– Остановите, я сказал, – жестко приказал Слава, и машина, въехав на мост, послушно взвизгнула тормозами. – Я на одну минуту.
– Нельзя, – резко обрубил тип, который сидел справа от него. – Выходить из машины нельзя.
– Слушай, друг, давай вылезай, – устало сказал Слава. – Под мою ответственность…
Только после этого громила справа открыл дверцу и вышел, небрежно держа Славкин чемоданчик в одной руке. Он презрительно смотрел на клиента – своим упрямством и капризами тот портил всю их прекрасную, отточенную работу.
Слава, пошатываясь, подошел к перилам моста и прислонился к ограждению, одной рукой доставая пистолет. Со стороны проезжей части его частично прикрывал охранник. Пистолет уже перекочевал из кармана в потную ладонь. Внизу текла ровная, металлического цвета лента реки.
Всё случилось одновременно – визг тормозов, выстрелы, крик. Охранник огромной тушей свалился под ноги Славе, брошенный чемодан отлетел на пару метров. Задыхаясь от боли и испуга, Слава рухнул на землю. Его рубашка мгновенно намокла, стала теплой и липкой. Из иномарки, притормозившей за их машиной, выскочил человек в темном плаще. Он бросился к Славе, отвалил тело охранника, мигом обшарил карманы истекавшего кровью Славы, подобрал чемоданчик и пистолет и почти на ходу прыгнул в иномарку.
Автомобиль, взревев мотором, умчался…
На мосту стали останавливаться машины. Кто-то спешил к распростертым на земле телам. Из «Волги» вылез бледный как полотно водитель, он был цел, но напуган до смерти. Второй охранник корчился на заднем сиденье, зажимая руку в плаще, – его легко ранили.
Слава был еще жив. Он лежал на спине, пытаясь различить лица, участливо склоненные над ним, но они отдалялись от него, расплывались, сливались в одну сплошную серую пелену.
– Вот и моя очередь… – прошептал он немеющими губами, плавно опускаясь на самое дно омывавшей его черной реки. – Вот и моя очередь…
– Что ты здесь делаешь, Кэтрин? – обрадованно бормотал я, обнимая свою подругу. Она дрожала от напряжения, испуга и радости.
– Я искала тебя, Сержи, я искала тебя… – шептала Кэтрин, жадно покрывая поцелуями мое лицо.
Я отвечал ей тем же. Веки у нее припухли, как будто она долго плакала, и я чувствовал даже через ткань рубашки, как бьется ее маленькое сердце, трепеща от пережитого волнения.
– Как ты догадалась, что я здесь? – Я снимал с нее плащ, продолжая целовать лицо, руки, шею.
– Я пришла к тебе, чтобы выгулять Норда, и нашла на столе вот это… – Она достала из кармана смятый листок.
Это был клочок бумаги, вырванный из моей записной книжки. Я исписал его, когда подводил баланс живых и мертвых своих друзей. На нем стояли следующие буквы:
Сл. М.
Сл. Б.?
Ю. и Ш. П.?
P.M.
И.К.
Я сунул листок в карман. Прильнув ко мне, Кэтрин лихорадочно шептала, и ее голос срывался от волнения:
– Я поняла, что это… Ты выписал всех, кто остался в живых, и решил встретиться с ними. Я долго думала, кто такой Сл. М. В твоей книжке были два Славы, и я решила идти к тому, чей адрес нашла первым. Прости, что мне пришлось рыться в твоих вещах, прости, Сержи, но я так волновалась за тебя…
– Ничего, Кэтрин, ничего. – Я увлек ее на диван и принялся стягивать платье. – Но больше не делай так, это опасно… Если бы ты пришла раньше, то не знаю, чем бы всё закончилось…
– Что здесь было, Сержи?
– Ничего особенного, золотко мое, ничего особенного…
– Я так боялась за тебя, Сержи… После всех этих событий я так боялась за тебя…
Я ответил на ее слова страстным поцелуем. Пережитое волнение давало о себе знать – я желал ее. Так хотелось, как будто от этого зависела вся моя жизнь. Чувство опасности еще больше подхлестывало желание, и Кэтрин, казалось, разделяла его… Мы ласкали друг друга с исступлением приговоренных к повешению. Мы лежали на чужом диване, в чужой квартире, в которую в любую минуту могли ворваться убийцы с оружием наперевес, и занимались любовью так страстно, как последние люди на земле в последний момент жизни…
Я опомнился только тогда, когда напряжение схлынуло и Кэтрин затихла на диване с блаженно опущенными ресницами.
Черный пистолет валялся на полу, как игрушка, забытая беспечным ребенком, а его дуло все еще угрожающе скалилось в мою сторону.
– Одевайся, – негромко сказал я, сполз с дивана и поднял пистолет. Это произведение оружейного искусства напоминало то, что было в руках у Славы Маленького. Я присмотрелся. Это «ПМ». Какая пушка была у Славы, я не мог с точностью сказать – в комнате тогда было слишком темно… Да и не важно это… Но откуда оружие у Кэтрин?
– Откуда он у тебя? – деловито осведомился я, натягивая брюки.
– Что? Пистолет? А, ерунда, – отмахнулась Кэтрин, с трудом вползая в узкое платье.
