ничего не стоят.

Азадор обиделся. Сэм почувствовала себя нехорошо — в конце концов он, в отличии от Жонглера, не сделал им ничего плохого — и попыталась найти какую-нибудь другую тему для разговора.

— Ну, не обижайся, ты же сделал замечательный плот. — Который, откровенно говоря, смог плыть только после того, как! Ксаббу его починил, но об этом она не собиралась упоминать. — Не твоя вина, что система не дает нам пересечь реку.

Он немного успокоился.

— А ты действительно цыган? — спросила она.

Он буквально вскинулся. — Кто сказал тебе эту чушь?

Сэм изо всех сил постаралась не глядеть на! Ксаббу, который в тридцати шагах от них о чем-то негромко говорил с Жонглером. — Никто… Мне кажется, что ты сам так сказал. — Она разозлилась на саму себя. — Или я решила так из-за… из-за твоей бороды.

Он с ударением повторил слово, как если бы это было обиженное животное, которое надо успокоить. — Цыгане, они подлецы и воры. Азадор исследователь. Ты неправильно поняла все мои приключения. Я пленник. Я имел право открыть все, что мог, забрать знание у моих похитителей.

— Извини. Я действительно не так поняла.

— Тебе надо быть более осторожной. — Он тяжело посмотрел на нее. — В таких местах нужно быть очень осторожным, особенно когда говоришь с незнакомцами.

Сем промолчала, но внутренне полностью согласилась.

После еще одного часа бесполезных поисков, ей представилась возможность поговорить с! Ксаббу без посторонних ушей. Они вместе обыскивали последние заросли тростника. Азадор и Жонглер уже сдались и сидели на одном из травянистых холмов, молча глядя на них.

— Я такая сканированная, — сказала она, объяснив, что произошло. — Мне надо держать рот на замке.

!Ксаббу встревожился. — Возможно ты напрасно ругаешь себя, как я прошлой ночью. Возможно мы должны чему-то научиться, хотя сейчас я не знаю, чему. И мне очень странно, что он так сказал. Ведь он сам говорил нам, что был цыганом — Ромале, так они называют себя. Это единственное, что он рассказал о себе. И очень гордился своим происхождением. — Маленький человек отвел в сторону занавес раскачивающихся камышей и обнаружил то, что на расстоянии казалось остатками деревянной постройки, а в действительности оказалось грудой стволов деревьев, принесенных сюда каким-нибудь штормом. — Возможно не только он решил держать свое прошлое в тайне.

— Не знаю. Он не казался испуганным или нервным, какой была бы я сама, если бы кто-нибудь знал обо мне такое, что не должен знать никто. Он казался… злым. — Она поглядела на склон холма. Жонглер и Азадор говорили, или, по меньшей мерее, так казалось отсюда. Она почувствовала себя неуютно. — Нет, ты только посмотри на этого старого козла. Из-за него мы не можем найти местных и спросить их, как пересекать реку. — Была ли это вина Жонглера или нет, они действительно не видели обитателей этого симмира с тех пор, как Жонглер напугал Джекки Ниббла, и все его подопечные убежали от их лагеря.

— Возможно. Но возможно и то, что они все пересекли реку и отправились туда, где безопаснее.

— Может быть. — Сэм нахмурилась. — Что эти двое могут сказать друг другу?

!Ксаббу посмотрел на них. — Не знаю. Я объяснил старику, что Азадор может стать жестоким, если узнает, кто такой Жонглер. Так что не думаю, что он расскажет ему о себе.

Они выбрались из грязи и начали подниматься на травянистый холм. Тем временем Азадор встал, отошел от Жонглера, поднялся на верхушку холма и стоял, глядя вдаль. Они подошли поближе, и тут Азадор внезапно повернулся к ним и крикнул: — Идите ко мне! Вы только посмотрите на это!

Сэм и! Ксаббу переглянулись и пробежали последние несколько метров.

— Смотрите, — сказала Азадор. — Видите?

— О, нет! — Сэм вся похолодела. — Они тают.

Далекие холмы превратились в призрачные силуэты, полоски, освещенные светом, туманные и неясные намеки на то, что здесь стояло что-то твердое. Даже часть долины уже казалась стеклянно-прозрачной. Сэм в панике посмотрела кругом, но река и ее берега казались достаточно жесткими, а склон холма под ногами безусловно походил на настоящий.

— Они исчезают, — сказал Азадор. В первый раз за все время она услышала в его голосе настоящий страх. — Что это означает?

— Это означает, что у нас мало времени, — сказал Жонглер, показываясь позади них. Его лицо, как обычно, не выражало ничего, но голос на мгновение дрогнул. — Симуляция умирает.

!Ксаббу разбудил ее, в его руке горел факел. — Меня какое-то время не будет в лагере, — прошептал он. — И мне не хочется оставлять тебя одну с этими двумя.

Сэм сонно встала на ноги и побрела за ним. Звезды казались ярче, чем обычно, как если бы были преждевременными траурными свечами по исчезающему под ними миром.

Достигнув вершины холма,!Ксаббу сел и повязал на свои щиколотки браслеты, сделанные из тростника и травы, которые он сорвал по дороге.

— Это еще для чего? — спросила Сэм.

— Танец, — ответил он. — Пожалуйста, Сэм, мне нужна тишина.

Получив отпор, она села рядом с ним и уперлась коленями в подбородок. Плащ из упавших листьев, который! Ксаббу сделал для нее, плохо защищал от холода, но ночь была мягкой. Она молча смотрела, как он закончил приготовления, отошел от нее на несколько шагов и встал, глядя на небо и горящие звезды.

Он стоял долго, очень долго. Сэм провалилась в сон, потом проснулась — он стоял там же, застыв как статуя. Ее мысли убежали, она вспомнила другие звезды, горевшие над ней, когда она и отец, завернувшись в спальные мешки, спали в их саду. Несмотря на тревожные звуки ночного сада, Сэм чувствовала себя так безопасно в его молчаливом обществе, и еще силуэт мамы в окне кухни…

Что они делают сейчас? Они не могут проводить столько времени со… мной. В больнице. Даже если я здесь умру, они должны будут жить нормальной жизнью, разве не так? Но это казалось неправильным, нечестным. Но будет только хуже, если они не смогут этого сделать, да?

О, мой бог. Мам, Пап, прошу прощения…

!Ксаббу начал двигаться, медленно поднимая одну ногу в воздух и опуская обратно, как беспокойная лошадь, бьющая копытом о землю. Потом, сделав шаг вперед, поднял вторую ногу, потряс ею и опустил опять. Травяные трещотки тихо зашипели. Постепенно, в почти полной тишине, он начал двигаться в сложном и запутанном ритме, шаги стали еще более странными.

Сначала Сэм внимательно глядела на него, пытаясь догадаться по отрешенному выражению лица маленького человека об его мыслях, но танец был слишком медлительным, слишком повторяющимся, чтобы задержать надолго ее внимание: не успел он закончить первый медленный обход круга, который мог видеть только он, как ее мысли опять разбежались. Точные движения! Ксаббу напомнили ей сетевую игру, в которую она когда-то играла. Тогда она была совсем маленькой и две недели не могла оторваться от нее: в воздухе медленно плавали странной формы блоки, надо было столкнуть их вместе и создать геометрические фигуры. Как и в танце! Ксаббу, блоки непрерывно поворачивались, как если были одновременно и тяжелыми и невесомыми. Их замысловатые грани терлись и ударялись друг о друга с той же самой смесью нежности и настойчивости, с которой поднимались и опускались ноги маленького человека, как если бы ими управляла не грубая сила тяготения, державшая его на земле, но свободная воля.

Интересно, играл ли когда-нибудь Орландо в эту игру, сквозь сон подумала она. И что бы он сделал там — что-нибудь совсем другое, чем я, точно. Что-нибудь смешное и печальное.

Интересно, что! Ксаббу хочет…

И она сама медленно уплыла в другое место, на вершину черной гору, где одиноко кричали птицы…

— Сэм, просыпайся. — Голос показался очень странным: сон все еще крепко держал ее и она решила, что говорит Орландо.

— Ты, проклятый сканмастер, дай мне поспать.

— Уже светло. И сегодня у нас нет времени на сон.

Она открыла глаза. Над ней стоял! Ксаббу, его лицо сверкало от капель пота, грудь обнажена и ходит ходуном, как если бы он только что пробежал марафон. Тем не менее, казалось, он был полон энергии. — О, боже мой, прости. Я думала, что мы… — Она потерла глаза. — Как ты?

— Великолепно, Сэм. Я много думал. Как хорошо танцевать… в снова стать самим собой.

Она разрешила ему помочь ей встать. Ноги замерзли, в них вонзились тысячи иголочек; потребовалась пара мгновений, чтобы вернуть их к жизни. — Ну, ты сумел что-нибудь придумать?

Он засмеялся. — Ты прямо как Рени, честное слово. Мой танец это не… как это называется? А, торговый автомат. Вставляешь карточку, получаешь ответ. Но я понял, почему я не могу найти ответ, который нам поможет. — Он казался светлее, чем во все эти дни, почти светился. — Сейчас мы увидим, Сэм. Пошли.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она, пока они шли обратно к лагерю по мокрой траве. Она явственно чувствовала траву под ногами и ей было трудно поверить в то, что скоро все вокруг превратится в серебряное ничто. Однако далекие холмы уже почти растаяли, ландшафт вокруг них казался вырезанным из стекла. Почти не думая, она пошла быстрее. — Когда ты сказал, что хорошо опять быть самим собой?

— Я всегда пытался понять это место, думать так, как люди, которые создали его, думать как Рени и другие, такие как она. Но сейчас я понял, что это совсем не лучший способ и, для меня, даже очень плохой — все равно, как надеть одежду, которая мне не подходит. Я не могу изменить себя, свое восприятие жизни, за несколько недель. Иногда я должен возвращаться назад. К моей прежней жизни.

Она медленно кивнула. — Наверно я понимаю, что ты имеешь в виду. Я тоже иногда чувствую, что не знаю, кто я такая — то есть кто я на самом деле. — Его удивленный взгляд подхлестнул ее и она продолжила. — Я имею в виду, что теперь, когда я снова девочка — ну, в этом теле — я уже не говорю так, как раньше, не думаю так, как раньше, вроде того. Я начала поступать как… как девочка!

Он улыбнулся, очень мягко. — Неужели это плохо?

— Нет, не всегда. Но когда я была просто Фредерикс, тенью Орландо, еще одним мальчиком… Не знаю, но все было проще. Я пробовала сделать больше, говорила иначе, и все такое. — Она засмеялась. — И даже ругалась больше.

— Ага, ты точно поняла в чем дело, Сэм. Именно поэтому я и начал волноваться.

Удивленная, она споткнулась о кочку и едва не упала. — Ты стал волноваться, потому что я не ругаюсь?

— Нет. Но подожди — мы почти пришли. Сейчас ты узнаешь, что я придумал.

Жонглер и Азадор сидели напротив друг друга, с мрачными не выспавшимися лицами. Более старший человек холодно посмотрел на них, когда они подошли. — Итак, после всех разговоров о необходимости и опасности, у вас нашлось время для романтической прогулки. Очаровательно.

Сэм почувствовала, как ее лицо запылал от гнева и уже собиралась высказать все, что она об этом думает, но! Ксаббу коснулся ее руки.

— Мы пытались решить наши проблемы многими способами, — сказал он совершенно спокойно. — Нам нужен новый, иначе мы останемся здесь, когда этот мир растает.

Жонглер недовольно фыркнул. — А, это была разведывательная экспедиция?

— Что-то в этом роде. — !Ксаббу повернулся к Азадору, который сидел с затуманенными глазами, возможно сожалея от отсутствии в этом мире кофе. — Мне нужно поговорить с тобой, мистер Азадор. И задать тебе пару важных вопросов.

Что-то мелькнуло в глазах мужчины, но он только небрежно махнул рукой. — Спрашивай.

— Тогда расскажи мне еще раз, как ты оказался здесь — как достиг черной горы, как нашел себя в этом месте.

Сэм смотрела на! Ксаббу, заинтригованная, но стараясь не показать этого, пока Азадор недовольно повторял свою историю — как он оказался в лабиринте храма Деметры, как бродил в бледном ничто, и как обнаружил, что гора исчезла.

— Я должен был подумать об этом раньше, — резко прервал его! Ксаббу, когда Азадор приблизился к концу рассказа. — Я вспомнил, что, вырвавшись из Трои, мы довольно долго сидели на склоне черной горы, спорили и разговаривали. И я думаю, что к тому времени, когда мы начали карабкаться вверх, ворота уже исчезли. Как же ты прошел через ворота, а мы тебя не видели?

— Ты хочешь сказать, что я лжец? — Азадор наполовину встал, но опять сел, когда! Ксаббу успокаивающе вытянул руку. Похоже он блефовал, не собираясь ссориться по-настоящему.

— Возможно — но возможно и нет. — !Ксаббу подошел на несколько шагов ближе и уселся рядом с дымящимися остатками костра. Азадор, наоборот, слегка отодвинулся. Сэм с восхищение посмотрела на! Ксаббу. Что он знает или, по меньшей мере, предполагает? Азадор выглядел испуганным. — Я верю, что ты последовал за нами, — сказал! Ксаббу, — и, не исключено, рассказал то, что помнишь, но я не верю, что все это было так, как ты рассказал.

— Зачем мы тратим время на бесполезные расспросы? — проворчал Жонглер.

— Если ты хочешь пересечь реку до того, как этот мир исчезнет, — холодно сказал! Ксаббу, — тебе лучше закрыть рот.

Азадор, быть может решив, что замечание направлено в его сторону, закрыл свою собственный разинутый рот. — Что ты говоришь? — требовательно сказал он, немного помолчав. — Что я сумасшедший? Что я не знаю, что такое правда? Или ты решил, что я обыкновенный лжец?

— Как ты смог пройти через закрытые ворота, если только не сумел заново открыть их? Как ты нашел дорогу через серое ничто? Мне для этого понадобилось все умение моего народа идти по следам, которому бушмены учились тысячи поколений. Как ты сумел провести свой плот вверх по течению и найти нас? И самое странное из всего, откуда на тебе одежда, если мы все остались голые? Как ты можешь ответить на любой из этих вопросов, если, как ты говоришь, не был в этом месте раньше? — !Ксаббу на мгновение замолчал. — А то, что ты на самом деле помнишь, это другой вопрос.

— Да! — сказала Сэм, начиная понимать его мысль. — Суперскан! Я даже не подумала об этом. У него есть одежда!

— Это просто смешно, — прошипел Азадор, но в его глазах опять что-то промелькнуло. — Намного более разумно назвать меня лжецом.

— Как тебе хочется, — просто сказал! Ксаббу. — Но есть и другие вопросы. Расскажи мне о ромале, мистер Азадор. Объясни, почему вы никогда не выдаете ваших секретов горджиос (* не цыганам, цыганский), как ты говорил мне раньше. Как ты и другие цыгане, твои друзья, встречаетесь на Цыганской Ярмарке, рассказываете истории и обмениваетесь информацией.

На этот раз Азадор выглядел по-настоящему сбитым с толку и глядел на маленького человека так, как будто! Ксаббу говорил по-китайски. — Что ты имеешь в виду? Я никогда не говорил ни о чем таком с тобой — это девочка начала нести чушь о цыганах.

Сэм глядела на развертывающийся спектакль, и чувствовала, как ее сердце понеслось вскачь. Даже Жонглер, похоже, был ошеломлен происходящим.

!Ксаббу покачал головой. — Нет, Азадор. Ты сам начал это. Там, в тюрьме, где мы впервые встретились. А потом на лодке в Канзасе. Помнишь? Ты называл меня человеком-обезьяной, потому что тогда я был в теле бабуина…

— Ты! — Азадор вскочил на ноги, разметав во все стороны последние угольки костра. — Ты, и твоя стерва — вы украли мое золото! — Он бросился вперед на! Ксаббу, который слегка отступил назад

— Стой! — крикнула Сэм. Крик получился пронзительным и слегка испуганным. Она схватила рукоятку и сломанный меч Орландо вылетел наружу. — Только коснись его, и я выпущу наружу твои кишки.

— Я сломаю тебе шею, девочка, — прорычал Азадор, но не сдвинулся с места. Жонглер тоже вскочил на ноги, и на мгновение все застыли, четыре угла четырехугольника недоверия.

— Прежде всего скажи, — сказал! Ксаббу, — что мы украли у тебя?

— Золото! — крикнул Азадор, с перекошенным, почти испуганным лицом. — Мое… золото.

— Ты не помнишь, что это было, а?

— Я знаю, что вы украли его у меня!

!Ксаббу покачал головой. — Мы ничего не крали. Мы разделилась, когда система засбоила, — сказал он так спокойно, как если бы перед ним не стоял Азадор с видом кровавого убийцы, и как если бы она сама не стояла рядом, направив меч в живот мужчины. — А теперь скажи, что ты помнишь на самом деле? Я думаю, что ты уже был здесь раньше, в этом так называемом Белом Океане. Почему бы тебе не попытаться вспомнить? Мы все в страшной опасности.

Азадор отшатнулся, как если бы его ударили палкой. Он замахал руками и безумным взглядом уставился на! Ксаббу. — Это ты — ты сумасшедший, Азадор нормальный. — Он посмотрел на Сэм и ее оружие, потом на Жонглера. — Вы все сумасшедшие! — Рыдание сдавило его горло. — Не Азадор! — Он повернулся и захромал из лагеря, прошел по лугу, и начал забираться на склон холма, потом внезапно упал и скрылся в траве, как будто его подстрелили.

— Что ты наделал? — спросил Жонглер, почти своим обычным командирским тоном.

— Спас нас, возможно. Сходи за ним — я думаю, что он не хочет, чтобы я или Сэм подошли поближе, но он нам нужен.

Жонглер, с разинутым ртом, смотрящий как бы сквозь! Ксаббу, пришел в себя, замахал руками и пробормотал: — Сходить за ним?..

— Иди, черт тебя побери! — крикнула Сэм, размахивая сломанным мечом. — Два дня назад мы вообще собирались бросить тебя. Сделай хоть что-нибудь полезное!

Было видно, что Жонглер выбирает, что бы такое сказать. Наконец, не произнеся ни слова, он повернулся к ним спиной и зашагал к упавшему Азадору.

— Хорошо! — сказала Сэм. Ее сердце все еще болезненно билось.

— Жонглер — это враг, с которым надо вести себя очень аккуратно, — сказал ей! Ксаббу. — Это все равно, как управлять очень ядовитой змеей — не накликать бы на себя несчастье.

— Что ты знаешь? О Азадоре? Кто он такой? Что он такое?

Поединок закончился,!Ксаббу позволил себе немного расслабится. — Я не могу точно сказать, кто такой Азадор — во всяком случае не здесь, самом сбивающим с толку месте в сети. Но, возможно, он такой же фантом, как та женщина, Ада, и мальчик, которого повстречал Джонас — он передвигается по этим мирам, сам не зная, кто он такой. И, конечно, он не тот Азадор, которого я встречал раньше — тот очень гордился собой, глядел на всех холодно и свысока. И Джонас рассказывал, что тот Азадор говорил в час по чайной ложке.

— То есть это разные люди?

— Нет, не думаю. Но, в этом месте, кто знает? — !Ксаббу уселся около костра. — Сейчас это абсолютно не важно. Важно — где он бывал.

— Не понимаю.

!Ксаббу устало улыбнулся. — Подождем и увидим. Возможно, если я правильно угадал, ты бы назвала меня очень умным человеком. Но если я ошибся, мне будет не так стыдно. То, что последует потом, будем намного труднее.

— Ты тоже изменился, — внезапно сказала Сэм. — Я не хочу сказать, что ты — другой человек, но ты стал… более уверенным в себе.

— У меня было время послушать голос солнца, — сказал он, — хотя здесь нет никакого солнца. И поговорить с предками-звездами.

Сэм пожала плечами. — Не поняла ни одного слова.

!Ксаббу потянулся о погладил ее по руке. — Не имеет значения, Сэм Фредерикс. Пошли, пришли время посмотреть, сработала ли моя магия на мистере Азадоре.

— И что вы сделаете со мной, если я не захочу сотрудничать? — резко спросил Азадор. — Проткнете меня мечом? — Он говорил с таким преувеличенным мальчишеским гневом, что на мгновение Сэм спросила себя, уж не живет ли в теле взрослого мужчины душа очередного украденного ребенка.

— Очень хочется, — тихо сказала она, но все равно заработала жесткий взгляд! Ксаббу.

— Мы не сделаем тебе ничего плохого, — сказал маленький человек. — Мы просто уйдем из этого мира, который исчезает вокруг нас.

Жонглер стоял слегка в стороне со своим обычным видом равнодушной ящерицы. Сэм понятия не имела, что такого он сказал этому бородачу, но он вернул Азадора обратно, и хотя бы за это можно она была ему благодарна.

— Я в руках безумцев, — сказал Азадор.

— И это может быть, — ответил! Ксаббу. — Но я обещаю, что с тобой не случится ничего плохого. — Он поднял руку. — Дай мне твою рубашку.

Азадор недовольно засопел, но разделся.!Ксаббу взял ее, скрутил из нее полоску и обвязал вокруг головы Азадора так, чтобы тот ничего не видел. — Ты что-нибудь видишь?

— Нет, черт тебя подери, конечно нет!

— Это важно. Не лги мне.

Азадор повел головой из стороны в сторону. — Не вижу ни хрена. И если я сломаю ногу, то с тобой будет то же самое, даже если вы выпустите мне все кишки наружу.

!Ксаббу возмущенно задышал. — Ничего с тобой не будет. Пошли, мистер Азадор, ты часто говорил, какой ты храбрый и решительный. Неужели ты боишься прогуляться с закрытыми глазами?

— Я не боюсь. Но вся твоя затея кажется мне полной фигней.

— Возможно. А теперь все остальные, тихо. Мы идем вдоль реки. И ты, Азадор, идешь до тех пор, пока тебе не покажется, что здесь хорошее место для переправы.

Сэм ничего не понимала, но была заинтригована и предпочитала помалкивать. Даже Жонглер, похоже, заинтересовался экспериментом. Они свели Азадора вниз, к последнему твердому участку земли перед берегом, потом повернули вверх по течению.

Они довольно долго шли, не говоря ни слова. Только Азадор время от времени непечатно ругался, налетая на очередное невидимое препятствие. В некоторых местах тростник рос так плотно, что они едва не падали в воду; в других местах перед ними простирались необозримые луга, и постепенно Сэм заметно меньше стала верить инстинктам! Ксаббу. Насколько она могла видеть, вокруг не было ничего, кроме воды и травы. Что за разница, слеп этот человек или нет?

Через какое-то время Азадор даже перестал недовольно ворчать. Он шел как лунатик, бесстрастно, отдыхал тогда, когда отдыхали другие, и даже не жаловался, когда они шли по грязи. Иногда она слышала его тихий шепот, но слов было не разобрать.

Первый час перетек во второй, и он резко изменился: на него опустилось спокойствие, время от времени он останавливался и наклонял голову, как будто слушал то, что другие не могли слышать.

Свет начал меняться, стало отчетливо темнее, половина дня была позади, а они все еще ничего не нашли.

Только посмотрите на нас! подумала Сэм. Ноги болели, ей было жарко и душно, хотелось лечь и лежать до тех пор, пока не произойдет то, что должно произойти; и только из-за уважения к! Ксаббу она двигалась как автомат последние несколько часов. Азадор прав. Это полная фигня. Четыре человека прутся по берегу реки в посках того, что не существует.

Они прошли мимо еще одной шуршащей купы деревьев, и увидели мост.

Сэм раскрыла рот. — Но как…? Мы были здесь. Это… мы не видели… Дзанг! — Узкий мост почти ничем не отличался от каменной стены с дырами для прохода воды, и все-таки он был достаточно широк — два человека могли идти по нему бок о бок. Еще более важно, он простирался до лугов на той стороне реки, или, во всяком случае, так казалось: низкий туман скрывал дальний конец моста.

— Можешь снять с глаз повязку, — сказал! Ксаббу Азадору.

Из все них только Азадор ничему не удивился, как если бы он уже видел этот мост раньше. Тем не менее на его лице мелькнул страх и, повернувшись к! Ксаббу, он сказал. — Я… я не хочу идти туда.

— Деваться некуда, — твердо сказал! Ксаббу. — Пошли. Веди нас туда.

Азадор недовольно покачал головой, но все-таки подошел к началу моста. Мгновение поколебавшись, он шагнул на него, за ним! Ксаббу, Сэм и Жонглер. Сэм поразилась твердости каменного моста — особенно потому, что точно знала — завтра от моста ничего не останется.

Азадор сделал несколько осторожных шагов, потом остановился. — Нет, — сказал он странным далеким голосом. — Сначала… сначала мы должны кое-что сказать.

Все замерли, ожидая.

Серый гусь с гусыней,

прошептал наконец Азадор, с его голосе прозвучало чувство, которого Сэм не сумела понять.

Мигом крылья распустите,

Дочь царя перенесите

Через речку побыстрей.

Какое-то мгновение он глядел на них, потом пошел вперед по каменной дорожке над сияющей, медленно текущей водой. Потрясенная Сэм только сейчас увидела так долго спрятанные глаза человека, полные слез.

ГЛАВА 26Мухи и Пауки

СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Последний Рубеж

(изображение: Лаборатория обоняния компании ВиВин)

ГОЛОС: Евро-Азиатская компания ВиВин объявила, что выпускает "первую настоящую систему производства запахов" для пользователей сети без нейроканнулярных имплатантов. ВиВин утверждает, что система ЗнаетНос использует палитру запахов, которая может симулировать миллионы различных ароматов.

(изображение: Дугал Кейги, вице-президент службы информации ВиВин)

КЕЙГИ: "Многие люди не пользуются канюлями — и не только потому, что не могут позволить их себя, но и по религиозным или медицинским причинам. Так что мы не только взволнованно, но и с глубокой гордостью объявляем о том, что теперь вам нет необходимости встраивать в ваш мозг проволоку, чтобы почувствовать все запахи сети. И это не одна из этих дешевых шоколад-сырсистем — затычка ЗнаетНос дает результаты, которые невозможно отличить от того, что дает нейроканнулярный имплатант. "

ДУЛЬСИ украдкой еще раз посмотрела на своего нанимателя, уверенная, на некотором иррациональном уровне, что даже погруженный в похожий на смерть сон он способен заставить ее почувствовать себя виноватой; но, даже если это была правда, он не обратил на нее внимания. Она опять повернулась к маленькому экрану своего блокнота, которым, как ей казалось, сейчас более благоразумно пользоваться, чем огромным настенным экраном.

Тайное хранилище Дреда казалось сделанным из адаманта. Она бросила на него все свои дешифровщики и средства взлома, но обнаружила только то, что он защищен самым обычным паролем, никакой квантовой криптографии или чего-нибудь еще более изощренного, но ее основной взломщик проверил астрономическое число комбинаций цифр и букв, и не нашел нужной.

Ради всего святого! Это только чертов пароль! Почему я не могу взломать его?

Конечно, когда дело касается паролей, вам всегда может помочь любая информация о владельце банковского счета, который вы собираетесь взломать.

Недовольно ворча, она сдалась, закрыла канал в систему Дреда и запустила чистку. Очень сомнительно, чтобы Дред или его система безопасности достаточно искустны, чтобы отловить следы ее присутствия, но нет смысла даже оставлять им такую возможность.

Она была очень недовольна сам собой, боевое настроение растворилось в заботах и сомнения, она вздохнула и открыла файлы Жонглера — свое законное занятие, если можно использовать такой термин для описания воровства чужих данных — и погрузилась в работу. Индикаторы файлов заполнили до предела ее маленький экран, она выругалась и перенесла операции на стенной экран — и так достаточно трудно найти смысл событий, оставаясь в двух измерениям, пусть хоть экран измеряется в сантиметрах. На этом она остановилась, почему-то ей не захотелось погружаться в трехмерный мир, хотя там она работала намного более эффективно.

Я боюсь стать беспомощной в ВР, потому что я в одной комнате с Дредом, сообразила она. Это тебе не уличные хулиганы или обычные бандиты. Я… я боюсь его. Великолепно, Энвин — тебе потребовалось всего две недели, чтобы что-то понять, не слишком ли много?

Она взглянула на его темный профиль, слабо смещающийся вверх и вниз под действием кровати, массажирующей его, и внезапно ей пришла на ум картинка из книжки, которую она читала в детстве. Она едва не уронила свой кофе.

Иисус Христос, я же Ренфилд. Тот парень, который ел мух и пауков. И это моя работа — наблюдать за Графом Дракулой.

* * *

После быстрого душа она почувствовала себя слегка лучше, но все равно решила ввести мораторий на кофе, хотя бы до конца дня.

Дракула? Не сходи с ума, Энвин, сказала она себе, садясь за работу. Тем не менее, если он сейчас выскочит из своего жужжащего гроба, наполненный словами и едва завуалированным сексуальным интересом, я не собираюсь идти ему навстречу во всех отношениях.

Она сосредоточилась на информации Жонглера, выискивая то, что пропустила при первом знакомстве, все скрытые данные, которые могли быть связаны с сетью Грааля. Прошел час, она почувствовала себя намного лучше, и даже разрешила себе потратить несколько минут на файл Ушабти, но опять, как и в первый раз, не сумела найти подходящий код или пароль, и он остался молчаливым и замкнутым, как устрица.

Они чертовски похожи, оба. Ничего удивительного, что Жонглер нанял его… Боже мой, ну конечно! Его наниматель! Если у кого-нибудь и есть информация о нашем мальчике, то только у Жонглера!

Через несколько мгновений она вернула все файлы Жонглера в блокнот и начала поиск. Запрос "Дред" не дал ничего полезного, что, впрочем ее не удивило, однако в голову не приходили ничего, кроме "Сидней", "Картахена", "остров Сантуарио" или прочей ерунды. Как можно искать информацию, если у тебя нет почти ничего для начала поиска?

Дульси сильно сжала челюсти — завтра наверняка заболит голова! — открыла огромный банк платежных данных Джи Корпорэйшн, и послала дюжины разных битов специальной программе по поиску в ней аномалий, а также и среди файлов Жонглера. Парню должны были заплатить, подумала она. Не имеет значения, как они это называют, но он должен был как-то связываться с ними. Она открыла личную систему Дреда, которую исследовала всю, кроме тайного хранилища — "замкнутой комнаты", как она решила называть его. Вроде бы ближе к концу она на что-то наткнулась, прозвенел слабый звоночек, но она была слишком занята, чтобы обратить на него внимание. Совершенно обычная скучная информация, но она и не искала новых открытий, особенно там, где уже все как следует исследовала. В системе Дреда могло быть место, связанное с соответствующим, хотя и не обязательно таким же, местом в системе Жонглера.

На это потребовалось два часа, но в конце концов она его нашла. Короткая строчка цифр на одном из платежных поручений невероятно большого бюджета Джи Корпорэйшн, направленном через несколько более мелких компаний, которые внешне никак не было связаны с корпорацией, одна в Северной Африке, другая на Карибах, полностью соответствовала другой строчке цифр на счете, принадлежавшем скорее всего фиктивной компании, ссылка на которую, однако, имелась в системе Дреда. Судя по датам, это выглядело как платеж за убийство в Колумбии. Скорее всего это было срочное возмещение некоторых выплат, которые загадочным образом исчезли, и только поэтому она нашла связь.

Маленькие ошибки, они всегда убивают, радостно подумала она.

Имея в руке эту маленькую ниточку, она пошла по ней назад, от узла к узлу цепочки, иногда легкие шаги, иногда, наоборот, только огромный опыт и интуиция помогали найти решение, и, наконец, обнаружила, что медленно движется к тому самому каналу связи, который нашла раньше — между Джи Корпорэйшн и личной системой Жонглера. Ее ладони вспотели, сердце трепетало.

Нити вели в группу файлов системы Жонглера, отмеченных как "устранение" — вначале она решила, что старик так пошутил, но потом, проверив их внимательно, обнаружила, что это контракты, отчеты и другая информация об огромном комплексе системы уничтожения отходов искусственного острова, тысячи и тысячи файлов, и все совершенно и скучно обыденны. Она откинулась на спинку стула, разочарованная и пораженная. Как она могла так ошибиться? Неужели она пропустила какой-то стежок, потянула не за ту ниточку и неправильно прошла по ковру? Ей потребуется немало часов, чтобы вернуться обратно и найти ошибку.

Она уже собиралась с разочарованием закрыть весь этот балаган, когда внезапно спросила себя, почему Жонглер настолько заинтересовался инфраструктурой уничтожения отходов корпорации, что поместил ее среди своей собственной системы? Конечно, это его основная резиденция, но все равно выглядит очень странно. Она проверила и обнаружила, что все эти файлы существуют и в системе Джи Корпорэйшн, но это не доказывало ничего — быть может Жонглер захотел поиметь свою собственную копию из-за какого-нибудь несовпадения в счетах, которые захотел проверить. Но, судя по словам Дреда, Жонглер не походил на человека, интересующегося ежедневной работой по уборке своей штаб-квартиры.

Дульси запустила процесс сравнения файлов в обоих системах, и беспокойно барабанила пальцами, пока процесс не остановился и не замигал.

Два файла с одинаковым именем, увидела она с возродившимся азартом. И версия Джи Корпорэйшн короче, чем версия Жонглера. Бинго! Победа!

Она мгновенно ввела несколько цифр и больший файл открылся. Пальцы Дульси больше не барабанили по краю блокнота, они изогнулись, как когти хищной птицы, готовой броситься на жертву. Дополнительные данные были спрятаны на нижнем уровне, как бутылки с контрабандным виски под шасси фургона. Едва дыша от волнения, она открыла их.

Что-то завыло как дрель бормашины.

Файлы и индикаторы начали прыгать с экрана и исчезать. Указатели на сообщения замигали и стали похожи на маленькие взрывы. Ее система безопасности закричала в полный голос, высокий сигнал тревоги, настолько болезненный, что какое-то мгновение она не могла понять, что происходит.

О, блин — вирус! Но почему моя система не остановила его?

Она открыла файл не введя разрешения и перенесла его в свои данные, так что ее антивирус не знал, что с этим делать. В доли секунды вирус уничтожил весь файл, причем не только удалил ссылку, но и перекопал место, в котором он находился. Только бог знает, что он еще может сделать — может быть уничтожит вообще всю ее систему.

Однажды, еще подростком, она подрабатывала няней в чьем-то там доме, и, не подумав, выбросила еще теплую золу в корзину с мусором и начался пожар. Пламя взобралось на длинные занавески венецианского окна раньше, чем она успела выскочить из комнаты. Тогда она испытала то же самое чувство ужаса и греха, как и сейчас. Только на этот раз она не могла прыгнуть на ноги и разбить блокнот о пол, пытаясь убить ужасную вещь, которую разбудила.

Зная, что на счету каждая секунда, она перевела блокнот на управление голосом и начала выкрикивать команды, для ее системы эквивалентные пожарной службе, потому что вирус уже сожрал все ее встроенные регуляторы. Через несколько мгновений ей удалось изолировать ракообразно разрастающийся вирус от своих собственных данных, но она ничего не могла сделать, чтобы остановить разрушение файлов, которые она скачала из системы Жонглера.

Тем не менее, несмотря на быстро выставленный брандмауэр, вирус, похоже, успел сделать что-то странное с ее системой: замигал маркер передачи данных, как будто она сама пыталась получить канал связи.

Еще минута лихорадочной работы, и она нашла еще один раздел своей системы безопасности, о котором почти забыла, и он дал ей возможность получить контроль над разрушаемыми данными и заморозить их, но она опоздала: вирус уничтожил практически все. Она очень сомневалась, что от этих файлов осталось хоть что-нибудь.

