И И отвел взгляд от Поэтической туманности и поднял из-под ног очень тонкую хрустальную пластинку размером с пол-ладони. Такие пластинки валялись повсюду и сверкали, как осколки чистого льда зимой. И И поднял пластинку над головой, где клубилась Поэтическая туманность. Если смотреть прямо, пластинка была прозрачной, но стоило лишь немного наклонить ее, как на поверхности появлялось отражение туманности в радужных ореолах. Это был чип квантовой памяти. Одной миллионной доли процента ее объема с запасом хватило бы для того, чтобы сохранить всю письменную информацию, созданную человечеством за время своего существования. Поэтическая туманность состояла из 1040 таких единиц и содержала весь свод поэтических произведений в трех размерах. На ее создание ушло все вещество Солнца, и девяти главных планет, и, конечно, Пожирающей империи.
– До чего же величественное произведение искусства! – искренне вздохнул Большезуб.
– Да, оно прекрасно по сути своей – туманность в миллиард километров в поперечнике, содержащая все возможные стихи. Но она еще и великолепна на вид! – воскликнул И И, тоже глядя в небо. – Даже я готов начать поклоняться технологиям.
Ли Бай звучно, протяжно вздохнул. Он в последнее время почему-то пребывал в подавленном настроении.
– Ох, вы как будто поменялись точками зрения. Я же определил возможность применения технологий в искусстве. И… – он вдруг всхлипнул, – потерпел полную неудачу.
– Что вы такое говорите?! – И И указал на висевшую над головой Поэтическую туманность: – Ведь тут собраны все возможные стихи, значит, наверняка есть произведение, превосходящее стихи Ли Бая, и, вероятно, не одно!
– Они ведь недоступны мне! – Ли Бай топнул ногой, и его подбросило на несколько метров вверх. Повиснув там, он сжался в клубок, спрятав голову в колени, и в этой позе зародыша долго спускался под действием еле ощутимого притяжения земной оболочки. – В самом начале создания свода я немедленно взялся за составление программы, которая анализировала бы получающиеся стихи. И технология снова столкнулась с непреодолимым препятствием на пути постижения искусства. Я по-прежнему не знаю, как написать программу, которая анализировала и оценивала бы поэзию. – Он указал вверх, на Поэтическую туманность: – Действительно, с помощью могучей технологии я создал полный свод поэзии. Но я так и не могу найти в нем… увы…
– Неужели душа и сущность разумной жизни действительно недоступны для технологий? – громко спросил Большезуб, обращаясь к Поэтической туманности над своей головой. После всего, что ему довелось пережить в последнее время, он ударился в философию.
– Поскольку в Поэтической туманности наличествуют все возможные стихотворения, то, естественно, какая-то часть их описывает все наше прошлое и все наше будущее, возможное и невозможное. Букашка И И наверняка нашел бы стихотворение, описывающее ощущения, которые он испытал однажды ночью тридцать лет назад, когда подстригал ногти, или меню его обеда, который состоится через двенадцать лет. Эмиссар Большезуб тоже может найти стихотворение, в котором описывается цвет определенной чешуйки на его ноге через пять лет…
Произнося последние фразы, Ли Бай наконец-то опустился наземь и вынул из своих одеяний две пластинки, слабо мерцавшие в свете Поэтической туманности.
– Это мой дар каждому из вас – и вам обоим. Квантовый компьютер произвел поиск по вашим именам в Поэтической туманности и отыскал несколько квадриллионов стихотворений, в которых описываются ваши возможные будущие жизни. Конечно, это лишь крохотная часть стихов, в большей или меньшей степени посвященных вам. Сам я прочел только несколько десятков из них. Больше всего мне понравилось семисложное четверостишье, описывающее романтическую встречу И И с очаровательной деревенской девушкой на речном берегу…
– Надеюсь, что после того, как я покину вас, люди и оставшиеся динозавры смогут поладить, а человечество наконец-то сумеет примириться с самим собой. Вот если кто-нибудь взорвет что-то атомное и проделает дырку в скорлупе полой Земли, это будет настоящей проблемой… Хорошие стихи, имеющиеся в Поэтической туманности, так и не принадлежат никому. Надеюсь, люди сумеют написать что-то из них.
– А что потом случилось со мною и деревенской девушкой? – с неподдельным любопытством спросил И И.
Ли Бай, озаренный серебристым светом Поэтической туманности, усмехнулся:
– Вы жили долго и счастливо.
Мыслитель[72]
Он до сих пор отчетливо помнил, что почувствовал тридцать четыре года назад, когда впервые увидел астрономическую обсерваторию горы Сиюнь. Он ехал в машине «Скорой помощи», и как только они миновали перевал, вдали показалась самая высокая вершина массива Сиюнь. Отражавшие золотой свет заходящего солнца сферические крыши зданий, под которыми скрывались телескопы, казались жемчужинами, инкрустированными в горный пик.
