– …Если бы он не пытался вылезти, наверняка остался бы жив. – В мое сознание вторглись приглушенные голоса – это переговаривались между собой механики. – Скорость-то была небольшая, не успел еще джипец разогнаться на крутом повороте.
– Да-а, – подтвердил голос со знакомой хрипотцой. Это вступил в разговор Толян. – Не смог Артур выскочить, секунды не хватило, ему бошку-то и смяло стойкой двери. А сидел бы на месте – максимум ребра рулем поломало бы, но жив бы остался…
Тяжелый вздох сопровождал эту своеобразную поминальную молитву.
– И надо же, позавчера только я копался в его тачке, он просил меня опережение зажигания выставить, а теперь ему на том свете опережение зажигания до фонаря… – Колю, кажется, потянуло на философию. – Только триста кэмэ и успел проехать…
– А ты откуда знаешь сколько?
– А я накануне трос спидометра подтягивал, запомнил…
Я навострил уши. Триста километров за сутки – куда же это Артур мотался в свой последний день? Что он делал, чем занимался, где был?.. Я тихо слинял с «работы» и отправился навестить жену Артура Божко. Триста километров за день – это слишком много даже для такого мегаполиса, как Москва. Не правда ли?
Очаровательная женщина с легкомысленными кудряшками на лбу старательно рыдала, припадая к моему плечу. Я знал, что вчера у нее с визитом побывали братья и обещали ей пожизненную материальную поддержку, так что в ее рыданиях мне почему-то чудилась твердая уверенность в завтрашнем дне. Я уже перестал доверять кому-либо, подозревая весь мир в криминальном сговоре. Почему бы и жене Артура в нем не поучаствовать?
– Это всё из-за нее… – причитала вдова, аккуратно вытирая белоснежным платочком что-то в углу глаза. Предполагалось, что там должна была находиться положенная по ситуации слезинка. – Да-да, это всё из-за этой суки…
– Из-за кого? – не понял я. – Кого вы имеете в виду?
– Из-за этой стервы, бывшей жены вашего Абалкина… Укокошила мужа, но этого ей показалось мало… Принялась за других…
У бедняги, кажется, все смешалось в голове, конечно, это вполне простительно. От горя, говорят, даже иногда сходят с ума.
– Вы, кажется, что-то путаете, – мягко прервал я ее. – Она погибла почти два месяца назад…
– Да? – Белоснежный узкий лобик под кудряшками недоуменно сморщился, а подчёркнуто красные губы нехотя разжались. – Ну всё равно… Не она сама, так с ее подачи… И вообще, мне кажется, это вы что-то путаете… Я ее недавно видела в бутике Пако Рабанна. Я вообще редко ошибаюсь… Та же походка, та же стервозная ухмылочка – я ее и на том свете узнаю! Когда она пыталась подбить клинья под моего Артура, я ее сразу предупредила, что выцарапаю ей свинячьи глазки вот этими самыми руками. – Пылкая вдова продемонстрировала мне длинные, как у китайского мандарина, покрытые черным лаком ногти. – Но она все-таки добралась до него!
Я тяжело вздохнул – что за адское занятие беседовать со слегка сдвинувшейся от горя и ревности женщиной!
Почему-то неприятно было слышать от этой тётки об отношениях Артура и Инги. Почему-то мне не хотелось верить ей. Маленький верткий Артур отличный парень был. Но был… А Инга… Царственно-прекрасная, великолепная Инга… Инга в серебристом платье с открытыми плечами… Инга в серебристом длинном авто. На ее лицо падают отсветы фар от встречных машин… Инга в полумраке холодного вечера возле камина… Инга на огромной постели при зыбком свете ночника – шикарная фигура без малейшего изъяна, не тело, а идеальное представление о теле… Задыхающийся шепот, полузакрытые глаза, разметавшиеся по подушке волосы, и постоянным рефреном повторяющаяся фраза: «Не верь плохому обо мне…» Фраза, звучавшая как завещание.
Даже Кэтрин, милая Кэтрин… Кэтрин, которая всегда рядом со мной, так, что протяни руку – и можно дотронуться до ее бархатной кожи, – даже она не может сравниться с Ней. Точнее, не может сравниться с моими воспоминаниями о Ней…
Не люблю, когда лапают грязными руками мою мечту. Если бы передо мной сидел мужчина, я бы просто набил ему морду. Но дама… Да еще и вдова друга… Я сжал зубы так, что они скрипнули, и твердо произнес:
– Боюсь, что вы ошибаетесь. Да, вы ошибаетесь. Примите мои искренние соболезнования, но вы ошибаетесь.
А куда мотался в последний день своей жизни Артур, она не знала…
Глава одиннадцатая
Сто лет, казалось, я не видел свою подругу и чертовски по ней соскучился. Норд, по всей видимости, также разделял мои чувства – в этом вопросе мы с ним быстро спелись. Когда я целовал Кэтрин, Норд тяжело вздыхал, но тактично отводил глаза, демонстрируя свое непонимание, как можно заниматься подобными глупостями, вместо того чтобы отправиться на кухню и вдоволь насладиться моложавой курицей с прекрасными округлыми формами. Когда же Кэтрин ласково трепала его, теребя густую шерсть, он влюблённо пытался лизнуть ее в лицо слюнявым языком и мимоходом косил на меня влажными черными глазами. В его взгляде явственно читалось удовлетворение моим недовольно-ревнивым видом.