Но это же только копия, напомнила она себе. Главная версия все еще в системе Жонглера. Сейчас я скопирую ее и на этот раз буду более осторожной…

И только тогда она поняла смысл мигающего маркера передачи данных. Внутри нее все похолодело от ужаса, она разорвала соединение, но опять опоздала. Встроенный в файл вирус был исключительной мерой, он не только уничтожил украденный файл, но и послал команду на уничтожение главного файла, и, скорее всего, сообщение о взломе владельцу файла, давая тому возможность отменить приказ.

Если Жонглера нет, тогда файл стерт. Исчез. Но если он здесь, я только что сообщила ему, что кто-то украл его самые секретные файлы.

Быстрая проверка подтвердила самые худшие опасения. Главный файл официально больше не существовал.

— Дерьмо! — вслух сказала она. — Дерьмо дерьмом!

— Что случилось, моя сладкая?

Дульси вскрикнула, планшет соскользнул с коленей и улетел на покрытый ковром пол. Рядом с ней стоял Дред, блистая обнаженной коричневой кожей и тугими мускулами, одетый только в полотенце, обернутое вокруг бедер; он напоминал статую, сошедшую с пьедестала. И как всегда она не услышала, как он подошел.

— Боже мой, т-ты напугал меня! — Но ее сердце затрепыхалось не только из-за того, что он появился так внезапно. Блокнот лежал на ковре, полный следов ее преступления. Она опустилась на колени, бормоча, чтобы скрыть настоящую причину ужаса. — Я не знаю… Я думала, что ты… Здесь так тихо, но я не слышала…

Пока он глядел на нее, с довольной улыбкой, перекосившей его рот, она успела почистить от информации маленький экран. — Не собирался вызывать у тебя инфаркт, — сказал он усмехаясь и посмотрел на блокнот. — Почему ты не пользуешься стеной?

— Глаза… из-за него у меня болит голова… иногда.

Он кивнул. — А чего ты так зло кричала?

— Что? — она отчаянно пыталась вспомнить, что еще открыто в блокноте. Что, если он захочет войти в систему? — О, просто… проблемы с защитой некоторых файлов Жонглера. Его банковских счетов. — Насколько она помнила, канал к данным Дреда все еще был открыт, и ее взломщик еще ждал данных для поиска. Она выругала себя за то, что не скопировала файлы Дреда в собственную систему. Ее охватило липкий противный страх, что вот сейчас он все узнает и тогда с ней случится нечто намного худшее, чем обычная стрельба. Она попыталась успокоиться и заговорить погромче и повеселее. — Я работала много часов и устала, очень устала. Не хочешь немного развлечься?

Он наклонил голову. — Как?

— Ну, не знаю. Может сходим куда-то и поужинаем, а? Просто выйдем отсюда на час или два?

За темными глазами что-то шевельнулось; она взмолилась, чтобы это оказались не подозрения. — Хорошо, — сказал он слегка подумав. — Почему нет? Ты хочешь что-нибудь купить?

Она заставила себя улыбнуться. — Конечно. Просто дай мне привести себя порядок, кое-что подкупить…

Пока Дред одевался, Дульси закрыла и выключила все, потом запустила программу чистки. При этом ее пальцы дрожали так, что ей пришлось поставить блокнот на крышку стола.

Как он может двигаться так тихо? Он выходит из свой кровати, пересекает комнату, а я не слышу его, никогда. Может быть он на самом деле вампир. Не самая хорошая шутка, особенно сейчас. Она закончила, выключила блокнот и вытерла рукавом лицо. В комнате было холодно, но она вспотела.

Быть может Ренфилду стоит подумать о другой работе…

За ужином Дред был совершенно очарователен, сверкал белыми зубами и весело преувеличивал свою австралийскую мужественность, пытаясь заставить ее смеяться. Если бы Дульси повстречалась с ним в первый раз, она была бы полностью очарована его рассказами о странных местах и еще более странных людях, с которыми он встречался во время своей особой работы. И даже неделю назад она с удовольствием выпила бы третий стакан вина, и может быть даже четвертый, и разрешила бы себе погрузиться в теплое "согласна-на-все". Вместо этого она, улыбаясь, думала только о том, что он едва не схватил ее, и каждый раз, когда он бросал на нее пронизывающий взгляд, спрашивала себя, не понял ли он, чем она занималась.

Подозревал ли он ее в чем-нибудь или нет, но внутри него определенно что-то происходило. Время от времени Дреда охватывали странные и многословные, почти лихорадочные приступы энтузиазма. Так было и сегодня вечером, но на этот раз он был еще и настороженным Дредом, которого она тоже хорошо знала, Дредом, накинувшим на себя тугую узду и понимающим, что балансирует на краю пропасти. Он молчал, когда они возвращались из кафе, не смотрел ни на нее, ни на политые дождем улицы; его глаза всматривались в одну ему видимую точку на невидимом горизонте. И еще он как-то необычно подпрыгивал при ходьбе, почти незаметное, но постоянное напряжение мускулов, как если он один из всего человечества победил гравитацию, но решил сделать вид, что подчиняется ей.

В главной комнате чердака, освещенной только красно-белым призрачным светом сигнальных огоньков кровати для комы, он обнял ее за талию и подтянул к себе. Он оказался невероятно силен, невозможно было сопротивляться даже этому быстрому и беспечному движению; на мгновение она решила, и он собирается сломать ей спину и не сомневалась, что он с легкостью это сделает. Но он только прижался щекой к ее щеке и поднес губы и уху.

— Давай потанцуем, моя сладкая? Ты же знаешь, внутри меня всегда играет музыка и могу сыграть ее для тебя.

Она закостенела при его прикосновении и искала любую возможность с благодарностью отказаться. Внезапно мысль о том, чтобы заняться сексом с этим человеком показалась не просто более неприятной, чем она могла себе представить, не обычными на-следующий-день угрызениями совести, но настоящим ужасом. Слабый голосок глубоко в мозгу — детский, рассказывающий сказку — проверещал "Он хочет украсть твою душу!.." Она в очередной раз постаралась успокоится, уверенная, что своим острым звериным чутьем он уже почуял ее страх. — Я… я не очень хорошо себя чувствую. Колики в животе. Но… это был очень милый ужин.

Его зубы мягко сомкнулись на ее мочке уха. Крошечный укус послал черную молнию боли по всему позвоночнику. — О Дульси, моя сладкая — ты же не хочешь помучать парня, особенно сейчас?

— Нет. — Ее сердце мучительно стучало в груди. Я одна. — Нет, я не такая… Я не хочу.

Он зажал ее челюсть между указательным и большим пальцами и повернул ее лицо к себе так, чтобы поближе посмотреть на нее, и улыбнулся, очень странной улыбкой, его глаза на мгновение превратились в черные бездонные дыры за маской. Она почувствовала, что ей хочется кричать, но в это короткое мгновение, внутри ночного кошмара, она не смогла издать ни звука.

Он отпустил ее, и она едва не упала.

— Тогда, — легко сказал он, — я думаю, что мне лучше всего вернуться к работе. Не так-то просто быть Богом. — Он поцеловал кончик пальца и легко коснулся им ее пересохших губ. — Не хочу, чтобы ты подумала, будто я не могу контролировать себя. — Он засмеялся, поразительно беззаботно, и начал раздеваться, готовясь лечь на кровать для комы. Дульси сбежала в ванну.

Я больше не доверяю сама себе, подумала она. Я не могу сказать, что настоящее, а что нет. Он чудовище? Тогда почему он не изнасиловал меня — я бы не смогла пошевелить и пальцем. Ни малейшего упрека или попытки напугать.

Но она испугалась до полусмерти, хотя рациональная часть ее сознания уже начала рассылать напоминания, образовывать комитеты и договариваться о встречах.

Он просто… странный. Темный. А что ты ожидала? Черт побери, этот парень — международный преступник, а не домашний учитель.

Иди в аэропорт, сказал более испуганный голос. К дьяволу город. Скажи ему, что мать умирает. Все, что угодно.

Но я не могу просто так уйти от него, внезапно поняла она. Он никогда не освободит меня, верно? Я единственный человек, который знает, чем он занимается. Нервный страх, охвативший ее, внезапно закостенел, превратился во что-то более твердое и холодное. Он убил своего босса, неужели он отпустит меня? Конечно нет, если я его не опережу — жертва начинает охотиться на охотника.

Кого ты слушаешь, Энвин — разве ты жертва? Ну тебя заносит. Что он тебе сделал на самом деле? Нанял, платит бешенные деньги. И ты решила, что он тебе не нравится…

Она уселась на кровати, кровь бешено стучала в ушах. Она порылась в чемодане, ничего не нашла, потом вспомнила, что положила револьвер в шкафчик рядом с кофе.

Неужели я действительно такая глупая? Кроме того он очень быстр — если в следующий раз он не захочет услышать слово "нет", разве у меня будет возможность использовать револьвер? Она дала чемодану соскользнуть на пол. Слишком много. Слишком много для меня — надо поспать.

Полчаса спустя, когда таблетка слегка приглушила бой барабанов в голове, сон все еще оставался далекой недостижимой мечтой. Она встала и тихо подошла к главной комнате чердака.

Дред опять лежал в своей кровати для комы, серьезный как Будда. Слегка менее взрослая часть ее прошептала: Типичный мужик. Я мучаюсь от головной боли и думаю, не застрелить ли его, а он спит не обращая внимания ни на что.

Но он, конечно, не спал. Он вернулся в сеть и занимался там своими делами. Дульси не была в своим любимых местах сети уже несколько недель, и, странным образом, скучала по ним.

Какой чертовщиной он там занимается?

Злясь на свои собственные страхи, которые никуда не хотели уходить, она взяла свой блокнот со стола, вернулась в свою комнату и еще закрылась на засов. Через несколько мгновений она уже глядела на почти полностью уничтоженные вирусом файлы. Она отправила работать свое средство восстановления и откинулась на спинку стула. В такие моменты ей очень хотелось иметь какое-нибудь незамысловатое хобби, которое бы помогло провести время — курение, пьянство, или даже Русскую рулетку.

Быть может настало время принять для Важной Встречи с Самой Собой? Она немного подумала, но отложила на потом. Сейчас жизнь и так ни на что не похожа, и не имеет смысла принимать какие-то решения, когда ты в депрессии и устала как собака.

Она трижды обошла чердак, потом ответила на сообщения, пришедшие из Штатов, включая сбивчивое объяснение ее соседки снизу, Чарли, почему она случайно накормила собачьей пищей ее кошку Джонс, причем даже звонок к Чарли и разговор с глазу на глаз не помог прояснить ситуацию. Наконец программа восстановления закончила работу. Она открыла спасенные файлы и обнаружила то, что и следовало ожидать — фрагменты. Часть из них оказалась непостижимой смесью кусков разных текстов, которые могли быть счетами или даже личными сообщениями, но сейчас выглядели так, как будто были написаны на неведомом языке. Было и несколько вполне читаемых абзацев, но и они по большей части получились как результат работы программы восстановления и без контекста не имели смысла. Единственное, что действительно заинтересовало Дульси, оказались фрагменты на медицинском языке, быть может части истории болезни. Указания на изменения лекарств, и список того, что казалось показаниями приборов измеряющих активность мозга, но странно утонченных, не таких, которые вы ожидаете даже от такого важного и необычного пациента, как Дред.

На самом деле, основываясь на том, что осталось после атаки вируса, она не могла быть уверена, что все эти данные касались Дреде. Это было логическое допущение, совершенно недоказуемое. И еще хуже, оставшиеся данные не содержали никакой информации о связи между Дредом и его хозяином, Феликсом Жонглером.

Достаточно большой кусок данных оказался изображением, вероятно одним из многих среди себе подобных, но единственным сохранившимся. Она сумела открыть его и озадаченно уставилась на меленький снимок, плохого качества, сделанный в плохо освещенной комнате, и, возможно, во время съемки камера дергалась. Ослепительно белая вспышка, потом на экране появилась маленькая темноволосая фигурка, сидящая у стола в белой комнате. Голос назвал номера, камера пододвинулась ближе к рукам объекта и маленькому предмету, лежащему на столе. Следующие двадцать секунд не происходило ничего, потом камеру отдернули, голос произнес другие номера, и сегмент закончился.

Дульси, озадаченная, откинулась на спинку стула. В нормальном состоянии она бы сочла файл потерянным, но, взвинченная и нервная, она знала, что уснет очень и очень не скоро. И не желала признать себя побежденной, хотя и потерпела поражение. Она нашла в своей системе средство для улучшения изображения — она сделала доброе дело одному полудругу, который занимался темными делами в области передачи информации, и он отплатил ей этим пакетом, который, по его словам, был разработан для военной системы обработки изображений — и начала экспериментировать, пытаясь улучшить последний уцелевший видео-файл.

Во первых она увеличила лицо человека. Особенно улучшить не удалось, но все-таки стало ясно, что это темноволосый и темнокожий мальчик. Она глупо глядела на него несколько мгновений, боясь поверить в то, что казалось очевидным.

Неужели это Дред? Он выглядит лет на тринадцать. Зачем Жонглеру фильм про тринадцатилетнего Дреда? И что все это может значить?

Она включилась в работу по-настоящему, пытаясь получить лучшее качество и сожалея о том, что слишком мало знает об обработке графических изображений. Поменяв контрастность, она сумела рассмотреть скулы и челюсть под ниспадавшими черными волосами и ее пульс зачастил — по форме это лице безусловно напоминало лицо Дреда. Но как бы она не старалась, она не могла сделать изображение яснее, очень странно, потому что она точно могла улучшать другие предметы, вроде рук или края стола.

Немного расстроенная, но все равно убежденная, что это он, она начала работать над предметом, лежащим между его рук, темной ромбовидной фигурой между десятью и пятью сантиметрами в длину. Наконец она построилась под него и переместила в фокус. Это оказался таймер с числовым выводом, похожий на продолговатые часы без ремешка. Гоняя фильм вперед и назад, она стала обращать внимание на выдаваемые им числа, и, пару раз ошибавшись, в конце концов сообразила, что где-то на пол дороге эксперимента числа внезапно пошли в обратную сторону.

Дульси тряхнула головой. Подросток Дред держал таймер, который тикал себе вперед, как ему и полагается, и вдруг пошел обратно? Что же это за эксперимент? И почему Жонглер спрятал его среди самого секретного эквивалента личного файла?

Она пересматривал пленку с экспериментом снова и снова, убедилась, что это действительно Дред, но никак не могла понять смысл происходящего. И только запустив фильм из конца в начало, сообразила, что не обратила внимания на вспышку белого цвета в самом начале, предполагая, что это просто испорченные данные. Остановив пленку, она медленно посмотрел на то белое, что действительно прошло перед камерой. Скорее всего это чей-то белый лабораторный халат, или, возможно, искаженная рука оператора, поправлявшего объектив, но она начала с ним играть.

После нескольких минут игры с разрешением, она обнаружила, что это карточка — возможно с номером эксперимента на ней. Начало фильма исчезло, так что от надписи остались только слабые серые маркеры. Она опять начала улучшения, решив любой ценой прочитать саму надпись.

Спустя полчаса машина выдала пятый и лучший вариант. Свет падал на карточку сверху, почти не позволяя камере увидеть текст, но ее пакет, предназначенный для распознавания земных объектов из ближнего космоса, все-таки сумел получить слова:

ДОКТОР ЧАВЕН — ПРОЦЕДУРА #12831 — ВУЛГАРУ, ДЖОН

Дульси внезапно почувствовала, что на нее кто-то пристально смотрит. Она в панике оглянулась, уверенная, что Дред опять незаметно подкрался к ней, но в спальне не было никого, двор была по-прежнему заперта на засов. Она закрыла блокнот, тихо вышла наружу и убедилась, что Дред лежит на своем шепчущем саркофаге.

Джон Вулгару, подумала она, вернувшись назад. Ее руки тряслись. Эти и есть твое имя, а? И я единственная, кто это знает? Единственная живая?

Она прогнала от себя все мрачные мысли, списав их на нервы. Важно то, что она взломала это. Кто еще мог бы вытащить его имя? Почти никто.

Вагон американских горок резко взлетел вверх и Дульси постаралась сразу использовать так трудно доставшуюся победу. Она вызвала запертую комнату Дреда, но та не ответила на имя Вулгару в любой комбинации. Слегка разочарованная, она закрыла канал связи. Хотя его настоящее имя скорее всего никому не известно, Дред не решился использовать его как пароль, особенно для файла, в котором по-видимому собраны доказательства его преступлений. Но это только первый шаг; для того, чтобы взломать систему надо знать все о ее владельце — и вот она уже кое-что знает.

Дульси на мгновение остановилась, спрашивая себя, почему Жонглер так эффективно заминировал все, что он знал о Дреде, но оставил без надлежащей защиты файлУшабти, который, скорее всего, содержал что-то большое и важное, вроде ключей к его состоянию. Возможно Жонглер знал, что без серьезной причины никто не будет искать информацию о Дреде, но другой файл должен был ликвидировать себя, попав в руку адвокатов, офицеров компании или любых сторонних организаций.

Он побарабанила пальцами, решая, что же еще сделать. Худо-бедно она может попробовать поискать в сети, используя новонайденное имя. Она сомневалась, что такой поиск принесет много интересного, но, как ветеран информационных войн, знала, как трудно искоренить все из огромного мирового хранилища данных.

Она запустила защищенный поиск на слово "Вулгару", улеглась в кровать, глядя в потолок, и заскрежетала зубами.

Как она и опасалась, поиск принес всего несколько кусочков информации, и те о мифах австралийских аборигенов. Самая длинная и полная версия была опубликована в академическом журнале фольклора, авторы Кертнер и Джигалонг. Слишком короткая история с непонятно-открытым концом. И хотя она опять не узнала ничего полезного о своем нанимателе, и провела уже несколько часов, страстно желая заснуть, ее сознание, и так уже воспламененное всем тем, что она узнала и сделала в этот день, опасный день, было еще больше растревожено образом безжалостного деревянного человека с камнями вместо глаз.

ДРЕД сделал музыку громче, когда стоны хора начали спускаться и подниматься по всем двенадцати ступеням октавы; потом мелодия разбилась на отдельные резкие крики, похожие на дождь из страдающих капель. Он находился в своей собственной симуляции, плавая в воздухе белого дома, окруженного ясным светом Аутбэка.

Он открыл информационное окно в комнату Дульси и опять проверил ее, но она спала. Из последних нескольких часов он достаточно много времени посвятил ей, глядя, как она работает и спрашивая себя, как он должен решить Проблему Дульси. Энергично изучая человечество примерно так, как истребитель насекомых изучает класс Insecta (* насекомые, латынь), Дред не преминул отметить, что она стала относиться к нему совсем иначе. Каким-то образом, пока он был занят разнообразными экспериментами в сети, рыба сорвалась с крючка. Что означает, что больше ей нельзя доверять.

Так что наша мисс Энвин пережила свою полезность.

Он размышлял, купаясь в музыке, воздухе, в искристом пустынном свете. Видит бог, он заслужил небольшой праздник. Может быть надо дать ей еще пару дней. Пусть закончит работу с файлами Жонглера, а потом он решит проблему.

Но может ли он позволить себя закончить с Дульси? У него еще так много вопросов. Хотя его интерес к сети Грааля начал потихоньку уменьшаться, так трудно осуществлять свои планы в настоящем мире без поддержки могучей операционной системы, и вот это настоящая проблема. Он практически полностью контролирует основные функции сети, но самая разумная часть операционной системы больше не реагирует так впечатляюще на симуляцию боли, как если бы система научилась отключать ее, или, возможно, устала.

Можно еще поднажать, но вряд ли это поможет. Надо знать, насколько далеко он может зайти, и есть ли какие-нибудь другие возможности, на случай, если он загонит ее так далеко, что она рухнет. Быть может ему и надоело виртуальное уничтожение, но сеть Грааля остается величайшей страной, и преступников из нее не выдают… И если рухнут остальные планы, он всегда сможет исчезнуть в мирах Грааля и провести там остаток вечности, как собирались сделать Жонглер и его друзья. Если, конечно, программа бессмертия Жонглера действительно работает. Да, он сам прервал ее во время первой же атаки на операционную систему, но было бы полезно найти и исследовать Рикардо Клемента, который, похоже, оказался единственным, кто пережил процесс.

Так что виртуальная вселенная все еще достаточна привлекательна — и не в последнюю очередь потому, что там еще прячутся его бывшие спутники, слепая малышка Мартина, эта баба Сулавейо и остальные, ожидая, когда он поймает их и самым подходящим образом накажет.

Но финансовая сила корпорации Жонглера вместе с почти безграничными возможностями операционной системы Грааля предоставляли ему куда большее поле деятельности. Как насчет того, чтобы начать войну, просто для того, чтобы позабавиться? Заставить жителей огромного города сбежать, угрожая им биологическим оружием? Разбомбить самые большие памятники в мире?

А его собственные особые желания, почему бы не удовлетворить и их? В Африке и Азии есть несколько маленьких, вечно воющих стран, где он может на деньги Жонглера купить себя тысячи акров земли и полную безопасность. Он сможет собрать там любое количество женщин — на рынках невест в Индии можно найти все, что ему надо.

Мысль была настолько приятна, что Дред даже прищурился от удовольствия, плавая в колонне полутвердого воздуха. Я могу огородить все изгородью и запустить их внутрь. Охотничья резервация, только для меня.

Его опять окатило легким дождем музыкальных страданий. Вернулось ощущение бога — более слабый ум счел бы это признаком сумасшествия, но Дред знал лучше. Не было такого, как он. Ни одного.

Как и положено богу, даже парящему у самых верхних пределов своей славы, он не забыл и о мелких делах.

Дульси. После того, как я дам ей закончить исследование операционной системы, не должен ли я взять ее на маленькую экскурсия в Буш? Он какое-то время обдумывал эту мысль, лениво, пока не появилась нотка недовольства. Но я планировал для нее совсем другое, и, в конце концов, она приехала на такси. Где-то вероятно записано. Если это будет выглядеть как убийство, возникнут вопросы. Не имеет значения, сколько уровней между мной и тем, кто якобы снимает дом, зачем мне все эти колючки в заднице? Не сейчас. Пусть все будет выглядеть, как несчастный случай.

Что не означает, что сначала я не получу от нее заслуженного удовольствия.

Он решить дать своему наемному работнику сорок восемь часов, чтобы закончить работу. Потом, охваченный приступом великодушия, увеличил до семидесяти двух.

Три дня. А потом что-нибудь ужасное случится с бедной туристкой из Нью-Йорка.

Будет замечательным удовольствием решить, что именно с ней случится, когда он сумеет оторваться от важнейших дел с пленниками из Круга и другими проектами, которые ждут его в сети. Быть может он оставит решение на последнее мгновение — пускай все будет спонтанно.

А иначе, где же здесь искусство?

ГЛАВА 27Зеленый Шпиль

СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Еще одно убийство мормонов в Юте

(Изображение: обломки машины Элтрима, Солт-Лейк-Сити, Юта)

ГОЛОС: Взрыв в машине, которым закончилась жизнь Иохима Элтрима, адвоката, работавшего на мэра Юты, угрожает положить конец хрупкому миру между правительством штата и движением воинствующих мормонских сепаратистов, известным под названием "Завет Дезерета". Мэр и полиция Солт-Лейк-Сити утверждают, что это дело рук сепаратистов, которые, однако, отрицают все обвинения.

(Изображение: Эдгар Рили, представитель "Дезерета")

РИЛИ: "Я не говорю, что у нас мало людей, которые хотели бы, чтобы Элтрим и другие докучливые предатели сдохли как собаки. Я просто говорю, что мы для этого ничего не сделали…"

По заросшим ежевикой улицам Тут Во Кусты скользили бледные многоногие фигуры. Даже глядя на их с середины каменного моста, Рени почувствовала такой ужас и отвращение, что покачнулась и едва не упала в быстро текущую реку.

— Я… я должна идти туда, — сказала Рени, хотя все в ней кричало от ужаса. — Там, в ловушке, чужаки — быть может это мои друзья.

Каменная Девочка всхлипнула и спрятала лицо за короткими ладошками.

Рени вспомнила склон холма и Жинни, охотившихся на них — но сейчас все казалось намного хуже, потому что тварей было видимо-невидимо. И только то, что! Ксаббу и остальные могли находиться в башне, стоявшей в центре города, в окружении кошмарных тварей, роившихся вокруг как гигантские термиты, заставило ее остаться на месте. Это, и еще маленькая девочка, упавшая на колени рядом с ней, даже более испуганная, чем она сама.

— Я не могу оставить тебя здесь, — сказала ей Рени. — И я не могу бросить своих друзей. Ты сможешь вернуться обратно? — Плечи Каменной Девочки полезли вверх. Рени наклонилась и положила руку на ее спину. — Обещаю, что подожду, пока ты не окажешься на берегу.

— Я не могу, — провыла Каменная Девочка. — Я уже сказала слова Дочери Царя. Я не могу вернуться назад.

Так много непостижимых правил! Да, научить ИЭ детским сказкам — определенно не самый лучший способ запрограммировать его. — Если мы не можем вернуться назад, значит нам надо идти вперед, — мягко сказала Рени, изо всех сил пряча свой собственный ужас. — Мы обязаны.

Не помогло, Каменная Девочка не перестала плакать. Рени поглядела на постепенно темнеющее небо. — Пошли. — Она взяла ребенка за руку, отчаянно пытаясь вспомнить, что она обычно делала, чтобы заставить Стивена двигаться. — Делай… делай то же, что и я. Я собираюсь петь. И ты подпевай, каждый раз, когда я буду петь очередной куплет, договорились? Смотри и иди тогда, когда я иду, поняла? — Один бог знает, но это должен быть детский стишок, подумала она, но даже ради спасения собственной жизни она не могла вспомнить ничего подходящего. В отчаянии, она схватилась за первую же песенку, пришедшую в голову, из какого-то азиатского игрового шоу, которое любила смотреть ее мама:

Если знаешь все вокруг,

пропела она,

Приходи на Шпрути Круг.

— Ты сильная, ты можешь, — ободрила она Каменную Девочку. — Смотри, нужно просто идти и петь, вот так. — Она опять запела, медленнее, подчеркивая ритм. — Если знаешь все вокруг…

Маленькая девочка наконец посмотрела вверх, с лицом полным тоски и… чего-то еще. Молча, как делают дети, она просила Рени не ошибиться. Сделать невозможное. Сделать маленькую ложь правдой.

Рени тяжело сглотнула и начала с начала.

Если знаешь все вокруг,

Приходи на Шпрути Круг.

Можешь всех спасти детей?

Будешь Шпрути Богатей!

Медленно, как будто идя через воздух, липкий как расплавившаяся карамель, Каменная Девочка зашагала в такт судорожному, зачастую немузыкальному пению Рени.

Хочешь денег раздобыть?

Надо Шпрутиком побыть.

Слишком умный, не беда,

Будешь Шпрутиком тогда!

Энди-бенди-лебеда,

Шпрути победит всегда!

Она пропела эту песнь раз шесть, идя через мост, и каждый раз становясь все спокойнее и спокойнее. Они подошли к последнему каменному столбу, до ближайшей бледной твари оставалось не больше ста метров, но, тем не менее, она их не замечала. Рени перебралась на травянистый берег, взяла Каменную Девочку за маленькие холодные руки и спустила ее вниз. И только тогда, когда ребенок оказался рядом с ней, Рени увидела, что та плотно зажмурилась, от страха.

— Все в порядке, — прошептала Рени.

Каменная Девочка открыла глаза и посмотрела вокруг, с трудом сдерживаясь, чтобы опять не заплакать. — Кто… кто такой Шпрути?

— Ну, это такая глупая… не важно. Сейчас мы должны быть очень тихими, и они нас не услышат.

— Тики, они не слушают. Они смотрят.

Рени стало легче, но не надолго. — Мы можем что-нибудь такое сделать, чтобы они не замечали нас?

— Не двигаться.

Вид бледных суетящихся тварей пугал Рени еще больше, чем раньше, потому что река была за ними, мешая бегству. — Мы не можем оставаться здесь. Есть что-нибудь другое, что может нам помочь?

— Идти очень-очень медленно.

Рени прищурилась, пытаясь оценить расстояние между ними и башней, вокруг которой, похоже, собрался чуть ли не весь город. Улицы и здания были совершенного одинаково ежевично зеленые, как если бы раньше служили решеткой в каком-нибудь безумном садовом эксперименте, однако уже давно за ними никто не ухаживал: уголки и края зданий погрубели и лишились листьев. Лианы перекидывались с одного высокого места на другое, и висели между башнями и коньками крыш как огромная провисающая паутина.

— Темнеет, — тихо сказала Рени. — Нам надо идти.

Каменная девочка не ответила, но держалась как можно ближе к Рени, когда они сделали первые осторожные шаги. Не привлекая к себе внимания, они поднялись по берегу реки к низкой стене на краю города. Съежившись за ней, Рени обнаружила, что отчаянно мечтает о каком-нибудь оружии. С собой у ней была только зажигалка, и сама мысль о том, что ей можно поджечь двухметровых каракатиц была шуткой, и не смешной. Быть может факелом, но до ближайших деревьев шагать и шагать.

— Эти Тики, они боятся чего-нибудь? — спросила она. Недоверчивый взгляд Каменной Девочки послужил ответом, но Рени потянулась в листья, покрывавшие стену, решив, что она будет себя немного лучше чувствовать с большим камнем в руке. Рука все глубже и глубже зарывалась в колючее переплетение листьев и прутьев, пока, к ее удивлению, не вышла наружу. Никаких камней — одна ежевика.

— А где стена? Разве под листьями не должна быть стена?

Каменная Девочка, пепельно бледная от страха, нервно посмотрела на Рени. — Это и есть стена.

— Но… под листьями… ничего нет. — Внезапно ей пришла в голову безумная мысль. — Неужели все эти дома и башни сделаны из растений?

— Это Тут Во Кусты, — объяснила малышка.

— Вот дерьмо. — Негде взять ни палок, ни камней, и, значит, никакого оружия. И, если ее друзья действительно осаждены в башне около центра города, то у них нет стен, которые бы могли защитить от этих мерзких тварей.

Да, но что тогда держит Тиков снаружи?

Рени глубоко вздохнула, обнаружив, что это даже труднее, чем сделать заставить себя шагнуть вперед. Над всем городом висело что-то вроде облака ужаса — не просто ее банальный страх перед этими странными Тиками, но что-то более глубокое и менее объяснимое. Она вспомнила волну паники, схватившую ее тогда, когда на нее охотились Жинни.

Мы внутри операционной системы. Неужели мы чувствуем ее страх? Но чего может бояться искусственный интеллект?

Она привела Каменную Девочку к месту, в котором стена была ниже и они более-менее легко перелезли через нее, хотя Рени и получила пару добавочных царапин. На той стороне они остановились. К ним направлялся Тик, колеблясь над низкой травой, как будто плыл над дном океана. Хотя Каменная Девочка и сказала, что Тики ничего не слышат, Рени обнаружила, что молчит, не в силах сказать ни слова.

Тик остановился в дюжине метров от них. Ног у него не было, но каждый выступ на боку заканчивался чем-то вроде ложноножки; они непрерывно колыхались, даже тогда, когда тварь не двигалась. Под просвечивающей кожей плавали темные пятна, как будто чудовище наполняли бильярдные шары и гель. Видя, как темные пятна одно за другим прижимаются к коже и уплывают, она вспомнила слова Каменной Девочки: у Тиков слишком много глаз.

— Господи Иисусе! — прошептала она сдавленным голосом.

То ли Тик действительно не мог видеть неподвижные предметы, то ли он стоял слишком далеко от них и не заинтересовался ими, но он повернулся и отправился обратно к главной улице. Некоторые из его товарищей на него натолкнулись, другие переползли. Рени не могла сказать, то ли они общаются прикосновениями, то ли непроходимо глупы.

— Я не хочу здесь быть, — сказала девочка.

— Я тоже, но мы здесь. Держи меня за руку и пойдем. Хочешь, я опять спою песню Шпрути?

Каменная девочка покачала головой.

Медленно-медленно, они шли все дальше в город, застывая на месте каждый раз, когда очередной Тик появлялся рядом, и прячась за укрытием там, где только возможно. Рени обнаружила, что благодарна приближающимся сумеркам: темнота может стать их другом, если твари действительно зависят от света. Тем не менее ей очень хотелось оказаться как можно дальше от этих ползающих чудовищ до того, как настанет непроглядная ночь.

Наконец они поравнялись с первым домом, коттеджем из зеленых листьев и извивающихся виноградных лоз. Рени успела бросить взгляд внутрь — даже мебель состояла из растений — и не смогла удержаться, чтобы шепотом не спросить: — Кто жил в этом городе?

— Главным образом медведи, — сказала Каменная Девочка тихим испуганным голосом. — И немного кроликов. И еще большая семья ежей, Тинкли или Винкли, не по-о-омню… — Из глазных ямок хлынули слезы.

— Шшшшш. Не бойся. Мы…

Три Тика выскользнули из-за угла следующего дома и заскользили через заросшую ежевикой улицу прямо к ним. Каменная Девочка слабо вскрикнула от ужаса и начала падать. Рени успела подхватить ее и поставить прямо, хотя ее собственные ноги тряслись как в лихорадке.

Тики остановились и легли на растительный ковер в полудюжине метров от того места, где стояли Рени и Каменная Девочка. Благодаря своей продолговатой форме у них были и перед и зад, совершенно одинаковые, но Рени не сомневалась, что они находятся лицом к ней. Они что-то почувствовали и теперь ждали.

Один из Тиков пробежал немного вперед к дому. Другой последовал за ним и залез на него, потом они разделились и легли опять, параллельно друг другу. По их телам пробежала рябь из темных и светлых пятен. Глаза сбились к кучу у передних частей тел, три-четыре темных круга прижались к просвечивающей коже.

Каменная Девочка тихонько завыла от страха, и Рени почувствовала, как рука ребенка напряглась. В любое мгновение она могла не сдержаться и броситься бежать. Рени попыталась крепче ухватить ее за руку, но чувствовала, что и в ней быстро поднимается волна паники.

Внезапно, с громким свистом, от которого сердце Рени едва не остановилось, что-то выпрыгнуло из ежевичного ковра прямо перед Тиками — смазанное пятно с дикими сверкающими глазами и серым мехом — и понеслось через двор к свободной улице. Тики полетели вслед за ним, невероятно быстро; казалось, что они едва касаются ежевики. Кролик, размером с ребенка, в крошечном голубом костюме, вылетел на улицу, но был вынужден резко свернуть в сторону, чтобы не налететь на третьего Тика, вставшего на дыбы и раскрывшего пасть, полную неровных зубов. Внезапное изменение направления бросило несчастного беглеца прямо на преследователей. Кролик закричал от ужаса, совершенно по-человечески, и Тики набросились на него, шевелящейся мясистой массой.

Рени утащила Каменную Девочку за дом, подальше от улицы и влажных звуков разрываемого мяса. Им повезло, здесь их не ждал ни один Тик. Она провела спотыкающуюся девочку через улицу, заросшую травой по колено, и они нырнули в дверь следующего дома.

Свет, лившийся через маленькое окно, освещал обычные домашние предметы, сделанные из листьев и лоз — стулья, стол, тарелки, и даже подсвечник, но никого живого. Рени, испуганная и растерянная, стиснула кулаки. Через окно она ясно видела башню церкви, обвитую лозами как майское дерево, до нее было всего несколько дюжин метров, но могла быть и тысяча, с тем же успехом. На земле, между их временным убежищем и башней, расположились сотни бледных тварей.

— Я подумала кое о чем, — объявила Рени. — Не сдавайся. Я вытащу нас отсюда.

Маленькая Каменная Девочка глубоко всхлипнула. — Правда, т-т-ты сможешь?

— Обещаю, — твердо сказала Рени, обнимая себя и пытаясь перестать дрожать. А что еще она могла сказать?

ТРИ пустые пластиковые бутылки "Горной розы" лежали на полу перед ним, как отбеленные кости. Длинный Джозеф размышлял и чувствовал, что до отчаяния ему осталось совсем ничего.

