От грустных размышлений немного разболелась голова. Ринат сжал виски холодными пальцами. Прочь дурные мысли, его всё это абсолютно не касается. Романтические бредни! Никто не виноват, что все его друзья погрязли в криминальных делах, которые вершили близнецы, – им захотелось лишних, непыльных денег. Никто не виноват в этом, кроме них самих. Никто их на аркане не тащил в эту среду, в которой шаг вперед, назад или в сторону карается смертью. Никто не заставлял их отмывать грязные деньги, заработанные наркотиками, проституцией, продажей оружия. Все события последних лет так стремительно сплелись в огромный клубок, что стоило потянуть за одну ниточку, и весь моток мгновенно рассыпался ворохом неожиданных смертей.
Уж с ним-то, Ринатом, ничего не случится, это точно. Он благоразумно не ввязывался в грязные дела с братьями Палей. Тогда, два года назад, они предложили ему принять участие в переправке на Запад старинных икон и некоторых картин из ограбленных провинциальных музеев. Планировалось, что он в своей мастерской будет наносить на старые полотна какую-нибудь ультрамодную живопись, чтобы на таможне картины признали за новодел. А потом за границей их очистят от слоя современной краски и анонимно продадут на аукционах «Кристис» или «Сотбис», а скорее всего, сплавят в руки коллекционеров, не доводя картину до публичных торгов.
Тогда он с негодованием отказался. И оказался совершенно прав. Именно тот отказ давал ему уверенность в том, что его никак не коснется серия ужасных смертей, которая, по версии Серёги Копцева, выстраивалась в стройную логическую цепочку, ведущую прямиком к одному человеку. К кому, интересно? Хоть к самому дьяволу, его это совершенно не касается! Хорошо, что Копцев не ночевал у него сегодня. С утра прожужжал бы все уши своими подозрениями, испортил бы настроение на весь день. К тому же скоро придет натурщица, они смогут нормально поработать, не заботясь о том, что кто-нибудь им помешает. И женщина будет меньше смущаться, и он сам сможет полностью погрузиться в работу.
Интересно, куда же запропастился этот ненормальный? А вдруг с ним что-то случилось? Ринат пожал плечами, отгоняя беспокойство. Что с ним может произойти, закрутился с какой-нибудь девчонкой, он парень легкомысленный, любит порхать с цветочка на цветочек.
Погрузившись в размышления, Ринат внезапно вздрогнул – раздался негромкий стук в дверь. Он взглянул на часы. Натурщица? Половина первого, еще рановато. Он положил икону в сейф, закрыл его на ключ и опустил связку в глубокий карман халата.
– Кто? – осторожно спросил он, прислушиваясь к звукам из-за двери.
– Это я, Ринат Бахтиярович, – раздался тонкий голос. – Мы с вами договаривались на сегодня… Извините, что я пришла немного раньше, чем мы условились, – сказала модель, входя в квартиру и стряхивая плащ в темных мокрых пятнах, – удалось с соседкой договориться, чтобы она с детьми посидела.
– Проходите, раздевайтесь, грейтесь, – улыбнулся Ринат. – Хотите чашечку кофе? Надеюсь, ваши дети здоровы. Пожалуйста, в кресло, отдыхайте, переодевайтесь. А я пока подготовлюсь к работе…
После кофе он попросил ее встать на одно колено, красиво расправил тунику, собранную ремешком на талии и падавшую широкими складками на стройные бедра, – богиня в пылу погони настигла оленя и сейчас целится в него. Несколько черных, упрямо вьющихся прядок он немного смочил водой и опустил на лоб. В этих прядках, прилипших ко лбу, всё – и пот долгой погони, и жажда убийства, и азарт трудной добычи, и кровожадность настоящего охотника, убивающего животное не ради пищи, а ради удовольствия…
Он вновь залюбовался ее спортивной фигурой, вылепленной для бега и плавания, а не для рождения орущих детей. И удивился, было непохоже, что обладательница такой прекрасной фигуры целыми днями готовила еду, стирала белье, нянчила своих отпрысков и гоняла с тяжелыми сумками по оптовым рынкам в поисках самых дешевых продуктов.
– Пожалуйста, поднимите арбалет повыше, – попросил Ринат и, увидев, как напряглись на руках крепкие шарики мускулов, улыбнулся: – Тяжело, да? Так надо, хорошо, что тяжело. Это настоящий спортивный арбалет, а не игрушка для детей дошкольного возраста. Из него можно убить живого оленя, а не только воображаемого, поэтому осторожнее, пожалуйста. Хотя вы и Артемида в данный момент, но я-то не ваш Актеон… Вот сюда вы вкладываете стрелу, вот так натягиваете тетиву и держите, ясно?
Натурщица молча кивнула. Она вообще была неразговорчива.
– Так, хорошо, – мягко одобрил ее позу Ринат, отходя в сторону. – Нет, нет, голову повыше, повыше подбородок. Я вам говорю, подбородок выше! – Незаметно для себя он начал раздражаться. – Ну вот, теперь нос задрали, как будто олени летают в облаках, а не ходят по земле. Я же вам объяснял: вы – древняя богиня, девственница, не знающая мужчин, а вы горбитесь! Забудьте, что вы многодетная мать, что у вас пьяница муж, что у вас в холодильнике три протухших яйца на ужин. Я, конечно, выражаюсь фигурально. Нет, не годится, опустите арбалет.