Черта с два я дам этой псине возможность отбить у меня девушку! Посиди-ка ты, дружок, один, пока я буду заниматься устройством своей личной жизни, решил я и направился к Кэтрин с огромным букетом одуряюще пахнувших роз, еще влажных от брызг лёгкого дождя. Они источали немного тревожный и вместе с тем радостный аромат, предвещавший волшебную ночь после долгой разлуки.
Кэтрин благодарно уткнула нос в розовые кущи и пробормотала через лепестки, шипы и стебли:
– Сегодня ты похож на влюблённого.
– Ты считаешь, что в этой роли я глупо выгляжу?
Она рассмеялась:
– Кому везёт в любви, не везёт во всем остальном… А мне сейчас позарез нужно везение!
Я нахмурился – Кэтрин не считала нужным вводить меня в курс своих дел, а сам я не лез, предпочитая кормиться недомолвками и намёками. Что же, когда захочет, расскажет сама…
Под легким пеньюаром у нее оказалось великолепное загорелое тело и две белые полоски от купальника…
– Пока я занимался таким привычным для меня делом, как похороны очередного друга, ты, по-моему, времени не теряла, – с грустью произнес я, проводя пальцем по резкой границе загорелой кожи.
Кэтрин приподнялась на локте, насмешливо прищурила синие глаза, глядя на мою обиженную физиономию.
– Это входит в мои профессиональные обязанности, Сержи. – Лукавые губы, еще красные и влажные от поцелуев, изогнулись в улыбке. – Это была самая малая и самая приятная часть моей работы. Вот за такие моменты я и люблю ее!
– А за что ты любишь меня? – мрачно спросил я. – Если, конечно, к твоим чувствам применимо такое расхожее понятие, как любовь.
– За то, что ты настоящий мужчина, из тех, кто не сует нос в чужие дела… Хотя, очевидно, тебе этого безумно хочется. Не так ли, Сержи?
Я промычал в ответ нечто утвердительное.
– И еще за то, что, если я тебя попрошу, ты не откажешься помочь даже в самом рискованном деле, – добавила она, лукаво поглядывая на меня. – Да, Сержи?
– Ну-у… Ну да, вообще-то…
– Я так и знала! – Кэтрин расслабленно вытянулась на кровати, закинув руки за голову. – Должно быть, твои слова означают согласие?
Я немедленно парировал:
– А твои, должно быть, означают просьбу?
– Да, означают, Сержи. – Кэтрин приподнялась на локте, и ее густые черные волосы упали на лицо. Глаза из-под полупрозрачной завесы смотрели ласково и требовательно. – Очень означают.
О, эти милые ошибки в русском языке! Хорошо, если бы Кэтрин никогда не научилась говорить как коренная москвичка, смягчая согласные и грубо акая, – тогда бы ее речь потеряла для меня львиную долю своего обаяния.
Я тяжело вздохнул. Куда мне еще лезть, в какие дебри международного криминала? Я и так уже вляпался по самые помидоры, как говорится… Пять трупов и впереди – неизвестность, что день грядущий нам готовит. Но просьба любимой женщины – закон.
– Что нужно делать? – уныло спросил я.
Перед глазами уже стояла картина: непроходимые подмосковные джунгли, тропические болота среднерусской полосы, тучи злобных комаров – и я с рейнджерской повязкой на голове и пулеметом на плече отправляюсь разнести к чертовой бабушке базу международного синдиката по торговле наркотиками. Вот я проползаю между кочками, утомленный, искусанный комарами, пью воду из лужицы, выслеживаю боевиков наркомафии, застигаю врасплох их боевой отряд и ураганным огнем своего пулемета уничтожаю превосходящие во много раз силы противника… Но вот я ранен и, истекая кровью, с трудом отползаю в кусты. Кэтрин рыдает надо мной, перевязывая рану на голове своим бюстгальтером, порванным на узкие полоски. Она клянет себя за то, что попросила меня о помощи. Я шепчу последние слова: «Прощай, любимая», и ее плачущее лицо постепенно расплывается перед моими глазами. Сознание покидает меня, и я тихо испускаю дух под ближайшей ёлкой… Чертовски жалко себя!.. Если не ошибаюсь, это будет шестая по счету смерть в нашем коллективе…
– Ты должен всего-навсего пойти в баню. – До меня медленно, как до жирафа, доходили слова Кэтрин. – И положить вот эту штуку, куда я тебе скажу.
На ее ладони лежал какой-то небольшой черный кругляшок с усиками, похожий на колёсико от детского самосвала.
– Что это за блямба? – Я повертел в руках колёсико.
– Подслушивающее устройство. Жучок. – Кэтрин положила подбородок на мое плечо и вопросительно уставилась в лицо своими синими «прожекторами».
Я недоуменно молчал. Посещение бани как-то не вписывалось в образ действий бравого рейнджера. Не говоря уже о том, что банные прелести не входят в число удовольствий, коим я привержен. Не вижу ничего замечательного в том, чтобы сначала дать избить себя веником, а потом, рискуя подхватить воспаление лёгких, шлёпнуться в ледяную воду и восторженно орать при этом, как будто тебя кастрируют. К тому же в парной всегда невыносимо жарко и полно голых мужиков неэстетичного вида. Вот женская баня – это я понимаю… Впрочем, я там не был.
– Я бы могла сама, – оправдывалась Кэтрин, – но, понимаешь, я женщина и в мужском обществе могу фигурировать только в определённом качестве…