Знал, что это произойдет, выругал он сам себя. Пил бы по капле за раз, глядь и хватило бы надолго…

Весь ад в том, что он ничего не мог сделать. Сейчас, когда ему так нужен этот теплый целебный напиток, когда в нескольких метрах над ним находятся люди, желающие убить и его, и его дочку, когда он уже несколько недель торчит в бетонной могиле под горой в компании сухаря Джереми Дако — он, можно сказать, своими руками добавил Дель Рея Чиуме в эту смесь, но лучше она не стала — и ему нечего пить.

Он грубо вытер рот рукой. Он знал пьяниц, видел их все время, людей, едва стоявших на ногах, слоняющихся за стенами кабака со старыми пятнами мочи на штанах, от которых пахло, как от разбавителя, с глазами, как у призраков. И это не он. Ни в коем случае. Но от также знал, что может заплатить дорогую цену за небольшое утешение от жизненных неприятностей. И, в конце концов, он не так чтобы любил вкус или даже слабое чувство удовлетворения, когда первые несколько глотков попадали в брюхо. Нет, но вот сейчас он чувствовал, что все тело стало пустым и больным, кости скелета не стоят на нужных местах, а кожа не того размера.

Джозеф проворчал и встал. И вообще, что за дела? Даже если Рени вернется, выйдет из своей электрической ванны, как этот, не-помню-его-имя, а, Лазарь, здоровая, счастливая и гордая своим папой, им все равно не выйти из горы живыми. Не с этой четверкой убийц наверху, которые раскапывают из убежище, как муравьед гнездо термитов.

Джозеф прошелся вдоль мониторов. Мужчины наверху еще не проветрили помещение от дыма, но воздух там явно стал чище. Скоро они опять возьмутся за работу и продырявят бетонный пол. И тогда что — гранаты? Или горящий бензин на их головы, чтобы они сгорели как крысы? Он сосчитал их в полутьме. Да, четверо. По меньшей мере одного они убили костром Селларса. Но это означает, что остальные будут еще более мерзкими, когда время придет.

Мерзкими? Парень, да ты шуткуешь. Это будет не она из этих простых потасовок в Пайнтауне после пива, кулаки, столы, может быть нож прямо перед тем, как убежать, и даже не эти юнцы с пушками, которые стреляют с таким ужасным шумом, как будто колотят палками по изгороди, и люди останавливаются, с бледными лицами, зная, что случилось что-то плохое…. Нет, это наверняка будет что-нибудь намного худшее.

Внутри все зуделось, хотелось немедленно бежать — и как можно быстрее! — под открытое небо. Быть может удастся найти какой-нибудь другой путь наверх, вроде той вентиляционной шахты, которую он нашел раньше. Можно было бы вынуть Рени и ее маленького человека из их ванн, этих обмотанных проволокой гробов, и, что бы они там не делали, жизнь в любом случае важнее.

А что потом? Бегать вокруг горы, пока эти уроды бегают за тобой в своем грузовике, в котором оружия как в танке?

Он ударил рукой по консоли и отвернулся. В конце концов он хочет только одного — что-нибудь влить в глотку. Неужели это так много для человека, обреченного на смерть? Даже в Уэствильской тюрьме бедному преступнику дают в последний раз выпить, прежде чем убить его, пиво или вино.

Джозеф остановился, разминая пальцы. В этом большом месте должно быть, нет, обязано быть что-то, что можно выпить — вроде бутылки, спрятанной, пока он выполнял свой долг. Он посмотрел на нишу, в которой Джереми обсуждал с Дель Реем их запасы, свет оттуда падал на бетонный пол, окружавший большую комнату. Джозеф им не нужен. Они совсем не такие как он, человек с руками, не бросающий слов на ветер и даже работавший на богачей буров. Если бы не дочка, он сказал бы им пару ласковых и нашел дорогу наверх.

Он опять потер обратной стороной ладони рот, и, даже не думая об этом — если бы подумал, то понял, насколько это безнадежно и глупо, потому что он уже не меньше полудюжины раз обыскал все место сверху до низу — отправился поискать, не спрятал ли какой-нибудь безликий солдат или техник бутылку с пивом, чтобы скоротать долгие часы дежурства.

Нет — вина, подумал он. Если уж мечтать о чем-нибудь неисполнимом, почему бы не о совершенном? Большая бутылка, полная чего-нибудь хорошего, чего-нибудь ударяющего в голову. Не открытая. Он спрятал ее здесь, когда пришел приказ и они все должны были уйти. Джозеф отдал честь анонимному благодетелю. Ты не знаешь, но ты отложил ее в сторону для Джозефа Сулавейо. Как говорится, ты протянул ему руку помощи в трудную минуту.

Кожу кольнуло. Шкаф для документов лежал на боку около стены чулана, такой же прекрасный, как шкатулка с сокровищами из пиратского романа.

Взрыв нервной энергии победил страх и разочарование, и он начал разбирать кучу стульев, которые уже проверил множество раз, работая с такой же надеждой как и тогда, когда он открывал шкафы и выдвижные ящики, которые обыскал не меньше дюжины раз за последний месяц — но, к своему изумлению, обнаружил перевернутый шкаф, спрятанный за стульями. Сейчас он едва осмеливался двигаться, боясь, что чудесное видение исчезнет.

Вероятно полон никому не нужных бумаг, сказал ему тихий разумный голос. Или пауков. Если там вообще что-то есть.

Тем не менее его ладони вспотели, и только через несколько секунд он понял, что дверцы не открываются не только потому, что его скользкие ладони не могут дернуть за ручки. Не работают лежа, сообразил он. Надо его поднять.

Шкаф был большим и неуклюжим, из тех самых вещей, которые должны пережить пожары и прочие несчастья. Мышцы запротестовали от натуги, когда он напряг их, и на мгновение ему захотелось позвать на помощь Джереми, но не смог найти убедительную — для Джереми — причину, почему вообще надо поднимать этот шкаф. Наконец, потратив много пота и ругательств, он оторвал конец шкафа от земли. Приподняв его еще немного, он почувствовал, что спина больше не может, присел на корточки и перенес полный вес шкафа на бедра, готовясь поднимать его дальше. Как будто его камнями набили. Он подумал, что кости ног под этой заразой сейчас рассыпятся в порошок, но, с другой стороны, такой большой вес не спроста — что-нибудь там должно быть.

Джозеф собрался и начал медленно подниматься, уголки шкафа врезались к запястья, лицо исказилось от боли, но он все тянул и тянул, пока не смог включить в работу спину и плечи. На мгновение шкаф задрожал — в мозгу возникла мрачная картина самого себя, лежавшего под ним с переломанной спиной, а Дель Рей и Джереми мирно болтают меньше чем в ста метрах от него, не зная ни о чем — прежде, чем он сумел полностью подняться из приседа и толкнуть шкаф так, чтобы он встал почти прямо. Шкаф ударился о край вентиляционной решетки, вделанной в бетонную стену, и застрял. Спина дрожала мелкой дрожью, руки тряслись, пот заливал глаза, но Джозеф толкал и толкал, пока болты, державшие решетку, не отпустили и та не упала на пол, после чего шкаф скользнул и с глухом ударом встал на пол.

Джозеф разогнулся, тяжело дыша, пот заливал лицо и капал прямо на пол. В маленькой комнате было жарко и темновато. Из-за проклятой секретности приходится терпеть кучу неудобств. Секретность помешала Джозефу открыть дверь в главный зал и дать доступ холодному воздуху прежде, чем начать обыскивать шкаф.

Он оказался не заперт. Увы, на этом счастье кончилось.

Кто потратил столько времени, наполняя его всеми этими папками? Глухая безнадежная ярость билась в нем, как боль в фиолетовом синяке. Шкаф был такой тяжелый только потому, что в нем находились папки, никому не нужные бумаги, личные дела кого-то там, чушь, которая заполняла до краев ящик за ящиком.

Джозеф едва успел ощутить глубину своего горя, как кто-то упал на него сверху.

В первое безумное мгновение он решил, что на него обрушилась крыша, как на Дель Рея, когда этот ублюдок-бур и его убийцы сверлили пол прямо над ним. Потом, когда странная тяжесть толкнула его на пол и в лицо впились пальцы, он решил, что на него напал Джереми, который по какой-то причине пытается ранить его.

Я только искал выпивку, хотел он крикнуть, но не сумел, потому что пальцы вцепились в горло. В панике он перекатился на бок, больно ударившись о стоящий шкаф, но сумел сбросить с себя удушающий захват. Он отполз назад, тряся головой, кашляя и едва успел прошептать "Что…?", как человек вновь напал на него.

Впрочем это был скорее осьминог, а не человек, потому что схватил его и руками и ногами, стараясь прижать к полу и задушить. Джозеф попытался закричать, но рука уже сжала его горло и давила вниз так сильно, что он уже решил, что скоро шея сломается, голова оторвется и составит компанию телу. Он яростно брыкнулся. Ноги ударились о шкаф, тот поддался и, судя по звуку, ударился о стену и с грохотом упал на бетонный пол. Он схватил руку, которая пыталась задушить его, и отвел ее немного назад. В легкие хлынул воздух, но в глазах все равно плавали искры. Что-то двигалось над ним, потом наклонилось к лицу — маска демона, черная и красная, с ослепительно белыми сжатыми зубами. Джозеф опять брыкнулся, на этот раз никуда не попал, и на шею навалилась такая тяжесть, что сопротивляться стало невозможно. Лицо дьявола начало удаляться в черный туннель, но хватка на шее только увеличивалась. И он все еще не понимал, что происходит и кто убивает его.

И тут, как раз тогда, когда испещренная светом темнота перед глазами затопила почти все, давление ослабло и вообще прекратилось — или почти прекратилось, потому что шея еще болела. Он перекатился на живот, тяжело хрипя и кашляя; горло, казалось больше никогда не начнет дышать.

Кто-то орал и что-то грохотало, как будто тяжелое тело тащили вниз по ступенькам. Джозеф почувствовал под щекой холодный бетон, в горящее огнем горло хлынул холодный воздух, слаще самого тонкого вина. Он подтащился к стене чулана, обернулся и поднял дрожащие руки, жалкий жест самообороны.

Это был Джереми, с перекошенным от гнева лицом — такого лица у него Джозеф еще не видел. Но что он делает? По кому он бьет стальной ножкой от стула, которую всегда носил с собой с того момента, когда Джозеф вернулся на базу? И почему кричит как ненормальный?

Джереми, похоже, почувствовал удивленный взгляд Длинного Джозефа. Он посмотрел на него наполненными слезами глазами, потом опять на темную груду на полу. Груда оказалась человеком — белым мужчиной, хотя, глядя на его закоптелое окровавленное лицо, об этом можно было догадаться только по розовому кончику уха. Его затылок был разбит, наружу торчали обломки черепа. Капли крови сочились с конца палки Джереми и падали на пол. Джереми перевел взгляд с Джозефа на черную дыру, которую раньше скрывала решетка. В дверях чулана появился Дель Рей.

— Боже мой, — сказал он. — Что произошло? — Его глаза расширились. — А это еще кто?

Джереми Дако поднял окровавленную ножку стула и посмотрел на нее так, как будто никогда раньше не видел. Жуткая усмешка искривила кончики его рта — Джозеф давно не видел ничего хуже.

— По меньшей мере… по меньшей мере у нас еще… остались две пули, — сказал Джереми и засмеялся. А потом заплакал навзрыд.

— Это был пятый, — сказал Дель Рей. — Четырех я все еще вижу на мониторе. А мы думали, что его убил дым.

— Ну и что? — вяло спросил Джереми. — Это означает только то, что с утра их не прибавилось.

Джозеф мог только слушать. Он чувствовал себя так, как будто кто-то оторвал ему голову, а потом, быстро и неумело, провинтил обратно.

— Это означает, что они еще не знают о ходе через вентиляцию, — сказал Дель Рей. — Скорее всего он пополз, пытаясь убежать от дыма — быть может он решил, что отрезан огнем, попал в ловушку в другой части здания. Вот он и пополз, пока не угодил в вентиляционных ход, а оттуда воздух привел его к нам. Быть может он там застрял. — Он поглядел на труп, который они оттащили на в открытое место, на свет. Так что остальные вряд ли собираются спуститься по вентиляции, пока мы спим.

Джереми покачал головой. Плакать он уже перестал, но все еще казался несчастным. — Мы не знаем ничего, — сказал он таким же хриплым голосом, как у Джозефа.

— Что ты имеешь в виду?

— Посмотри на него. — Джереми, не поворачивая головы, ткнул пальцем в направлении тела. Он весь в крови. В засохшей крови. Следы ожогов. Порезы и царапины. Скорее всего он сразу бросился в вентиляцию, спасаясь от дыма. Он оставил следы всюду, где протискивался — и, может быть, решетку на полу. Когда дым рассеется, они ее найдут. И будут его искать.

— Тогда мы… Не знаю. Заварим вентиляцию в кладовке. — Джереми и Дель Рей уже прибили решетку обратно на место, с очень ограниченным успехом.

— Они могут легко отравить нас — запустят газ и все, — сказал Джереми, глядя в пол.

— Тогда почему они не сделали этого раньше? — спросил Дель Рей. — Если бы они хотели нас убить, то давно бы нашли наши выходные отверстия.

Джереми покачал головой. — Слишком поздно.

Джозеф никак не мог взять в толк, почему этот парень так несчастен. Убил кого-то, ну и что? Как может кто-нибудь, даже самый чувствительный человек на свете, сожалеть о смерти того, кто пытался убить Джозефа Сулавейо?

— Джереми, — сказал он тихо. — Джереми. Послушай меня.

Оба повернулись к нему, с красными глазами.

— Ты спас мне жизнь. Мы сражались вместе, ты и я, и я никогда не забуду этого. — Он попытался найти слова, которые прояснят дело. — Благодарю тебя. Я действительно хочу это сказать.

Джереми кивнул, хотя лицо еще оставалось бледным. — Отсрочка. Вот и все. — Он засопел, почти зло. — Но я всегда рад помочь тебе, Джозеф, и действительно хочу это сказать.

Некоторое время все молчали.

— Я только что подумал кое о чем, — сказал Дель Рей. — Что мы будем делать с мертвым телом?

— ОНИ выглядят как рыбы, питающиеся тем, что лежит на дне, — сказала Рени. — Если это больше, чем внешность, может быть нам повезет. — Она говорила, главным образом, сама с собой. Ее спутница, Каменная Девочка, была настолько испугана, что не глядела ни на что.

Рени еще раз взглянула из окна на шпиль храма, сделанного из ежевики, болезненно близкий, но до которого было несколько дюжин Тиков, настолько бледных, что они, казалось, светились в умирающем вечере.

Но в это мгновение ее внимание привлек лес ползучих лиан и лоз, которые как канаты протянулись от башни к крышам соседних домов.

— Придержи-ка стол, — сказала она и стала осторожно забираться на него, хорошо помня, что в этом странном подмире все сделано из переплетенных между собой растений. Стол зашатался, но выдержал; вероятно мебель действительно использовали по назначению, хотя и не для той цели, которую Рени имела в виду. Каменная Девочка метнулась ко столу и изо всех сил обхватила его.

Рени вытянулась во весь рост, дотянулась до низкого потолка и зарылась с руками в растительность. Не ломая и не скручивая, но только отводя лозы в сторону, ей удалось сделать дыру, через которую можно было видеть фиолетовое темное небо и слабые ранние звезды. Убедившись, что стоит достаточно твердо, она быстро расширила дыру настолько, что в нее могли пролезть ее плечи. Она выбралась наверх и, тяжело дыша от напряжения, быстро оглядела крышу дома. Убедившись, что никто суетливых тварей не ждет ее там, она разрешила себе спуститься вниз.

— Пошли, — сказала она своей спутнице. — Я подниму тебя наверх.

Каменная Девочка немного поупиралась, но потом позволила себя убедить и поднять наверх.

— Там, — сказала Рени, забравшись на крышу следом за ребенком. — На дальней стороне, видишь? Эти лозы приведут нас к дому, который находится совсем рядом с башней, а оттуда мы легко заберемся в нее.

Каменная Девочка взглянул на Тиков, сновавших по земле, потом недоверчиво посмотрела на провисавшие лозы. — Что ты имеешь в виду?

— Мы можем перебраться по ним, поставить ноги на нижние и держаться руками за верхние. В джунглях так строят мосты. — сказала уверенно Рени, хотя, на самом деле, никогда не ходила по таким мостам, в джунглях или где-нибудь еще. Но в любом случае это лучше, чем сидеть в маленьком доме и ждать, когда Тики заметят их.

Каменная Девочка только кивнула, устало смирившись с судьбой.

Верит, потому что я взрослая. Кто-то вроде мачехи. Не самая приятная ноша, но разделить ее не с кем. Рени вздохнула и подошла к краю крыши. Поманив пальцем Каменную Девочку, она подняла ее и поставила на толстую лиану, которая протянулась от угла их дома и не отпускала рук, пока не убедилась, что лиана выдерживает вес ребенка. — Держись, — сказала она девочке. — Я лезу за тобой.

Какое-то время она лезла, цепляясь за лиану руками и ногами, пока не добралась до места, где можно было ухватиться за более высокую лиану и встать. Нижняя лиана опасно раскачивалась под ее голыми ногами, пока Рени не восстановила равновесие. — Вперед, — сказала она Каменной Девочке и помогла ей схватиться за верхнюю лиану. — Но иди медленно. Мы должны добраться вон туда — на крышу высокого дома между нами и башней.

Медленная ходьба — других вариантов не было. Не так-то просто удерживать ноги на скользкой лозе, ступая по узлам спутанных веток. Тики, похоже, их не замечали, хотя Рени постоянно спрашивала себя, действительно ли их чувства так ограничены, как предполагала девочка: те, которые сновали внизу, казались необычайно возбужденными. Рени предпочитала даже не думать о том, что произойдет, если она и ее спутница внезапно упадут сверху на ежевику, прямо среди Тиков.

И вообще, лучше всего не смотреть вниз.

Света почти не было. Достигнув крыши высокого дома, на полдороги до шпиля, Рени решила, что отдыхать здесь — не очень хорошая мысль, лучше идти дальше, используя последние лучи света; впереди самая трудная часть пути. Внезапно Каменная Девочка остановилась, в нескольких шагах от крыши.

— Что случилось?

— Я н-не могу идти дальше.

Рени молча выругалась. — Давай доберемся до крыши, а потом отдохнем. Мы почти дошли.

— Нет! Я не могу! Слишком высоко.

Рени, сконфуженная, посмотрела вниз. До земли было меньше полудюжины метров. Если бы она была маленькой девочкой, то, конечно, она тоже была бы не в состоянии забыть это, но все-таки… — Скоро мы будем на крыше и ты больше не увидишь землю.

— Нет, глупая! — Каменная Девочка почти кричала от гнева и раздражения. — Лоза слишком высоко.

Все Тики, кажется, собрались под ними. Их суета отвлекла Рени, и только через долгое мгновение она сообразила, что ребенок прав. Самая высокая из двух лоз, которые они использовали как мост, поднималась намного круче, чем нижняя. Каменная Девочка, и так вытянувшаяся чуть ли не во весь свой маленький рост, была просто не в состоянии сделать несколько следующих шагов.

— Господи Иисусе! О, прости меня. Я действительно полная дура, ты права. — Рени изо всех сил сражалась с паническим страхом, Тики внизу копошились и лезли друг на друга, как черви в корзине. — Сейчас я подойду ближе и помогу тебе. — Очень медленными маленькими шагами она дошла до девочки, и, держась одной рукой за верхнюю лиану, второй обвила ребенка за пояс. — Ты можешь схватиться за мою ногу и взобраться на ступню?

Каменная Девочка, которая до этого озабоченно молчала, расплакалась. Успокоившись, она обхватила руками бедро Рени, а ногами щиколотку — неудобное и даже слегка непристойное положение, но Рени обнаружила, что может идти вперед, очень осторожно. Тем не менее, прошло не меньше четверти часа, пока они не свалилась на пружинящую безопасную крышу, и последние лучи дня уже погасли.

— Где же луна? — спросила Рени, когда они немного пришли в себя.

Каменная Девочка покачала головой. — Не думаю, что в Тут Во Кусты еще когда-нибудь покажется луна.

— При свете звезд, при свете звезд мы сделаем, что надо. — Звучит как песня, решила Рени, голова которой слегка кружилась от усталости — передышка оказалась слишком маленькой. Она села. Несмотря на наступившую темноту она все-таки видела силуэт башни и свет, лившийся с колокольни. Быть может это! Ксаббу? Ей очень хотелось окликнуть его, но она не слишком верила в глухоту Тиков.

— Мы должны идти, — сказала она. — Если ждать дальше, мои мышцы начнет сводить от усталости. Пошли.

— Но я не могу хвататься! — Каменная Девочка едва не расплакалась.

Короткое мгновение недовольства и Рени пришла в себе. Боже мой, во что я втянула этого ребенка! Бедолажка. — Я понесу тебя на спине. Ты достаточно маленькая.

— Я самый большой ребенок в доме, — сказала Каменная Девочка с тенью уязвленной гордости.

— Да, и еще ты очень храбрая, — сказала Рени, приседая. — Залезай.

Каменная Девочка забралась на спину Рени, оттуда перебралась на плечи и обхватила шею Рени холодными маленькими ногами. Рени встала, слегка покачнулась, но обнаружила, что вполне в состоянии нести на себе вес девочки.

— Последняя часть, — сказала Рени. — Держись крепче. Я расскажу моим друзьям, как ты мне помогла.

— Да, — тихо ответила Каменная Девочка и они опять пошли по лозам. На это раз им повезло. Нижняя лоза висела немного ниже крыши, и Рени шла вниз, а не взбиралась вверх с ребенком на спине. — Да, я помогла тебе. Помнишь Жинни? Я помогла тебе спрятаться, да?

— Конечно.

Последняя часть пути оказалась самой тяжелой, и не только из-за добавочной ноши и неуклюжести этой самой ноши. Мускулы Рени слишком долго работали слишком тяжело, почти не отдыхая, и ее сухожилия были натянуты, как струны на фортепьяно. И еще вечный страх, что время летит слишком быстро, что в любой момент Иной может перестать бороться и весь мир растает прямо под ней. Рени, конечно, могла бы вернуться на крышу и поспать, но друзья находились на расстоянии броска камня.

Боль на каждом шагу, чем ближе башня, тем круче угол подъема, и Рени старалась отвлечь себя.

Что за черт эти Тики? Почему машина могла бояться жуков? А Жинни? Кто они такие?

И Жинни. Фраза ударила по голове, как дубина. Пораженная, она едва не отпустила лозу. Каменная Девочка в ужасе крикнула, и Рени поспешила ухватиться болящими руками за лозу. Тики по-прежнему бурлили внизу. И Жинни — инженеры. Кто работает с машинами? Инженеры и… и техники. Жинни и Тики.

Рени истерически хихикнула. Но это означает, что я тоже Жинни — у меня есть степень, и все такое. Почему тогда Иной не сделал меня медузой-убийцей?

— Почему ты смеешься? — спросила Каменная Девочка дрожащим голоском. — Ты напугала меня!

— Извини. Я думала о чем-то другом. Не бери в голову.

Но, боже мой, что инженеры и техники сделали этому ИИ — или кто он там такой — что он представил их себе в таком виде…?

Стена растительной башни стала намного ближе. Над ее головой, в двух или трех метрах, находилось открытое окно, из которого в темное небо лился слабый свет, но лианы, свисавшие с самой вершины шпиля, проходили слишком далеко он него. Впрочем, еще чуть-чуть, и они пойдут вверх почти вертикально.

— Нам придется сойти с лианы и попытаться взобраться по стене, — сказала она так небрежно, как только могла. — Я наклонюсь вперед так далеко, как только смогу, но потом прыгну. Ты сможешь удержаться?

— Прыгнешь?..

— Только так я могу добраться до стены. Я уверена, что кусты выдержат нас, — добавила она, хотя не очень верила самой себе. Рени уже собиралась покрепче ухватиться за верхнюю лозу, но остановилась и мягко, но настойчиво попросила Каменную Девочку отпустить ее шею. — Ты не должна держаться за меня. Если ты схватишься за меня во время прыжка… у нас будут большие неприятности.

— Хорошо, — сказал ей в ухо тихий голос.

Она доверяет мне. Я бы почти хотела, чтобы было наоборот…

Рени начала раскачивать лозу, пытаясь выиграть дополнительные несколько дюймов. Наконец, внутренне собравшись, она прыгнула прямо на темную стену.

Какое-то мгновение сухие листья под ее руками рвались как бумага, они заскользили вниз и она решила, что это конец. Но потом ей удалось ухватиться за что-то более твердое и она стала зарываться пальцами рук и ног в стену, не чувствуя боли в голых ногах. Наконец они перестали скользить и она глубоко выдохнула.

Не жди. Не виси. Нет сил.

Она заставила себя подниматься вверх, перехват за перехватом, каждый тяжелее предыдущего. То, что казалось двух-трех метровым подъемом от сравнительно безопасной ветки, превратилось в бесконечное восхождение по стометровой стене. Каждый мускул корчился от нестерпимой боли.

Свет в окне завораживал. Она переползла через ежевичный подоконник и соскользнула на ежевичный пол, открыла рот, пытаясь вздохнуть, застонала, потому что все мышцы завязались узлом, и на глаза опустилась искрящая звездами темнота.

Придя в себя, она сразу заметила источник света — большой качающийся цветок, свисавший с самый высший точки сводчатого потолка; из-под его лепестков лился желтый успокаивающий свет. Рени услышала, как Каменная Девочка шевелится рядом с ней и села. Кто-то еще сидел на дальней стороне маленькой комнаты, наполовину скрытый листьями и тенями. И это был не! Ксаббу. Рикардо Клемент, единственный удачный результат проекта Грааль, во всей красе — юный, прекрасный, полоумный.

— Это и есть твой друг? — тихонько спросила Каменная Девочка.

Рени хрипло рассмеялась. — Где остальные? — Она едва могла говорить. — Мои друзья. Они здесь?

Клемент взглянул на нее, совершенно равнодушно. В руках он нянчил какую-то маленькую вещь, Рени не поняла, что именно. — Остальные? Нет остальных. Только я… мы.

— Кто? — У нее зародилось очень плохое предчувствие. — Кто мы?

Клемент медленно поднял существо, которое держал в руках. Маленькое и неприятное на вид, она походило серо-голубой безглазый пузырь, с зачатками рук, ног и головы, и щелью вместо рта.

— Господи Иисусе, — с отвращением сказала Рени. — Это еще что за черт?

— Это… это… — Клемент колебался, его лицо побелело, как будто он искал слова. — Это мой… нет… это мое…

После всех этих поисков, найти Клемента и его необъяснимое маленькое чудовище!.. Каждый кусочек ее тела горел от боли, но хуже всего было разочарование, потрясающий удар, как будто пулей в грудь. — Что ты делаешь здесь?

— Жду… кого-нибудь, — равнодушно сказал Клемент. — Не тебя.

— И я чувствую то же самое. — Рени, несмотря на все усилия, сорвалась на крик. — Черт побери тебя и весь этот мир!

ГЛАВА 28Властелин его Молчания

СЕТЕПЕРЕДАЧА/ЧАСТНЫЕ ОБЪЯВЛЕНИЯ: Так печально и одиноко…

(Изображение: рекламодатель М. Дж. [анонимно])

М. ДЖ.: "Мне больше не нужен никто. Здесь нет никого, и я больше не хочу пытаться. Это… это настоящее одиночество. Темнота. Я хочу, чтобы кто-нибудь позвонил мне, потому что я одна и я печальна. Но даже если кто-нибудь позвонит — боюсь, что ему никто не ответит…"

НЕ так-то просто было выпасть из Додж Сити и попасть в Египет, но этот второй переход оказался значительно тяжелее и болезненнее. Когда Пол пришел в себя, ему показалось, что его мысли плавают в темной окровавленной воде, как первобытные рыбы.

Он открыл глаза и обнаружил усмехающееся желтое лицо, плавающее перед ним. Пол застонал.

— О, хорошо, — сказал голос из-за клоунской маски цвета созревшего лимона. Маска сидела, как на насесте, на теле, завернутом в безупречно чистое одеяние мумии. — Ты проснулся. Я боялся, что сфинкс убил тебя, хотя он был очень нежен, по своему.

Мартина тяжело дышала от боли рядом с ним, как будто ее тоже не слишком нежно перенесли в это место, серую каменную комнату без окон. Т-четыре-Б и Флоримель тоже очнулись, и мрачно глядели на их похитителя.

— Что ты хочешь от нас? — Голос Пола звучал безнадежно и жалко. Руки оказались крепко связаны за спиной, щиколотки тоже. Четверо пленников подпирали стену, как брошенные посылки.

— Еще не решил, откровенно говоря, — ответил желтолицый. — Я полагаю, что Пта-искусник должен знать такие вещи, но я начал карьеру бога совсем недавно. — Он хихикнул. — Но теперь мне стало интересно, где же я встречал тебя раньше. Конечно я бы узнал моих бывших товарищей по путешествию, даже если бы они переоделись в другую одежду — привет! Но ты… — Он склонил голову на бок, разглядывая Пола. — Я встречал тебя раньше, верно? О, погоди, ты же друг Кунохары.

— Уэллс? — Пол был потрясен, но не мог не заметить несомненное, хотя и странное сходство. — Роберт Уэллс?

В ответ послушался довольный смешок. — О, да. Но в данный момент на сцене находится моя египетская реинкарнация. Повелитель Анубис оказался достаточно добр и простил мне плохой выбор союзников.

— Анубис? — глухо переспросила Мартина. — Ты имеешь в виду Дреда, личного убийцу Жонглера, не так ли?

— Да, полагаю, его так и зовут. Снаружи мне было намного легче делать дела, но здесь я должен волей-неволей налаживать отношения.

— Это преуменьшение, — сказал Пол. — Ты упал слишком низко, Уэллс, отдал себя и свою судьбу в руки палача-психопата.

— Не трать время понапрасну, Пол, — треснувшим голосом сказала Флоримель, с явным пренебрежением. — Он ничем не лучше Дреда.

— Любой, кто хоть немного понимает в бизнесе, знает, что иногда лучше не замечать некоторые причуды парня, являющегося генеральным директором твоей компании, если хочешь иметь с ним дело, — весело сказал Уэллс. — И, как раз сейчас, все карты на руках у мистера Дреда. А это означает, что я горд и счастлив принадлежать к его команде.

— То есть ты стоишь рядом и разрешаешь ему делать все, что он захочет, — сказал Пол. — Уничтожать сеть, насиловать и убивать, и только бог знает, что еще…

— Ответ — да, — сказал Уэллс. — Но он не собирается уничтожать сеть. Он хочет жить вечно, как и еще кое-кто. Вроде меня. — Он повернулся и коснулся двери. — Скоро он вернется, наш милосердный Повелитель Анубис, и, я уверен, он будет очень рад объяснить тебе все это.

Тяжелая дверь скрипнула и открылась, за ней обнаружилось три бритоголовых стражника, их смазанные маслом мышцы сверкнули в свете факелов. Потом дверь с грохотом закрылась за Уэллсом, засов лязгнул, возвращаясь на привычное место.

— Нас схватил Дред! — Мартина, казалось, говорила из далекого берега отчаяния. — Боже, помоги нам, мы в руках чудовища!

Усталые и павшие духом, со связанными руками и горящими болью мышцами, ни Пол, ни его товарищи не были расположены говорить. Примерно через час засов снова лязгнул, дверь открылась и появилось причудливый желтый сим Роберта Уэллса.

— Надеюсь вы славно повеселились, — сказал он. — Походные песни или что-то в этом роде? "Майкл, к берегу греби / Аллилуйя"? — Он улыбнулся, совершенно безумной улыбкой. — Я принес ваших приятелей, попоете вместе. — Пара стражников вошла в комнату, каждый нес на плече обмякшую фигуру. Пленники, оказавшись на ногах, закачались и рухнули на пол. Маленькую круглую женщину в изорванной египетской одежде Пол не знал, но, несмотря на кровь и раны, мгновенно узнал лицо мужчины.

— Нанди?..

Пленник с трудом перевел на него покрасневшие глаза с распухшими веками. — Простите… Я… никогда не думал…

— Да! — радостно сказал Уэллс. — Он никогда не думал, что ты когда-нибудь появишься здесь, иначе держал бы свой рот на замке и не стал бы рассказывать о встрече с тобой. — Желтая маска кивнула. — Мне потребовалось какое-то время, прежде чем я сложил два плюс два. И тогда я сообразил, что было бы чудом, если бы ты оказался другим Полом Джонасом, а не тем, о котором нам так охотно рассказал этот почтенный джентльмен.

— Чудовище! — Нанди Парадиваш попытался подползти к Уэллсу, но ближайший стражник с силой толкнул его обратно на пол, где он и остался лежать, всхлипывая и тяжело дыша.

— Пол Джонас. — Уэллс глядел на него сверкающим взглядом. — Или " Икс", как я долгое время называл тебя — загадочный эксперимент Жонглера. — Он скрестил на груди перевязанные руки. — Вскоре я узнаю чертовски больше. Ты объяснишь мне все. Сейчас это не так интересно — Жонглер мертв или ушел на покой — но я хочу знать.

Пол мог только с вызовом посмотреть на него. — Даже если бы я знал… а я нет… я ничего не сказал бы тебе. Мне стерли память.

— Тогда можешь уже сейчас меня благодарить, — весело сказал Уэллс. — Я помогу тебе вспомнить. — Он махнул рукой, стражники подбежали к Полу и подняли его в воздух, как свернутый ковер. У него даже не было времени крикнуть что-нибудь ободряющее своим товарищам, потому что стражники мгновенно вынесли его в освещенный факелами коридор. Голос Уэллса полетел следом за ним.

— Ребята, я приду через пару минут. Не забывайте, он должен остаться связанным. Да, и заострите все, хорошо?

КОД Дельфи. Начать здесь.

Никак не ожидала, что вновь произнесу эти слова.

Еще несколько часов назад я была уверена, что продолжать мой дневник перед лицом неминуемой смерти — дневник, который не сможет найти никто, кроме меня, даже если сеть не рухнет — было бы полным безумием. Эти записи должны помочь мне вспомнить мои нынешние чувства и мысли в том совершенно невероятном случае, если я захочу мысленно вернуться сюда из будущего, которого сейчас невозможно представить. Так что когда я, несколько часов назад, лежала на дне пропасти отчаяния, это казалось хуже чем сумасшедшим — бессмысленным и скучным. Я никогда не хотела оставлять последние душещипательные слова и завещание, которое никто не услышит. Я никогда не демонстрировала кому-нибудь бессмысленную храбрость и уж точно не хотела обременять кого бы то ни было исполнением моей последней воли.

Короче, я сдалась.

Я даже не знаю, изменилось ли что-нибудь — возможность спастись прежнему исчезающе мала — но у меня появилась неожиданная надежда. Нет, не надежда. Я все еще верю, что мы не доживем до конца всего этого. Решимость? Да, возможно.

Мы пережили кошмар Додж Сити только для того, чтобы попасть в плен в Египте. Еще хуже, мы обнаружили, что нас взял в плен — и еще держит — сам Дред. Я соскользнула на дно отчаяния. В яму. Дыру в темноте. Я не могла говорить, и не могла думать ни о чем, кроме той кошмарной комнаты в Доме, в которой Дред мучил меня. Если в то мгновение кто-нибудь предложил бы мне пулю в голову, я бы согласилась с благодарностью.

Потом все изменилось опять — к худшему, если такое вообще может быть. Наш тюремщик, Роберт Уэллс, ставший подручным Дреда, принес еще двух пленников и увел Пола Джонаса, вероятно для на допрос. Мне стало так плохо, что я даже не могла двигаться. Я боялась за Пола. Боже, как я боялась за него. Он и так прошел через такое!.. Мне стыдно, что мои собственные страдания заставили меня сосредоточиться на себе. Я не могу даже представить себе что испытал он, затерянный в сети, почти ничего не помнящий о своей настоящей истории и о том, что произошло с ним. При этом он остался таким разумным, добрым и храбрым… Это просто удивительно. И еще более удивительно, что я не осознавала, насколько восхищаюсь им, пока его не увели.