Я смотрел на ее живот, извивающийся, как у турецкой танцовщицы. – Мне его дал коллега из французского журнала… В России без оружия нельзя, я давно это поняла…
Я помог ей застегнуть на спине платье, Кэтрин надела туфли, накинула еще влажный от дождя плащ, потом натянула тонкие перчатки и спокойно бросила мне:
– Давай-ка пистолет сюда, мне нужно вернуть…
Я безропотно подчинился. Откуда у француза русский пистолет, я не стал спрашивать – мало ли… Но вообще, конечно, никогда не думал, что иностранные журналисты бродят по Москве, вооружённые до зубов. Особенно такие симпатичные, как Кэтрин…
Мы осторожно вышли из квартиры. Позвякивая, связка ключей болталась в замке двери.
– Наверное, твой друг забыл их, когда уходил. Наверное, он очень торопился, – опередила мой вопрос Кэтрин. – Я не стала звонить, когда увидела, есть ключи… И сразу подумала – случилось что-то нехорошо.
Она закрыла квартиру и опустила связку ключей в карман.
– Зачем? – только и спросил я.
– Не оставлять же ее открытой, – разумно ответила Кэтрин и стремительно зацокала каблуками вниз по лестнице. – Если ничего не случится, вернем хозяину. А если что-то случится…
– То что?
– В квартире полно твоих отпечатков пальцев. Понимаешь?
Я вздохнул. Чего уж тут не понять?.. Между прочим, ее тоже.
Когда я вернулся домой после бурных событий этого дня, было уже темно. Всё это время мы обсуждали с Кэтрин создавшееся положение, я рассказал ей то, что узнал от Славки, когда находился у него в заложниках. С трепетом внимая моему рассказу, Кэтрин ахала и смотрела на меня расширенными от удивления глазами.
– Убийцы сменили стиль, – говорил я, нервно расхаживая по комнате. – Сначала они маскировали убийства под несчастные случаи, но теперь это уже стало ненужным… Теперь играют в открытую. Правила игры поменяли, значит, сволочи нервничают, чего-то боятся… А если они начали бояться, то, значит, скоро начнут делать ошибки, а это нам на руку!
– Кто это «они», Сержи? – спросила Кэтрин, удивленно пожав плечами. Кажется, она еще не была готова отказаться от своей версии, что след тянется из нашего прошлого, версии, что и говорить, логически стройной, но не страдающей правдоподобием.
– Кто? Братья и тот, кто стоит за ними… Толенков – это их шестерка, ясно как божий день… Касьян? Вряд ли это он. Но есть еще какой-то Рэм, я слышал раза два это имя в разговоре… Кто такой Рэм, я не знаю… И зачем ему надо всех отправлять на тот свет – ума не приложу…
– Рэм… Рэм… – Кэтрин взволнованно заходила по комнате, напряженно морща лоб. – Я тоже слышала это имя… Что-то такое знакомое…
– Прочитала в газетах, – предположил я. – Или услышала от Абалкина.
– Нет-нет… Не это… Что-то из истории. – Кэтрин, припоминая, схватилась рукой за лоб и вдруг воскликнула: – Ну точно, так и есть! Вспомнила!
– Ну? – Я с нетерпением смотрел на нее.
– У Гитлера в тридцатых годах был сподвижник по организации штурмовых отрядов по прозвищу Рэм, потом он, кажется, стал имперским министром. Отъявленный негодяй, фанатичный, жестокий, хваткий. Он мог бы стать фюрером, если бы Гитлер не утопил его в собственной золотой ванне незадолго до начала войны, в так называемую «Ночь длинных ножей».
– Ну и что? – пожал я плечами. – Какое отношение это имеет к нам?
– Не знаю, – задумчиво произнесла Кэтрин. – Пока не знаю. Но кажется, какая-то смутная связь существует.
– Абсолютно не существует. По-моему, ты слегка путаешься в событиях, – критически заявил я.
– Это ты сам – как это по-русски? – мешаешь божий дар с яичницей. Если рассуждать на основе здравого смысла, убийство Абалкина, автокатастрофа, в которой погиб Божко, отравление Ломакина, гибель Загорского – это совершенно разные случаи, понимаешь?.. От неизвестности ты начинаешь впадать в панику, но давай рассуждать логично: если кто-то убил одного из твоих друзей, то, конечно, это не значит, что он же прикончил и остальных… Однако я тебя понимаю, иногда и мне начинает казаться, что ты прав, – здесь чувствуется единая рука. Но откуда она тянется? – Кэтрин многозначительно посмотрела куда-то в темное окно, и от ужаса догадки мурашки забегали по моему туловищу, от седьмого шейного позвонка до копчика…
Когда я вошел в свою хату, телефон надрывался от заливистого настырного звонка, но как только пискнул автоответчик, на другом конце провода сразу же бросили трубку – кто-то не желал разговаривать с автоответчиком. Кто-то желал разговаривать только со мной.
Через полчаса я вернулся из душа, смыв с себя многотонную усталость, и телефон заорал вновь, требовательно раздирая ночную тишину пронзительными воплями.
– Кому это неймется?.. – Я со злостью схватил трубку и резко крикнул: – Алло!
– Здравствуй, Серый, – зашелестел чей-то знакомый голос. – Как поживаешь, Серый? А? Чем занимаешься?
– Да так… – пробормотал я, наморщив лоб, мучительно пытаясь вспомнить, кому принадлежит голос.
Между тем трубка продолжала угрожающе шелестеть:
– Ты, друг мой, кажется, суешь нос в чужие дела… Юрка просил передать тебе, что если так дело пойдет, то он с тобой поссорится. И что это за идея пришла тебе в голову – прицепить жучок в бане? Решил поиграть в шпионов, да? Детство в попе заиграло?