дреная. А потом думаем, это колокол новый недавно повесили, свет-то на его боках и играет и нам сияет, как будто ангел летит, крылышками машет… А потом глядим – будто бы как черная птица на землю спустилась… А утром уж Савельич наш отправился к заутрене церковь прибирать и нашел батюшку Амвросия… Лежал он, сердешный, грудью к земле припав, уж почти и не дышал…
Поскольку в последние дни постоянного места жительства у меня не было, мы договорились с Кэтрин, что я буду связываться с ней по утрам, до половины одиннадцатого. На этот раз я топтался возле метро «1905 года», ожидая, пока необъятных размеров дама найдет в себе силы вырваться из душных объятий таксофонной будки. Дело в том, что периметр кабины в точности соответствовал габариту пожилой леди, и поэтому существовала реальная возможность, что дама уйдет вместе с кабиной, будучи не в силах избавиться от ее тесных объятий.
Но всё закончилось благополучно. Пыхтя и ругаясь, дама вывалилась через незначительную щель в двери, и я занял освободившееся место. До конца связи оставалось не более десяти минут.
Я три раза набирал номер. Три раза долбаный автоответчик сигналил мне в ухо и требовал оставить свое сообщение. И каждый раз я пронзительно орал, пытаясь докричаться: «Кэтрин, возьми трубку, нам надо поговорить!» Но лишь презрительное молчание было мне ответом.
Прожорливое чудовище под названием «таксофон» сожрало все мои жетоны и не пожелало их выплюнуть, несмотря на требовательный стук по корпусу. Наконец прохожие пригрозили вызвать милицию, и я, испугавшись самосуда, свалил.
Настроение мое, и без того поганое, испортилось вконец. Что случилось с Кэтрин? Почему она не отвечает? У нее дела или с ней что-то стряслось? Я не находил себе места от беспокойства. А может быть, у нее просто служебная командировка? Или нет времени? «О господи! – просил я. – Только бы с ней всё было в порядке! Только бы с ней всё было хорошо!»
Мрачное расположение духа, вызванное смертельным дыханием преследования, которое я непрерывно чувствовал на своем затылке, завладело мной полностью. Моральное состояние стало отвратительно низким. Я стал бояться людей. Шел по улице, трусовато оглядывался, чтобы определить, не следит ли кто-нибудь за мной, спускался в метро, плыл по течению толпы в переходах, потом резко поворачивал, шел обратно со встречным потоком и вновь выплывал на поверхность. Однако все мои антишпионские потуги были напрасны. Никто за мной не следил, никому я не был нужен. И хуже всего, что мне совершенно некуда и не к кому было податься. Некоторые бывшие друзья стали врагами, а некоторые погибли. У меня остался только один друг, товарищ и даже брат – Кэтрин. Но я не мог ее найти.
Неожиданно гениальная мысль, достойная Шерлока Холмса, мисс Марпл, Ната Пинкертона, Эркюля Пуаро и всех остальных сыщиков, вместе взятых, осветила мой мозг, опасно напрягшийся в ожидании беды. Московское бюро AEN – вот выход из создавшегося положения! Или она в бюро, или там знают, где она. Во всяком случае, они должны располагать сведениями, жива ли хотя бы она!
Я потратил штук десять жетонов и час времени, чтобы выяснить телефон гнезда американских журналистов. Трубку поднял какой-то мужчина, который со знакомым мне американским акцентом сначала долго требовал, чтобы я поведал ему свою информацию, а потом, чувствуя, что не добьется от меня ничего путного, пробормотал, что никакой мисс Мэйфлауэр здесь нет и в ближайшее время не ожидается.
Следующий звонок туда же привел к более ощутимому результату. На сей раз мне довелось разговаривать с неизвестной девушкой, судя по отсутствию всякого акцента, из местных. Она более сочувственно отнеслась к моим мольбам и ответила, что мисс Мэйфлауэр сейчас здесь нет, и где она обретается в данный момент, никому не известно.
– Пожалуйста, узнайте, что с ней, – умолял я самым жалобным тоном. – Это очень важно! Ее телефон не отвечает, и я боюсь, что с ней что-то случилось.
Наконец мои слезные мольбы проняли даже такую бесчувственную личность, как секретарша на телефоне. Тяжело вздохнув, девушка мило пообещала, что попробует узнать, и чтобы я перезвонил ей через часик.
Битый час с бурно колотящимся от дурных предчувствий сердцем я бродил по улицам и ломал пальцы в безмолвном отчаянии. Кроме того, я изрядно докучал своими просьбами высшим силам, кто бы они ни были, надеясь, что меня услышат.
– Мисс Мэйфлауэр в данный момент находится в отпуске на родине, в Соединенных Штатах, – успокаивающе проговорила девушка в телефонную трубку. – Что ей передать, когда она вернется?
– Ничего, – растерянно пробормотал я и чуть было обескураженно не нажал рычажок автомата, но вовремя спохватился: – Как же она в отпуске, когда я два дня назад видел ее в Москве…
– Ничем не могу помочь, – оборвала меня девушка заготовленной фразой.
Я что-то нервно затараторил об опасности для жизни, о борьбе с наркомафией и прочих детективных штучках. Очевидно, это проняло секретаршу. Она тяжело вздохнула: «Подождите», – и пропала минут на двадцать.