Не исключено, что он уже мертв. Или испытывает запредельную боль. Что хуже?

Это проклятие, которое я осознала уже давно, бремя, от которого я пыталась избавиться всю жизнь. Любить человека — значит сделать его заложником судьбы.

И я соскользнула вниз, в пропасть. Долгие минуты — быть может часы — я не могла говорить. Не могла думать. Ужас тисками сжал мое сердце, заморозил мысли и превратил в существо, которое не в состоянии сдвинуться с места, даже если бы могло.

Сейчас я понимаю, что это чуть более прямой вариант того, чем я занималась всю жизнь. Напуганная, я постепенно запечатывала себя каменных глубинах горы, в убежище, которое я делила только со своими механизмами. Не осознавая этого, я изо все сил делала себя чем-то намного меньшим, чем личность.

Тогда, охваченная ужасом, я ничего не соображала, и поняла это только сейчас, когда все прошло. Я бы так и осталась в глубинах черной паники, если бы не руки моих друзей, Флоримель и Т-четыре-Б, которые решили, что у меня сердечный приступ. Я чувствовала их и слышала как бы издалека, и какое-то время не хотела возвращаться обратно, к нервам и чувствам. Лучше прятаться в черной яме. Пускай победивший страх защитит меня, как дом, сделанный из блоков льда, защищает охотников в Арктике от холода.

Потом, находясь все еще далеко от себя, я почувствовала на себе другие руки, неловкие и запинающиеся, и услышала другой голос. Новая женщина-пленник пришла ко мне на помощь, не обращая внимания на свои многочисленные раны. Мне стало стыдно, даже в глубинах одиночества. Я только испугалась, а вот кто-то, кто страдает по настоящему, и она нашла в себе силы позаботиться обо мне, совершенно незнакомом человеке!

Я решила, что мне надо вернуться обратно, пока я навсегда не упала в медленно движущуюся темноту. Кстати, я почувствовала себя намного хуже, когда, вернувшись обратно, обнаружила, что мои усталые друзья и эта незнакомка, страдающая от многочисленных ран, заботятся обо мне так, как будто я — капризный ребенок, командующий группой взрослых.

Бывают случаи, когда доброта становится самым острым оружием.

Наконец приступ стыда прошел и я поняла, что знаю обоих новых пленников, по меньшей мере по имени — Бонни Мей Симпкинс, которая была так добра к Орландо и Фредерикс, и Нанди Парадиваш, тот самый, который первым объяснил Полу, что тот заперт в сети Жонглера. Нанди находился в состоянии, очень похожим на мое, его мучила вина за все, что случилось с Полом, и еще его жестоко пытали, но женщина Симпкинс говорила за двоих. Она рассказала, как открыла ворота и послала через них Орландо и Фредерикс, как оставшиеся члены Круга ждали слишком долго и не смогли убежать: появился Жонглер в облике Осириса, бога этого симмира, и огромный храм Ра рухнул. Жонглер пробыл недолго, и выжившие спрятались в руинах, надеясь найти другой путь из симуляции, но через несколько дней место Осириса занял Анубис, и ситуация из плохой стала ужасной.

Бонни Мей Симпкинс описала разрушение, которое последовало за сменой власти, оргию убийств и пыток, по меньшей мере такую же кошмарную, которую мы видели в Додж Сити. Хотя меня не удивишь рассказами о зверствах Дреда, все-таки я похолодела, когда она рассказала о массовых публичных сожжениях, о том, как Дред дирижировал симфонией убийств и о том, как дикие шакалы пожирали детей на глазах у родителей. Похолодела, потому что поняла, что даже в этой сети, где можно исполнить любую прихоть, нет верхнего предела безумцу, одержимому жаждой крови.

Сила Дреда и его амбиции все растут, но как долго симуляции могут кормить его аппетит? Если он сумеет унаследовать власть Жонглера не только внутри, но и снаружи сети — если Жонглер действительно мертв, почему бы Дреду не подчинить себе его корпорацию? — тогда его возможности станут устрашающе огромны.

Пока Бонни Мей говорила, мне пришла в голову неожиданная мысль и я спросила "А что случилось с другими детьми? Маленькими летающими детьми, о которых упоминал Орландо?" Я не помню, как эта группа детей называла себя, Озлобыши, Плохиши или что-то в этом духе.

Вопрос ее опечалил. Она сказала, что дети-обезьянки хотели уйти за ворота вместе с Орландо и Фредерикс, но их отвлек хаос в храме Ра, и они все остались, когда ворота закрылись.

Бонни Мей Симпкинс сказала, что она пыталась спрятать их, и когда солдаты нашли ее и Нанди, то дети-обезянки успели улететь, преследуемые стражами храма. Скорее всего, добавила она, их схватили и убили, потому что дети, еще даже не ходившие в школу, не могли рассказать Дреду ничего полезного.

И она продолжила рассказывать об ужасах, которые она и Нанди испытали, главным образом потому, что Дред знал, что их видели в компании Орландо и Фредерикс. У меня опять все похолодело внутри — достаточно плохо то, что скоро мы окажемся в руках Дреда, но еще хуже, что, оказывается, он активно ищет нас. И, похоже, заранее приготовил свою месть.

Но мысль о детях-обезьянах Орландо никак не хотела уходить из головы.

Я как бы повернула за угол. Я здесь и примирилась с мыслью о смерти, даже такой неприятной, которая нас ждет, но не могу пассивно ее ждать. Я сейчас расскажу, к чему это привело. Я все менее и менее внимательно слушала ужасные рассказы Бонни Мей Симпкинс, потому что… потому что мне нужно было подумать о чем-то другом. Теперь я понимаю почему Рени упрямо, закусив удила, всегда идет вперед — когда ты не можешь сделать нечего, ты должна сделать хоть что-нибудь.

Мы все умрем. Именно краткость придает жизни ее форму и даже красоту. Тогда почему мы должны думать о чем-нибудь другом, кроме собственных удовольствий? И, зная, что все может кончиться буквально в любое мгновение, не сдаемся?

Я не знаю ответа. Но знаю, что теперь не сдамся никогда.

Я сказала паре из Круга: "Не думаю, что маленьких обезьянок схватили. Дреду нравится ломать вашу волю — он любит это даже больше, чем причинять физическую боль. И он хочет заставить вас рассказать все, что вы знаете о Рени и всех нас. Так что если бы стражники схватили их, он стал бы мучить вас, расписывая в подробностях, что собирается с ними сделать. Он бы наслаждался, занимаясь этим."

"Быть может они действительно сбежали, — сказала Бонни Мей Симпкинс. — Пусть Бог поможет им, будем надеяться, что они в безопасности — бедные малыши." Я почти чувствовала, как она призывает последние капли оптимизма, еще сохранившиеся в ее душе, и опять устыдилась своего прошлого поведения.

Флоримель вспомнила, что Орландо и Фредерикс говорили о Нанди, и спросила, не может ли он открыть ворота прямо здесь, в тюрьме. Медленно и мучаясь от боли — я думаю, что у него сломано несколько ребер, хотя это очень трудно объяснить, учитывая то, что мы все в виртуальных телах — он объяснил, что может открыть ворота только в предназначенном для этого месте, и, определенно, не в этой тюрьме. Пока он говорил, я всерьез задумалась о том, что возможно, а что нет, и что на самом деле мы пленники не в каменном храме, а в идее храма.

Постепенно ко мне начали приходить и другие идеи. Ничего особенного, ничего такого, что могло бы взломать двери или убить стражников, но у меня появилось занятие, спасибо и за это. Нанди закончил свои объяснения, и я попросила остальных какое-то время помолчать. Даже Т-четыре-Б — который, на самом деле, был необычно сдержан с того мгновения, как к нам бросили Нанди и Бонни Мей Симпкинс — не запротестовал.

Как мне представляется, эта виртуальная вселенная составлена из сказок, и я подозреваю, что, частично, сама в этом виновата. Во всяком случае я верю, что помогала наполнить Иного сказками, когда система создавалась и идентифицировала сама себя. В частности из сказок он черпает свои надежды, если такое можно сказать об искусственном интеллекте. И, если говорить о нас, каждый стал олицетворением какого-нибудь характера — Рени, например, храбрый и иногда слишком упрямый герой,!Ксаббу — мудрый советчик, Пол сражается с судьбой, загадка для остальных, и так далее. Долгое время я считала, что моя роль прозрачно ясна. Слепая пророчица — я даже пошутила об этом в одном из указателей к записям моего дневника, для последующего использования. Но, с помощью! Ксаббу, я делала намного больше, открывая ворота там, где не мог никто другой. На самом деле много раз необычные особенности места давали мне возможность сделать то, что не мог никто из моих друзей.

Вероятно я волшебница — ведьма. Надеюсь, что добрая.

Здесь, в вымышленном мире, у меня есть сила. Пока я сидела в камере, размышляя о попытках Нанди заставить систему работать, я сообразила, что еще не полностью высвободила свою силу. И разве может быть лучшее время, чем сейчас, когда Дред может появиться в любое мгновение?

Я попросила товарищей помолчать и попыталась увидеть то, что находилось за стенами нашей маленькой камеры. Я уже неоднократно делала это, в мире Дома или в Жилище Заблудших, но всегда находилась на открытом месте и я могла считывать информацию с потоков воздуха и долгих эхо, хотя не всегда могла их идентифицировать. Мне всегда казалось, что мои способности — продолжение обычных чувств, и я думала, что они достаточно ограничены, но только сейчас сообразила, что не знаю, правда ли это. Пока мои друзья ждали в растерянной боязненной тишине, я открыла себя и попыталась увидеть, услышать, почувствовать — на самом деле нет подходящего слова — то, что находится снаружи.

Исследуя систему вместе к! Ксаббу, я всегда ощущала фундаментальное различие между его восприятием и моим, как между игрой в веревочки и ее математическим обоснованием — оба помогают постигнуть мир, но различие никогда полностью не исчезнет. Сейчас я начала думать о том, что означает эта разница — почем совсем молодой человек со столь малым опытом в области информации может воспринимать то, что я, после стольких лет учебы и со своими расширенными способностями, воспринимаю с большим трудом? Причина, решила я, в том, что я сама себя ограничиваю. Народ! Ксаббу научил его принимать все, что посылает мир, и, тщательно исследовав самые важные детали, реагировать соответственно. Кроме того он очень умен в высшей степени гибок. Оказавшись лицом к лицу с новым миром, он не пытается привести его в соответствие со своими ожиданиями, но прежде всего старается понять законы и правила мира, без предрассудков и предвзятых представлений, черпая информацию отовсюду.

Но меня — и всех нас, я думаю — обманывает невероятная правдоподобность этой сети, и мы пытаемся понять этот мир, как если бы он был настоящим. Даже используя те удивительные возможности, которые у меня есть, я разрешала себе слышать только то, что могла услышать, касаться того, что могла коснуться и направляла результаты в то, что можно назвать моделью настоящего мира. Какая-то дьявольская ирония — слепая женщина отчаянно борется за то, чтобы превратить мир, в котором она превосходит своих товарищей, в нечто, более похожее на настоящий мир, в котором она им уступает.

Итак, что бы сделал! Ксаббу? Даже охваченная ужасом и отчаянием, я мысленно улыбнулась. Что бы сделал! Ксаббу? Открыл себя. Дал бы окружающему миру заговорить и слушал, без всякого предубеждения, не пытаясь втиснуть информацию в заранее нарисованную схему.

Я попыталась сделать то же самое.

Во первых я обнаружила, что все еще страшно напугана, несмотря на внешнее спокойствие. Сердце билось слишком быстро, мысленно я все еще слышала испуганное дыханье Пола Джонаса в тот момент, когда его схватили стражники, как если бы эхо этого события навсегда поселилось в нашей камере. Эта мысль привела меня к другой, которую я на мгновение отставила в сторону, сосредоточившись на том, чтобы успокоиться и очистить сознание. Я сделала все, что могла, но была слишком слабой, чтобы за несколько минут достичь нужной степени спокойствия.

Труднее всего было избавиться от мысли, что стены камеры и весь храм — настоящие и твердые. Я полагаю, что мистики и ученые делают подобные усилия, чтобы воспринимать физический мир как сочетание энергий. У меня было смутное представление о том, что находится за пределами нашей тюрьмы — звуки, запахи — и они уже были более существенны для меня, чем для любого из моих друзей, но мне надо было намного больше. Я должна была заставить себя воспринимать их по меньшей мере такими же существенными, как и то, что находится внутри камеры, заставить стены замерцать, становясь несущественными, и так до тех пор, пока бы все эти симуляции препятствий не стали дополнительными источниками информации. Переводя на язык зрения, я должна была научиться глядеть сквозь стены, а не на них.

Потребовалось много времени, но все-таки это произошло, достаточно внезапно — простой изгиб восприятия, и я почувствовала, как информация открывается передо мной, уровень за уровнем, информация о стражниках в коридоре, такая же существенная, как и информация о товарищах в камере. Один из чесал голову. Я засмеялась. Я чувствовала себя так, как будто открыла секрет фокуса, как в детстве в тот день, когда научилась ездить на двухколесном велосипеде. Я двигалась осторожно, все дальше и дальше, вдоль стены-информации на дальней стороне коридора, потом скользнула сквозь нее, проверяя коридоры и комнаты.

Эта способность оказалась ограниченной. Чем дальше от себя направляла я свою проекцию, чем больше барьеров преодолевала, тем меньше получала информации. В сотне метров от нашей камеры личность — то есть сим, претендующий на то, чтобы быть личностью — мало чем отличалась от человекоподобной фигуры, которую можно было узнать главным образом по движению. На вдвое большем расстоянии я замечала только движение. Во время обследования я обнаружила несколько скоплений человеческих тел и движений, любое из них могло быть Полом и его похитителями, но узнать их было невозможно — слишком далеко.

Я разрешила своей проекции выйти наружу, пытаясь найти энергетическую тень ворот, которая оставалась даже тогда, когда сами ворота были закрыты. Я нашла нечто похожее на самом краю замка-дворца, но к этому времени моя голова гудела от боли. Я вернулась обратно к товарищам и рассказала то, что обнаружила. Я задала несколько вопросов Нанди и его ответы подтвердили мнение Орландо, который считал Нанди экспертом по путешествиям в сети. Вооружившись его указаниями, я опять попыталась найти ворота.

На этот раз это оказалось намного труднее. Я устала, голова болела, но мне нужно было проверить ворота и убедиться, что они работают. Ворота казались вполне в рабочем состоянии, но, странно, у меня не было доступа к их обычной информации. Но, самое главное, они могли перенести нас куда-нибудь прямо сейчас, все остальное не имело значения.

Я едва успела объяснить это остальным, а потом свалилась от усталости и заснула мертвым сном. Проснувшись, возможно через час, я заметила, что небольшое оживление, вызванное моими новостями, опять сменилось беспомощным молчанием, потому что пока мы сидим в тюрьме, даже самые близкие к нам ворота могут быть хоть на луне.

Несмотря на ощущение, что моя голова сделана из старого хрупкого стекла, я решила попробовать что-нибудь другое. Время бежало — и очень быстро. Я не могла позволить себе ждать, когда голове станет полегче; Дред мог появиться в любое мгновение, но я не хотела и возбуждать несбыточные надежды.

На самом деле, хотя последняя попытка оказалась сравнительно удачной, я все еще не обнаружила почти ничего полезного.

Я снова открыла себя. На мгновения я испугалась, что потеряла сноровку, потому чти стены остались твердыми и непроницаемыми, но потом подумала о! Ксаббу, успокоилась им, наконец, произошел сдвиг. Я потянулась наружу, но не в каком-то одном направлении, но в целом, разрешив моему сознанию рассредоточиться и вылететь наружу через информационные каналы. Я искала кое-что менее специфическое, чем ворота, и чем дальше я улетала от камеры, тем тяжелее было просеивать информацию.

Я уже почти сдалась, когда нашла то, что искала. Круговорот существ и передвижений на дальней стороне храма. Центр располагался в алькове, возможно в нише за настенным ковром, меня это очень обеспокоило. Вторая, и менее определенная часть плана стала очень трудной.

Запомнив, где находится это место, я всплыла на поверхность. Голова разрывалась от боли, но только вспомнив, что вынесли Нанди и Бонни Мей Симпкинс и что ждет нас самих, я заставила себя встать с пола и подойти к двери камеры, где я легла на пол, лицом к щели под дверью.

"Что ты делаешь? — обеспокоено спросила Флоримель. — Тебе трудно дышать?"

"Мне, более чем когда, нужно полное молчание, — сказала я ей. — Пожалуйста, ждите. И попытайтесь не двигаться, если хотите помочь."

Повернув ухо к щели, я прислушалась. Я слушала точно таким же способом, как тогда, когда разрешила моим чувствам улететь, но сузив фокус. Сейчас я хотела только звук, в любой форме, в которой могла воспринимать его. Я представила себе храм как двумерный лабиринт, и постаралась найти все воздушные потоки, летящие вдоль пути, который я нашла раньше. Наконец я услышала тихую возню и шепот из алькова. Описывая, как мне это удалось, я упрощаю, не из скромности — это было невероятно тяжело — но потому, что у меня нет времени описать все более подробно.

Как только я услышала ожидаемо слабые звуки, которые искала, я начала самую трудную часть. Я опять повернулась лицом к щели и тихо прошептала несколько слов, а потом последовала за ними. Увы, звуковые волны быстро рассеялись, не долетев даже до конца коридора.

Кто-то, я думаю Т-четыре-Б, слегка пошевелился у меня за спиной, но для моих жестоко напряженных чувств это оказалось рокотом океана. Я сдержалась, и не стала кричать на своих друзей. Вместо этого я попыталась еще раз.

Мне потребовалось почти два часа, и могло бы длиться вечно, если бы коридор, которым я пользовалась, не оказался почти пуст. Это все равно, как играть в самую сложную бильярдную игру во вселенной, передавая небольшую последовательность звуков из одного конца храма в другой — отражая ее от стен и заводя за углы; все зависело от почти микроскопической разнице в начальном направлении и от того, насколько мне удастся угадать направление движения ветра. И то что я, преодолевая головную боль, сумела это сделать, было исключительной удачей.

Услышать ответ было намного легче, хотя и заняло несколько мучительных мгновений. Никто, кроме меня, не мог услышать его — звук был настолько слаб, то я не услышала, а прочитала его.

"Кто это? — спросили меня. — Откуда ты знаешь имя Зунни? Откуда ты знаешь об Озлобышах?"

Трудно вести такие переговоры — могут потребоваться часы работы наугад — и опираться на истории, которые мне рассказали. Кроме того я не верила в терпение детей-Озлобышей. Все, что я хотела им сказать, я высказала в одном сообщении.

"Мы друзья Орландо Гардинера. Нас заперли в тюрьме храма. Они собираются нас пытать. Нам нужна помощь, прямо сейчас."

Ответа я не услышала. Снаружи заговорил стражник, разрушив тонкие пространственные трубки и движения.

Вот и все. Вероятность того, что они услышали мое послание и что-то смогут сделать, до смешного мала, но это единственный план, которые я смогла разработать. По меньшей мере в одном я оказалась права — дети-обезьяны действительно все еще прячутся в храме. И, несмотря на все, я сказала хоть кому-нибудь, что мы здесь, что нам нужна помощь. Нам не стало хуже оттого, что теперь наши жизни зависят от группы дошкольников. Хотя и не намного лучше.

Тем не менее, хотя Бонни Мей Симпкинс была счастлива услышать, что дети выжили, остальные не обрадовались, услышав насколько тонка ниточка, на которую я потратила столько времени и энергии, и на которой висят все наши надежды.

Я, однако, настолько устала и настолько плохо себя чувствовала, что если бы даже не Дред, а сам Сатана постучал в дверь камеры, я бы не испугалась. Я упала на пол и мгновенно уснула, несмотря на барабаны, стучавшие в голове. Сейчас я проснулась, но ничего не изменилось. Моя голова все еще болит, и страх настойчиво бьется во мне. Бедный Пол Джонас, один, подвергается бог знает каким пыткам. Остальные ждут смерти — или худшего. Мы ждем Дреда. Возможно я не добилась ничего — возможно я потерпела поражение, как ведьма. Но по меньше мере я сделала… что-то.

Если я скоро умру, то это будет небольшое утешение. Очень маленькое.

Код Дельфи. Закончить здесь.

ОН был связан и абсолютно беспомощен, спина притянута к каменному столу, и он чувствовал себя так, как будто при малейшем прикосновении живот лопнет. В дымной, освещенной только факелами комнате желтое лицо Пта плавало над ним, как неяркое солнце.

— Удобно?

Пол дернулся в веревках, которые уже натерли кожу на запястьях и щиколотках. — Зачем тебе все это надо, Уэллс?

— Потому что я хочу знать. — Пта выпрямился и сказал стражнику, который связывал Пола. — Позови Узерхотепа.

— Но я сам ничего не знаю! Как ты можешь пытать того, кто не знает то, что ты хочешь от него узнать?

Роберт Уэллс покачал головой, насмешливо печально. — О, конечно не могу. В любом случае это не настоящий мир, Джонас. Это кое-что значительно более сложное — и более интересное.

— Действительно интересное, особенно если твоему новому хозяину не понравится то, что ты сделаешь со мной, и он убьет тебя.

Его похититель рассмеялся. — О, не беспокойся, я оставлю ему с чем поиграться. Но вначале мы попробуем несколько своих фокусов. — Послышались шаги и он поднял голову. — А, вот и главный фокусник, собственной персоной.

— Я живу, чтобы служить тебе, о Повелитель Белых Стен. — Человек мог быть молод или стар — в затемненой комнате было плохо видно, к тому же лицо незнакомца было мясистым, но гладким. Он не был толстым — хотя под необычайно белой кожей перекатывались чудовищные мускулы — но каким-то округлым, почти женственным, и с бесполым взглядом евнуха.

— Узерхотеп — особая личность, — торжественно сказал Уэллс. — Э… черт побери, что за слово? Тут есть такая маленькая змея, которая все время говорит мне в ухо и почти никогда не замолкает, я уже устал ее слушать. А, правильно, керихеб. Особый жрец.

— То есть палач, — прервал его Пол. — А ты — заносчивый ублюдок, и еще преступник, Уэллс. Как это переведет на египетский твоя змея-переводчик?

— Ты и так знаешь перевод. Это… бог. — Роберт Уэллс улыбнулся. — Но Узерхотеп обладает намного большими талантами, чем любой палач. Он лектор-жрец. То есть маг. И он поможет тебе рассказать все, что ты знаешь. И все, что не знаешь, тоже.

Узерхотеп подвинулся ближе, поднимая руки над ничем не защищенным животом Пола. Пол вздрогнул, жрец нахмурился, но его взгляд остался таким же пустым, как стеклянный взгляд рыбы.

Нет, акулы, с ужасом подумал Пол. Того, кто использует зубы только потому, что они и него есть.

— Нет необходимости корчиться заранее, — сказал ему Уэллс. — Боль — самая маленькая часть процесса. Кстати, я потому и посадил к тебе пару приятелей, чтобы ты пораскинул мозгами. Нет, Узерхотеп наложит на тебя заклинание, и ты запоешь, как канарейка.

— Ты слишком долго пробыл здесь, Уэллс, если думаешь, что какое-то египетское мумбо-юмбо заставит меня сказать хоть что-нибудь. — Он, несмотря на веревки, поднимал голову до тех пор, пока не сумел увидеть бесполое лицо Узерхотепа. — Ты код, ты это знаешь? Ты даже не существуешь. Ты — мнимая величина, последовательность номеров в большой машине.

Уэллс хихикнул. — Он не может слышать то, что не соответствует симуляции, Джонас. И это ты, кто мало что понимает, если думаешь, что это… мумбо-юмбо на окажет на тебя никакого воздействия.

Узерхотеп наклонился. Чрез мгновение он выпрямился, в его руке свернул длинный бронзовый клинок, скорее напоминающий опасную бритву, чем кинжал. Прежде, чем Пол успел что-то сделать, жрец уже полоснул его по груди. Узерхотеп успел сделать три неглубоких надреза, прежде чем Пол почувствовал жгучую боль в первом.

— Ублюдок!

Не обращая внимания на Пола, Узерхотеп поднял с пола кувшин, вылил на грудь Пола немного черной и липкой жидкости, и втер ее в разрезы. Грудь полыхнула огнем, Пол даже не мог кричать.

— Я думаю, что эту пасту, скорее всего, делают из семян мака, — заметил Уэллс. — Что-то вроде примитивного опиума, чтобы помочь тебе увидеть сны. О, они подходят к делу серьезно, со всех сторон — немного науки, немного магии, немного боли…

О боги, пред вами злодей,

запел жрец.

Он тот, чей рот закрыт пред вами на засов,

Он тот, кто никогда не говорит ни слова правды,

Пока вы не откроете его рот и дух его не выйдет из тени,

Скрывавшей его!

Откройте мне источник его языка!

Откройте мне тайны его сердца!

Узерхотеп пел, и, одновременно, его пальцы опять и опять скользили по коже Пола, втирая в каждую рану соленую черную пасту. Высокий пронзительный голос, далекий и безучастный, как бы отсчитывал минуты никому неважной встречи, но в его холодных глазах было странное напряжение: по мере того, как боль разгоралась, они сверкали все ярче и ярче, пока вся остальная комната не провалилась во тьму и осталось только одно лицо.

— Видишь ли, не имеет значения, веришь ты или нет, — откуда-то из-за него сказал Уэллс, желтое лицо Пта затмило круглое лицо жреца, как луна солнце. — Это одна из самых странных особенностей этой сети — скажи спасибо Жонглеру, он настоящий гений…

— Я не помню ничего! — прорычал Пол, безуспешно борясь с веревками, обжигавшими кожу.

— О, ты вспомнишь. И если мы сыграем по правилам системы, прочитаем правильные заклинания, ты заговоришь, хочешь того или нет — помнишь ли или нет. Ты уже заметил, что сеть работает на уровне подсознания? Что все совершенно, как настоящее? Что сеть имитирует то, что действительно существует, и даже убивает людей, убеждая их, что они мертвы? Если бы я знал, как Жонглер добился этого, я бы давно послал старого хрена в задницу. — Смешок Уэллса медленно добрался до ушей Пола — понимать что-нибудь становилось все труднее, сознание затуманилось от боли и беспокойства.

Видишь, боги ждут тебя в пещерах Нижнего Мира!

Смотри, как они разбивают сердце твоего молчания!

Смотри, вот они во всем своем величии, познай страх!

Поднявший Голову!

Ужасный!

Отвернувший Лицо!

Он из Гроба!

Она, которая причесывается!

Кобра, говорящая из Пламени!

— … Конечно, он никогда не расскажет нам, как это работает. — Голос Уэллса слышался издалека, едва различимый на фоне песни жреца. Жуткая боль терзала суставы Пол, угрожая оторвать руки и ноги. — Что же это за маленькая шутка? Механизм Продолжения Реальности. Понял? МПР, что-то вроде сна. Но черт побери, ты должен согласиться, что он работает. Чувствуешь?

Пол безуспешно пытался вздохнуть. Черный жар полз через него, горячий и жирный, как маковая паста, темный, как пещеры в заклинании жреца, пещеры, которые он почти видел, невероятно глубокие, полные ждущих глаз…

— А теперь, Джонас, пришло время рассказать все, что ты знаешь о нашем друге Жонглере. — Желтое лицо бога вернулось, плавая в водовороте теней. — Расскажи мне, что там произошло…

Дай мне силу его языка, и я сделаю из него бич, которым накажу врагов богов!

сказал жрец, в его жужжании появилась триумфальная нота.

Дай мне силу его языка, я сделаю из него бич,

и он больше не спрячет ни одной тайны!

Сделай меня властелином его молчания!

Сделай меня жрецом его упрямого сердца!

Говори!

Говори!

Говори!

Боги приказывают тебе…!

— Я… я не… — Голос жреца гремел в ушах, ужасающий гром, который не давал думать. Из прошлого налетели картины, куски жизни в башне, печальные темные глаза Авы, запахи оранжереи. Его собственные слова зазвучали одновременно внутри и снаружи головы. — Я… я… — Он увидел сам себя, увидел все и время распахнулось, как будто с плоти сорвали кожу, обнажив прошлое — болезненно, пронзительно болезненно, но воспоминания стали подниматься на поверхность.

Темнота исчезла, упав во что-то более глубокое. Он услышал свой собственный голос, говорящий как будто издали.

— Я… сирота.

ГЛАВА 29Каменные Стены

СЕТЕПЕРЕДАЧА/МУЗЫКА: Группы "Дикие Животные" вновь соединяется?

(изображение: брат и сестра Бенчлоу входят в больницу для предоперационного обследования)

ГОЛОС: Продолжается то, что, как признают даже самые преданные фанаты, стало самой экзотической сагой последнего времени. Сиамские близнецы Саския и Мартинус Бенчлоу, основавшие группу "Моя Семья и Другие Дикие Животные" и хирургически разделившиеся несколько месяцев назад для того, чтобы делать музыкальную карьеру по отдельности, продумывают возможность соединения.

С. БЕНЧЛОУ: "После того, как мы разделились, мы проводили все время в спорах. В результате мой новый продюсер сказал: — Что это с вами двумя, вы как будто соединились бедрами. — И, знаете, это заставило нас задуматься…"

М. БЕНЧЛОУ: " Вся эта идея разделения оказалась очень странной. Я никогда не думал, что мне будет так одиноко идти в туалет. "

ОН повторил свои слова, схваченный какой-то непостижимой силой. Темнота растаяла, но — так странно! — он как бы стоял рядом с самим собой и слушал собственный голос. — Я сирота.

— Извини, но ты должен узнать об этом, парень, — сказал Найлз по-настоящему взволнованным голосом, хотя его лицо на экране оставалось таким же непроницаемо-спокойным, как всегда. — По какой-то причине больница не в состоянии с тобой связаться, и они позвонили мне. Думаю, что ты можешь назвать меня запасным каналом связи, или что-то в этом роде.

— Я… я сирота, — в третий раз сказал Пол.

— Да, такое сбивает с ног, верно? — доброжелательно сказал Найлз. — Но, в конце концов, тебя трудно назвать ребенком, а? Но мне действительно очень жаль, Пол. Она прожила хорошую жизнь, не так ли? Сколько ей было?

— Семьдесят два. — Он сообразил, что живет в Америке уже полгода. — Семьдесят три. Совсем не старая. Я думал… я думал, что она проживет еще несколько лет. — Я думал, что успею вернуться обратно и увидеть ее. Как я мог дать ей умереть одной?

— И все-таки она себя не слишком хорошо чувствовала? Лучше всего так, а?

На мгновение Пол возненавидел симпатичное лицо своего друга и его сочувствие. Лучше всего? Да, для члена семьи, в которой стреляют старых собак и лошадей, это кажется естественным. Мгновением позже вспышка ярости прошла.

— Да, наверно, — с трудом сказал он. — Я должен позвонить и заняться подготовкой…

— Уже сделано, парень. Она все предусмотрела. Хочешь, я пошлю тебе пепел?

Это было настолько странно и отталкивающе, что Пол на какое-то время задумался. — Нет. Нет, ни в коем случае. Не думаю, что она любила Луизиану. Скорее она бы хотела лежать рядом с папой. — Даже ради спасения жизни он не мог вспомнить имя этого так называемого парка поминовения, и никогда не был на месте успокоения отца — если ниша с дверью в стене из фибрамика, выглядевшей как мраморная, достойно того, чтобы его так называть. — Я взгляну на детали и позвоню тебе завтра.

— Замечательно. Мы в Дубках. — Самый простой способ сказать, что семья Найлза проводит полугодовой отпуск в своем имении в Стаффордшире.

— Спасибо, Найлз. Ты настоящий друг.

— Не волнуйся. Но как дела у тебя? Один из твоих американцев позвонил мне, очень странный звонок.

— Знаю. — Он прикинул, не рассказать ли Найлзу всю историю, но он и так в долгу у друга — скольким ты обязан тому, кто устроил сожжение тела твоей матери? — и не хочет опускаться еще глубже, рассказывая ему по телефону, который скорее всего прослушивается, о своих подозрениях и всех этих странностях. — Здесь все более-менее в порядке. Множество историй, будет о чем поговорить при встрече. Немного странно, но в основном я доволен.

Найлз недоуменно посмотрел на него, но, как обычно, решил, что лучше всего улыбнуться. — Хорошо. Только держись подальше от неприятностей, старина. И, еще раз, мои соболезнования.

— Я позвоню тебе завтра. Спасибо.

Его самого смущало то, что он сказал Найлзу, но, пока лифт бесшумно нес его наверх, слово не желал покидать голову.

Сирота. Я сирота. У меня не осталось никого…

Да, конечно, это небольшое преувеличение — он не видел маму с того времени, как уехал из Англии, но и пока он был там, он бы не стал двигать небо и землю, чтобы сохранить ее на этой стороне с того момента, как ей стало плохо в первый раз — но сейчас, когда она ушла, что-то действительно изменилось.

Что ты на самом деле должен сделать? Найлз? Он достаточно добр и эффективен, он даже немного погорюет о тебе в крайнем случае, а потом вернется к своей обычной сказочной жизни. — Помнишь Пола Джонаса? — скажет он какому-нибудь очередному другу. — Я знал парнишку с Крэнли — мы вместе учились в университете. Он еще работал у Тейта? Бедный старина Пол…

Она встретила его в античном кабинете, тонкие черты ее лица были так неподвижным что казались маской, и улыбнулась ему, слабой официальной улыбкой. — Пойдемте, мистер Джонас. Пора начинать занятие.

Он остановился в двери, смущенный блеском в ее глазах — намек на возбуждение или даже страх. — Мисс Жонглер, я…

— Пожалуйста! — сказала она немного слишком пронзительных голосом. — Мы не можем терять время! Мы и так слегка опаздываем, дорогой мистер Джонас, но я вас не осуждаю. Вы должны понимать, что для меня время между уроками очень много значит.

Он разрешил втолкнуть себя внутрь, вовремя отдернув руку, которую, иначе, защемила бы закрывающаяся дверь. Он еще не успел вздохнуть, а она уже бросилась ему на шею, покрывая его лицо поцелуями.

— Мисс Жонглер! — Он попытался отцепиться, но она повисла на нем, как морская звезда на камне. — Ава! Ты сошла с ума? — Он подсунул одну руку под живот, закованный в корсет, и стал осторожно толкать назад, пока не смог схватить ее за плечи и оторвать от себя. Потрясенный, он увидел в ее глазах слезы.

— Здесь они нас не видят! — крикнула она. — Наш друг защищает нас!

Он едва заметил, что ее выдуманный друг каким-то образом стал и его другом. — Даже так, Ава — я уже говорил тебе, что это ужасная мысль. Этого просто не может быть.

— О, Пол, Пол. — Расстроенная, она нагнула голову и поцеловала его руку там, где он держал ее. Несмотря на чудовищное неудобство, даже безумие всего этого, что-то в нем ответило трепетом в паху, как будто зашевелилась спящая змея.

— Ава, перестань. Ты должна остановиться.

— Но Пол! — Она взглянула на него огромными мокрыми глазами. — Я только что узнала самую кошмарную новость. Я думаю, что папа… он собирается убить тебя!

— Что? — Вот это уже слишком. На мгновение он возненавидел ее — несмотря на всю ее беспомощность и расстройство. Как так произошло, что он оказался в таком нелепом и смешном положении? С Найлзом Пенеддином никогда бы не случилось ничего такого. — Почему?

— Пошли наружу, — сказала она. — В лес. Там мы сможем поговорить.

— А думаю, что мы можем поговорить и здесь. Этот… твой друг-призрак, он защищает нас.

— Да! Но я не могу оставаться в этом доме. Сидишь в клетке, как зверь в зоопарке. Время… здесь время тянется очень долго! — Она опять набросилась на него, и хотя он отвернул лицо, отказавшись целовать ее, в ее напряженном теле чувствовалась такая болезненная мука, что он не мог больше сопротивляться и обнял ее, успокаивая как испуганного ребенка.

