Итак, Савоськин попал в аварию. Ночью. На великолепной, просторной, почти пустынной дороге. Версия ГАИ – заснул за рулем и не заметил разворачивающуюся фуру. Несчастный случай. Обыкновенный, банальный несчастный случай, каких бывает сотни за год. Не чья-то злая воля, а, можно сказать, перст судьбы.
А ведь накануне он звонил мне, пытался о чем-то предупредить. Но о чем конкретно? Торопясь перед приходом Кэтрин, я даже не дал ему толком высказаться. Хотя знал, что Эдик зря болтать не станет. Он ведь пытался предупредить меня, а погиб сам!
Несчастный случай? Не слишком ли удачно он вписался в события последних дней? Интересно, меня предупреждает человек, который в тот же вечер гибнет в автокатастрофе. Этот человек много знал? Наверное, слишком много, больше, чем ему было положено знать. Да уж не подстроено ли все это?
Я заметался по комнате. Разворачивающаяся на ночной дороге фура – как насчет правдоподобности и естественности событий? Ехал, ехал себе спокойно, не засыпал, а тут вдруг заснул – и на тебе, как назло, фура поперек дороги… А если бы никакой фуры не было? Ну, съехал бы в кювет, может быть, даже врезался бы в дерево… Остался бы жив?
Не дает мне покоя эта случайная фура на дороге… Не верю я в случайности. Опыт показывает, что слишком много в последнее время случайностей. «Случайная» искра в доме – и пожар, от которого погибла Инга и чуть не откинул коньки я сам. «Случайное» замыкание на корпус джакузи – и смерть Сашки Абалкина. И вот теперь – «случайная» фура.
А что, если всё это подстроено? Но кем? И как? Нет, трезво оборвал я себя, такое организовать и осуществить невозможно. Допустим, достать фуру – раз плюнуть, поставить поперек дороги – тоже. Но как подгадать момент, чтобы в нее врезалась именно машина Савоськина? Для этого должно соблюдаться единственное условие – шоссе должно быть абсолютно пустынным. Причем долгое время! Долгое время, а здесь счет шел на секунды!
Нет, это всё нереально. Да, здравый смысл твердит мне, что смерть Савоськина – действительно трагическая случайность.
В мозгу внезапно всплыл недавний разговор с Кэтрин. Как там она говорила? О компромате, о том, что если всплывет информация о нашей штурмовой бригаде, то это вызовет шум, что случайность с Абалкиным вовсе не случайна. А Савоськин-то здесь при чем? Тьфу, черт, ерунда какая-то… Бред! Я не верю в то, что кому-то наша детская игра поперек дороги встала. Но я не верю и в случай. Хотя бы потому, что мне пока не предоставлялась возможность поверить. Не верю!
Из задумчивости меня вывел телефонный звонок. Он был настолько резким, что даже Норд вздрогнул, поднял голову и тихо зарычал.
– Мы ждем тебя вечером в клубе «Monkeys», – прошелестел в трубке тихий голос. – Приезжай, есть разговор.
Это был голос Шурки Палея.
В клубе дым стоял коромыслом. Там развлекалась золотая молодежь, обкуренная травкой, обпитая экстази, обколотая героином. Истерически гремела музыка, поражая слуховой аппарат страшным количеством децибелов. Но все бурное веселье было только вывеской, внешней стороной – в задних комнатах клуба было тихо и вполне уютно, именно там вершились важные дела.
Войдя в уютное помещение без окон, я попал в небольшую теплую компанию, главная часть которой мне была хорошо знакома. Там находились братья Палей, Артур Божко, Слава Бешеный. На заднем плане маячили еще несколько горилл, судя по всему, телохранители.
Старший братец, сверкая огромной золотой цепочкой, спускавшейся чуть ли не до пупка, поднялся мне навстречу, слегка обнял и ласково похлопал по спине – очевидно, это был знак соболезнования и дружеского расположения.
– Что делать, все мы внезапно смертны, – лицемерно вздохнул Артур и опустил глаза.
Воцарилось тягостное молчание. Когда минута памяти погибших закончилась, Шурик начал первым.
– Ты знаешь, Серёга, что наш общий покойный друг Эдик возглавлял автосервис, – сказал он, посматривая в мою сторону. – Но ты, наверное, не знаешь, что бизнес его раскрутился с нашей подачи…
Я молчал. Пусть раскрывают свои карты первыми. У меня-то и карт нет.
– Так вот, – продолжал Шурик, – со смертью нашего общего друга Эдика автосервис остается без хозяина, а наши деньги, вложенные в него, – без оборота. И вот что мы решили, памятуя недавний разговор с тобой, Серёга… – Он сделал выразительную паузу.
Что они решили, мне казалось, я уже примерно представлял.
– Мы решили – бери это дело на себя!..
Мне не трудно было сделать вид, что я одновременно скорблю, радуюсь и горд оказываемым мне доверием. Боюсь, только актер из меня совсем никудышный.
– Ну, решай, Серый, мы ждем. – Шурик навис прямо надо мной своим круглым животом.
Я для виду помолчал, как будто борясь с естественным волнением и благодарностью, и выпалил:
– Я согласен.
У меня были свои соображения на этот счет.
