вня стеллажей из сварочного железа многовековой давности.
– Стараюсь не задумываться об этом, – ответила директор. – Надеюсь, он выдохнется сам собой.
– Кажется, обычно так и бывает, – сказала Оливия. Правда ли это? Она не верила своим словам.
Директор кивнула, ее взгляд блуждал. Она явно не хотела говорить о пандемии.
– Хотите, я вам расскажу нечто потрясающее об этом здании, – предложила она.
– О да, пожалуйста, – сказала Оливия. – Мне уже давно не рассказывали ничего потрясающего.
– Так вот, здание нам не принадлежит, – поведала директор, – но мы владеем им на правах аренды сроком десять тысяч лет.
– Вот уж и впрямь потрясающе!
– Самонадеянность девятнадцатого века. Представьте, разумная цивилизация будет существовать спустя десять тысяч лет. Но и это не все. – Она подалась вперед, сделав эффектную паузу. – Аренда возобновляема.
В тот вечер окно в гостиничном номере открылось, что показалось чудом после дюжины номеров с не отпирающимися окнами. Оливия долго читала роман у окна, наслаждаясь свежим воздухом.
На следующее утро, покидая Цинциннати, Оливия увидела восход солнца из зала ожидания аэропорта. Над взлетной полосой струился зной, горизонт залит розовым светом. «Парадокс: я хочу домой, но готова смотреть на земные восходы целую вечность».
– По правде говоря, – сказала Оливия, стоя за кафедрой в Париже, – что даже сейчас, спустя столько веков, при всех наших технологических достижениях, научных знаниях о заболевании, мы все равно не всегда знаем, почему один человек заболевает, а другой – нет, или почему один пациент выживает, а другой умирает. Болезнь пугает нас своей хаотичностью, ужасающей беспорядочностью.
На приеме в тот вечер кто-то похлопал ее по плечу, обернувшись, она увидела, что это Аретта, ее рекламный агент из Атлантической Республики.
– Аретта! – воскликнула она. – Что вы делаете в Париже?
– У меня отгул, – ответила Аретта, – но одна моя хорошая подруга работает на вашего французского издателя. Она получила билеты на прием, так что я решила заглянуть к вам на огонек.
– Рада видеть вас здесь, – сказала Оливия, и она не лукавила, но кто-то уводил ее в сторону побеседовать с группой спонсоров и книготорговцев. Так что Оливии пришлось оказаться в кружке людей, интересующихся, когда выйдет ее очередная книга и нравится ли ей во Франции, и где ее семья. – У вас, должно быть, очень понимающий муж, – сказала женщина, – раз он согласился присмотреть за дочерью, пока вы в отъезде.
– Что вы хотите сказать? – спросила Оливия, конечно же, зная, что та имела в виду.
– Ну, он присматривает за дочерью, пока вы здесь, – сказала женщина.
– Простите, – сказала Оливия, – боюсь, мой робот-переводчик испортился. Мне показалось, вы сказали, что он очень любезно согласился присмотреть за собственным ребенком. – Отвернувшись, она ощутила, что скрежещет зубами. Она искала Аретту, но той нигде не было.
Среди следующих четырех гостиничных номеров был бежевый, голубой, опять бежевый, потом целиком белый, но во всех четырех на письменном столе стояла ваза с шелковыми цветами.
– Каково это? – спросил интервьюер. Было трудно перестать думать о женщине из Парижа, но Оливия старалась. Нельзя стоять на месте. Оливия и интервьюер стояли на сцене в Таллине. Освещение обжигало.
– Что вы хотите сказать? – Странный вступительный вопрос.
– Каково это быть автором такой успешной книги? Каково это быть Оливией Ллевеллин?
– O, это восхитительно. Я написала три книги, оставшиеся незамеченными, никаких мер по их продвижению за пределами лунных колоний, и вдруг… это как угодить в параллельную вселенную, – сказала Оливия. – Когда я опубликовала «Мариенбад», то попала в какой-то безумный перевернутый мир, где люди действительно читают мои книги. Это непостижимо. Надеюсь, никогда не привыкну к этому.
У водителя, отвозившего Оливию в отель в тот вечер, был замечательный голос, и за рулем он напевал старинную джазовую композицию. Оливия опустила стекло в салоне автолета и прикрыла глаза, чтобы сполна окунуться в музыку и прохладу, наслаждаясь минутами абсолютного счастья.
– Поразительно, как замедляется время во время путешествий, – сказала Оливия Диону по телефону. Она лежала на спине на полу очередного гостиничного номера, уставившись в потолок. В постели было бы удобнее, но у нее разболелась спина, поэтому на жестком полу ей полегчало. – Мне кажется, я разъезжаю уже шесть месяцев. И не могу взять в толк, почему на дворе еще ноябрь.
– Три недели.
– Именно.
Наступило молчание.
– Послушай, – сказала Оливия, – дело в том, что можно быть благодарной за чрезвычайные обстоятельства и одновременно скучать по тем, кого любишь.
Она почувствовала потепление между ними, прежде чем он ответил.
– Я знаю, любимая, – ласково сказал Дион. – Мы тоже по тебе скучаем.