Она и есть ребенок, подумал он, его страх и растерянность смешались с печалью. Они сделали с ней что-то ужасное. Что бы это ни было, это преступление.

Ее волнующаяся грудь уперлась в его. Наконец она успокоилась. — Выйдем наружу, — сказала она. — Пожалуйста, Пол.

Он разрешил вывести себя за дверь кабинета, в последнее мгновение отпрянув от нее, чтобы, выходя из предполагаемой зоны безопасности, сделать картинку на мониторах наблюдения более приличной.

Она заставила меня поверить ей, сообразил он. Этот призрак, ее тайный друг. Быть может кто-то действительно взломал систему, незамеченный Финни и Маддом. Никогда не поверю, что они найдут такое поведение приемлемым.

В доме было тихо, все служанки куда-то подевались — не на работе? Болтают о сумасшедшей дочери хозяина в современных раздевалках на нижних этажах? Или висят в шкафах, как марионетки, ожидая, пока невидимый кукловод опять не использует их?

Они должны быть настоящими людьми, сказал он себе. Из-за готической атмосферы дома он уже наполовину верил в любую, даже самую причудливую идею. Я наткнулся на одну из них. Вы не можете натыкаться на голограммы, и пока нет роботов, так напоминающих людей. Он надеялся, что выживет, вернется обратно в Англию и однажды сможет рассказать все Найлзу и остальным друзья, желательно со стаканом в руке. Вот рассказ, который не переплюнет никто из них!

Нетронутый завтрак Авы стоял на столе на веранде. Пол, глотая слюни, посмотрел на него — его завтрак ограничился одним стаканом кофе. Выйдя в сад, его ученица пошла быстрыми мелкими шагами. На мгновение ему захотелось побежать за ней, но он вспомнил о глазах, смотрящих на него, и пошел так неторопливо, вразвалочку, как только мог.

Она ждала его в эльфийском кольце, глаза блестели, но слез еще не было. — О, Пол, — сказала она, когда он вошел в круг, — если бы всегда могли быть вместе. Способны говорить друг другу то, что думаем, и не бояться!

— Ава, я не понимаю, что происходит. — Он сел рядом с ней, не слишком близко. Она с упреком посмотрела на него, но он решил не обращать на это внимания. — В последний раз, когда мы были здесь, ты сказала… ты сказала мне, что у тебя есть ребенок. Сейчас ты говоришь, что твой отец хочет убить меня. Не говоря уже о твоем друге из мира призраков. Как я могу поверить во все это?

— Но у меня был ребенок, — негодующе сказала она. — Я никогда бы не стала врать в таких делах.

— А… кто отец?

— Не знаю. Не человек, если ты это имеешь в виду. — Она на мгновение замолчала. — Возможно Бог. — Не было и намека на шутку.

Теперь Пол убедился, что она, без всяких сомнений, сумасшедшая. Назойливый контроль со стороны ее отца, жизнь пленницей в этом удивительном месте — зоопарк с одним животным! — все это полностью расстроило ее сознание. Он знал, что должен встать, вернуться в дом, спуститься в офис Финни и уволиться, потому что ничего хорошего из этого не выйдет. Он знал, что должен сделать, но, по какой-то причине, остался, возможно из-за боли, скрытой за нежным лицом Авы.

— И где ребенок? — спросил он.

— Не знаю. Они забрали его — даже не дали мне посмотреть на него.

— На него? Ты знаешь, что это был мальчик? Кто тебе сказал?

— Врачи. Да, я знаю, что это мальчик. Я знала об этом еще до того, как начала его вынашивать. Мне приснился сон. Очень странный.

Пол покачал головой. — Боюсь, я не слишком хорошо понимаю тебя. Ты… у тебя есть дитя. Но ты никогда не видела ее. Врачи забрали ее у тебя.

— Его. Да, забрали его.

— Его. Когда это произошло?

— Сразу после того, как ты стал моим учителем, шесть месяцев назад. Ты помнишь? Я была больна и пропустила несколько уроков.

— Сразу после того, как я появился? Но… но ты не выглядела так, как будто вынашиваешь ребенка.

— Срок был еще небольшой.

Пол по прежнему ничего не понимал. — И ты никогда… — Он заколебался, сообразив, что говорит с ней как будто она действительно девушка, жившая двести лет назад. — И ты никогда… не была с мужчиной?

Она рассмеялась, неожиданно громко, и оживилась. — И кто это может быть, мой самый дорогой Пол? Бедный старый доктор Ландро, которому лет сто, не меньше? Или один из этой ужасной парочки, работающей на моего отца? — Она пожала плечами и подвинулась поближе к нему. — Нет, я не была ни с кем. И вообще, для меня не существует никаких других мужчин, мой любимый Пол. Только ты.

Он уже не мог сопротивляться ее ласкам. — Но кто-то же забрал ребенка?

— Не знаю, наверно. Несколько недель я плохо себя чувствовала. В то утро я был совсем больна. Я пришла к врачам и они проверили меня — по меньшей мере так я думала. Только потом я обнаружила, что они забрали у меня ребенка прежде, чем он вырос. Каким-то образом я знала это, Пол — знала! Но я уверилась в этом только тогда, когда мисс Кинли сказала мне.

— Мисс Кинли?.. — Он чувствовал себя так, как будто пришел на спектакль в перерыве, и сейчас безнадежно пытается представить себе, что происходила в первом действии. — Кто?..

— Одна из нянечек, которые приходили вместе с доктором Ландро. Но Финни увидел, как она шепчется со мной, и теперь она не приходит. Мисс Кинли была очень добра ко мне, она квакер, знаешь таких? Ей не нравилось работать здесь. Конечно ей было запрещено рассказывать мне о ребенке, но она ужаснулась тому, что они сделали, и сказала доктору, что собирается посмотреть, не стало ли мне лучше, а вместо этого пошла со мной в сад и рассказала обо всем. — По щеке Авы скатилась слеза. — Ребенок даже не вырос!

— То есть ты знаешь, что у тебя должен был быть ребенок только из рассказа нянечки?

— Я знаю, Пол. Я видела сны, и там во мне был ребенок. И когда она рассказала мне о том ужасе, который они со мной сделали, я все поняла.

— Это больше, чем я могу сказать о себе. — Птицы над головой чирикали громко и весело. Пол невольно спросил себя, почему они сами слышат все, но их разговор, похоже, действительно не слышит никто.

Что-то здесь происходит, подумал он. Они никогда не дали бы нам сидеть здесь и разговаривать вот так, верно? Но, может быть, они и так знают, что девушка сошла с ума и хотят посмотреть, как на это отреагирует Пол. Проверка на лояльность? Если так, то я больше не хочу эту работу так сильно. На самом деле я вообще больше не хочу эту чертову работу.

Тем не менее в рассказе Авы было кое-что такое, от чего так легко не отмахнешься. Это не означало, что ее слова правда — все это могло быть истерической фантазией мисс Кинли, которую та навязала доверчивой и беззащитной Аве — но это могло означать, что девушка не полностью сумасшедшая. И, в любом случае, она точно была жертвой.

— Давай поговорим о кое-чем другом, — сказал он, заметив, что она придвинулась еще ближе, так ее бедро, прикрытое гофрированной нижней юбкой, уперлось в его. — Почему ты думаешь, что твой отец хочет убить меня?

— О! — Ее глаза расширились, как если бы она совершенно забыла об опасности, из-за которой полчаса назад плакала навзрыд. — О, Пол, я не вынесу, если потеряю тебя, я так испугана!

— Просто расскажи мне все.

— Мой друг сказал мне. Ну, ты знаешь, мой друг.

Пол скривился. — Да, знаю. Твой призрак. Что в точности он рассказал тебе?

— Ну, он не совсем рассказал — он показал. Точно так же, как он показывает мне тебя, когда ты находишься в своей комнате. — Она нахмурилась — очень красиво, как в старых книгах. Неужели воспитание по старинке автоматически порождает людей, похожих на иллюстрации к старым книгам? — Пол, что такое Грааль?

— Грааль? — Вот уж вопрос, которого он не ожидал. — Гм… Грааль… мифический объект. — Несмотря на университетский курс по литературе и дюжину лекций о прерафаэлитах, нельзя сказать, что он хорошо все помнил. — Святой Грааль. Мне кажется, что это чаша, из которой пил Иисус во время Последней Вечери. Вроде так. В средние века легенды о Граале соединись с циклом о Короле Артуре. — Я говорю как филистер-американец, над которым мы с друзьями всегда насмехались, подумал он. — Мне кажется, что есть и другие значения, например котел из ирландского фольклора, но не помню точно. А что?

— Отец говорил о нем с этими двумя жестокими людьми, которые на него работают, Финни и Маддом.

Пол покачал головой. — Ава, ты опять меня запутала.

— Мой друг — он показал мне этот разговор в зеркале. Или, скорее, он показал мне в зеркале Финни и Мадда, они говорили с отцом, который был в зеркале, большом, как стена. Он пришел к ним через зеркало, как и ко мне.

Финни и Мадд говорят со своим боссом через настенный экран, подумал Пол. Получается, что призрак Авы может не только шпионить за ней и Полом, но и шпионить за шпионами. — И?

— Отец сказал, что ему опять не удалось достичь Грааля. И еще он сказал, что пришло время для тебя — он назвал тебя "персонаж Джонас" — исчезнуть.

Пол отчаянно путался найти нить смысла в этом большом перепутанном ковре бессмысленности и глупости. — Ава, термин " Грааль" иногда используют, имея в виду что-нибудь важное — например проект или цель. Я не знаю, что делать, если меня захотят застрелить, и точно не понимаю, почему твой отец должен интересоваться такой мелкой сошкой, как я. — Он улыбнулся, показывая, что смирился с собственной незначительностью, но она по-прежнему озабоченно глядела на него.

— Он не говорил о том, чтобы уволить тебя, Пол, — жестко сказала она, как будто она стала учителем, а он — проказливым учеником. — Никелированный — Финни — сказал, что они готовы и ждут только слова от отца, а Мадд сказал: "Никто и не вспомнит о нем, в любом случае. У него есть только старая мать, которая долго не протянет. Она не в том состоянии, чтобы поднять шум." Я сама слышала это.

Что-то холодное и пугающее, как холодная мокрая рука, схватило его изнутри. Пола охватила паника, голова закружилось. Никто не говорит таким образом, когда хотят кого-нибудь просто уволить, никто. Звучит, как криминальная драма. Должно быть более простое объяснение. Определенно.

— Она уже умерла, — вслух сказал он. — Моя мама. Вчера.

— Пол, мне очень жаль. Тебе наверняка очень больно. — Глаза Авы опустились, показав огромные черные ресницы. — А я никогда не знала свою мать. Она умерла, когда я родилась.

Он внимательно посмотрел на нее. Краска возбуждения запятнала бледную кожу над высоким воротником. — Ты не… ты ничего не выдумала, Ава? Пожалуйста, скажи мне. Я не рассержусь, но я должен знать.

Она рассердилась, резко и заметно, как ребенок. — Выдумала?.. Но, Пол, я никогда не врала тебе, я… я люблю тебя.

— Ава, ты не можешь, я уже говорил тебе.

— Не могу? — Ее смех резко и мучительно царапнул слух. — "Любовь не сдержат каменные стены" — так, кажется сказал твой Шекспир. Я помню это из "Ромео и Джульетты".

Вот почему я бы никогда не преподавал эту пьесу одиноким впечатлительным девушкам, подумал он. Ох, я бы много чего сказал ее предыдущей учительнице. — Ава, я должен подумать. Слишком… слишком много информации. — Что я несу, просто смех. — Мне нужно время, чтобы привести мысли в порядок.

— И тебе совсем нет до меня дела Пол? Совсем-совсем?

— Конечно я переживаю за тебя, Ава. Но ты говоришь о дьявольски сложных и опасных делах. — Она покраснела и закрыла ладошкой рот. Полу стало стыдно. По ее стандартам он выразился слишком сильно. — Ава, я даже не знаю, что и думать обо всем том, что ты мне рассказала.

Она положила руку на его, холодные сухие пальцы прижались к его коже. — Ты думаешь… ты думаешь, что я могу ошибаться, да? Или, еще хуже, ты думаешь, что я… какое слово? Истеричка? Безумная?

— Я думаю, что ты хороший и честный человек, Ава, — только и сумел сказать он. Он сжал ее руку, мягко убрал со своей, встал и тут его осенило. — Твой друг… он может поговорить со мной?

— Не знаю. — За тонким фасадом ее спокойствия скрывалось глубокое разочарование. Пол Джонас обрадовался, что не может видеть ее насквозь. — Я спрошу его.

Его разбудил мерцающий свет.

После длинного бесконечного вечера он наконец сумел заснуть, хотя ему мешало — или помогало — больше вина, чем обычно. Первая несвязная мысль — оконные шторы сломались, и мечутся как сумасшедшие вверх и вниз, сигналя ему, что пришел рассвет. Только немного придя в себя и сев на кровати, он сообразил, что это вспыхивает и гаснет стенной экран.

Вызов…? с изумлением подумал он. Почему без звонка? Мгновенный приступ страха. Тревога. Сработала система безопасности. Башня горит.

Он соскочил с кровати, спотыкаясь бросился к окну и раздвинул шторы. Снаружи царила глубокая ночь, внизу темнел миниатюрный город, освещенный оранжевым светом нефтяных вышек, единственных соперников звезд. По блестяще-темным стенам башни не бежало никакое пламя, вообще не было ни малейшего следа какого-нибудь беспорядка. Наверно экран испортился.

Пол Джонас.

Он резко повернулся, но в комнате не было никого.

Пол Джонас. Голос, пришедший ниоткуда, негромкий и навязчивый, как жужжание мухи у подоконника.

— Кто… кто это? — Но он знал даже раньше, чем спросил. Последние следы бестолковой пьянки исчезли. — Ты… Ты друг Авы?

— Авиаль, — выдохнул голос. — Ангела… — Стенной экран опять замигал, потом расцвел. Его наполнила Ава — не такая, какой она была сейчас, но Ава, освещенная светом солнца, сидящая под деревом, в широко раскинутых руках крошки для птиц, которые окружают ее, как толпа восхищенных лилипутян.

— Кто ты? — спросил Пол. — Почему ты разговариваешь с Авой — с Авиталь? Что ты хочешь от нее?

— Хочу… хочу… безопасности. Безопасности Авиаль. — Голос говорил со странным выговором, как больной афазией. Пол был готов даже пожалеть его, но что-то в этом запинающемся нечеловеческом голосе пугало его до смерти.

— И кто ты такой?

— Потерявшийся. — Он застонал, шипящий шум, как помехи при связи. — Потерявшийся мальчик.

— Потерявшийся… где? Ты где?

Долгие мгновения молчания, потом образ Авы зарябил, исчез и сменился неровно мерцающими квадратами света. — Колодец, — наконец сказал он. — Внизу, в черном черном черном. — Он опять хрипло застонал. — Внизу, в черном колодце.

Все волоски на теле Пола встали дыбом. Он знал, что не спит — об этом кричал каждый трепещущийся нерв — но разговор скорее напоминал падение в ночной кошмар.

Он отчаянно поискал, за что можно зацепиться. — Ты сказал, то хочет безопасности Авы, хочет защитить ее, верно? От кого?

— Жонглер.

— Но он ее отец! Неужели он может что-то сделать ей…?

— Не отец! — простонал голос. — Не отец!

— О чем ты говоришь? — Семейное сходство налицо, хотя жестокие ястребиные черты лица Жонглера в его дочери стали более мягкими и нежными. — Я не понимаю…

— Пожирает детей, — опять простонал голос. Жонглер. Грааль. Помоги им. Слишком много боли. И… — Квадраты замигали быстрее, пока не превратились в почти осязаемую вспышку света. Пол беспомощно глядел на экран. — Всех детей…

Свет замигал еще быстрее, стал очень ярким и ему показалось, что стена комнаты исчезла. Каким-то образом он упал в этот свет, в бесконечное сияние, призрачный голос оказался везде, могучий и потерянный.

Грааль. Пожирает детей. Так много!.. Делает им больно!

Он горел, как в огне, но ничего не мог сделать, потому что свет пронизывал его, лился сквозь него и сжигал его глаза; мозг превратился в кусок чистого кристалла. Начали появляться лица, лица детей и это были не просто картинки: он знал каждого ребенка, знал их жизни и истории, даже если они проносились мимо него как стайка воробьев, схваченная ураганом. Сотни крошечных сознаний пролетели сквозь него, затем тысячи, каждая казалась узлом болезненной темноты в море сияющего света, каждая была драгоценна и обречена на смерть. Потом темные вихри стали складываться в новую форму — большой серебряный цилиндр, плавающий в черной пустоте.

— Грааль, — сказал голос, умоляюще и печально. — Для Жонглера. Пожирает их. Ad Aeternum (* навечно, латынь). Навсегда.

Пол обнаружил, что у него есть голос, но нет легких, которые могли бы вдохнуть воздух, и горла, которое могло бы закричать.

— Прекрати! Я больше не хочу ничего видеть!

Но ничего не прекратилось и он потерялся в буре страданий.

Он проснулся на ковре, в окно лился настоящий утренний свет. Голова казалась гниющим кочном капусты, неуверенно качающейся где-то над шеей. Он был несчастен.

И испуган до смерти.

Ночью он испытал то, что никак мог объяснить. Он не стал оскорблять себя, утверждая, что видел плохой сон — детали врезались в память навсегда, само положение на ковре перед экраном говорило без слов. Простых путей для объяснения не было. Ясно как день, с ним говорил не какой-нибудь хакер. В призраков он не верил, особенно в таких, которые появляются на стенном экране. Так что же все это значит?

Пол сел у окна, руки тряслись. Внизу, прямо под ним, только что пришвартовался один из кораблей на воздушной подушке, весело выкрашенный в бело-голубой цвет; ему этот паром показался увеличенной версией лодки Харона, везущей своих пассажиров в Аид, в котором он сам уже давно жил.

Он встряхнулся. Ему страстно захотелось оказаться где-нибудь в другом месте, все равно где. Хватит. Он не может оставаться в этом черном здании. Он должен двигаться, ему нужно выйти наружу. Может быть тогда он сможет чего-нибудь придумать.

Одевшись, он почувствовал укоры совести. Ава. Если он просто исчезнет, хотя бы только на одно утро, она будет напугана. Опасаясь, что не сможет оторвать себя от нее, он решил не подниматься в ее дом и оставил сообщение у одного из многочисленных помощников Финни. "Мистер Джонас сообщает, что его мать умерла и он должен заняться ее похоронами. Его не будет весь день. Пожалуйста, попросите мисс Жонглер продолжить изучение геометрии и прочитать две главы Эммы. Занятия возобновятся завтра, в обычном порядке." Тем не менее он чувствовал себя виноватым, так же, как и тогда, в детстве, когда прогуливал школу.

Я должен проветриться, сказал он себе. Хотя бы ненадолго.

Выйдя из лифта в огромном вестибюле и идя к главной двери, Пол не смог побороть себя и обернулся, проверив, не идет ли кто-нибудь за ним.

Но вроде бы, уходя из Аида, ты не должен оглядываться. Откуда это, из легенды об Орфее? То, что ты не должен глядеть назад?

Как бы там ни было, за ним не шел ни плачущий призрак, ни одетый в черную форму охранник, хотя в огромном вестибюле было столько народу, что невозможно было сказать что-то наверняка. Волна смешивающихся голосов ударялась в мраморные стены зала и в кристаллический пирамидальный потолок, похожая на рев океана, как будто обрел голос поток детских лиц, ворвавшихся в его сон.

Он на мгновение задержался на площади перед главными дверями, и посмотрел вверх, на башню — высокий как гора палец из черного стекла, миллион черных просвечивающих панелей, соединенных между собой. Если это действительно ворота в нижний мир, неужели он, такой дурак, собирается вернуться назад? Он решил заняться кое-какими исследованиями, которые лучше делать подальше от огромной сети Джи Корпорэйшн, но что тянет его обратно? Обреченная девочка? Нужно иметь намного больше власти, чем есть у него, чтобы сломать ее золотую клетку. Что-то, что называется Грааль, угроза всем детям этого мира? Конечно он может намного больше сделать находясь снаружи — например сообщить эту тайну некоторым серьезным журналистам — чем внутри, под непрерывным наблюдением.

А не должен ли я уехать? Просто взять и уехать? Черт побери, разве эта работа? Да это безумие, вид паранойи, вот и все.

— С вашим значком что-то не в порядке, — сказала женщина. Он видел трап парома по другую сторону закрытой стеклянной двери, но дверь не собиралась открываться.

— Что вы имеете в виду?

Юная женщина нахмурилась, глядя на символы, пляшущие на внутренней стороне ее очков. — Я не вижу разрешения на выезд с острова, сэр. Боюсь, что вы не можете уехать.

— Что-то не в порядке с моим значком? — Он поглядел на нее, потом на трап, всего в нескольких метрах от него. — Тогда оставьте себе эту проклятую штуку.

— Вы не можете уехать, сэр. Служба безопасности не дала вам разрешения. Вы можете поговорить с моим начальником.

Прежде, чем полдюжины резких словечек успели сорваться с его языка, охранники — те самые, которых он наполовину ожидал увидеть в вестибюле башни — проводили его к спокойному офицеру для того, чтобы, как они уверяли, разрешить маленькое недоразумение.

По меньшей мере потом ему разрешили самому выйти из района пристани и вернуться в башню. У службы безопасности не было приказа что-то делать с ним, даже задерживать его, пока он оставался на острове. Слабое утешение.

Весь потный, несмотря на холодное утро, Пол стоял внутри вестибюля с лифтами, не зная, что думать и что предпринять. Не значит ли все это, что они слышали его разговоры и знают, что он собирается предать Джи Корпорэйшн, обвинив их в неподобающем обращении с дочкой хозяина? Или это все чистая случайность?

Он должен поговорить с Финни. Иначе он точно сделает то, что ему отчаянно хочется сделать: вернуться в свою комнату и напиться вдрызг. Нет, от должен быть невинен и трезв, как стеклышко.

Очередной помощник Финни заставил его ждать двадцать пять минут. Из окна открывался великолепный вид на город — разрывающий сердце вид на город, до которого было не добраться, хотя он казался так близко, что протяни палец и ткнешь в шпиль Речной Башни.

Наконец ему разрешили войти. Финни как раз заканчивал разговор. Он поглядел на Пола, странным образом его глаза были почти не видны за очками. — Что случилась, Джонас?

— Я… мне не разрешают уехать с острова. Служба безопасности.

Финни спокойно глядел на него. — Почему?

— Не знаю! Что-то не в порядке с моим значком. Они сказали, что он не нравится службе безопасности.

— Оставьте значок моему помощнику. Мы проверим, в чем дело.

Пол испытал чувство облегчения. — Тогда… могу ли я взять небольшой отпуск? Мне нужно кое-что сделать в Новом Орлеане. — Наступила тишина, и Пол понял, что должен объяснить побольше. — Моя мать умерла. Мне надо позаботиться о похоронах.

Финни посмотрел на свой блокнот, хотя его экран был пуст. — Так печально слышать это. Мы сделаем всё необходимое.

— Но я хочу сделать всё сам.

Финни опять посмотрел на него. — Хорошо. Оставьте значок моему помощнику.

— Но я хочу уйти, прямо сейчас! Уехать с острова, сделать то, что должен. Я хочу сказать… что вы не имеете права держать меня здесь. Не давать мне уехать.

— Но, мой дорогой Джонас, почему вы так торопитесь? Безусловно вы можете сделать все распоряжения через сеть, и с еще большим успехом. Все эти процедуры службы безопасности могут показаться вам глупыми и мелочными, но, поверьте, они очень серьезны. Смертельно серьезны. Если кто-нибудь пытается уехать с острова — или, наоборот, приехать на остров — без правильно оформленного значка, то я даже боюсь себе представить, что с ним может произойти! — Финни позволил себе слегка улыбнуться. — Так что держитесь твердо и будьте хорошим мальчиком. Развлекайте мисс Жонглер. А мы все проверим… в свое время.

Вернувшись в лифт, Пол почувствовал, что ноги не хотят держать его. С трудом добравшись до свей комнаты, он выключил свет, аккуратно отключил стенной экран и пару раз проверил это, в почти полной темноте, нарушаемой только светом, лившимся в щель между портьерами, уселся на пол и надрался до чертиков.

Он видел, как пальцы касаются кнопки лифта, видел как свет рассвета, просачивавшийся в коридор, исчез, когда за ним закрылась дверь — видел, но ничего не чувствовал. Винные пары все еще кружили голову, он ничего не чувствовал и мало чего соображал. Но он знал, что сейчас раннее утро, и что еще одну ночь таких чудовищных снов ему не пережить.

Дверь зашипела, открываясь, обнажив внутреннюю дверь. Он привалился к ней, уперся головой в холодную раму, неуклюже набрал код и прижал ладонь к считывателю. Голова кружилась, и ему пришлось простоять еще несколько мгновений, хотя замок уже щелкнул.

Наконец он ввалился внутрь, и одна из горничных с удивлением посмотрел на него. В ее широко открытых глазах он увидел целую фабрику лжи. — Ты настоящая, — сказал он. — Можешь врать.

— Куда вы направляетесь, сэр? — Она отступила назад, как будто приготовилась повернуться и убежать.

— Важные дела. Мисс Жонглер. Мы уходим. — Представление, которое он здесь разыгрывал, наконец заканчивалось. — О, прости. Я не очень. Нужно дать мисс Жонглер программу уроков — ей нужно знать, что мы сегодня будем учить. Я вернусь через пару минут.

Он пошел по коридору, тщательно пытаясь идти прямо.

Я не пьян, подумал он. Нет, совсем нет. Я, черт меня подери, просто лопаюсь по швам.

Он постучал в дверь, подождал, постучал еще раз.

— Кто там?

— Я, — сказал он, потом, вспомнив о несомненно подслушивающих ушах, добавил, — мистер Джонас. Я должен сообщить вам план лекций на сегодня.

Дверь приоткрылась. На ней была белая ночная рубашка, мягкая, но непрозрачная, и еще она накинула на себя халат, хотя и не попыталась застегнуть его. Темные волосы, ничем не завязанные и на удивление длинные, рассыпались по плечам.

Ангел, подумал он, вспомнив слова призрака. Ты прекрасна, хотел он сказать, но, сохранив достаточно здравого смысла, поднял руку и смахнул со лба свои собственные волосы, мокрые от пота. — Мне нужно поговорить с вами, мисс Жонглер.

— Пол! Что с вами произошло?

— Я болен, мисс Жонглер. — Он приложил пальцы к ее губам, неуклюже призывая ее к молчанию. — Возможно мне нужно немного воздуха. Не хотите выйти со мной наружу и мы поговорим о вашей сегодняшней работе?

— Дайте мне… Мне нужно одеться.

— Нет времени, — хрипло сказал он. — Я… мне действительно нехорошо. Вы можете выйти со мной?

Она явно испугалась, но постаралась не показать этого. — Тогда дай мне одеть туфли.

Все, что он смог сделать — не дать себе навалиться на нее прямо в холле. Две служанки стояли у двери веранды, но даже на мгновение не притворялись, что работают; когда Пол о Ава подошли к ним, они опустили глаза и отошли в сторону.

— Но я настаиваю, мистер Джонас, — сказала Ава так, чтобы они услышали. — Вы действительно выглядите очень плохо. Давайте сделаем пару кругом по саду и вам станет легче.

Он почти чувствовал шок, охвативший благопристойных служанок, и замешательство своей ученицы. Его собственное злополучное смятении дошло до такой степени, что, только очутившись на дорожке сада, он вспомнил, что служанки Авы вовсе не были юными женщинами, жившими двести лет назад.

На этот раз Ава не пошла быстро в лес, но шла неторопливо, заботливо поддерживала Пола, с беспокойством спрашивала, как он себя чувствует, и настаивала на том, чтобы он выпил стакан чая с ромашкой и отправился в кровать. Только тогда, когда они оказались в мнимой безопасности кольца грибов, она обернулась к нему и бросилась в его объятья, сдавив его так сильно, что он едва не упал.

— О, Пол, дорогой Пол, где ты был? Почему ты не пришел вчера? Я так испугалась!

У него не было сил оторвать ее от себя, у него не было сил не на что. У него не были ни плана, ни решения. Он вообще не был уверен, что не сошел с ума. — Твой друг, призрак. Он приходил ко мне. Показал мне… детей.

— Теперь ты веришь мне? — Она отклонилась назад, и посмотрела на него так, как будто может никогда не увидеть его опять. — Веришь?

— Я все еще не знаю, во что верить, Ава. Но я знаю, что должен уехать отсюда, каким-то образом. — Холодная тяжесть в груди. — Но я даже не могу остаться наедине с самим собой. Вчера я попытался уехать с острова, но меня не выпустили.

— Остров? — удивилась она. — Как странно. Мы живем на острове?

На него обрушились отчаяние и безнадежность. Что он собирается делать? Что он может сделать? Похитить и спрятать девочку, которая никогда не покидала это здание, дочку самого богатого человека на земле? Человека, у которого есть своя армия, танки и вертолеты? Человека с половиной мировых руководителей в кармане? Его колени ослабели, ноги подогнулись, и он упал на землю. Ава, все еще прильнувшая к нему, упала вместе с ним, на мгновение они сплелись вместе, девушка оказалась на нем, ее гибкое тело, на этот раз не прикрытое корсетом, прижалось к нему.

— Я не знаю, что делать, Ава. — Он чувствовал, что бредит, раздавленный отчаянием. Ее лицо было так близко, ее волосы покрывалом окружали их головы, и на мгновение они оказались в полутьме.

— Просто люби меня, — сказала она. — И все будет в порядке.

— Я не могу… Я не должен… — Но его руки уже охватили ее талию, быть пытаясь защитить ее, спасти от дрожи, пронзившей его тело. — Ты еще ребенок.

— Каменные стены, — напомнила она ему, и хихикнула, так неожиданно, что он едва не улыбнулся.

И я шут судьбы. Цитата выплыла как рыба тихом ручейке, журчавшем в нескольких метрах от него. Шут судьбы. Он поднял голову и поцеловал ее. Она поцеловал его в ответ с простодушным восторгом ее возраста, ее дыхание участилось, но через несколько долгих секунд он оторвался от нее и сел. Трава, на которой они лежали, стала медленно распрямляться.

— Верное сердце, — прошептала она со слезами в глазах.

Горло сдавило, он ничего не мог сказать. Ромео и Джульетта, подумал он. Мой бог, что с ними случилось!

— У меня есть для тебя подарок, — внезапно сказала она. Порывшись в воротничке ночной рубашки, он вытащила маленький мешочек, висевший вокруг шеи, вытряхнула на руку что-то маленькое и сверкающее, и протянула ему. Серебряное колечко с сине-зеленым камнем в форме пера. — Подарок от отца, — сказала она. — Я думаю, что раньше оно принадлежало маме. Он привез ее из Северной Африки. — Она подняла колечко вверх, луч утреннего солнца упал на перышко и оно заискрилось, как тропический океан, потом протянула ему. — Он сказал, что это турмалин.

Пол посмотрел на кольцо. Перо, замечательно вырезанное из камня, казалось воздушным, земная твердь превратилась в порыв ветра.

— Надень.

Палец, как будто сам по себе, проскользнул в кольцо.

— Теперь ты не сможешь меня бросить. — В ее голосе была не мольба — скорее сила приказа или заклинания. — Ты никогда не сможешь бросить меня. — Мгновением позже она забралась ему на колени, обняла за шею и прижалась губами к его губам. Какое-то мгновение он сопротивлялся, потом сдался, отдавшись приливу безумия.

— Ого! — сказал кто-то.

Ава вскрикнула и вырвалась из рук Пола. Он повернулся и увидел усмехающееся безобразное лица Мадда, глядящее на них из-за деревьев.

— Непристойно, очень непристойно, — сказал толстяк.

Внезапно все потемнело, как будто просочилось в длинную канализационную трубу. Свет, воздух, плач Авы, чириканье птиц, шорох листьев, уплыло все. Не осталось ничего, кроме темноты и пустой тишины.

Он пробыл в темноте так долго, что почти забыл обо всем другом. Потом что-то холодное упал на него сверху и он с криком проснулся.

Пол Джонас вырвался из пустоты и обнаружил, что его кожа горит, а голова распухла так, как будто он много часов провел под солнцем пустыни. Однако вокруг него был не раскаленный песок, а мигающая полутьма камеры.

Жрец Узерхотеп, с тупым и безразличным лицом, стоял над ним, все еще держа в руке глиняный кувшин с холодной водой, которую он вылил на связанного Пола. Глядя на Пола, как на плохо сделанный кусок ткани, жрец какое-то время хмуро изучал его, пощупал пульс, грязным пальцем оттянул назад веки, и только потом отступил назад.

Улыбка клоуна прорезала желтое безволосое лицо Роберта Уэллса. — Бог мой, да ты способен проговорить без перерыва всю оставшуюся жизнь.

Пол попытался что-нибудь сказать, но не сумел. Артерии, по которым кровь должна была поступать в мозг, забило чем-то вязким и жирным.

— И тем не менее мы узнали прискорбно мало, — пожаловался Уэллс. — Да, признаю, ты что-то узнал о Граале, очень незначительное. Но это никак не объясняет, почему Старик решил не убивать тебя. Из твоих воспоминаний ясно, как дважды два, что его операционная система еще более ненадежна, чем мы полагали — и чем полагал сам Жонглер — и в какой-то степени разумна. Но мы остановились на самом интересном месте. — Он покачал головой. — Последняя часть мозгового блока на удивление сильна, а это заставляет предположить, что поначалу он хотел вообще смыть все твои последующие воспоминания. И, значит, это именно то, что я хочу узнать.

Горло Пола стало шершавым, как кожа акулы, но он все-таки набрал немного слюны и смог ответить. — Почему тебя это так волнует? Жонглер мертв, я и мои друзья у тебя в руках. Дред на коне. Что тебя волнует? — На самом деле ему не хотелось больше вспоминать. Над всем, что вернулась к нему, нависало тягостное беспокойство, и что-то ждало за углом, еще более ужасное. — Давай, убивай меня, если ты ничем не лучше своего нового босса. — По меньшей мере боль закончится. Должна закончиться.

Уэллс покачал лимонно-желтым пальцем. — Эгоистично, мой дорогой Джонас, очень эгоистично с твоей стороны. Если Старик мертв, то тем более мы должны узнать все, что только возможно. Может быть тебя и не было в списке гостей, но мы, все остальные, собирались сделать это место нашим домом на очень долгое время. И если нам пришлось поменять канализацию, то нам нужно знать почему. — Он наклонился вперед, его желтое лицо чуть ли на касалось Пола. — И, должен признаться, ты меня заинтересовал. Кто ты? Почему Жонглер обращался с тобой как со звездой, а не утопил в своем личном болоте? Он заставил нас, Телеморфикс, обходиться с тобой очень аккуратно, знаешь ли. И теперь мы очень хотим узнать, кто ты такой.

— Ничего ты не узнаешь, — хрипло сказал Пол. — Промывка мозгов, гипнотический блок, остальная хрень, слишком сильно для твоего жреца.

— Хмм. Я думаю, что мы можем, не убивая тебя, зайти достаточно далеко, проверяя эту теорию. — Пта-искусник отошел назад, освобождая место для лектора-жреца Узерхотепа. — Похоже я ошибся, думая, что мы можем сделать свое дело с минимальным ущербом для тебя. Придется надорвать конверт — посмотрим насколько. Просто поразительно, что сильная боль делает с мозгом, знаешь ли. Какие-то замечательные нейрологические эффекты. Я бы не удивился, если бы ты запел как птица еще до того, как мы бы сняли с тебя верхний слой кожи.

Роберт Уэллс скрестил на груди перевязанные руки, посмотрел на Пола и весело кивнул жрецу. — Узерхотеп, мне кажется, что ты можешь начинать.

