– Ну хоть что-то вы признаете! – обрадовалась Молодцова. – Надеюсь, ваше признание – это только начало!
– Это конец, – печально вздохнул я. – Потому что после такого признания, наверное, мне уже не жить…
– Да, молодой человек, – заметила Т.Г. – Судя по анкетным данным, я на целых десять лет вас старше, но за пятнадцать лет работы в органах я еще не встречала человека, который бы столько натворил и избежал бы наказания. Не избежите его и вы.
– На десять лет? – притворно удивился я. – А я думал, вы меня намного младше. И во много раз умнее… Но, кажется, я ошибся…
Меня повезли на следственный эксперимент в клуб «Monkeys». Ментам хотелось, чтобы я показал на местности, где стоял автомобиль, откуда я шел, как прикреплял взрывное устройство к днищу, сколько времени всё это заняло, и заодно понаблюдать, как мой демарш смотрелся на мониторах клуба.
На место меня доставили в милицейском «газике». Надежда на относительную свободу перемещения во время эксперимента не оправдалась – моя левая рука была пристегнута наручниками к запястью молодого сержанта с роскошными пшеничными усами, которым бы позавидовал сам Будённый.
Клуб «Monkeys» был непривычно тих и печален. Металлические жалюзи на окнах были опущены, представительный швейцар на входе отсутствовал, наверное, волгоградские братки сменили место своей дислокации.
Внимательным сотрудникам милиции я показал как подошел к машине и прицепил консервную банку к днищу. Мои подвиги фиксировала видеокамера, а усатый сержантик следовал по пятам, как верная собака на поводке. В качестве взорванного джипа близнецов фигурировал милицейский «жигуль», приткнувшийся около служебного входа в клуб.
Пока я рассказывал, сопровождая свое повествование высокохудожественными деталями, которые сделали бы честь любому детективу, мы с сержантом незаметно оказались за «жигулем», около низкой двери, ведущей в подвал. Пока я что-то бормотал, показывая вдаль свободной рукой, сержантик вдруг негромко охнул и повалился на колени, увлекая меня за собой. Я еще не понял, что случилось, как чьи-то сильные руки втащили меня в темное помещение, за обитую железом дверь клуба, и знакомый голос прохрипел на ухо:
– Быстрее, Серёга, сматываемся!..
Буквально сразу же запели милицейские пули, расщепляя деревянные косяки и отскакивая от металла двери. Я почувствовал, как соскользнул с моего запястья наручник. Тот же голос прошелестел в темноте: «Бежим!» – и, кубарем скатившись по ступеням, мы помчались по длинному узкому коридору, в конце которого виднелся слабый просвет.
За спиной уже громыхала ломаемая дверь и слышались приглушенные крики:
– Заходи с парадного! Двое на чердак!
Мой спутник, тяжело дыша, топал ботинками впереди меня по коридору, а сзади пыхтел в затылок еще один тип, подталкивая в спину стволом оружия. Мы выскочили в полосу света, и в ту же секунду сзади раздался истошный крик:
– Стой! Стрелять буду!
Фонтанчик пыли от первого выстрела припорошил лицо, высоко запели пули, кроша кирпич над головой.
Тип за спиной внезапно охнул, повалился на меня, хватаясь руками за одежду, и я неожиданно рухнул на землю, потеряв равновесие. Что-то горячее, густое и липкое заструилось по рукам и быстро пропитало рубашку.
– Серёга, быстрее! – крикнул тот, что бежал впереди. Он выскочил в светлый квадрат и повернул ко мне искаженное лицо. В его руке отливал сталью черный пистолет. Это был Толенков.
– Где Шершавый?! – крикнул он и в ту же секунду, всё поняв по моему лицу, мгновенно исчез через дыру в потолке.
А по коридору грохотали усиленные эхом быстрые милицейские шаги, всё чаще пели пули, отбивая куски штукатурки. Я перемахнул через перила и помчался вслед за Толенковым вверх по лестнице жилого дома. На чердаке нас уже поджидали. Едва мы высунули наши головы из люка, как я увидел, что за стропилами крыши смутно маячат две серые фигуры, а в их руках опасно вздрагивает от выстрелов оружие. Пули буквально прошли в сантиметре от наших голов.
Толенков вдруг повис, одной рукой держась за чердачную лестницу, а другой за свой бок, стремительно темневший прямо на глазах, как будто под рубашкой раздавили спелый помидор.
– Вниз! – бросил Славка, сползая на лестничную площадку. Он дёрнулся, пытаясь бежать, но сразу же осел и тихо выдавил, тяжело дыша: – Ну всё, Серый, приплыли… – Пистолет выпал из его руки.
Я захлопнул чердачный люк и быстро задвинул ржавый засов. Снизу приближался топот преследователей, а те двое на чердаке тщетно дёргали крышку люка. Ржавый засов старчески дребезжал, но не поддавался.
Я подтащил обмякшего Толенкова к окну и выглянул вниз – пятый этаж, пожарной лестницы нет. Действительно, приплыли… Рядом, наискосок от подъездного окна – балкон соседней квартиры, перепрыгнуть на него – пара пустяков, всего один шаг.
Я вылез на подоконник и втащил за собой Толенкова. Ну и тяжелый, черт! Прямо горилла в брюках…
– Славка, соберись, прыгаем!