Он только что окончил медицинский институт, получив специальность нейрохирурга, и сейчас был интерном и ассистентом главного хирурга. Его срочно отправили в обсерваторию, чтобы спасти приглашенного ученого-исследователя из Англии, который упал во время прогулки. Увы, обширная травма головы оказалась слишком серьезной, и пострадавший был нетранспортабелен. Потому-то с машиной «Скорой помощи» и прислали нейрохирурга, который просверлил черепную кость и откачал немного крови, чтобы уменьшить отек мозга. Теперь нужно было выждать, пока состояние пациента стабилизируется, чтобы его можно было перевезти в больницу на операцию.
Он смог отойти от больного лишь поздней ночью. Дожидаться, пока больной придет в нужное состояние, и переносить его в машину предстояло санитарам, врач же, чисто из любопытства, решил рассмотреть поближе стоявшие вокруг яйцевидные корпуса. В лунном свете астрономический городок наводил его на мысли о Стоунхендже, и хотелось отыскать в расположении зданий какой-то потаенный смысл. Побуждаемый некоей мистической силой, так и оставшейся для него загадкой на протяжении всей долгой жизни, он подошел к ближайшей обсерватории, открыл дверь и вошел внутрь.
В помещении было темно, лишь слабо светились многочисленные маленькие лампочки приборов. Ему показалось, что он перешел из-под звездного неба с яркой, почти полной луной под звездное небо с совсем крохотным, почти невидимым серпиком. Лишь узкий лучик лунного света проникал в проем купола и падал на гигантский астрономический телескоп, частично очерчивая его контуры серебряными линиями. Такой телескоп был бы вполне уместен на городской площади в качестве абстрактной скульптуры.
Чуть ли не на цыпочках он подкрался к основанию телескопа и разглядел в слабом свете скопище каких-то механизмов. Устройство оказалось куда сложнее, чем он представлял себе. Он поискал глазами окуляр, но тут от двери донесся приятный женский голос:
– Это солнечный телескоп. У него нет окуляра.
Со стороны двери к нему приближалась хрупкая фигурка женщины в белом лабораторном халате, походившая на перышко, неспешно летящее в лунном свете. Это сходство усугублял ветерок, как будто сопровождавший незнакомку.
– Прежние модели солнечных телескопов выводили изображение на специальный экран. А теперь мы используем компьютерный монитор… Доктор, вы, похоже, не на шутку заинтересовались.
Он кивнул:
– Обсерватория – это нечто сакральное и очень сложное. Я испытываю здесь какие-то необычные и довольно приятные ощущения.
– В таком случае почему же вы занялись медициной? О, простите, это неуместно и грубо…
– Но ведь медицина – это отнюдь не сумма тривиальных навыков. Она тоже бывает причастна к сакральному, как, например, моя специальность – нейрохирургия.
– О! Значит, вы берете скальпель, обнажаете мозг и видите там мысли?
Он смотрел на ее улыбающееся лицо в слабом отсвете луны и неожиданно представил себе зрелище, которого никогда не видел, – солнечный свет, падающий из телескопа на экран. Первые яростные вспышки сменились нежным великолепием, заставившим его сердце сбиться с ритма. Он тоже улыбнулся, надеясь, что она заметит его улыбку.
– Ну, если вам так угодно… Но подумайте вот о чем: нечто, напоминающее шляпку большого гриба, которую легко удержать на ладони, оказывается богатой и разнообразной вселенной. С определенной философской точки зрения эта вселенная даже величественнее, чем та, которую наблюдаете вы. Ваша Вселенная простирается на десятки миллиардов световых лет, и все же было установлено, что она конечна. Моя вселенная бесконечна, потому что бесконечна мысль.
– Увы, мысли бесконечны далеко не у всех, но ваши, доктор, действительно не знают границ. Что касается астрономии, то она не столь сакральна и возвышенна, как вы считаете. И несколько тысяч лет назад на берегах Нила, и несколько сотен лет назад во время долгих морских путешествий это был чисто практический навык. Астрономы того времени часто тратили годы на то, чтобы отмечать на звездных картах положение тысяч звезд. Вся жизнь уходила на перепись звезд. Ну а в наши дни реальная работа по астрономическим исследованиям уныла, скучна и бессмысленна. Например, я изучаю мерцание звезд. Я веду бесконечные наблюдения, делаю заметки, продолжаю наблюдения, делаю новые и новые заметки. В этом определенно нет никакой сакральности или возвышенной сложности.
Он удивленно вскинул брови:
– Мерцание звезд? То самое, которое мы видим невооруженным глазом? – Она беззвучно рассмеялась, и он тоже со смехом тряхнул головой. – О, конечно же, я знаю, что это всего лишь рефракция в атмосфере.
– И тем не менее это довольно точная метафора. Если отбросить стабильный уровень и выявлять только колебания энергии, то действительно будет казаться, будто звезды мерцают.
– Из-за солнечных пятен?
Она сделалась серьезной:
– Нет, это флуктуация общей энергии звезды. Примерно так же, как бывает с обычной электрической лампой: она мигает не потому, что вокруг вьются мотыльки, а из-за колебаний напряжения в сети. Конечно, колебания энергии мерцающей звезды настолько незначительны на общем фоне, что об