ГЛАВА 30Взобраться на Гору

СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Врач требует оставить пациента в живых

(изображение: Доктор Шейла Лоутин и родители Беллинга на пресс-конференции)

ГОЛОС: Несмотря на то, что Международная Медицинская Ассоциация называет "устрашающей низким уровнем корпоративного сострадания", врач подал в суд на страховую компанию, требуя сохранить жизнь пациента за точкой, которую Транс-Европейская Страховая Компания назвала "последней этически и финансово возможной." Пациент, десятилетний Имон Беллинг из Килларни, Ирландия, находится в коме Тандагора больше года, но его родители и врач отказываются удалять механизмы, поддерживающие ему жизнь, несмотря на требование страховой компании…

— МНЕ очень жаль, — сказал ей Селларс, — но вам надо положить ее как можно дальше. Тогда им будет труднее найти источник дыма — и это может купить вам дополнительные полчаса.

Ольга вытерла пот с глаз, опять наклонилась к трубопроводу и втиснулась в него с плечами, но так, чтобы руки остались свободными. Полчаса назад, когда она начала, в подвале не казалось так жарко, но сейчас она чувствовала себя так, как будто работает в сауне. Она направила кольцо с камерой на угол, блеснула вспышка белого света, теперь он была уверена, что Селларс увидел его. — Туда?

— Да, туда. И постарайтесь поставить ее за тот пучок кабелей, тогда ее будет меньше видно.

Ольга вытерла мокрые потные руки о комбинезон, потом вынула из рюкзака бутылку.

— Сначала вы должны взвести ее, — сказал Селларс, почти извиняясь. — Крутите крышку, пока не щелкнет.

Она так и сделала, хотя и боялась, что, несмотря на уверения Селларса и майора Соренсена, бутылка может взорваться прямо у нее в руках; тем не менее раздался только предсказанный щелчок и, мгновением позже, она уже заталкивала бутылку в место, которое освободила, отдернув двойные, с полимерным покрытием кабели. Потом уселась, опять вытерла руки и сказала. — Готово. Хотите посмотреть?

— Похоже все в порядке… — начал говорить Селларс, но тут кто-то обхватил сзади ее талию.

— Ага! Поймал тебя!

Ольга вскрикнула, упала назад с края трубопровода, и приземлилась на бетонный пол, больно ударившись локтем. Напуганная до полусмерти, она поползла, понимая, что у нее нет никакого оружия, кроме вспышки, и если Селларс попытается взорвать дымовую бомбу, то, скорее всего, она просто задохнется, а не убежит. Его взволнованный голос кричал в ее голове.

— Ольга? Что произошло?

Он протянула руку и прижала разъем, выключая голос. Человек, стоявший над ней, выглядел еще более напуганным, чем она сама. Как и она, он был одет в фирменную одежду Джи Корпорэйшн, много седины в волосах, но казался наказанным ребенком: руки подняты, ладони трясутся.

— Ты не Лена! — Он отступил назад. — Кто ты?

Сердце Ольги забарабанило, как тогда, когда она стояла на краю помоста, собираясь прыгнуть на далекую трапецию. — Нет, — сказала она, пытаясь решить, должна ли она воспользоваться его неподдельным удивлением и прошмыгнуть мимо него к двери. — Нет, я не Лена.

Он наклонился к ней и прищурился. Его глаза казались слегка затуманенными, и в чертах лица, тоже, было что-то странное, как если бы их быстро собрали после падения. — Ты не Лена, — опять сказал он. — Я думал, что ты Лена.

Она резко вздохнула. — Я… я новенькая.

Он торжественно кивнул, как если бы она ответила на невероятно мучавший его вопрос, но с его лица все еще не сходило озабоченное выражение. — Я думал, что это она. Я… я просто дурачился. Я не хотел ничего плохого. Я и Лена, мы так просто шутим. — Он поднял руку, сунул в рот палец и стал сосать его. — Кто ты? Ты не будешь смеяться надо мной?

— Нет, не буду. — Сердце понемногу успокаивалось. Она вспомнила, где видела такие молочные глаза — у жертвы террористов во время операции спасения. Он мог быть кем угодно, но только не стражником, только что схватившим шпиона. Наконец она заметила и предметы, которые он тащил за собой, и через которые ее взгляд, ищущий дорогу к бегству, пролетел несколько раз за последние секунды — округлую пластиковую корзину и швабру на длинной ножке. Мужчина-уборщик, только и всего.

— Очень хорошо. Я хотел пошутить, потому что думал, что ты Лена. — Он искательно улыбнулся. — Так ты новенькая, хм? И как тебя зовут? Я — Джером.

Она подумала, не соврать ли ему, но решила, что ничего хорошего из этого не выйдет — расскажет ли он кому-нибудь о неизвестной в подвале или нет, ложное имя ей не поможет, если ее начнут трясти всерьез. — Меня зовут Ольга, Джером. Рада познакомиться с тобой.

Он серьезно кивнул. Мгновение позже прищурился опять. — А что ты здесь делаешь? Что-то потеряла?

Сердце опять пустилось вскачь. Крышка трубопровода висела за спиной, открытая. Она повернулась и толкнула ее спиной, так незаметно, как только могла. Одновременно она отчаянно пыталась найти, что бы такое ему сказать. — Мышь, — наконец сказала она. — Мне показалось, что я услышала мышь.

Глаза Джерома раскрылись до невозможности. — Здесь, внизу? Никогда их не видел. — Он нахмурился. Быть может надо принести мышеловку, как ты думаешь? Вот тараканов, да, мы истребляем. Я не люблю тараканов.

— Хорошая мысль, Джером. — Она встала, почистилась и заговорила, так медленно и спокойно, как только могла. — Я должна идти наверх и работать.

— А почему не пришла Лена? Обычно она бывает здесь в конце недели.

Ольга понятия не имела, кто такая Лена, и уже успела пожалеть, что сказала ему свое настоящее имя — Джером, похоже, не слишком любопытен, но Лена может оказаться совсем другой. — Не знаю. Если я увижу ее, скажу, что ты спрашивал о ней. Но я действительно должна вернуться к работе.

— Хорошо. — Он опять нахмурился и, похоже, задумался. Ольга воспользовалось возможностью и проскользнула мимо него к лестнице наверх. — Оль-га?

Она выдохнула и остановилась. — Да?

— Если увидишь Лену, не говорил ей ничего. Понимаешь, мне не положено быть здесь, внизу, пока я не закончу другие этажи. Но я услышал ее — нет я услышал здесь тебя, понимаешь? Я спустился вниз и хотел подшутить над ней. Но мистер Кингери сойдет с ума, если узнает, что я спускался вниз для того, чтобы подшутить над Леной.

— Тогда, Джером, я не скажу никому, что видела тебя. Приятно было познакомиться с тобой.

— И мне тоже. В перерыв приходи вниз. Я здесь ужинаю — ну, на самом деле завтракаю, потому что я ем уже утром…

— Обязательно. А пока до свиданья, Джером. — Она махнула ему рукой и поспешила подняться по ступенькам. Достигнув следующего этажа, она включила разъем.

— … Ольга, вы можете слышать меня? Вы слышите меня?

Она прислонилась к стене и закрыла глаза, в первый раз за долгие минуты вдохнув полной грудью. — Да, я могу слышать вас. Сейчас все в порядке. Уборщик застал меня врасплох. Я думаю, что он… как бы это сказать? Слегка тупой.

— Вы сейчас одна?

— Да. Но мне нужно остановиться и отдохнуть. Я почти получила инфаркт, когда он схватил меня.

— Схватил вас?

— Не имеет значения. Дайте мне передохнуть, и я все объясню.

— Простите мне все эти лестницы, — сказал ей Селларс. — Но если мы будем слишком часто вмешиваться в работу камер наблюдения в лифтах, служба безопасности может заинтересоваться, почему так много пустых лифтов поднимаются вверх и спускаются вниз.

— Я… понимаю. — Сжав зубы, она старалась не упасть в обморок.

— Отдохните. План, на который я гляжу, говорит, что на этом этаже есть генераторная.

Она посмотрела в коридор и увидел в его конце вспышку света: кто-то вошел в лифт. Она застыла на месте, но никто не вышел, очень хорошо. Селларс мог спрятать ее, зациклив сигнал камеры наблюдения, но только в том случае, если вначале коридор был пуст. Иначе охранники с удивлением бы увидели, как люди внезапно исчезают, входя в коридор и также внезапно появляются, выходя из него.

Дверь лифта зашипела и закрылась. Коридор опять погрузился в тишину, длинный темный проход, покрытый ковром и пустой, как деревенская дорога ночью.

Манипуляции, которые Селларс проделывал с ее значком, сработали так же хорошо на двери генераторной, как и на двери подвала. Он зациклил сигнал камеры наблюдения в генераторной, потом дверь, зашипев, открылась, Ольга быстро шагнула внутрь и закрыла дверь за собой. Комната оказалась очень длинной, метров сто в длину; вдоль стен стояли механизмы, похожие на памятники мертвым королям. В ней было на удивление холодно.

— Я не задержу вас здесь дольше, чем необходимо, — сказал ей Селларс. — Давайте примемся за работу.

После нескольких минут поиска она нашла механизм, который он описал, подняла кольцо и дала ему проверить. Потом вынула из рюкзака серый прямоугольник. — Толкнуть его в одну из этих дыр?

— Нет, просто приложите его к концу вот этой, слегка выступающей штуки, теперь расправьте. Могу я взглянуть? Отлично. Удерживайте его в таком положении. — Послышался щелчок; серый ящичек завибрировал под пальцами Ольги. — Теперь отпускайте. — Она так и сделала. Ящик остался на месте. — Почему бы вам где-нибудь не посидеть — так, чтобы вас не заметили, если дверь откроется. Мне нужно несколько минут.

В одной из ниш за непонятным механизмом Ольга нашла крутящийся стул и с благодарностью рухнула на него. Делать было нечего, только смотреть на ряды почти неразличимых механизмов. Она даже задремала, на несколько минут. Проснувшись, она поняла, что дрожит от холода, и Селларс опять говорит ей в ухо.

— Что-то неправильно.

Она встрепенулась, сердце забилось. — Кто-то идет?

— Нет. Это… это неправильная комната. Неправильное оборудование. Ни один из этих механизмов не связан с сетью Грааля. Обычная телекоммуникационная структура Джи Корпорэйшн. Должна быть еще одна такая же комната — только намного больше.

— Что мы будем делать? — Она устала и слегка обиделась. Одно дело — отдать свою судьбу загадочным незнакомцам, но если эти незнакомцы посылают тебя охотиться за дикими гусями, это совсем другое дело.

— Я действительно не знаю, Ольга. Я должен все как следует обдумать. Я вернусь через час. Тем временем выйдите отсюда и идите в кладовую, о которой мы говорили, и ждите. Я настроил на нее ваш значок. Если вы выйдете сейчас, будете в ней через пять минут. А я пока займусь камерами на лестнице.

— Опять лестница.

— Да, боюсь, что так.

Кладовая занимала большую часть этажа, огромное помещение, полное стоек с неоткрытыми посылками и неиспользуемой мебелью. Как только Селларс зациклил сигнал камеры наблюдения, Ольга обогнула угол и уселась перед множеством экранов на самом удобном кресле, который смогла найти.

Она опять задремала, и, проснувшись, подумала о том, насколько странно то, что она находится в самом сердце черной башни, которую столько раз видела во сне, и, тем не менее, дети, которые привели ее сюда, исчезли, как тени при появлении солнца. Тишина в голове казалась почти болезненной.

Но была и другая тишина. Она опять проверила внутреннее подсоединение. Прошло почти два часа. Селларс или Катур Рэмси должны были позвонить, час назад. Она встала, потянулась, разминая мышцы, потом нашла туалет. Закончив, позвонила Селларсу. Нет ответа. Вызвала Рэмси, но и он молчал. Она оставила ему сообщение.

Трудная задача, решила она, опять уселась на кресло и стала ждать.

Два часа превратились в три. Ольга чувствовала, как холод заползает в нее, как туман. Они не собирались звонить. Что-то произошло — и очень плохое.

Четыре часа, пять, шесть. Тусклые огни безопасности высоко над головой создавали вечный полумрак. Колонны ящиков уходили вдаль, как дюжины картонных Стоунхеджей, собранных и забытых занятыми друидами. Ольга чувствовала себя замерзшей и несчастной.

Одна, внутри черной башни. Сначала ее бросили дети, теперь Рэмси и Селларс. Она опять осиротела.

— НЕ вижу смысла, — закончил Селларс.

Рэмси попытался выглядеть внимательным, но уже давно потерял нить рассуждений Селларса. — Я думаю, что в здании должно быть и другое оборудование.

— Нет, — сказал старик, — не все так просто. Все линии передачи данных выходят из этой генераторной и уходят к провайдерам. И все в здании — даже личные комнаты Жонглера и резиденция на самом верху — подключены к этим линиям. Я не мог пропустить чего-нибудь настолько важное, что способно обеспечивать пропускную способность, нужную для сети Грааля. Это все равно, как скрыть данные от НАСА.

— Насау? — Рэмси нахмурился. — Багамы?

— Не имеет значения. Задолго до вас. — Селларс воспользовался моментом, чтобы вдохнуть через ароматизированную тряпку, зажатую в его узловатой руке, тряпку, которая казалась такой же частью его, как носовой платок для придворного в Версале. Рэмси подумал, что старик дышит хуже, чем в последние два дня, и невольно спросил себя, сколько еще он выдержит под таким давлением. — Но я должен что-то найти, — продолжал Селларс. — Ваша миссис Пирофски ждет звонка.

— Не понимаю. Вы же уже взламывали систему Грааля, верно? Почему вы не можете сделать это сейчас?

— Потому что я никогда не взламывал ее через вход Феликса Жонглера. — Селларс вздохнул и опустил тряпку. — Вот почему я решил, что… вторжение, за отсутствием лучшего слова, Ольги может помочь. В любом случае я не в состоянии коснуться операционной системы, и дело не в моей усталости. Я должен войти в сеть через Телеморфикс, и она поддержит меня. Много лет я, можно сказать, дневал и ночевал вместе с Телеморфиксом. Наверно я должен платить им зарплату. — Он слегка улыбнулся.

Рэмси пожал плечами. — Что мы можем сделать?

— Не знаю. Я должен… — Внезапно он покачнулся, потом поднял трясущуюся руку к лицу, как бы удивляясь, что голова еще на месте. — У нас очень мало времени. И есть еще другие вещи, требующие моего внимания. Неудача в любой из них может разрушить все.

— Я могу помочь?

— Возможно. Просто слушайте… это заставляет меня… заставляет меня навести немного порядка в этом хаосе. Иногда мы думаем, что хорошо знаем дело, и только тогда, когда пытаемся объяснить… — Он выпрямился. — Смотрите. Я покажу вам кое-что, что меня больше всего интересует.

Стенной экран полыхнул чистым белым светом. Рэмси подпрыгнул. Мгновением позже на нам появились странные заросли, которые Селларс называл Садом.

— Это я уже видел, — осторожно сказал Рэмси.

— Но не этот кусок. — Селларс согнул палец, и часть картинки прыгнула вперед, заслонив все остальное. Грибы, серые и жалкие, которые, тем не менее, казалось только что вылезли из-под земли рядом с более сложными растениями. — Они появились сегодня, пока я работал с Ольгой. И когда я закончил с ней, меня ждало множество сообщений о тревоге.

— Что это?

— Операционная система, — сказал Селларс. — Операционная система сети Грааль. Или, скорее, образец, который показывает, что операционная система выбрала из сети какой-то объект, привлекший ее внимание — что-то вроде особо интересной ключевой точки.

— Ни имею ни малейшего понятия, что это означает, — сказал Рэмси, — но, похоже, я привык лучше всего себя чувствовать, признавшись в собственном невежестве. Но, должен сказать, вы меня впечатлили — я никогда не встречал человека, использовавшего в разговоре слово "ключевая точка".

И заработал еще одну улыбку старика. — Это означает, что в первый раз с того мгновения, как, за отсутствием другого слова, в операционной системе начались неполадки, я обнаружил признаки того, что она вышла в сеть. Ну, операционная система всегда была в сети, конечно, но та ее часть, которая более или менее разумна и способна принимать решения, какое-то время отсутствовала. Теперь она вернулась.

— И это означает…?

— Как-то раз я говорил вам о методе, который использовал, чтобы обнаружить в сети моих добровольцев. Возможно, что эта концентрация внимания поможет нам найти этих бедолаг. Я завел их и опасное место — и вот уже столько дней не могу найти. — Он закрыл глаза, размышляя. — Если я смогу войти в сеть со стороны Жонглера, то пройду через жестокую систему безопасности и смогу поискать их сам. Если они еще живы. Только бог знает, сколько времени им еще осталось.

— Звучит так, как будто надо пытаться опять связаться с ними.

— Согласен — но я не могу войти. Мне кажется я рассказывал вам, что последние несколько раз система не разрешила мне войти, даже через Чо-Чо. — Он на мгновение остановился, видимо изучая какие-то личные источники информации. — У меня осталось еще полчаса до звонка к миссис Пирофски. Для попытки времени вполне достаточно — даже если мне повезет, я никогда не мог выдерживать борьбу с системой безопасности больше нескольких минут. — Он кивнул на дверь, отделяющую их от Соренсенов. — Мне нужна ваша помощь. Это может сработать совсем по другому, если мальчик не спит.

— Мальчик?

— Конечно мальчик. Очень сомневаюсь, что система разрешит войти мне самому. — Он опять вдохнул через тряпку. Но, как я уже говорил, на этот раз все может быть по другому — я никогда не пытался входить с бодрствующим Чо-Чо. И вам придется позаботится, чтобы он не упал с дивана.

Все три Соренсена стояли в двери, с болезненным любопытством глядя на сцену, на которой, впрочем, пока ничего не происходило. Кристабель казалась испуганной, и, внезапно, Рэмси стало стыдно. Они, взрослые, не сумели уберечь этих двух детей от мало приятной жизни.

— Ну, ради бога, — сварливо сказал Селларс. — Я не могу ничего делать, когда на меня смотрят во все глаза. Оставьте меня наедине с мальчиком. Если будет надо, мистер Рэмси поможет мне.

— Я не понимаю, что вы собираетесь делать с ним, но мне это уже заранее не нравится, — объявила Кейлин Соренсен. — Только потому что он бедный мексиканский мальчик…

В первый раз Рэмси увидел, как Селларс рассвирепел. — Мадам, он такой же американец, как и вы, и, безусловно, даже больший, чем я, потому что я родился не здесь. — Он слегка успокоился. — Прошу прощения, миссис Соренсен. Я понимаю, что вы беспокоитесь. Я извиняюсь… я очень устал. Но, уверяю вас, беспокоиться не о чем. Мы уже делали это несколько раз, я и Чо-Чо. Но мне нужно уединения, иначе я не могу сконцентрироваться. И у нас все меньше и меньше времени. Пожалуйста.

Она сжала челюсти, взяла дочку за руку и потащила ее из комнаты. — Пошли, Кристабель. Пойдем посидим у бассейна. Я дам тебе мороженное.

— Будьте поосторожнее, мистер Селларс, — сказала маленькая девочка, задержавшись у двери. — И… позаботьтесь о Чо-Чо, хорошо?

— Обещаю, малышка Кристабель. — Мать и девочка исчезли, и Селларс слегка расслабился.

Последним ушел майор Соренсен. — Я буду в соседней комнате, — сказал он, закрывая дверь. — Крикните, если буду нужен.

Чо-Чо забился на дальний конец дивана, откуда глядел, как загнанный зверек. — Чо ты собрался делать?

— То, что мы уже делали, сеньор Изабаль. Я хочу послать тебя в другое место.

— И для этого ты меня разбудил?

— Да, потому что я не могу ждать до полуночи. Мои друзья могут опять уйти.

Мальчик засопел. — Что я должен делать?

— Сейчас? Просто лечь.

Чо-Чо лег, но с напряженным вниманием, как будто ждал, что его кто-нибудь ударит. Было видно, что под его напускной храбростью прячется страх.

Если бы внутренности людей вышли наружу, подумал Рэмси, то этот ребенок, а не Селларс, был бы исполосован шрамами с головы до ног.

Селларс наклонился вперед и положил дрожащую руку на шею мальчика. Чо-Чо вздрогнул и сел. — Что ты делаешь, локо (* сумасшедший, исп.)? Хочешь коснуться меня и вся эта mierda (* дерьмо, исп).

Старик вздохнул. — Сеньор Изабаль, мне очень хочется, чтобы ты лег и закрыл рот. Я хочу войти в контакт с нейроканюлей, вмонтированной в твою шею. — Он повернулся к Рэмси. — Я мог бы связаться с ним через выделенную линию, но это дешевая уличная подделка под настоящую нейроканюлю и у меня не будет полного контакта.

— Полегче, старик! Я потратил на нее кучу efectivo (наличных, исп).

— Я только немного пощекочу тебя, сынок. — Селларс слабо улыбнулся. — Ну, не сердись, я пошутил. Так легче работать.

Чо-Чо улегся на диване. — Не шути так.

Селларс опять протянул пальцы и установил контакт. — Закрой глаза, пожалуйста. — Мальчик подчинился, после чего и сам Селларс закрыл глаза и слепо поднял лицо к потолку. — Видишь ли ты свет, о мой юный друг?

— Что-то вроде. Но все серое.

— Хорошо. Теперь подождем. Если все будет хорошо, через несколько минут ты войдешь в сеть и окажешься в том самом месте, которым ты так восхищался. Ты будешь слышать в ухе мой голос. Не делай ничего, пока я тебе не скажу.

Рот Чо-Чо безвольно открылся. Его пальцы, еще мгновение назад сжатые в кулаки, распрямились.

— А теперь… — сказал Селларс и замолчал. Он лежал, неподвижный как камень, но, в отличии от Чо-Чо, казался все воспринимающим, как йог во время медитации.

Рэмси глядел, чувствуя себя таким бесполезным, как никогда. Молчание продолжалось слишком долго, и он уже начал спрашивать себя, не связаны ли мелькающие на стенном экране новости с тем, что делает Селларс, когда, внезапно, старик выпрямился на своем стуле и его рука соскользнула с шеи мальчика, как если бы его обожгло.

— Что это? — Рэмси подбежал к Селларсу, но старик ничего не сказал. Он сильно содрогнулся, его глаза широко открылись, потом опять закрылись. Мгновением позже он начал падать вперед. Если бы Рэмси не успел подхватить его хрупкое тело, легкое, как связка костей, оно упало бы на пол. Рэмси опять усадил его на стул, прямо, но старик только откинулся на спинку стула, молчаливый и безвольный. И мальчик, тоже, лежал на диване, такой же вялый и неподвижный. Рэмси слегка тряхнул Селларса, безуспешно, прыгнул к мальчику, его отчаяние росло с каждой секундой. Голова Чо-Чо подпрыгнула на диване, когда Рэмси попытался разбудить его, и опять опустилась, когда он перестал.

— Они оба еще дышат. — Соренсен отпустил запястье Селларса и встал. — Пульс нормальный.

— Если это Тандагор, это ничего не значит, — с горечью сказал Рэмси. — Мои клиенты… уже много месяцев у их дочери нормальный пульс и дыхание, и все это время она в коме. И у ее друга, тоже — а сейчас он умер.

— Господи Иисусе. — Соренсен сунул руки в карманы, — так менее очевидно, что он чувствует себя беспомощным, решил Рэмси. — Черт побери, в какие глубины ада нас занесло?

— В те же самые, в которых мы и были, только немного глубже. — Рэмси чувствовал себя настолько плохо, что не мог даже представить себе, что сумеет придти в себя. — Быть может стоит отвести их в больницу?

— Не думаю. — Соренсен прошелся по комнате и сел на другой стул. Было место и на диване, потому что потерявший сознание ребенок занимал только две трети его длины, но Рэмси не удивился выбору майора. — Больница может помочь детям, больным Тандагором?

— Тандагором? Нет. Они только предохраняют их от пролежней. — Он вспомнил больницу. — И еще кормят через трубочку. Через катетеры, я хотел сказать.

— Катетеры…? Господи Иисусе. — Майор Соренсен выглядел скорее подавленным, чем испуганным — Катур Рэмси хотел бы сказать то же самое о себе. — Надо сказать Кей о том, что произошло. — Он нахмурился. — Не представляю, как мы сможем доставить их в больницу. Ребенка, да, но Селларса… Мы сообщили о нем во все больницы на восточном берегу, потому что мы думали, что он обратится в одну из них из-за трудностей с дыханием. Зараза. Его дыхание — единственное, с чем у нас проблем нет.

— Не гляди на меня так, майор. Селларс сам ввязался в это дело. А я так, просто рядом гулял.

Соренсен поглядел на него с чувством, похожим на симпатию. — Ага. Рядом гулял, а, Рэмси?

— Да. Гулял.

Соренсен исчез за дверью, и Рэмси пошел взглянуть на свой блокнот, надеясь найти информацию о первой помощи, которую надо оказывать при Тандагоре. Вроде бы он что-то такое записал к себе, когда расследовал дело Фредериксов. Он включил блокнот и маленькое устройство задрожало.

О, боже мой, подумал он. Наверно это Ольга. Она ждет нас уже минимум час — и наверно в панике. Но что я могу сказать ей? Он нащупал кнопку, принимающую вызов. Я знаю только в самых общих чертах, что хотел сделать Селларс, и я совершенно не знаю, как он собирался действовать дальше.

— Ольга? — спросил он.

— Нет. — Голос был какой-то призрачно слабый, многие звуки исчезали. — Нет, Рэмси, это я.

Он уже понял. Волосы на голове встали дыбом. Он посмотрел на неподвижное тело на инвалидном стуле. — Селларс? Но как…?

— Я не мертв, Рэмси. Просто… очень занят.

— Что произошло? Вы — ваше тело здесь. Вы и мальчик оба…?

— Я знаю. У меня очень мало времени. Система рушится — умирает, я думаю. Я не знаю, сумею ли сбросить ее хватку с мальчика — или с себя, если уж на то пошло… — На мгновение передача остановилась — звук исчез — потом шепчущий голос Селларса вернулся — …жизненно важно. Мы должны найти дорогу к данным операционной системы и считать их. От этого зависит все. Вы должны помочь Ольге Пирофски…

Сигнала не было так долго, что Рэмси уже решил, что потерял его. Живое тело Селларса издевательски молчало.

— … и не делайте ничего особенного ни с кем из нас. Я вновь попытаюсь связаться с вами через час, если смогу… — Голос Селларса опять растаял. И на этот раз не вернулся.

Рэмси какое-то время глядел на блокнот, теперь такой же молчаливый, как старик и мальчик.

— Нет! — сказал он, даже не понимая, что говорит слишком громко. — Нет, ты не можешь — я не знаю, что делать! Возвращайся, черт тебя побери! Возвращайся.

Со своего места Кристабель смогла услышать, и то с трудом, как папа прошептал маме, что дела по-настоящему плохи. Она так внимательно глядела, как они говорят, сдвинув головы, что совсем забыла о мороженном, пока оно не растаяло и не упало на ноги большим холодным шариком.

Он пихнула его ногой в кусты за бассейном отеля, потом промыла ногу водой из бассейна, потому что оно успело прилипнуть к пальцам. Все это заняло несколько секунд, но когда она посмотрела вверх, папочка опять ушел, а мамочка выглядела очень странно. В животе у Кристабель все перевернулось. Она побежала к маме.

— Кристабель, никогда не забегай за бассейн, — сказала мамочка, не отрывая глаз от отеля, и Кристабель точно знала, что она говорит не думая.

— Что-то случилось?

Мама стала собирать их вещи в большую соломенную корзину, которую она принесла из комнаты. Какое-то время она не говорила ничего. — Я не очень уверена, — наконец сказал она. — Но твой отец сказал, что мистер Селларс и Чо-Чо… — Она прижала руки к глазам, как если бы у ней внезапно заболела голова. — Они… им плохо. Я собираюсь посмотреть, могу ли я помочь. Ты, пока, можешь посмотреть… Кристабель!

Она не стала ждать, пока мама закончит. Все это время она знала, что должно случиться что-то плохое. Она не побежала, но пошла по лестнице от бассейна так быстро, как только могла, думая о бедном мистере Селларсе и его ухающем голосе, и о том, каким усталым он выглядел.

— Кристабель! — Голос мамы прозвучал зло и испуганно. — Кристабель! Немедленно иди ко мне, сейчас же!

— Кристабель, чти ты, черт побери, делаешь здесь? — проворчал папа, когда она ворвалась в комнату. — Где твоя мать?

— Она сбежала от меня, Майк, — сказала мамочка, все еще держа в туках тюбик с солнцезащитным кремом и другие веши, которые не успела запихнуть в корзинку. — Она… Боже мой, Майк! Что ты с ними сделал?

— Ничего, ни с одним из них, — ответил отец.

— Мистер Рэмси, что произошло? — спросила мамочка.

Кристабель глядела во все глаза. Мистер Селларс выглядел совершенно ужасно: он обмяк на стуле, как мексиканская мумия, которую она видела по сети, рот открыт буквой "о", как если бы он хотел свихнуть, глаза наполовину закрыты. Ее глаза наполнились слезами, и ужасное белое лицо расплылось.

— Он мертв?

— Нет, Кристабель, — сказал мистер Рэмси. — Он жив. Я только что разговаривал с ним.

— Ты говоришь, что только что разговаривал с человек, который вот так выглядит? — зло спросил папа.

— Он позвонил мне.

— Что?

Пока взрослые говорили тихими, но испуганными голосами, Кристабель протянула руку и коснулась лица мистера Селларса. Его кожа, которая всегда выглядела как расплавившаяся свеча, оказалась тверже, чем она думала, такая же жесткая, как и подошвы ее туфелек. Однако она была теплая, и, наклонившись поближе, она услышала легкий шум, идущий из горла.

— Не умирай, — прошептала она в его ухо. — Не умирай, мистер Селларс.

Она отвернулась от него и только тогда увидела Чо-Чо, лежавшего на диване. Ее сердце подпрыгнуло в груди так, как будто хотело выбежать наружу и убежать. — Он тоже заболел?

Взрослые не слушали. Мистер Рэмси пытался что-то объяснить родителям, те все время прерывали его вопросами. Он выглядел усталым и очень, очень взволнованным. И все остальные взрослые, тоже.

— И я даже не могу позвонить ей, — сказал он, говоря о ком-то, кого Кристабель не знала. — По какой-то причине ее номер не доступен. Она сойдет с ума от тревоги!

Глядя на Чо-Чо, Кристабель подумала, что он не похож на того мальчика, который дразнил и пугал ее. Он спал, и его лицо не было ну твердым, ни жутким. И вообще он казался очень маленьким. Под ухо была вделана пластиковая вещь — кан, так он называл ее, когда хвастался перед ней, кожа вокруг нее казалась грубой, как будто неправильно зажила.

— Они оба умрут? — спросила она. Взрослые не отвечали, и она почувствовала внутри себя что-то горячее, горячее и злое, рвущееся наружу. — Они оба умрут? — крикнула она изо всех сил.

Мамочка, папочка и мистер Рэмси повернулись к ней, удивленные. Она и сама удивилась себе, но не из-за того что закричала, но потому, что заплакала. Она чувствовала себя так, как будто ее поставили вверх тормашками.

— Кристабель! — сказала мама. — Дорогая, что?..

Она прикусила губу, стараясь больше не кричать. — Они… они умрут?

— Шшш, дорогая. — Мама подошла, осторожно взяла маленького мальчика на руки и села на диван, держа его на коленях. — Иди ко мне, — сказала она, протянула руку и посадила Кристабель рядом с собой. Кристабель не понравился вид мальчишки, он спал не нормальным сном, а как-то… неправильно, слишком неподвижно, ей не хотелось касаться его, но мама прижала ее к боку и обняла.

— Не бойся, — тихо сказала мама. — Все будет хорошо. — Она гладила волосы Кристабель, но сама смотрела на Чо-Чо, и, похоже, сама хотела расплакаться. — Все будет хорошо, вот увидишь.

В конце концов только мистер Рэмси ответил на ее вопрос. — Я не думаю, что они умрут, Кристабель. На самом деле они даже не больны — скорее всего просто спят.

— Разбуди их!

Мистер Рэмси встал на колени рядом с диваном. — Я не могу разбудить их, — сказал он. — Это должен сделать мистер Селларс, но как раз сейчас он очень занят. Мы должны ждать.

— И он разбудит Чо-Чо, тоже? — Почему-то ей казалось, что это правда. Она не знала, почему. Она была бы счастлива, если бы этот мальчик отправился куда угодно, но она не хотела, чтобы он заснул навсегда, даже если она не будет его видеть. — Ты должен спасти его. Он очень напуган.

— Он тебе так говорил? — спросила мамочка.

— Да. Нет. За всю жизнь я не видела ни одного мальчишки, который бы был так напуган.

Взрослые отошли в сторону и опять начали говорить. Кристабель выскользнула из-под руки мамы и пошла поискать что-нибудь потеплее. Тяжелые одеяла с кровати стащить не удалось, поэтому она взяла из ванны два полотенца и одним закутала узкие плечи мистера Селларса. Второе она накинула на мальчишку и натянула, как одеяло, вплоть до его шеи, так что теперь он действительно казался спокойно спящим на коленях ее мамы.

— Не бойся, — прошептала она ему в ухо. Она погладила его руку и потом опять наклонилась к нему. — Я здесь, — сказала она ему так тихо, что даже мамочка не могла услышать ее. — Пожалуйста, не бойся.

"… ОБЕРНУТОЕ вокруг фибрамического ядра, что представляет собой одно из самых ранних примеров использования этого гибридного материала для построения высотных офисных зданий. Спиралевидная оболочка из специально произведенного низко-эмиссионного стекла придает зданию форму, которую все комментаторы называют по своему, кому что нравится: от поднятого пальца до горы или черной сосульки. За эти годы сходство с человеческим пальцем породило несколько сдержанных комментариев, включая знаменитое утверждение одного журналиста, который сказал, что основатель Джи Корпорэйшн, Феликс Жонглер, получив все, что хотел от гибкой законодательной власти штата Луизиана, говорит всем нам, что он о нас думает — короче говоря, парни, он показывает нам палец… "

Ольга остановила исследовательский файл, заморозив вид с высоты птичьего полета на огромное здание, в котором заблудилась.

Она видела его целиком, но изменить точку зрения будет не так-то просто, и, в любом случае, она не настолько хорошо знала здание, чтобы искать что-то конкретное. Что сказал Селларс — должна быть еще одна генераторная? Без его помощи и защиты нечего и надеяться найти ее. Нечего и надеяться, что ее не схватят по дороге. И это нужно Селларсу, не ей. Что она может узнать от телекоммуникационного оборудования о голосах, которые притащили ее сюда?

Она вздохнула и огляделась кругом, проверяя, не появился ли кто-нибудь в просторном складе, потом опять запустила файл, в свое время добытый со специального узла, посвященного небоскребам.

"Молчаливо вздымающаяся вверх на три сотни метров, не считая радиомачты и спутниковых антенн на крыше, башня Джи Корпорэйшн тем не менее ниже нескольких других, более новых зданий, например знаменитого пятисотметрового небоскреба Галф Финансиал Сервисес, но по-прежнему остается одним из самых высоких зданий Луизианы. Заслуживает внимания также великолепный искусственный остров, на котором она стоит — или который ее окружает, потому что фундамент здания уходит в землю глубже, чем остров — и десятиэтажный египетский атриум. Кроме того башня является резиденцией самого Феликс Жонглер, загадочного основателя Джи Корпорэйшн, который, как говорят, живет в петнхаузе на самом верху черного здания, откуда он может видеть озеро Борне, Залив и большую часть юго-восточной Луизианы, и без сомнения, думать о том, сколько из всего этого принадлежит лично ему…"

Помимо атриума было видно само озеро, его вода горела оранжевым в лучах садившегося солнца, черный шпиль башни торчал, казалось, прямо из-под воды — очень похоже на то, как Ольга впервые увидела ее. Она закрыла файл, отключила виртуальную среду — и опять оказалась на складе. Она оставила открытой линию для входящих звонков. Ни Селларс, ни Рэмси еще не пытались связаться с ней.