Толенков в ответ только простонал что-то невнятное. Я с трудом перевалил его обмякшее тело через подоконник. Через секунду одна моя нога уже находилась между прутьями балконного ограждения, а другая висела над пропастью. Рывком я перевалил Толенкова через перила и плюхнулся вслед за ним.
В комнату мы проникли через разбитое стекло балконной двери. Здесь можно было слегка отдышаться. В квартире, обставленной стильной мебелью, на наше счастье, никого не оказалось.
– Беги, Серёга… – сипел Славка, заваливаясь на бок. Его лицо было белым как извёстка, а губы синели прямо на глазах. – Уходи, я тебя прикрою…
Он приподнялся на локте и в то же мгновение выстрелил в направлении окна – в проёме балконной двери показалась тень преследователя. Тень мгновенно присела и затаилась.
– Я никуда не пойду, – прохрипел я, тяжело дыша. – Ты как?
– Хреново… Я уже не жилец… Беги…
– Может, еще прорвёмся? – Кровь из рассечённой раны на лбу заливала глаза, и я плохо видел сквозь кровавую пелену.
– Я пас, – прохрипел Толенков, задыхаясь. – Теперь твоя очередь… Расправься с чёртовой бабой… От меня ей передай вот это… – Он приподнялся на локте и опять выстрелил в окно.
Раздался грохот в коридоре – менты ломали дверь.
– Какая баба? – спросил я, вытирая краем рубашки кровь. – Ты о ком?
– Вали отсюда, Серёга… Она втянула меня… Мне больше не жить…
Выстрел из окна чуть не уложил меня – пуля прожужжала около головы и попала в телевизор. Серый экран пыхнул и рассыпался осколками. Шкафообразный тип под два метра ростом уже прочно обосновался на балконе и теперь изредка постреливал из-за косяка.
Я оттащил Толенкова под прикрытие стола, а сам выполз в коридор. Пока они ломают дверь, попробую прорваться через черный ход. Но дверь черного хода уже дрожала от дружных милицейских ударов. Я проскользнул на кухню. Глянул вниз из окна – ни балкона, ни пожарной лестницы. Всё, кранты… Надо выходить с поднятыми лапками, сдаваться… Я вытер испарину со лба, прислонился спиной к широкой трубе мусоропровода на кухне. Из комнаты доносились хлопки одиночных выстрелов – Толенков еще отстреливался.
Я рванул на себя кухонный стол, схватил топорик для рубки мяса и выломал крышку мусоропровода. Конечно, я не худышка, но, кажется, всё же смогу пролезть… Для верности я еще несколько раз рубанул края отверстия. Черная дыра пахнула на меня тошнотворным духом сгнившей пищи. Испуганные черные тараканы бросились врассыпную.
Выстрелы из комнаты смолкли – это означало, что Славка мёртв. Значит, и мне нечего медлить, сейчас здесь появится громила с балкона. Я перебросил ноги в дыру, ёрзая на заднице, вклинился в узкую трубу и повис на руках, держась за острый край мусоропровода. Ноги болтались в воздухе.
Рухнула дверь в прихожей, послышались быстрые шаги. Закрыв глаза, я отпустил руки и полетел вниз, изредка ударяясь плечами о наросты мусора, выросшие на стенках. Через секунд пять полета я мягко ухнул в вонючий контейнер с мусором. Пискнув, из-под меня выскочила огромная крыса и мгновенно скрылась в темноте.
Задыхаясь от вони, я выпрыгнул из бака. Кажется, всё нормально, ноги целы, можно драпать. У меня преимущество в несколько секунд – тип с балкона в такую щёлку не пролезет со своими габаритами… Значит, пока они сообразят, пока спустятся на улицу…
Я выбрался через подвальное окошко и, шурша кустами сирени, густо росшими вдоль дома, стал пробираться по двору. Кажется, они меня упустили…
Сгибаясь в три погибели под прикрытием сирени, я поспешил убраться из опасного района и вскоре, обессиленный, окровавленный, задыхающийся от бега, рухнул на траву в тихом дворике. С одной стороны меня защищала стена железной «ракушки», а с другой – густой бурьян.
Но такое укрытие казалось мне ненадежным. Если какой-нибудь любопытный ребенок, играя в казаки-разбойники, влезет сюда, то явно удивится, увидев в зеленой травке окровавленного дядю, благоухающего нечистотами. Поэтому, настороженно оглядываясь по сторонам, я залез в «ракушку», опустил железную створку и блаженно затих, устало приникнув щекой к куче промасленного тряпья. Я ждал темноты…
Вечером, очнувшись от кратковременного забытья, отдаленно напоминающего сон, я выбрался из своего убежища. Дородная, чисто промытая луна освещала небольшой дворик с черной норой подворотни. Полные лужи после прошедшего недавно дождя сверкали отраженным от окон светом. Я подошел к лужице, которая показалась мне поглубже и почище, и с удовольствием умылся холодной водой. Быстрым шагом, испуганно шарахаясь от прохожих, я зашагал по улице, засунув руки в карманы. Было холодно.
К дому Кэтрин я добрался в тот тревожный предрассветный час, когда краешек неба на востоке постепенно начинает розоветь, а свет звезд становится ярче, чем ночью, чтобы через несколько минут побледнеть и слиться с голубоватым предрассветным фоном… Только у Кэтрин я чувствовал себя в относительной безопасности – наверняка около моего дома с нетерпением юного любовника меня поджидает милицейская засада.