Натурщица с облегчением опустила тяжелое оружие. Ринат нервно расхаживал по комнате, возбужденно размахивая длинными руками.
– Поймите, пожалуйста, – горячился он, – натурщица, хорошая натурщица, должна быть и хорошей актрисой, должна быть гениальной актрисой, если хотите! Она должна играть телом, должна играть несколько часов подряд один и тот же образ, в одном и том же ракурсе, что гораздо тяжелее, чем оттарабанить свою роль на сцене за два часа. Поэтому, милочка, еще раз: никаких опущенных плеч, никакого выпяченного живота, никакого вихляющего бедра. Постойте полчаса, как я вас прошу, и я вас озолочу! Поняли?
Женщина молча кивнула, сжав губы.
– Ну, поехали! – Ринат опять начал ставить ее в позу так, как ему хотелось, ласково приговаривая: – Ну потерпите, моя милая, постарайтесь для искусства… Кроме того, стараясь для искусства, вы постараетесь еще и для собственного кармана… Вот так, вот так… Хорошо! – заключил он, окидывая фигуру внимательным взглядом и спеша, пока женщина еще не устала, запечатлеть в своей памяти ту линию мышц, которая еще не обмякла, не исчезла после нескольких часов статического напряжения.
Теперь Артемида стояла боком к нему, и ее греческий профиль сохранял напряженное жестокое выражение.
Ринат механически стал наносить линии на ватман, но искомого ощущения удачи не наступало. Он подправил рисунок, оглядел его и с негодованием отшвырнул в сторону – всё не то, ерунда какая-то, он совсем не так видел эту сцену. Лица охотницы почти не видно и поэтому нет ощущения сладострастной жестокости, а одно тело не может это выразить. Нет, ему непременно нужно что-то еще!
Он подошел к натурщице и поставил ее так, чтобы поток света, падающего с потолка, освещал ее лицо. Еще несколько умелых штрихов на новом куске ватмана, и он понял – вот оно! Ринат принялся увлеченно работать, то и дело окидывая натурщицу внимательным, почти влюблённым взглядом. Она находилась от него метрах в четырех, и Ринат отчетливо различал каждую морщинку возле глаз, каждый сосудик на тонкой коже, каждую ресницу широко распахнутых глаз. Ее темные глаза неотрывно смотрели на него, руки едва заметно дрожали, натягивая тетиву, стрела была направлена в угол.
Ринат увлеченно работал, машинально отмечая, что кожа на висках у нее тонкая и прозрачная, а на лице слой косметики, совершенно лишний. И вот наконец та линия, которая составляет всю его славу, всё его достояние, – настоящая максютовская линия, которая продолжается даже там, где ее уже нет на рисунке, она парит в воздухе, приковывая взгляд, она уводит взгляд туда, где обозначен центр картины, к лицу, на котором под черной сангиной проступает азарт, жестокость, беспощадность…
Он не заметил, как арбалет слегка дрогнул и острие стрелы чуть-чуть приподнялось. Он не видел, как тетива опасно напряглась и задрожала, тревожно вибрируя от натяжения. Он не видел, как ресницы натурщицы дрогнули, темный глаз хищно прищурился, губы сжались в еле сдерживаемом напряжении. А когда он заметил, то обрадовался и едва успел проговорить:
– Да-да, вот теперь то, что нужно…
Он успел поймать мгновение, когда у стрелка после выстрела мышцы расслабляются. Ринат поймал это мгновение за сотую долю секунды, но он уже был мертв – просвистев в воздухе, выпущенная стрела впилась ему в глаз, как рассерженная оса.
Он рухнул на пол, выронив кисть, кровь из разбитой головы медленно стала вытекать из раны. Он не успел закрыть глаза, и один глаз спокойно и неподвижно смотрел в вечность.
Натурщица хладнокровно опустила арбалет, встала с колен, разминая затёкшие члены. Она не спеша обошла распростёртое тело художника, спокойно сбросила тунику и начала переодеваться. После этого она подошла к приоткрытой заранее двери и негромко кому-то сказала:
– Быстрее!
Высокий мужчина, осторожно оглядываясь, вошел в мастерскую и застыл на пороге.
– Ключ в кармане халата, – прошептала натурщица.
Он быстро прошел в комнату.
Женщина приблизилась к мольберту. Она внимательно посмотрела на рисунок и недобро ухмыльнулась. Аккуратно сложив лист пополам, она сунула его в сумку.
Она подошла к окну, возле которого валялись наброски вечно юной богини охоты, собрала их, положила на стол. Потом уверенно погрузила толстую беличью кисть в черную краску и жирными мазками покрыла на нескольких этюдах лицо Артемиды-охотницы непроницаемой маской.
Мужчина неслышно появился за ее спиной.
– Ты всё? – спросила она, обернувшись к нему. – Пошли? – Она аккуратно положила кисть рядом с рисунком.
– Да, – негромко ответил тот, застёгивая сумку.
За ними еле слышно хлопнула входная дверь.
Когда электричка прибыла на Киевский вокзал и вместе с такими же, как я, дачниками первобытнообщинного вида я выгрузился из вагона, от прекрасного настроения не осталось и следа. Промозглая дождливая ночь сеяла мелкую водяную взвесь прямо в лицо, прилично одетые люди брезгливо косились на меня, а бдительные служительницы в метро отказывались впустить бесплатно, грозя милицией, – денег, понятное дело, у меня не оказалось.