Ольга встала на ноги, удивленная тем, насколько все тело закостенело.

Ты уже старуха. И что ты ожидала?

Что делать? Ей было трудно смириться с тем, что она осталась одна — и все, что надо сделать, она должна сделать сама. Физическая усталость, боль в мышцах после целого дня уборки, бесконечные лестницы, по которым она взбиралась, выполняя указания Селларса — казалось, дальше двигаться невозможно. И вообще, что она может сделать?

Животные, если их поймать и они ничего не могут сделать, сворачиваются в клубок и спят. Где-то она это читала. Быть может ей тоже следует так поступить: остаться здесь, ждать, дремать. Ждать.

Чего ждать?

Чего-нибудь. Потому что сама я ничего не могу сделать.

И только сказав себе эти ужасные слова, она разозлилась. Она пересекла весь континент только для того, чтобы прятаться как крыса в дыре только потому, что этот мужчина, Селларс, на что-то отвлекся? Она даже не слышала о нем, когда решала придти сюда — она вообще собиралась все сделать сама.

И что она собиралась сделать, в точности? Ольга должна была признаться, что в первую очередь думала о том, как попасть внутрь огромной штаб-квартиры корпорации, и как-то совсем не думала, что будет делать там. Селларс вмешался и помог ей проникнуть внутрь, большое спасибо. Но где искать голоса пропавших призрачных детей?

Наверху, внезапно поняла она. На самой вершине. Этот человек выстроил это место. Это он отравил сознания детей, заставил их заболеть. Если он здесь, то, по меньшей мере, я смогу сказать ему, что кое-кто знает о его грязных делах. Если я сумею подняться наверх. Если охранники не убьют меня. Я скажу это ему прямо в лицо, и пусть будет то, что будет.

Что я еще могу сделать?

Ольга начала собирать рюкзак. Она пойдет вверх, на вершину горы.

ГЛАВА 31Цыганская Ярмарка

СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Мультимиллиардер хочет купить марсианский проект

(Изображение: Креллор в Монте Карло на пресс-конференции)

ГОЛОС: Объявив о своем банкротстве несколько месяцев назад, бывший нанотехнологический барон Уберто Креллор потряс всех своим предложением купить неудачный проект строительства базы на Марсе, в том числе все материалы и минироботов, при условии, что ООН даст ему долгосрочные права на Марс, включая разработку месторождений полезных ископаемых и преобразование атмосферы планеты под земные условия. Говорят, что Креллор является рупором остающейся в тени группы финансистов, которых ООН лишила права участвовать в Марсианском Проекте из-за опасения, что весь Марс попадет в частные руки.

КРЕЛЛОР: "Никто не хочет, чтобы правительство тратило народные деньги на это дело. Пускай бизнесмен, который знает, что такое риск, посмотрит, что он может сделать. Если я преуспею, мой триумф разделит все человечество…"

СЭМ Фредерикс повидала кое-что с тех пор, как впервые вошла в эту сеть. Пережив кровавую кульминацию Троянской войны, битву между египетскими богами и сфинксами, и атаку гигантских плотоядных щипцов для салата, она, можно сказать, устала от чудес. Тем не менее даже ее слегка впечатлило то, что они начали пересекать одну реку, а закончили совсем другую.

Впрочем сама река осталось той же самой, чернильная вода под темным небом, с белым бурунами вокруг камней. В более счастливых обстоятельствах ее журчание можно было бы назвать приятным, а каменный мост под их ногами — живописным. Однако на середине пролета, когда туман рассеялся, Сэм увидела, что луга, видимые от начала моста, превратились в окаймленный туманом край леса, из-за деревьев поднималась отвесная черная гора. Сэм пришлось согласиться, что это очень эффектный трюк.

И она до смерти устала от всех этих трюков.

— Как? — прошептала она! Ксаббу. Азадор шел перед ними, скорее похожий на лунатика, чем на путешественника. — Как он нашел мост? И откуда ты знал, что он может его найти? Мы уже проходили здесь! И здесь совершенно точно не было никакого моста.

— Потому что, как я подозреваю, мы были не здесь. — Ее друг жадно глядел на ряды древних деревьев — возможно надеясь увидеть еще одно послание от Рени, развевающееся на ветке. — Я имею в виду, что мост находится не здесь. — Он уловил ее взгляд и улыбнулся. — Я тоже не очень понимаю смысл всего этого, Сэм, но верю, что Азадор — он из… Иноземья, из места, построенного самой операционной системой, и то, что происходит с ним, не происходит с нами. Вот и вся моя догадка.

— Великолепная идея, — согласилась Сэм.

Азадор уже спустился с моста и взбирался по темной земле на высокий берег, по-видимому направляясь к лесу.

— Нам надо остановиться, — крикнул ему! Ксаббу. — Уже темнеет. — Азадор пошел дальше, и не думая останавливаться или поворачиваться. — Мы должны идти за ним, — сказал! Ксаббу Сэм. — Если мы потеряем его среди деревьев, то не найдем никогда.

Мост, спускаясь к берегу, переходил в дорогу, которая так заросла травой, что с реки ее было не видно. Старые и новые колеи от колес, извиваясь, уходили в лес. Сэм поглядела назад. Жонглер находился далеко сзади, и шел медленно, как ходят в темном и страшном месте.

Они перехватили Азадора у самого края леса.

— Я думаю, что нам надо остановиться, — сказал ему! Ксаббу. — Становится темно, и мы все устали.

Азадор повернулся и посмотрел на него дикими глазами. — Они впереди.

— Что впереди?

— Будут огни — много огней. Лошадей почистят и они засверкают. Все в таборе оденут свои лучше одежды. И запоют! — Казалось, что он говорил кому-то еще: его взгляд постоянно возвращался на вьющуюся между деревьев тропинку. — Чу! Слушай! Я почти слышу их!

Сэм, открывшая было рот, мгновенно закрыла его. Она не слышала ничего, только ветер тихонько терся о бесчисленные ветки.

По лицу Азадора было видно, что он напряженно вслушивается; через несколько мгновений его лицо помрачнело. — Нет, я тоже не слышу. Возможно мы еще не подошли достаточно близко.

У Сэм болели ноги, она очень устала. Весь этот долгий тяжелый день они искали мост, и теперь, когда они наконец пересекли его, она точно не хотела всю ночь идти следом за Азадором через дикий лес, в поисках магии эльфов, лесных музыкантов или чего он там еще искал. Она уже почти сказала ему об этом, но в его взгляде была какая-то призрачная надежда, какой она у него не видела никогда, и она промолчала.

Лес оказался более материальным чем любая другая вещь, которую они видели с того мгновения, как оказались на черной горе, деревья были почти совершенны, только, насколько она могла видеть в гаснущем свете, их верхние ветки казались покрыты не отдельными листьями, а облачной зеленой массой. Под ногами вполне распознаваемая зеленая трава, разве что более густая и ухоженная, чем в настоящем диком лесу, на камнях и стволах деревьев мох. Единственное, что казалось совершенно неправильным — полное отсутствие птичьих трелей. Даже сверчков не было слышно. Лес казался тихим, как пустая церковь.

Азадор уверенно вел их вперед, вытянув руки перед собой, как если бы касался того, что видел он один, грезя наяву. Жонглер, быть может тоже пораженный странным лесом, молча шел последним.

— Где мы? — прошептала Сэм, но тут! Ксаббу остановился, широко раскрыв глаза. По дороге волочился кусок бледной материи, терзаемый слабым ветерком. — Чизз — это от Рени?

Лицо! Ксаббу побледнело. — Не похоже. Не тот цвет, более желтый, чем то, что на нас, и кусок слишком большой.

Но для Азадора кусок что-то означал, он бросился вперед, коснулся его и резко свернул в лес. Теперь он пошел очень быстро, Сэм и! Ксаббу почти бежали, чтобы не отстать от него.

Кусок кроваво-красной материи свешивался с куста; Азадор повернул налево. Еще через сотню шагов, на краю поляны обнаружились два белых лоскута; Азадор повернулся к ним спиной и зашагал в другую сторону. Они вынырнули из зарослей, оказались на склоне холма и опять нашли поросшую лесом дорогу, или другую, очень похожую на нее, со следами многих колес.

Дорога привела их в рощу высоких деревьев с перекошенными серыми стволами. Теперь и Сэм почувствовала запах дыма. Внутри плотного кольца деревьев, скрытые от посторонних глаз, стояли фургоны.

Сначала Сэм решила, что они наткнулись на бродячий цирк. Даже сейчас, в умирающем свете дня, фургоны казались удивительными, две дюжины или больше, раскрашенные яркими красками в совершенно невероятных сочетаниях, обвитые цветными полосками материи, украшенные перьями и кисточками, с блестящими латунными спицами на колесах и латунными ручками на дверях. Все это выглядело настолько великолепно, что она не сразу сообразила, что не так.

— Но… где все?

Азадор влетел внутрь и стонал, обшаривая поляну безумным взглядом, как будто толпа людей и лошадей, привезшая сюда фургоны, могла спрятаться за деревом. Сэм и! Ксаббу подошли к нему. Внезапно Азадор застыл на месте, потом резко метнулся к струйке дыма, поднимавшейся в воздух за одним из самых далеких фургонов, довольно мрачному, по сравнению с другими — всего лишь выкрашенному в глубокую полуночную синеву и усеянному белыми звездами.

В каменном круге за фургоном горел маленький костер. Из фургона спускалась короткая лестница, ее конец находился между высокими деревянными колесами. На ее нижней ступеньке, с трубкой во рту и колпаком на голове, сидела старуха, во всяком случае так показалось Сэм; только подойдя ближе она заметила, что незнакомка по бокам слегка просвечивает.

Азадор остановился перед ней и уселся прямо на землю. — Куда они ушли?

Женщина поглядела на них, и у Сэм внутри все похолодело. Лицо женщины казалось таким же дымом, как и серые завитки, вьющиеся над костром, а глаза — точками света, маленькими, но блестящими, как угольки на краю костра.

— Ты опять вернулся к нам, Азадор, — сказала она странно звучным голосом, совсем не таким призрачным, как она сама. — Не слишком во время, мой чабо (* паренек, мужчина, цыганский), мой предвестник несчастий. Твое имя оказалось правильным. Они все ушли.

— Ушли? — Горе в голосе Азадора можно было пощупать пальцами. — Все?

— Все. Мортс(* бродяги, цыганский), их мардс (* женщины, цыганский) и все их дети. Они убежали от Окончания. Видишь, некоторые из них так испугались, что бросили свои вардони (* фургон, цыганский). — Она посмотрела на фургоны и неодобрительно покачала головой. Азадор казался пораженным. Очевидно то, что цыгане бросили свои великолепные и любимые повозки, было знаком чего-то совершенно ужасного. — И вот, наконец, ты здесь. Ты ушел в неудачный день. И в такой же вернулся.

— Куда… куда они ушли, мачеха?

— Приближается Окончание. Все ромале пошли к Колодцу. Один приказал им. Они надеются, что Черная Дама поговорит с ними и объяснит, как спасаться.

— А ты, почему ты еще здесь, мачеха?

— Я не могу отдохнуть, пока не поговорю со всеми моими чабос. Это моя задача. Ты вернулся, после всех этих лет, и моя задача окончена. — Она встала и медленно поднялась к двери фургона. — Теперь я могу идти.

— Как я попаду к Колодцу? — Азадор едва не плакал. — Я почти ничего не помню. Ты проводишь меня?

Она покачала головой. На мгновение ее угольки-глаза потухли. — Я туда не пойду. Моя задача выполнена. — Она начала отворачиваться, потом заколебалась. — Я всегда знала, что тебя ждет странная судьба, мой потерявшийся чабо. Когда ты родился, я прочитала листья — о, как печально! Он умрет от своей собственной руки, но не добровольно, вот что они сказали мне. Но, возможно, все может быть иначе. Теперь, когда приближается конец, когда умирает сам Один, кто может сказать, что произойдет?

— Как мне дойти до Колодца? — опять спросил Азадор. — Я не помню.

— Ты, как и все ромале, оставившие мир своих предков для того, чтобы вечно бродить по свету — ты можешь найти дорогу куда угодно. Не поверх мира, но через него. Внутрь. Туда, где ты сможешь коснуться Одного, как и мы. — Сэм не могла прочитать выражение ее дымного лица, но почему-то решила, что следующие слова мачеха произнесет с улыбкой. — Возможно ты даже окажешься там раньше всего твоего народа. Как и подобает Несчастливому Цыгану, а? Уйти позже всех, но найти Окончание самым первым? — Она кивнула и вошла во тьму фургона. Азадор с трудом поднялся на ноги, протянул руку туда, где только что стояло создание, которое он называл мачехой, но тут сверкнула вспышка света и фургон начал таять, пока от него не остались только бледные звезды, нарисованные на боках; они повисли в воздухе, как умирающие огни фейерверка. Потом растаяли и они.

Азадор упал на грязную землю и зарыдал. Сэм протянула руку и взялась за руку! Ксаббу. Она не понимала, что произошло, но знала, как выглядит сломанное сердце.

* * *

От Азадора больше толку не было, во всяком случае пока. Сэм помогала! Ксаббу собирать хворост — хотя бы костер остался! — когда заметила, что Жонглер исчез.

— Проклятие! — сказала она. — Он ждал, пока мы не отвлеклись, и бросил нас!

— Возможно. — Похоже, она не убедила! Ксаббу. — Посмотрим.

Они нашли старика сидящего рядом с деревом на краю поляны, холодного и серьезного, как статуя. Какое-то мгновение он казался настолько неподвижным, что Сэм решила, что у него удар. Потом он поглядел на них, ничего не выражающим взглядом. Она ошиблась и чувствовала себя слегка разочарованной, но все равно упрямо решила, что сегодня он себя вел как-то странно.

— Что ты здесь делаешь? — с вызовом спросила она. — По меньшей мере мог бы помочь нам разбить лагерь.

— Никто не просил меня. — Жонглер встал и устало пошел туда, где мелькал свет маленького костра. — Эта вещь исчезла?

— Та, которую Азадор называл мачехой? Да, растаяла, — сказал! Ксаббу. — Ты знаешь, что это такое?

— Примерно. Функция операционной системы, которая помогает и инструктирует. Жалкое подобие того, что мы встраивали во все наши симмиры.

— Вроде троянской черепахи Орландо, — сказала Сэм, вспоминая. Она начала было объяснять! Ксаббу, но внезапно поняла, что не хочет говорить о своем дорогом друге перед этим противным стариком.

Да, мне слегка жаль Азадора, но это не означает, что я обязана жалеть и этого старого убийцу.

— Ты думаешь, что она говорила голосом Одного? — спросил! Ксаббу. Увидев кислое выражение лица Жонглера, он поправился. — Голосом операционной системы?

— Возможно. — Несмотря на хмурое лицо, в старике осталось мало от его обычной жесткости, на самом деле он казался взволнованным. Неужели что-то в несчастье Азадора затронуло сердце Жонглера, которое, как представляла себе Сэм, было маленькое, темное и твердое, как брикет угля? Казалось трудно в это поверить.

Азадор не только не посмотрел на них, когда они подошли к костру, но и не ответил на все вопросы Сэм или! Ксаббу. На небе появилась луна и поместила себя между черными руками деревьев, ее окружили маленькие, но яркие звезды.

Сэм еле держалась на ногах от усталости, и уже спрашивала себя, не заползти ли в один из пустых фургонов и заснуть, когда Азадор начал говорить.

— Я… я не все помню, — медленно сказал он. — Но после того, как я нашел мост, ко мне начала возвращаться память, как если бы я увидел обложку книги, которую читал ребенком, но забыл.

Я помню, что вырос здесь, в этих лесах. Но я помню и то, что странствовал вместе с семьей по всем странам. Мы пересекали реки, заезжали в деревни и города, искали работу. Мы делали все, чтобы выжить. И у нас хватало на жизнь. А потом мы все собирались здесь, на Цыганской Ярмарке, плясали, пели и смеялись — все Ромале. — На мгновение в его глазах вспыхнул свет, воспоминание о лучших временах, потом растаял. — Но я никогда не чувствовал, что принадлежу к этой жизни — даже хотя и принимал ее, целиком. Я был несчастен даже когда, когда был счастлив. "Азадор", так прозвали меня ромале. Я думаю, что это старое слово из языка испанских цыган. Она означает сделать несчастным, принести горе. Но они были добры ко мне, моей семье, моему роду. Они знали, что таким меня сделала судьба, а не я сам.

— И как тебя зовут по-настоящему? — мягко спросил! Ксаббу.

— Я… не знаю. Не помню.

Даже Жонглер внимательно слушал, с жадным выражением на ястребином лице.

Азадор внезапно сел прямо, его лицо потемнело от гнева. — Это все, что я могу вам рассказать. Почему вы все время спрашиваете о прошлом? Я не хочу возвращаться назад. Сейчас я опять потерял все, что однажды уже терял.

— Она сказала, чти ты можешь последовать за ними, — напомнила ему Сэм. — Твоя мачеха. Она сказала, чти ты можешь последовать за ними… куда? В колодец?

— Они отправились в путешествие к Черной Кали, — с презрительным смешком сказал Азадор. — Они могут полететь на звезды, с тем же успехом. Насколько я знаю, попасть туда можно только одним способом — идти. Мы далеко от центра, в котором находится Колодец — нам надо пересечь несколько рек. Этот мир исчезнет прежде, чем мы пройдем полпути.

— Быть может ты помнишь что-нибудь еще? — спросил! Ксаббу. — Я встретил тебя далеко отсюда, в другой части сети. Тебе надо было долго шагать, чтобы добраться до сюда. Как тебе это удалось!

Азадор покачал головой. — Я не помню ничего. Но здесь я жил, потом странствовал в других краях. Теперь я вернулся… и мой народ исчез. — Он с такой силой ударил ногой по земле, что листья взметнулись в воздух и полетели в огонь, пламя подпрыгнуло и затрещало. — Я пошел спать. Если Один действительно милосерден, я не проснусь.

Он ушел. Они услышали треск кожаных рессор, когда он забирался в один из фургонов.

— Разве… разве его мачеха не сказала, что он может убить себя, — озабоченно спросила Сэм. — Я имею в виду, можем ли мы оставить его одного?

— Азадор никогда не покончит жизнь самоубийством, — ровным голосом сказал Жонглер. — Я знаю такой тип людей. — Он тоже встал и пошел между повозками.

Сэм и! Ксаббу посмотрели друг на друга через костер. — То ли мне кажется, — сказала Сэм, — то ли скан каждую минуту растет.

— Я не понял тебя, Сэм.

— Ну, тебе не кажется, что все вокруг все больше и больше сходят с ума?

— Нет, тебе это только кажется. — !Ксаббу покачал головой. — Я и сам сбит с толку, но я надеюсь. Если всех тянет к месту, которое называется Колодец, возможно и Рени будет там.

— Но мы не знаем, как попасть туда. Азадор сказал, что, пока мы туда идем, мир может закончиться.

!Ксаббу медленно кивнул, но потом сумел изобразить замечательную улыбку. — Но ведь этого еще не произошло, Сэм Фредерикс. Еще есть надежда. — Он погладил ее. — Иди спать — если ты ляжешь в этом фургоне, я смогу присмотреть за костром. Я хочу подумать.

— Но…

— Иди спать. Всегда есть надежда.

Сэм очнулась от кошмарного сна и очутилась в мире тумана и теней.

Во сне родители объясняли ей, что Орландо не поедет с ними в путешествие, потому что он мертв, хотя и стоит рядом; сам Орландо выглядел опечаленным, потому что огромное тело Таргора, в котором он находился, не помещалось в машину. Сэм разозлилась, не зная, что делать, а Орландо только улыбнулся, округлил глаза, тихонько пошутил над ее родителями и растаял.

Она села, вытирая слезы, вывалилась из фургона и очутилась в мире без дневного света.

— !Ксаббу! — Эхо ее голоса вернулось к ней. — !Ксаббу! Где ты?

К ее огромному облегчению он появился из-за угла повозки. — Сэм, как ты себя чувствуешь?

— Чизз. Я не знала, где ты. Который час?

Он пожал плечами. — Кто может знать? Но ночь прошла, и, похоже, утро лучше не станет.

Она посмотрела на мокрую траву, на белые усики тумана между деревьями, и похолодела от страха. — Все схлопывается, да?

— Не знаю, Сэм. Но, как мне кажется, симуляция ведет себя очень странным образом. И это не делаем меня счастливым.

— Где остальные?

— Азадор ушел, рано утром, но вернулся. Сейчас он сидит в центре луга и не хочет говорить со мной. Жонглер тоже гулял. — !Ксаббу выглядел очень усталым. Сэм невольно спросила себя, спал ли он вообще, но прежде, чем она задала вопрос вслух, из тумана у края поляны появилась высокая, изможденная и почти обнаженная фигура.

— Мы не может дольше ждать, — объявил Жонглер, даже не успев дойти до них. — Мы должны уходить, немедленно.

В настоящем мире, горько подумала Сэм, утром ты получаешь завтрак. А в этот мире ты получаешь приказ от двухсотлетнего убийцы детей прежде, чем успеваешь продрать глаза. — Да? И куда?

Жонглер даже не взглянул на нее. — Азадор может отвести нас к операционной системе, — сказал он! Ксаббу. — Ты сам так сказал

!Ксаббу покачал головой. — Не я. Эта… мачеха сказала, что он может. Но он не поверил ей.

— Мы должны заставить его поверить.

— Ты собираешься пытать его, или что-то в этом роде? — спросила Сэм. — Или обмануть его?

— Я думаю, что могу помочь ему найти дорогу, — холодно сказал Жонглер. — В пытках нет необходимости.

— Ого, ты собираешься показать ему как это делать?

— Сэм, — тихо сказал! Ксаббу.

— Твои манеры типичны для твоего поколения. То есть их вообще нет. — Жонглер взглянул на Азадора, сидевшего в нескольких дюжинах метрах от них, смутно виднеясь на фоне леса. Он понизил голос. — Да, я собираюсь обмануть его. Я сам построил эту систему и я знаю кое-что о ее слабых местах. — Он повернулся к! Ксаббу. — Азадор — конструкт, зверушка операционной системы, как и весь этот мир. Ты сам доказал это, надо отдать тебе должное. — Он попытался улыбнуться, и Сэм подумала о крокодилах. — Он пойдет прямо к ней, если не будет знать об этом. "Туда, где ты сможешь коснуться Одного, как и мы", так сказала программа-мачеха. Я прав?

!Ксаббу какое-то время задумчиво глядел на него, потом пожал плечами. — И как мы это сделаем?

— Мы должны найти следующую реку. Тут есть точки пересечения и связи, похожие на ворота, которые мы встроили в систему Грааля. Остальное предоставьте мне.

— А откуда ты знаешь, что сказала мачеха? — внезапно спросила Сэм. — Ты же не слышал ее. Ты ушел в себя.

Лицо Жонглера превратилось в маску.

— Ты уже говорил с Азадором, разве нет? — сказала она, отвечая на свой собственный вопрос. — Что-то нашептал ему в ухо.

— Он не верит вам, — холодно сказал Жонглер. — Он несчастен, и чувствует себя так, как будто вы заставили его придти сюда.

— Ого, и теперь ты его лучший друг? Он хотел убить всех людей Братства Грааля. Ты, случайно, не упомянул, что кое-что делал для него?

!Ксаббу положил руку ей на плечо. Азадор, смутно виденный через туман, накрывший траву, повернулся и посмотрел на них. — Тише, Сэм, пожалуйста.

Какое-то мгновение казалось, что Жонглер ответил какой-нибудь яростной тирадой, потом шторм, бушевавший внутри его, успокоился или был подавлен. — Неужели важно, что он на самом деле думает обо мне. Он нам нужен. Это часть сети — и возможно вся сеть — умирает. Ты сама сказала, девочка, что я был бесполезен. Возможно, хотя твоя отсутствующая подруга могла бы вспомнить, что на горе я спас ей жизнь. Разве я не могу что-нибудь вложить в общее дело? — Он посмотрел на нее холодным ясным взглядом. — Неужели, если я попытаюсь, пострадает что-нибудь еще, кроме твоей гордости?

Сэм не могла сдержаться и с вызовом посмотрела на него. В скованной позе Жонглера было что-то странное, неуравновешенное и неприятное. Он стал веселее с тех пор, как мы идем за Азадором, подумала она. Быть может он понемногу становится похож на человека, вроде того?

Она в этом сомневалась, но, несмотря на то, что не любила и не доверяла этому человеку, не нашла что возразить. — Мне кажется, мы должны сделать… что-то. — Она взглянула на! Ксаббу на маленький человек почти не отреагировал, только слегка кивнул.

— Хорошо. — Жонглер с силой хлопнул ладонями. По поляне разнеслось гулкое эхо. — Тогда пришло время выходить.

— Минуту, — сказала Сэм. — В фургоне, в котором я спала, осталось много брошенной одежды. Как я понимаю, будет темно и холодно, и я хочу найти что-нибудь теплое.

Жонглер не улыбнулся, за что Сэм уже была ему благодарна, но одобрительно кивнул. — Хорошая мысль, но поторопись. — Он посмотрел на собственный саронг из листьев и тростников. — У меня давно не было тела и мне не нравится, когда его царапают всякие колючки и ветки. Я тоже подберу себе одежду.

Хотя вся одежда в фургоне Сэм была ярко раскрашенная и даже кричащая, в одном из других фургонов Феликс Жонглер сумел подобрать себе обшарпанный серый костюм и белую рубашку без воротника. Сэм подумала, что так он выглядит как проповедник или гробовщик из сетевого Запада.

Поддавшись моде,!Ксаббу выбросил свой лиственный килт и надел штаны, чуть-чуть более темные, чем его золотая кожа, но на этом остановился.

Сэм внимательно оглядела голубые сатиновые штаны и гофрированную юбку, которую она выбрала — самое лучшее, что она смогла найти, и которые никогда бы не надела дома. Мы выглядим как в последнем ряду самого печального и упакованного парада.

Тихий разговор с Жонглером вероятно примирил Азадора с планом старика. Какие бы чувства не бушевали внутри его, он не дал им выйти наружу и повел своих спутников прочь от поляны с разноцветными фургонами. Сэм не могла не бросить печальный прощальный взгляд на призрачные повозки, уплывавшие вдаль по туманной траве. Как удобно было спать в фургоне, маленьком и уютном. Вряд ли еще представится такая возможность.

Азадор вывел их на длинную узкую тропу, вившуюся по лесу, и они шли по ней вплоть до полудня, почти ничем не отличающегося от утра. Свет остался слабым и рассеянным, в лесу царил туманный полумрак. Несколько слабых лучиков, похожих на огоньки умирающего костра, дрожали на верхушках деревьев, но не добавляли ничего с серому холодному миру.

Сэм так надоело тащиться через мокрый темный лес, что она уже была готова заорать, лишь бы не слышать звук падающих капель или их собственных шаркающих шагов, когда Азадор остановил их.

— Река, — сказал он безразличным голосом, указывая в просвет между деревьями. Серая вода не сверкала и казалась не живым потоком, а отметкой жирного серого карандаша. — Но даже если я найду мост, мы просто перейдем в другую страну, очень далекую от центра, в котором находится Колодец.

— Я подозреваю, что когда ты нашел последний мост, мы были очень далеко от Цыганской Ярмарки, — сказал Жонглер. — Быть может за мостом была совсем другая страна. Я прав?

Азадор казался усталым и растерянным. — Быть может. Не знаю.

— Ты нашел Цыганскую Ярмарку только потому, что хотел ее найти. Точно также, как ты нашел дорогу, выведшую нас из леса. Я прав?

Азадор покачнулся, поднял руки и закрыл ими лицо. — Мне так трудно вспоминать. Я потерял все.

Жонглер взял его за руку. — Я поговорю с ним наедине, — сказал он Сэм и! Ксаббу. Старик оттащил Азадора немного в сторону, вдоль склона холма, подальше от их ушей, и наклонился к самому лицу цыгана, как будто хотел заставить непослушного ребенка выслушать себя; Сэм даже решила, что сейчас он возьмет Азадора за подбородок и заставит поглядеть на себя.

— Почему бы ему не поговорить с ним здесь, перед нами? Я не доверяю ему, а ты?

— Конечно и я не доверяю, — сказал! Ксаббу. — Но в нем есть что-то особенное. Ты видишь?

— Да, — согласилась Сэм. Они молча смотрели, как Жонглер закончил свою речь и привел Азадора обратно к ним.

— Сейчас мы собираемся найти мост, — ровным голосом сказал Жонглер. Азадор казался пораженным и истощенным, как тот, кто пытается спорить, заранее зная, что проиграет. Он посмотрел на Сэм и! Ксаббу так, как будто никогда не видел их раньше, повернулся и начал спускаться по довольно крутому, лесистому склону холма.

— Что ты рассказал ему? — между вздохами спросила Сэм.

— Как надо думать, — кратко ответил Жонглер.

Они вышли из деревьев на откос, нависший над рекой. Азадор остановился, с безвольно свисавшими руками, и, открыв рот, уставился на мост.

— Мама моя родная, — сказала Сэм, тяжело дыша. — Он опять нашел его.

Мост, сделанный из хилого дерева и накрытый чем-то вроде крыши, скорее напоминал маленький дом, протянувшийся через темную плоскую реку. Через висевший над рекой туман она видела место, где мост касался земли, но теперь она знала лучше и не думала, что лесистые холмы, как две капли воды похожие на тот, на котором они стояли, их настоящая цель.

Подойдя к Азадору они обнаружили, что тот стоит, закрыв глаза.

— Я не хочу пересекать мост, — тихо сказал он.

— Глупости, — сердито сказал Жонглер. — Разве ты не хочешь найти свой народ? Ты же собирался сделать то, что Один хотел от тебя.

— Там мой конец, — жалобно сказал Азадор. — Как и было предсказано. Я это чувствую.

— Ты чувствуешь свой собственный страх, — ответил Жонглер. — Нельзя ничего добиться, если не преодолеешь свой страх. — Он поколебался, но все-таки положил руку на плечо Азадора — более или менее человеческой жест, который удивил Сэм чуть ли не больше, чем напугал цыгана. — Пошли, Ты нужен нам. И я уверен, что твой народ тоже нуждается в тебе.

— Но?..

— Даже смерть можно обмануть, — сказал Жонглер. — Разве я не рассказывал тебе об этом?

Азадор покачнулся. Сэм почти видела, как он слабеет. Она даже спросила себя, а хочет ли она, чтобы он сдался?

— Очень хорошо, — со вздохом сказал он. — Я пересеку реку.

— Настоящий мужчина. — Жонглер сжал плечо Азадора. Старик казался возбужденным, даже взволнованным, но Сэм никак не могла понять, почему. Ее недоверие опять вспыхнуло ярким пламенем, но Жонглер уже вел Азадора на мост.

Сэм и! Ксаббу пошли в нескольких шагах сзади. Через минуту они очутились под крышей моста. Там царила такая темнота, что полумрак, оставшийся снаружи, казался по сравнению с ней светом яркого полдня. Сэм обнаружила, что ее физически тянет к единственной точке серого света, трепетавшей далеко впереди них, другому концу моста. Ее шаги эхом отдавались в маленьком тесном пространстве. Мост под ней опасно скрипел.

— Погоди, — сказала она. — Если это свет с другого конца моста, почему мы не видим перед собой Жонглера и Азадора?..!Ксаббу? — Она остановилась. — !Ксаббу?

Она не слышала ничего, кроме тяжелых ударов сердца и мягкого потрескивая деревянного настила моста под ногами. Темнота, близкая и тяжелая, сгустилась вокруг нее, как живая. Она вытянула руки в стороны, в поясках стен моста, но пальцы нащупали только холодный воздух. В панике она пошла вперед, или, по меньшей мере, туда, где был перед — сначала медленно, но ее осторожные шаги быстро превратились в бег трусцой, а потом в опасный стремительные бег.

И прямо в объятия чего-то, сильного, как боль, и холодного, как сожаление.

Оживший страх сжал ее огромным темным кулаком. В долю мгновения смертельный холод зарылся в нее, замораживая все тело несуществованием, пока от нее не осталось ничего, кроме крохотного мерцающего огонька — мысли, дыхания, сражающего против все побеждающей пустоты.

Я уже чувствовала все это раньше — в храме посреди пустыни. Но я не помню как… как плохо!..

Она была не одна. Каким-то образом она чувствовала! Ксаббу и даже Жонглера, как если бы от нее к ним тянулся через темноту ненадежный и исчезающий канал связи — !Ксаббу тонул в пустоте, Жонглер кричал в тенях, хватаясь за темноту, как если бы пытался придать ее более подходящую форму; но это был только проблеск, мгновение. Потом все остальные исчезли, и она осталась одна, умирающая искорка.

Дай мне уйти, подумала она, но вокруг не было ничего, что могло услышать ее или хотело услышать.

Сила, которая держала ее, начала сжиматься сильнее, потом еще сильнее, пустота обхватила ее и утащила вниз…

Это оказался парк около их старого дома — место, которое она не видела много лет, но чьи качели и горки были так же знакомы, как собственные руки. Она сидела на траве на краю детской площадки, солнце ярко сияло, и ее голые, загорелые до черноты ноги, видневшиеся из кучи бледного песка, походили на обломки кораблекрушения, торчащие из замерзшего океана.

Рядом с ней сидел Орландо. Не герой-варвар Орландо, или даже не высохший сморщенный ребенок, которым она иногда представляла его себе в самых мрачных мыслях с тех пор, как узнала о его болезни, но тот Орландо, которого она однажды придумала — темноволосый подросток с тонким серьезным лицом.

— Он не хочет тебя, — сказал Орландо. — На самом деле он вообще больше ничего не хочет.

Сэм уставилась на него, пытаясь вспомнить, как она оказалась здесь. И вспомнила только то, что Орландо мертв, и, значит, не слишком-то вежливо с его стороны являться к ней.

— Я думаю, что тебе лучше уйти, если сможешь, — продолжал он, потом наклонился и вывал из земли длинную травинку.

— Уйти?..

— Туда, где ты была. Он не хочет тебя, Сэм. Он не понимает тебя. Я думаю, он уже перестал пытаться.

Земля содрогнулась — тихонько, но Сэм ягодицами чувствовала, что кто-то ударил по миру, очень сильно, хотя и далеко от того места, где они сидели. — Я боюсь, — сказала она.

— Конечно боишься. — Он улыбнулся. Именно такой перекошенной улыбкой, которую она себе всегда представляла. — Я бы тоже боялся, если бы был жив.

— Значит ты знаешь?..

Он поднял травинку и сдул ее с пальцев. — На самом деле я не здесь, Сэм. Если бы я был здесь, то называл бы тебя "Фредерикс", верно? — Он засмеялся. Его рубашка, на которую она не могла глядеть без жалости, была застегнута не на те пуговицы. — Ты говоришь сама с собой, знаешь ли.

— Но откуда я знаю, что… что он думает?

— Потому что ты внутри его, сканмастер. Мне кажется, ты можешь сказать, что проникла в его сознание, в его сны. И сейчас это далеко не самое лучшее место.

Почва опять содрогнулась, на этот раз более отчетливо, как если бы то, что было под ними, обнаружило, что связано и попыталось порвать веревки. Качели стали медленно раскачиваться.

— Но я не знаю, как уйти! — сказала она. — Я ничего не могу сделать!

— Всегда можно что-то сделать, — возразил он с печальной улыбкой. — Даже если этого недостаточно. — Он встал и стряхнул пыль с коленей. — Я должен идти.

— Только скажи, что делать!