– Я думала о твоем проекте, – сказала она. – Зачем университету понадобился подземный переход в полицейское управление и…
Но у Диона зазвонил телефон.
– Извини, – сказал он, – начальство. Еще поговорим?
– Поговорим.
Она летела на воздушном судне над Атлантикой, когда все части головоломки сложились воедино.
Группы исследователей десятилетиями работали над проблемой путешествий во времени как на Земле, так и в колониях. В этом случае институт физических исследований с подземными ходами, ведущими в полицию и в бесчисленные потайные двери правительственных учреждений, вполне логичен. Что есть путешествие во времени, если не проблема безопасности?
Она задавала поиск песни, которую напевал водитель в Таллине, но тщетно. Слова песни ускользали от нее. Она упорно вводила ключевые слова (любовь + дождь + смерть + деньги + слова + песня), но тщетно.
В Лионе на фестивале, посвященном мистической фантастике, французский рекламный агент Оливии привел ее в зал прессы, где интервьюер, сотрудница журнала, занималась наладкой голографических камер.
– Оливия, – сказала она, – я обожаю ваши книги.
– Благодарю, очень приятно.
– Будьте любезны, сядьте на стул.
Оливия села. Ассистент пришпилил к ее одежде микрофон.
– Это постоянная рубрика для всех авторов на фестивале, – сказала сотрудница, – короткое интервью. Для развлечения аудитории.
– Для развлечения? – Оливии стало не по себе. Ее французский агент метнул тревожный взгляд в интервьюера.
– Приступим?
– Давайте. – Десяток голографических камер проплыли в воздухе и окружили Оливию, словно звездное кольцо, снимая многоплановую картинку.
– Эти вопросы, – начала интервьюер, – мистического свойства!
– Потому что мы на фестивале мистики, – сказала Оливия.
– Именно. Хорошо. Вопрос первый: ваше любимое алиби?
– Мое любимое… алиби?
– Да.
– Даже не знаю… если мне не хочется что-то делать, я просто говорю, что у меня другие планы.
– Насколько я знаю, вы состоите в браке с мужчиной, – сказала интервьюер. – Когда вы встретили своего мужа, что вам сразу подсказало, что вы любите его?
– Ну, – сказала Оливия, – пожалуй, ощущение узнавания, если это возможно. Я помню, что когда встретила его в первый раз, то посмотрела на него и поняла, что он сыграет в моей жизни судьбоносную роль. Можно ли это считать ответом на вопрос?
– Каким вам представляется идеальное убийство?
– Помнится, я читала рассказ, где человека пырнули сосулькой, – сказала Оливия. – Полагаю, это и есть идеальное убийство, при котором само орудие убийства растаяло. А есть ли у вас вопросы, связанные с моим творчеством?
– Всего один. Последний вопрос. Секс в наручниках или без?
Оливия отцепила микрофон и встала. Бережно положила микрофон на стул.
– Без комментариев, – сказала она и вышла из зала прежде, чем интервьюер могла бы заметить слезы у нее на глазах.
В Шанхае Оливия в общей сложности битых три часа рассказывала о себе и о своей книге, что было равносильно повествованию о конце света, пытаясь представлять апокалипсис, не затрагивающий ее дочь. Затем она вернулась в гостиницу и в коридоре заметила, что с трудом передвигается по прямой. Она никогда не употребляла алкоголь, но опьянение и утомление выглядят одинаково. Оливия доковыляла до своего номера. Закрыла за собой дверь и долго простояла, прижавшись лбом к прохладной стене над выключателем. Вскоре она услышала свой голос:
– Это чересчур, чересчур, чересчур.
– Оливия, – вкрадчиво произнесла гостиничная система искусственного интеллекта спустя некоторое время, – вам нужна помощь? – Не получив ответа, система повторила вопрос на северокитайском и на кантонском наречиях.
– Оливия, это совершенно не имеет отношения к делу, но я была няней вашего агента, – сказала ей женщина в очереди за автографами в Сингапуре на следующий день.
– Какой идейный посыл вы бы хотели донести до читателей «Мариенбада»? – спросили ее во время очередного интервью.
Оливия стояла на сцене в Токио рядом с интервьюером, который оказался голограммой, потому что сам интервьюер не смог прибыть из Найроби по неизвестным личным обстоятельствам. Оливия подозревала, что этими обстоятельствами была болезнь: интервьюер время от времени «зависал», но запаздывания звука не было. Это означало, что интервьюер «зависал» не из-за плохой связи, а от того, что отключал микрофон кнопкой «кашлюн» на пульте.
– Я просто хотела написать интересную книгу, – сказала Оливия. – Безо всякого посыла.
– Вы уверены? – спросил интервьюер.
– Вы подпишете подержанную книгу? – спросила женщина из очереди за автографами.
– Разумеется, с удовольствием.
– И еще, – добавила женщина, – это ваш почерк?
Некто, не Оливия, уже надписал экземпляр «Мариенбада», врученный женщиной: «Гарольд! Прошлая ночь была – супер! Обнимашки-целовашки – Оливия Ллевеллин».
Оливия вытаращила глаза на надпись, почувствовав легкое головокружение.