Когда я уже затек от беспрерывного стояния на одной ноге в тесной кабине, трубка удивленно забулькала:
– Мисс Мэйфлауэр больше не работает в московском бюро AEN. После отпуска мисс, по ее просьбе, откомандировали в одну из африканских стран, где она, по всей видимости, и находится в данный момент…
Невнятно поблагодарив, я ошарашенно бросил трубку. Что всё это значит? Какая африканская страна, черт побери? Отпуск – это еще я могу понять, но командировка в африканскую страну? Дьявольщина какая-то! Я долго пытался разложить по полочкам полученные сведения. Но от этого мое беспокойство ничуть не уменьшилось, а даже возросло. Конечно, они могли сообщить мне то, что она сама просила говорить тем, кто будет ее требовательно разыскивать. Это даже необходимо, поскольку Кэтрин постоянно ходит по лезвию бритвы между двумя мафиями – нашей и американской. Теперь мне понятно, почему у нее уже третий месяц лежит недописанная статья «More contacts with America»! Просто ей сейчас нет необходимости сдавать материалы в редакцию – она, как бы это выразиться, ушла в подполье. А это значит что? Это значит, что американская журналистка Кэтрин Мэйфлауэр может быть вовсе не американская журналистка, а, например, агент ФБР, работающий по спецзаданию в нашей стране. А иначе откуда у нее те совершенные средства подслушивания, которыми она меня исправно снабжает? Конечно, оттуда, из этого источника… А работа в бюро AEN – это только крыша для Кэтрин. Но какое мне дело до всего этого? Главное, чтобы она была жива…
Нет, все-таки, наверное, она журналистка – Пулитцеровская премия, статьи в «МК», в «Вашингтон пост»… Фотографии из разных стран… Хотя почему бы агенту ФБР не иметь репортерскую крышу, которая позволяет почти безнаказанно проникать во все щели? Впрочем, какая мне разница? Кэтрин – это Кэтрин, она мне дорога. Она мне настолько дорога, что я сам боюсь в полной мере почувствовать насколько. Что-то уж очень сильно я за нее волнуюсь. Даже сам удивляюсь!
И тут же, без всякого логического перехода, я стал вспоминать синие глаза, гладкие волосы цвета воронова крыла, точеную фигурку, неширокие бедра, грудь, едва вздымающую гладкую ткань длинного свитера, тронутую легким загаром кожу и светлую полоску купальника… Бес побери! Добившись такой женщины, я, вместо того чтобы защитить ее от опасностей и невзгод, то и дело теряю из поля зрения. А ведь опасность так и ходит за ней по пятам! Я вздохнул – однако и за мной она ходит тоже… И если Кэтрин хотя бы знает источник опасности, то я могу только предполагать. Конкретных фактов у меня нет. Почти нет…
Мой взгляд случайно упал на очередной таксофон, попавшийся на пути. Рука в кармане нащупала последний жетон. Полный философской грусти и тоски по любимой, я набрал номер и задумался, печально глядя на обширную лужу, вольготно раскинувшуюся на асфальте. Ее глянцевая поверхность то и дело вздрагивала от редких капель дождя…
– Да, – неожиданно каркнул в ухо сухой, неприветливый голос.
– Кэтрин! – обрадованно завопил я. – Ты жива, моя малышка!
Я сообразил: «Она не в настроении». А что такое «Кэтрин не в настроении», я знал на собственной шкуре. Это смерч, тайфун, цунами. Это – прищуренные холодные глаза, резкий голос и пять цистерн самой ядовитой желчи на голову провинившегося типа.
– Кэтрин, милая моя, я так волновался, куда ты пропала?.. – смущённо начал я.
Опыт в произношении ласковых слов у меня не слишком богатый, но сейчас я почувствовал, что без него мне ну просто никуда! Как бы помогло мне сейчас это умение! Такое, как у тех мужественных парней с упрямыми подбородками. От любого самого короткого слова этих счастливчиков женщины в кино обычно млеют и позволяют делать с собой что угодно…
– Хочешь, я расскажу тебе анекдот?.. – скороговоркой проговорил я, чтобы разрядить грозовые разряды, крепнувшие в голосе Кэтрин. – Очень смешной анекдот… Обхохочешься! Я слышал его в электричке два дня назад. Короче, встречаются француз, англичанин и русский… Можно уже смеяться…
Кэтрин молча выслушала анекдот. Даже вежливого смешка я не услышал в ответ. Зато услышал другое:
– Я тоже хочу рассказать тебе анекдот. Тоже очень смешной. Ты тоже обхохочешься. Анекдот прямо с тебя писан…
– Давай, – с облегчением произнес я. Кажется, головомойка откладывается. – Слушаю.
– Русский приехал в Америку, приходит на пляж во Флориде, думает: да я такой парень, американки мне должны на шею вешаться! Ходит по пляжу час, два, никто на него внимания не обращает. Думает – в чем дело? Видит, стоит американец, плюгавенький, узкоплечий заморыш, а девушки вокруг него так и вьются, так и вьются! Говорит русский американцу: «Джон, раскрой свой секрет, почему к тебе так женщины липнут? Что ты для этого делаешь?» Тот ему отвечает: «Я использую для этого картофелину». – «Как?» – «Просто кладу ее в плавки, и от девчонок отбоя нет». Отлично! Русский на следующий день купил самую большую картофелину, положил ее в плавки, вышел на пляж и ждет, когда девушки побегут к нему знакомиться. Девушки – наоборот, все от него разбегаются. Тогда Иван у американца и спрашивает: «Слушай, Джон, я всё сделал, как ты велел, но это почему-то не помогает». Посмотрел на него Джон и говорит: «Дурак ты, Иван! Я картофелину спереди в плавки кладу, а ты куда?..» – Кэтрин выжидательно замолчала, давая мне время отреагировать.