— Я знаю то же самое, что и ты, — объяснил он, потом повернулся и пошел сквозь траву и зеленое поле, намного больше того, которое она помнила. Несколько мгновений его слегка нескладная фигура уменьшалась, пока она не прочувствовала, что может вытянуть руку и схватить его.

— Но я не знаю ничего! — крикнула она.

Орландо обернулся. Потемнело, солнце скрылось за облаками, она с трудом видела его. — Он боится, — сказал Орландо, серьезно глядя на нее. Почва закачалась, Сэм слегка подбросило в воздух, но Орландо не шелохнулся. — Запомни, он по-настоящему боится.

Она попыталась броситься за ним, но земля под ее ногами начала проваливаться, и она не могла ступить и шагу. Какое-то мгновение она думала, что может удержать равновесие и схватить его прежде, чем он исчезнет — она всегда быстро бегала, а он, разве он не был калекой, в конце концов? — но нечто, огромное и черное, появилось из-под поверхности мира, пробив рассыпающуюся землю как кит, выскакивающий из темных глубин океана, и Сэм бросило в опадающую, рушащуюся бездну.

Наконец она сообразила, что быстрый скрип, резавший уши — это ее собственное испуганное дыхание. Она почувствовала, что лежит, вся в грязи. Она не хотела глядеть, боясь, что увидит нечто, смотрящее на нее, такие же большое, как и Создатель.

Рядом с ней кто-то тяжело вздохнул, и она рискнула открыть глаза.

Она лежала на спине под лилово-серым небом, еще более мрачным чем то, что протянулось над лесом. Земля под ней казалась достаточно твердой и настоящей. Они находились на склоне, окруженном холмами, выглядевшими как корона из черных гор, без малейшего зеленого пятна.

Сэм села.!Ксаббу лежал рядом с ней, упершись лицом в землю, его грудь поднималась и опускалась так, как если бы у него был инфаркт, горло душили рыдания. Она подползла к нему и обняла обеими руками.

— !Ксаббу, это я! Сэм. Поговори со мной!

Рыдания стали тише. Она почувствовала, как его небольшое тело вздрогнуло под ее руками. Наконец он успокоился и повернулся к ней с мокрым от слез лицом. Какое-то мгновение он, казалось, никак не мог понять, кто она такая.

— Прости, — сказал он. — Я подвел тебя. Я никто.

— О чем ты говоришь? Мы живы!

Он уставился на нее, потом тряхнул головой. — Сэм?

— Да, Сэм. Мы живы! Боже мой, я не думаю… не знаю… но я сделала, и я совершенно забыла, как это больно. Мы были в храме, вместе с Орландо, то же самое… — Тут она сообразила, что! Ксаббу глядит на нее, не понимая ни слова из ее болтовни. — Не имеет значения. Я так счастлива, что мы здесь. — Она горячо обняла его, потом помогла сесть. На ней все еще была позаимствованная цыганская одежда, как и на нем. — Но где мы?

Прежде, чем он ответил, они услышали крики снизу. Поднявшись на ноги, они осторожно спустились вниз по темной обваливающейся земле и нашли Феликса Жонглера, лежащего на склоне маленького холма. Он лежал на боку, с закрытыми глазами, и извивался, как уж на сковородке.

— Нет, — выдохнул старик, — ты не можешь!.. Птицы… птицы улетят!..

!Ксаббу неуверенно протянул руку и коснулся его, глаза Жонглера резко открылись.

— Она моя! — крикнул он, замахиваясь на них. — Она… — Он остановился, его лицо сморщилось. Какое-то мгновение он глядел на! Ксаббу и Сэм, сбросив с себя защитную маску, глазами загнанного, отчаявшегося животного. Потом маска вернулась на место. — Не трогай меня, — проворчал он. — Никогда не трогай меня…

— Я нашел! — крикнул Азадор.

Они повернулись. Он поднимался к ним по склону холма, пригибаясь к земле на крутом подъеме. Потом он поднял голову, его лицо светилось от изумленной улыбки. — Ты был прав. Пошли, сам увидишь.

Сэм поглядела на! Ксаббу, который пожал плечами и кивнул. Жонглер, с холодной решимостью, встал на ноги, без их помощи, и они все вместе пошли вслед за Азадором.

Через несколько минут они смогли заглянуть за последний из маленьких холмов и увидели чашеобразную долину. Окруженная кольцом холмов, она более чем напоминала вершину черной горы, но вместо огромной связанной фигуры в ее центре находился чудовищный кратер, наполненный черной водой и странным приглушенным светом. Вокруг него клубились фигуры, слишком далекие, чтобы можно было рассмотреть подробности.

— Что… что это? — наконец спросила Сэм.

— Колодец, — торжествующе сказал Азадор. Он повернулся и так сильно хлопнул Жонглера по плечу, что почти сбил с ног. — Ты был прав! Ты мудрый, очень мудрый человек. — Он повернулся и вытянул руку. — Вы видите их, а? Все дети Одного, все собрались там. И все ромале, тоже. Мой народ!

И как если бы ему надоело ждать своих медлительных спутников, Азадор раскинул руки и помчался с холма на равнину, оставив Сэм и остальных потрясенно глядеть вниз.

ГЛАВА 32Плохой Дом

СЕТЕПЕРЕДАЧА/РАЗВЛЕЧЕНИЯ: Джикси сглазил Джингла

(изображение: выдержка из передачи о Веселой Вечеринке)

ГОЛОС: Создатели и актеры популярного детского шоу "Дядюшка Джингл" начали спрашивать себя, что происходит с компанией. Серия странных происшествий привела некоторых из них к мысли, что кто-то сознательно вредит "Оболос Энтертейимент", продюсеру шоу. Подозрения пали на шотландскую фирму "ВиВин", производителя детских игрушек, акции которой принадлежат главным образом Криттапонг Электроникс. За последние несколько недель сам Дядюшка Джингл несколько раз исчез на середине представления, другие фигуры переставали вписываться в виртуальную среду, а некоторые интерактивные персонажи были прерваны неожиданными шумами, которые один из участников назвал "стонами, ревом и даже плачем".

(изображение: представитель компании Сигурд Фоллинжер)

ФОЛЛИНЖЕР: "Разве может быть простым совпадением то, что все эти атаки начались сразу после того, как мы совершенно обоснованно обратились в суд, чтобы защитить нашу интеллектуальную собственность. Скажем так, мы сомневаемся в этом. Мы очень сильно сомневаемся в этой теории. "

ТИКИ сновали вокруг основания растительной башни, дюжины и дюжины бледных теней, в вечерних сумерках похожих на червей, ползающих в гниющем мясе. Рени, помня, как некоторые из них разорвали кролика, не могла смотреть на них без тошноты.

Она отошла от окна. — Мы должны выбраться отсюда до того, как наступит рассвет — если он когда-нибудь наступит. — Она посмотрела на Рикардо Клемента, который все еще держал на руках странное деформированное тельце, которую Рени начала считать синюшным младенцем. — Что думаешь? Как ты попал сюда?

Клемент упорно не смотрел ей в глаза, и было трудно сказать, слышал ли он ее вообще. После долгого молчания он заговорил. — Мы шли. Я шел. Ногами.

— Да, ногами. — Рени разозлилась сама на себя за крик, но поскольку она никак не хотела быть таким же желеподобной и бесчувственной, как он, она даже гордилась своими слезами. — Почему эти твари не съели тебя?

Клемент не ответил. Синюшный младенец время от времени махал маленькими ручками и сучил исковерканными ножками. Клемент держал его как кусок камня или дерева и, несмотря на кошмарную внешность ребенка, ей почти хотелось забрать его у Клемента и побаюкать его по-человечески. Вместо этого она отошла и села около Каменной Девочки.

— Как ты?

Малышка покачала головой. — Боюсь.

— Я тоже. Нам нужно уйти отсюда, тогда дела пойдут лучше. — Вот если бы кто-нибудь соорудил из листьев и ветвей автомат или огнемет и предусмотрительно оставил мне. Мысль об огнемете зацепила ее. — Интересно, как они видят на самом деле, — сказала она вслух. — У них тот же видимый спектр что и у нас, или они еще используют и инфракрасное излучение?

Каменная Девочка печально посмотрела на свои короткие толстые пальцы. — Инфернально красное? Что это?

— Долго объяснять. — Рени сунула руку за свой самодельный лифчик и вытащила зажигалку. — Но я думаю, что это вся эта зелень может гореть.

Вот теперь Каменная Девочка посмотрела на нее, широко открыв глаза. — Ты хочешь устроить пожар? Это очень опасно!

Рени, несмотря на все свои страхи, болезненно и хрипло рассмеялась. — Иисус милосердный, ребенок, мы окружены этими плотоядными ползучими гадами, ждем конца света, а ты беспокоишься о том, что я сделаю что-то опасное?

Подчиняясь порыву, она наклонилась и поцеловала Каменную Девочку в верхушку ее круглой холодной головы. — Что б ты была здорова. А теперь помоги мне увидеть, не найдется ли среди этих листьев и сучьев чего-нибудь сухого.

Прогнав девчонку для того, чтобы занять ее чем-то — она сама точно сделала бы все быстрее — Рени не могла не вспомнить Стивена. За эти годы Рени выдержала множество битв, вместе с ним делая даже самые элементарные домашние работы, на что уходило вдвое или даже втрое больше времени, чем если бы она сделала их сама, но она твердо решила, что по меньшей мере ее брат не вырастет человеком, который считает, что за него все и всегда будет делать женщина.

Как мой отец, например. И тут же вспомнила те дни, когда она, еще ребенок, видела, как Джозеф Сулавейо приходит домой с работы, усталый, потный, с натруженными мышцами. Когда-то он тяжело работал, вынуждена была согласиться она. Пока не сдался.

— Рени, это сухой? — спросила Каменная Девочка.

— По моему достаточно коричневый, — сказала она, прищурившись. Свет от цветка на потолке был намного слабее, чем от газа. — Разорви его на куски и начинай делать кучу.

Растительность в Тут Во Кусты оказалась настолько живуча, что только через час упорной работы Рени и ее маленькая подруга сумели собрать достаточно сухих листьев, чтобы сделать кучу высотой по колено. Но даже и в ней было больше зеленой краски, чем коричневой. Рикардо Клемент время от времени глядел на них, нелюбознательный, как корзина со стиркой. И не предлагал помочь.

— Если это сработает, — сказала ему Рени с некоторым возмущением, — предполагается, что ты не остаешься сидеть здесь — если не хочешь поджариться, как картошка.

Клемент опять посмотрел в сторону. Синюшный Младенец повернул к ней слепое лицо, как если бы хотел возместить незаинтересованность своего опекуна.

— Дай-ка мне этот большой лист, — сказала она Каменной Девочке. — Неважно, что он зеленый — да, этот. Я буду использовать его как веер, чтобы раздувать огонь. — Рени присела перед кучей изорванных листьев. — Ну, пожелай мне удачи.

— Удачи, — серьезно сказала Каменная Девочка.

Рени зажгла зажигалку и поднесла ее к самому сухому листу, который смогла найти. С облегчением она увидела, как край листа почернел, потом появился легкий дымок. Она держала руки чашечкой вокруг него, защищая от легкого ветерка, дующего из окна, пока не разгорелось настоящее маленькое пламя, потом начала брать один за другим листья из кучи и бросать их в крошечный огонь. Через какое-то время она сообразила, что ей слишком жарко. Тот лист, с которого она начала создавать огонь, похожий на лист плюща и такой же большой и морщинистый, как ухо слона, начал завиваться и чернеть.

— Через несколько минут мы должны побежать на следующий мост, — сказала она Каменной Девочке.

— Тики догонят нас!

— Нет, если не сразу поймут, что происходит — у нас будет хорошая фора. Но мы должны бежать прямо на мост. Ты сказала, что он недалеко.

— Мы не сможем перейти через мост.

— Что? О чем ты говоришь? Я уже спрашивала тебя и ты сказала, что это сработает — мы сможем пересечь реку! — Огонь, хотя еще и сдержанно, уже начал лизать низкий потолок. Занавеска, похожая на орхидею, начала чернеть и сворачиваться на концах. — Я даже не знаю, сможем ли мы остановить огонь. Почему мы не сможем пересечь реку?

— Мост приведет нас в Плохой Дом Жинни.

— Не имеет значения. Я уверена, что там очень страшно, но если мы останемся здесь, Тики в конце концов заберутся сюда и убьют нас.

— Я не хочу идти в Плохой Дом.

— Не спорь, я не оставлю тебя одну. — Она встала и взяла длинный упругий стебель, который приготовила заранее. — А теперь давай в окно, через которое мы пришли. — Рени повернулась к Клементу. — Ты тоже. Время убираться отсюда.

Клемент долгое мгновение глядел на нее, потом встал. Рени опять повернулась к огню. Стеблем она толкнула потемневший лист к стене башни, противоположной окну. Куски пылающих листьев падали сверху и гасли, не в состоянии зажечь темную мокрую траву, листья на стене начали чернеть и морщиться.

— Мы уйдем за несколько минут до того, как станет слишком жарко, — сказала Рени, поворачиваясь, и, изумленная замерла. В маленькой зеленой башенке осталась только Каменная Девочка. — Где Клемент?

— Он вышел вот сюда. — Девочка показала на отверстие на нижнем уровне.

— Иисус Христос! Эти твари его съедят. — Рени шагнула к ежевичной лестнице, горящие листья уже вовсю слетали со стен, в башне повисло дымовое одеяло. У них оставалось всего несколько секунд. Стены горели по настоящему, стало настолько жарко, что даже живые растения вспыхивали как соломенные. Рени заколебалась. Каменная Девочка глядела на нее огромными, наполненными страха глазами. Кто такой Клемент? Убийца и чудовище. Быть может новая версия немного более терпимая, но разве она может рисковать жизнью ребенка ради того, чтобы спасти Клемента от собственной глупости?

Огненная полоса прорезала пол, думать больше некогда. — Наружу, на лозы, — сказала она Каменной Девочке. — Быстрее.

Рени залезла на подоконник и вылезла наружу. Найдя место, где можно было более-менее надежно стоять, она помогла ребенку забраться к себе на плечи. — Держись крепче, — сказала она. — Я должна спуститься немного вниз.

К тому времени, когда голова Рени оказалась ниже подоконника, комната за ней уже ярко горела; пламя разломало потолок и выело несколько дыр в стенах. Наконец Рени почувствовала под ногами первую лозу. После некоторых попыток она нашарила голой ступней еще одну лозу, пониже, и встала на нее, держась за первую руками. Каменная Девочка осторожно слезла на более нижнюю извилистую веревку, и они обе закачались над темнотой и суетящимися Тиками.

— Через минуту вся башня будет в огне, — прошептала Рени, — так что нам надо уходить. Если нам повезет, пламя перекинется на этих тварей и отвлечет их — быть может даже убьет некоторых, если совсем повезет!

Они осторожно отошли метров на двадцать от башни, верхушка которой превратилась в горящий факел, ветер срывал с нее искры и осыпал ими все вокруг. И тут Каменная Девочка дернула одеяло Рени. — А что будет, когда она упадет? — спросила она.

— Шшшш! — Рени пыталась остановить опасное раскачивание, которое началось после того, как ребенок дернул ее. Мигающий красный свет, лившийся из растительной башни, освещал все вокруг, и их в том числе, и она боялась, что кто-нибудь может заметить их. — Я уже говорила тебе! Пожар, суматоха, дым, огонь — все это должно будет отвлечь всех этих чудовищ, и мы убежим.

— Но и все лозы упадут, верно?

Рени замолчала, все еще раскачиваясь из стороны в сторону. — Черт побери!

— Ты сказала плохое слово!

— Боюсь, я еще много чего скажу. Разрази меня гром, разве можно быть такой глупой? — Она изо всех сил заскользила по лозе. Она сообразила, что они вообще сумели уйти так далеко только потому, что огонь распространялся вверх намного быстрее, чем вниз, к тому месту, где лозы выходили из башни.

Рени посмотрела на землю под ногами, прикидывая, куда они упадут, когда лозы ослабнут, и у ней возникло ощущение, что все белые твари собрались прямо под ними, сплетаясь и расплетаясь на ежевике как дельфины, сопровождающие корабль.

— Быстрее, — прошипела она Каменной Девочке. — Если будет слишком тяжело, лезь ко мне на плечи.

Началась гонка наперегонки с огнем, и Рени очень хотелось, чтобы у нее было время изучить это переплетение лоз, прежде чем лезть на него. Каждая лоза отстояла от другой достаточно далеко, но не всегда одна над другой: случалось, однажды они сумели пройти около дюжины метров по одной лозе, используя вторую как перила, пока эта вторая не стала ниже первой. Каменной Девочке опять пришлось забраться на спину Рени, потому что расстояние между лозами иногда становилось слишком большим.

Что-то зажужжало и треснуло у подножия башни, и нижняя лоза угрожающе провисла. Она еще держалась, и Рени даже могла стоять сравнительно прямо, но внезапно лоза очень ослабла. Рени взглянула назад и увидела на месте верхушки башни столб пламени, бивший в небо на дюжину метров, потом огромный горящий факел покачнулся и начал падать. Кто-то или что-то услышало ее панические мольбы, потому что он упал далеко от переплетения лоз, на которых стояли она и Каменная Девочка, но вся система содрогнулась. Лозы стали прыгать как оборвавшиеся струны, и Рени пришлось вцепиться обеими руками в верхнюю и повиснуть на ней, сохраняя равновесие, а Каменная Девочка, сидевшая на плечах, закачалась и едва не упала.

У них оставалось всего несколько секунд, и Рени молча выругала себя за то, что выбрала самые длинные лозы. Она хотела оказаться как можно дальше от башни прежде, чем придется спускаться на землю, но сейчас отчаянно хотела, чтобы поблизости была крыша, на которую можно прыгнуть. Она сосредоточилась на ходьбе, стараясь видеть каждый будущий шаг в неясном мигающем свете. Каменная девочка, тихонько всхлипывая, крепче схватилась за нее.

В следующее мгновение она почувствовала, что верхняя лоза натянулась под ее рукой, как если бы по ней кто-то сильно ударил. Рени мгновенно отпустила ее.

— Держись! — крикнула она и повисла, ухватившись руками и ногами за нижнюю лозу. Вес ребенка тянул ее вниз, но Рени намертво вцепилась в лозу, как и Каменная Девочка. Пока они болтались спиной вниз, верхняя лоза со страшным треском лопнула, и мгновением позже оторвавшийся конец, похожий на бич из красной бычьей кожи, пронесся мимо, улетая от упавшей башни. Рени почувствовала, как он больно хлестнул ее по пальцам.

Могла бы лишиться головы, мелькнуло в голове. Мимо просвистел со скоростью пули еще один гибкий кабель. Надо падать, с ужасом поняла она, иначе…

На этот раз времени на предупреждение не было. Рени разжала пальцы, и тут же там, где она висела, ударила еще одна лоза. Они, крутясь, падали вниз, и вокруг шипели лозы, проносясь мимо.

Они приземлились во что-то вроде густых кустов, но Рени все равно почувствовала, что из нее вылетел весь воздух, как будто ее ударила гигантская рука. Долгое мгновение она не могла вздохнуть, и только лежала, уткнувшись лицом в колючие листья.

Наконец она сумела с трудом встать на ноги, и увидела, что упавшая горящая башня превратилась в огромный костер метров в пятьдесят в ширину, усики огня уже тянутся к окружающей его растительности. Некоторые Тики, застигнутые врасплох, вспыхнули — она видела горящие тела, извивающиеся на земле — но большая часть взволнованной массой окружила огонь.

Каменная Девочка застонала. — Как ты? — прошептала Рени. — Ничего не сломала? — Малышка вроде была способна ходить, но не встала. Рени наклонилась, взяла ребенка в руки и выпрямилась. — Куда? — Каменная Девочка простонала опять и показала дорогу. Рени побежала.

Бежать было трудно, тем более в темноте, под ногами было много самых разных растении и мало твердой земли, ежевика, лозы, корни деревьев были повсюду, хватали за ноги, тянули к ней кровожадные пальцы. Через несколько сотен метров Рени поняла, что дальше бежать не в силах, дыхания не было, порезы на ногах болели. Она остановилась, посадила ставшую такой тяжелой девочку на пружинистые листья и посмотрела назад. К счастью, растерянные Тики все еще кружились вокруг быстро распространяющегося огня, и ни одного поблизости не было.

— Ты можешь идти? Я больше не могу нести тебя.

— Я… может быть могу. — Малышка встала. — Мне кажется, я повредила ноги.

— Просто попробуй. Если ты не сможешь, я попробую понести тебе. Нам надо торопиться. Я не знаю, насколько огонь отвлечет их.

Они зашагали, торопясь уйти как можно дальше от огня. Поцарапанные ноги Рени жгло как огнем, но она перестала обращать на них внимание, потому что все равно ничего нельзя было сделать. Беги или умри, подумала она. Как всегда, начиная с того мгновения, как мы вошли в эту чертову сеть. — Мы идем туда, куда надо? — спросила она ребенка. — Ты можешь сказать?

Каменная Девочка, не отвечая, упорно брела вперед. Рени оставалось только доверять ей.

Быстрый взгляд назад, и по ней пробежала волна ужаса: на этот раз она точно увидела за собой бледные тени. Она понятия на имела, могут ли Тики идти по следу, или даже вообще те ли это твари, которые окружали башню, но все это будет неважно, если они подойдут достаточно близко и увидят ее или девочку. Она никогда не сможет обогнать этих бледных монстров — она уже видела их потрясающую скорость.

Из темного кустарника за ними появился какой-то силуэт. Рени тревожно вздохнула, опустилась на колено и бросила Каменную Девочку лицом вниз на землю. Она отчаянно зашарила вокруг руками, пытаясь найти что-нибудь, что можно использовать как оружие — она уже знала, что оружие здесь бесполезно — но ожидаемой атаки не последовало.

У тени перед ней оказалось лицо.

— Клемент! Как ты… тебя не!.. — Мастер Грааля все еще держал в руках странного синего младенца, хотя и почти не видимого в ночи. — Они за нами, — сказала Рени. — Я видела их. Тебе надо бежать, как и нам.

— Я… жду.

— Чего? Что тебя съедят?

Клемент покачал головой. — Я не знаю… правильное ли это место. Я… мы… не чувствуем….

Рени вскочила на ноги, и подняла тихо плачущую Каменную Девочку. — Нет времени. Делай что хочешь, черт тебя побери. — Он взяла малышку на руки, странное отражение Клемента и его безобразного младенца, и опять побежала.

Через какое-то время Рени поглядела назад, уверенная, что увидит белых гигантских червей, преследующих их, и не увидела ничего, кроме бесконечной растительности. Она уже не доверяла собственным глазам. Легкие горели. И казалось невозможным поверить в то, что на свете есть что-нибудь другое, кроме бега через этот бесконечный кошмарный мир.

Она пошла шагом, тяжело поднимаясь по длинному склону, отсюда пожар в городе казался маленькой огненной монеткой в черной ночи, и тут Каменная Девочка внезапно посильнее обхватила ее шею.

— Я чувствую его, — сказала малышка. — Мы почти на месте.

По вершине холма бежала высокая стена, сделанная из листьев, как и все остальное в Тут Во Кусты. Рени остановилась и оперлась на нее, отчаянно пытаясь вдохнуть в грудь новый воздух, прежде чем перелезать через стену. Посмотрев назад, она увидела Клемента, медленно поднимающего на холм; он находился в паре сотен метров от нее. За ним, быстро приближаясь, по траве скользили полдюжины Тиков, похожие на бледные искры. Она видела их совершенно отчетливо. Они двигались быстро и согласованно. Охотились ли они на Клемента, или на Рени и ее маленькую подругу, но они точно кого-то преследовали.

Рени неприлично выругалась. Она подняла маленькую девочку, ставшую втрое тяжелее, на верхушку изгороди, убедилась, что она держится и полезла сама. Она едва могла держаться прямо, но, неизвестно откуда, все-таки нашла силы для подъема.

Сверху она увидела благословленную реку, которая текла совсем рядом с подножием холма, ее черная вода змеилась среди бесконечной ежевики. Она оглянулась назад, и увидела, что Тики огибают яму у подножия холма, и уже почти догнали Рикардо Клемента. Взбираясь по склону вверх, как охотничьи собаки, они быстро догнали его, потом разделились, как если бы он был деревом на их пути. Не задержавшись ни на мгновение, они поскользили дальше, к тому месту, где Рени все еще сидела на верхушке стены, ошеломленная увиденным.

У нее оставалась время только для еще одного испуганного ругательства, потом она схватила Каменную Девочку, опустила ее достаточно низко, чтобы та сумела спрыгнуть на землю, потом спрыгнула сама и заскользила через колючие кусты.

— Где мост? — крикнула она. — Они прямо за нами.

Малышка вытянула руку, указывая путь немного в сторону по склону. Тики уже перелетали через стену, как пальцы тумана, катящие вниз со склона горы. Рени схватила ребенка на руки и помчалась изо всех сил.

К тому времени, когда они достигли линии густого кустарника, растущего вдоль реки, Рени уже слышала, как трещит трава под их преследователями.

— Там, — пропищала Каменная Девочка.

Мост оказался почти невидимым. Как и все в Тут Во Кусты, он был сделан из живых веток и листьев: из толстого ствола посреди реки влево и вправо протянулись живые арки. Рени пробежала последние несколько шагов и, с ребенком в руках, прыгнула на конец моста. Только тогда, когда вода была уже под ней, она рискнула обернуться назад.

Тики остановилась у берега реки, хотя точно знали, что она там. Они несколько раз пытались заползти на мост, но что-то держало их на берегу.

— Похоже мы в безопасности, — выдохнула Рени. — Кажется… нам надо что-то сказать… прежде, чем переходить. Про… серого гуся?

— Я не хочу пересекать мост.

— Мы должны. Мы не можем вернуться назад — посмотри на этих тварей! Они нас ждут. — И при этом не хотят Клемента. — Пошли, — сказала она ребенку. — Все будет хорошо.

— Нет, не будет, — прошептала Каменная Девочка, но, сдавшись, пропела песенку про серого гуся. — Это Плохой Дом, — сказала она, закончив. — Мост приведет нас в Плохой Дом.

— Он не может быть хуже этого, — Рени повернулась к центру реки.

— Может, — сказала маленькая девочка. — Еще как может.

Ее не удивили туманы, которые поднялись, когда они оказались около середины пролета, не удивило и то, что река исчезла под ними и ее журчание стала тише неровного дыхания самой Рени, но внезапная темнота все-таки оказалась сюрпризом. Немногие далекие звезды резко мигнули и погасли, темное небо потекло вниз и накрыло мир чернильной тьмой. Потом первый силуэт того, что маленькая девочка назвала Плохой Дом Жинни появился из темноты, и Рени должна была признаться, что такого она совсем не ожидала.

Она наполовину ожидала что-нибудь в духе детских песенок — причудливый пряничный домик, возможно слишком большой или даже расползшийся на весь мир, как во вселенной Дома, акры зубчатого пирога с марципановой начинкой — но никак не ожидала невероятной странности Плохого Дома.

Формы не было. Она видела только странные серебристые вспышки, как будто луч света, вылетавший из неведомого источника, на мгновение рисовал изгибы и углы — тонкие полукруги и плоскости, которые появлялись и исчезали, как будто весь мир постоянно поворачивался. Все казалось вывернутым наизнанку, как если бы только что появившаяся иллюзия внешней формы в следующий момент — или может быть в тот же — сменялась почти невообразимой инверсией, развертывающейся в воображаемом пространстве любой ограничивающей стены. В этих вспышках чувствовалась даже округлая, неуловимая форма, парадоксально запечатанная и скрытная.

Она не только не видела моста под ногами, но и не чувствовала неровной растительной конструкции, на которой стояла еще несколько мгновений назад. Осталось только чувство моста, идея пространства между ней и… этим местом. Плохой Дом. И туман становился все гуще.

Она сообразила, что больше не чувствует руки Каменной Девочки в своей. — Где ты? — спросила она, — потом отчаянно крикнула: — Каменная Девочка? — Никто не ответил. Рени остановилась, даже отступила на несколько шагов, вытянула руки в стороны, пошарила ими в воздухе, ничего. Она прислушалась, сердце грохотала слишком сильно, и решила, что слышит детский плач — но не за собой, а далеко впереди.

Испуганная и пристыженная, Рени едва могла думать. Она привела девочку сюда, вопреки ее желанию, и потеряла ее. И она не могла отступить, несмотря на все инстинкты, требовавшие немедленно бежать обратно.

Она пошла вперед, в темноту. Плохой Дом открылся перед ней и сомкнулся вокруг нее. Они объединились.

Все это она уже испытывала раньше, но она оказалось в том, чего она никак не могла ожидать — ее сжала пустота, с такой силой, что, испугавшись, она почти сдалась в первое же мгновение. Та самая ледяная хватка, которая, наверняка, убила старого хакера Сингха, подумала она, цепляясь за остатки рациональности. Она уже чувствовала ее раньше, чувствовала и выжила, и все равно, казалось, находилась в одном выдохе от полного уничтожения сознания, от смерти.

Я внутри него, поняла она. Иного, операционной системы. Не в том, что он сделал — в нем самом!

Понимание привело ее к еще более ужасной мысли, которая почти взорвала душевное равновесие, за которое она изо всех сил держалась. Неужели это именно то, что он чувствует все время? Неужели весь этот ужас и означает… быть Иным?

Как если ее открытие разбило совершенный черный кристалл, темнота распалась на куски и слегка отступила. Куски самым разных видений пронеслись сквозь нее, некоторые настолько быстро, что казались потоком лазерных лучей, пронзавших насквозь ее сознание, другие более материальные, даже показавшие себя, но только на мгновение, как если бы она попала во вселенную сломанных зеркал и видела отрывки из тысяч самых разных сцен.

И еще детские голоса, на сотнях языков кричавшие от страха и боли, и взрослые голоса, воющие от ужаса и гнева, перекошенные страхом лица, взрывы жестокого холода и обжигающей жары. Потом вспышки замедлились, стали более регулярными, как будто время и пространство вновь вернулись в свои берега. Она находилась в белой, ярко освещенной комнате. Глубокие голоса кричали, громко и непонятно, как рев могучего водопада, гигантские искаженные лица давили на нее. Потом все содрогнулось, сама вселенная поперхнулась и захлебнулась рвотой, лица унеслись прочь, вопя и истекая кровью.

Голоса кричали. Белое и красное. Белые стены с красными кровавыми пятнами. Низкие лающие голоса взрослых, переходящие в крик. Кровь превращается в висящий в воздухе туман. Темные формы падают на пол и извиваются.

Рени оказалась внутри ужаса, тонула в нем, но он не был направлен на нее. Он просто был, и она казалась самой себе слабеющим пловцом, болтающимся в бушующем океане.

Повисни на чем-нибудь, сказала она себе. Держись за что-нибудь. Палку, любую. Утонешь.

Стивен.

Но в это безумное мгновение она никак не могла вспомнить, кто такой Стивен, кто он ей. Быть может он — одно из тех искаженных лиц, кричавших на нее?

Мой брат. Маленький брат.

Она схватилась за эту мысль, бросила на нее весь свой вес, весь страх, бивший ее, всю темноту и кричащее безумие, колотившее ее. Она изо всех сил строила что-то — Стивена, с его блестящими глазами, коротко остриженными волосами и оттопыренными ушами, расхлябанной походкой, подражающей походке более взрослых подростков, отчего он выглядел еще более по-детски. Этот кошмар, замерзший ураган ужаса, схватил его. Это она не забудет никогда. Она не может это забыть.

Я хочу, чтобы он вернулся обратно. Если бы у нее был рот, она бы прокричала эти слова. Я никогда не сдамся и не перестану его искать. Тебе придется убить меня, как ты убил всех остальных.

Темнота рухнула на нее ледяной лавиной, все образы исчезли, острия безумия заледенели, превратились в что-то более смертельное и намного более неумолимое.

Стивен, подумала она. Я пришла сюда за ним. Он не твой. Мне не важно, кто ты такой, что они с тобой делали, как они построили тебя. Он не твой. Ни один из детей не принадлежит тебе.

Темнота давила на нее, пыталась заставить ее замолчать. Рени чувствовала, как исчезает, впутывая в себя холодное отчаяние, бесконечное, как путешествие через вселенную.

Меня не остановить. Это была последняя мысль — ложь, жалкая похвальба, потому что все, чем она была... останавливалось…

И тогда темнота стала чем-то другим.

От нее осталось так мало, что долгое время она могла только лежать с зарытыми глазами, вытянувшись во весь рост, пытаясь не вспоминать, кто она такая или где находится, да и почему ее вообще должны заботить такие мелочи. И только звук далекого плача заставил ее вернуться к жизни.

Рени открыла глаза и очутилась в сером мире. Первое, что она отличила, оказалось вертикальной тенью, более темной по одну сторону от нее, чем по другую. Только через несколько секунд головокружения и размышлений, она наконец поняла, где находится.

Она лежала навзничь на узкой тропе из твердого камня, бегущей вдоль края каменной стены; тропа штопором вилась по черной горе, уходя как вверх, так и вниз. Но как будто для того, чтобы доказать, что любой из этих миров является извращением настоящего, эта тропа вилась вокруг внутренней кромки огромной круглой дыры: за тропой лежала огромная пустая чернота, но, как ей показалось, она различала на той стороне такую же стену.

Яма, подумала она. Я на тропе, ведущей на дно какой-то громадной ямы.

Колодец, вспомнила она мгновением спустя. Каменная Девочка говорила, что мы должны идти к Колодцу.

Откуда идет свет?

Рени посмотрела вверх и во мраке, высоко над собой увидела звезды, много звезд, целый круг, который, как она поняла, должен быть верхушкой ямы. Очень большой, широкий круг, и у ней на мгновение вспыхнула надежда, что он близко. Увы, надежда исчезла, как только она увидела далеко вверху другую сторону Колодца. Понадобится много часов, чтобы добраться до верхушки, даже если огромная дыра ближе к масштабам настоящего мира, а не к невообразимо высокой черной горе, на которой она уже была.

Похоже, это и есть черная гора — только перевернутая, отраженная, верх стал низом… все наоборот… подумала она, но тут услышала приглушенный звук рыдания, плач маленького ребенка.

Каменная Девочка. Она где-то ниже меня.

Рени попыталась встать, застонала, попыталась опять. Тело, казалось, стало мешком с водой, который может разлететься на куски от малейшего движения. А у шеи не было сил держать тяжелую голову.

Тем не менее с третьей попытки она встала на ноги. Тропа был неровной, но достаточно широкой, а странные туманные звезды давали достаточно света, и она могла идти сравнительно безопасно.

Плач пришел опять, еще и еще. Рени похромала вниз, минуты сложились в час, и она уже начала бояться, что из-за какого-то акустического трюка она уходит от источника шума, который, на самом деле, находится выше ее. И только то, что сам Колодец, если это действительно был он, постепенно становился все уже, и стена напротив казалась все ближе после каждого круга удерживало ее от отчаяния.

Наконец, когда ее полностью истощенные тело и мозг были готовы сдаться, она нашла дно Колодца. Но до него было не добраться.

Тропа заканчивалась на каменной площадке, висевшей в десяти или пятнадцати метрах над основанием дыры; по грубому камню шелестел поток черной воды, покрытый пятнами приглушенного синего света. За этой маленькой рекой сидела, сгорбившись, маленькая фигурка.

— Это ты? — спросила Рени. Фигурка не посмотрела вверх. Со своего каменного гнезда Рени слышала тихий плач, призрачный и разрывающий сердце. — Каменная Девочка?

Маленькая фигурка не ответила. На мгновение Рени испугалась, что это очередная иллюзия, что она ошиблась, приняв валун на дне этого самого бессмысленного места в самой бессмысленной из всех вселенных за ребенка, потом опять послышался тихий плач, прилетевший из ниоткуда, такой жалостливый, что ей оставалось только лечь здесь, умереть и решить все проблемы, раз и навсегда. Потом ребенок посмотрел вверх.

Это был Стивен.

ЧЕТВЕРТАЯ ЧАСТЬ