В тот же день старший близнец представил меня в качестве нового хозяина автомастерской. Два механика в синих комбинезонах туго натянутой струной вытянулись перед начальством, то есть передо мной. Третий как стоял руки в карманах, так и остался стоять, расслабленно покуривая сигаретку. Интересный фрукт, подумал я. Ну что ж, хотя хозяин я липовый, но не на того напал этот тип, руки в карманах держать не дам!
По тому, как перед уходом переговаривались Шурка и заинтересовавший меня механик, я сразу допёр, что этот бледнолицый балбес был их человеком. А иначе с чего бы это им совать ему в руку зеленые бумажки, издалека напоминающие доллары? Дороговато за обыкновенный техосмотр получается!
Все полагающиеся бумаги на вступление в должность оформил тут же Артур Божко, понимающе мне при этом подмигнув. Как удобно! У близнецов и нотариус свой, всегда готовый к выезду на место! А я-то думал, чего это Божко так перед братьями стелется? Оказывается, они его непосредственные начальники…
Входил в курс дела я не долго. Собственно говоря, некуда входить было. Делать я ничего не умел, должен был только подписывать бумаги и наблюдать за работой механиков. От нечего делать, чтобы убить время, я стал наводить порядок в конторке, где Савоськин держал свои бумаги.
Зевая, я раскрыл толстый журнал учета, куда Эдик заносил все данные об автомобилях, поступивших в ремонт. Журнал был аккуратно разграфлён, в ровных столбцах значились марка, номер автомобиля, фамилия владельца, дата постановки машины в гараж мастерской, дата выдачи оной владельцу, произведенный ремонт и сумма оплаты, полученная с клиента. И вся эта добрая сотня страниц исписана аккуратным бисерным почерком. Учет как в банке! Да, Эдик Савоськин трепетно подходил к делу, налоговая инспекция не подкопается.
С трудом разлепляя слипающиеся после бессонной ночи глаза, я машинально перелистывал журнал учета, скользя мутным взглядом по зеленоватым страницам. Вдруг знакомое имя бросилось в глаза. Графа «Фамилия владельца». Точно. «Толенков В.А., ВАЗ-2109, 21.05.97–23.05.97. Замена игольчатого подшипника КП». КП – коробка передач, что ли? И подпись лица, выполнившего работу… Этим лицом был сам Эдик.
Я напряг всю свою память. Какой день недели это 21.05? Ну-ну, так оно и есть, двадцать первое – вторник, двадцать второе – получается, среда. В среду, двадцать второго мая, и убили Абалкина… А что делал в это время Толенков? Правильно, был на даче, сажал картошку. А как он мог попасть на дачу, если его машина была в ремонте?
Я задумался. Смутное беспокойство шевелилось во мне, как мышь в подполе. Наверное, мои домыслы ничего не стоят – на дачу можно отправиться и на электричке. Но неужели драгоценная картошка не может подождать и двух дней, пока машина не вернется из ремонта?
Узнать месторасположение деревни, где находится дача Толенкова, оказалось пустяковым делом – я наврал Божко, что Слава Бешеный мне срочно нужен, а в городе его нет, а потом сделал вид, что ехать раздумал. А сам поехал. Зачем я припёрся в такую глухомань – даже я сам не понимал. Наверное, не давало покоя царапающее ощущение чужой лжи. Дом с садом и зеленым забором, стоящий над заросшим кувшинками прудом, как описывал мне Божко, я нашел быстро.
Оставив такси поодаль, за пригорком, я прошелся пешком по деревне, стараясь не попадаться на глаза местным жителям. Вот и дом. Вот огород около дома, кусты смородины, клубника, малина – на даче Толенкова картошка не росла! Конечно, это ровным счетом ничего не значило. Абсолютно ничего не значило – кроме того, что алиби Славки украсилось маленьким вопросиком. Очень маленьким вопросиком, просто микроскопическим. Но само алиби никто не мог опровергнуть. Кроме, естественно, самого Толенкова.
Мы с Кэтрин становились всё ближе друг другу. Нам было вместе хорошо, и мы встречались почти каждый день, то в каком-нибудь уютном кафе, то у меня дома, и иногда с трудом расставались под утро.
Когда Кэтрин приходила в мою квартиру, Норд, радостно повизгивая, выбегал ей навстречу и ластился, стараясь облизать широким шершавым языком всё лицо. Я, в свою очередь, старался не отставать от него. Я тоже выбегал ей навстречу, и если бы у меня имелся хвост, то наверняка опередил бы Норда по частоте вращения этой частью тела. И конечно же я был бы тоже не прочь облизать Кэтрин всё лицо, если бы она мне это позволила. Но в любом случае я не стал бы скрести задними лапами ковер и припадать на передние, призывая Кэтрин поиграть. И естественно, я ни за что не стал бы грызть ее туфли на острых каблуках – не тот у меня характер, не тот…
Откладывая от встречи к встрече, я все порывался в минуты откровенности рассказать ей о своем разговоре с Савоськиным, но что-то мне как будто все время мешало. Не хотелось вносить в наши отношения нотку подозрительности.
– Где же ты живешь? – спросил я ее, когда она уходила от меня, по своей привычке, поздно ночью.
– Снимаю квартиру. – Кэтрин назвала адрес и, выдержав паузу, спросила напрямик, мило коверкая предложение: – Ты хочешь быть у меня дома?
– Да, я хочу быть у тебя дома, – с легкой обидой произнес я. – Могла бы, в самом деле, и сама пригласить меня в гости, что ж мне приходится навязываться как последнему…