Вот он, тот клен, на восемьдесят два года старше, чем в прошлый раз. Он не столько вытянулся, сколько раздался вширь и стал величественнее. Поляна вокруг клена со временем расширилась. Он зашел под крону дерева, чтобы взглянуть на солнечный свет, пробивающийся сквозь листву, и впервые на своей памяти он испытал истинное благоговение.
Когда же придет Винсент Смит? Как знать. Гаспери оставил поляну, продираясь сквозь гущу листвы, присел на колени на прохладную, влажную землю и принялся ждать.
Он не двигался, только прислушивался. Что еще не нравилось ему в лесах, так это постоянный шум. Он не был похож на неизменный белый шум в лунных городах, отдаленные механизмы, увеличивающие тяготение до земного уровня, поддерживающие воздушную среду под куполами и делающие воздух пригодным для дыхания, создавая иллюзию ветерка. В белом шуме леса не было закономерности, и хаотичность раздражала Гаспери. Время шло, проходили часы. Его мышцы свела судорога. Ему очень хотелось пить. Он вставал несколько раз, чтобы размяться, затем снова приседал. Услышать чье-то приближение было невозможно до последнего момента. В начале пятого часа пополудни он расслышал мягкие шаги девушки по тропинке.
Винсент Смит в тринадцать лет производила такое впечатление, будто сама обкорнала свою шевелюру тупыми ножницами, а потом покрасила в кричаще синий цвет. Глаза были обведены черными кольцами. Она излучала безалаберность. Она шагала медленно, глядя в видоискатель камеры, и из своего укрытия Гаспери узнал эту сцену: однажды он сидел в театре в Нью-Йорке и смотрел скучноватый музыкальный спектакль в сопровождении видеокадров, снятых Винсент в этот самый момент. Она остановилась под деревом, направила камеру вверх…
…и реальность раскололась: Гаспери и Винсент оказались в просторном гулком соборе воздушного терминала Оклахома-Сити, где прямо перед ними шла Оливия Ллевеллин и поблизости слышались ноты скрипичной мелодии. И здесь же, вопреки невозможности, очутился Эдвин Сент-Эндрю, запрокинув лицо к ветвям/потолкам терминала…
Винсент пошатнулась и выронила камеру. Гаспери зажал себе рот ладонями, чтобы не закричать, и терминал исчез. Одно дело знать, что теоретически одно мгновение может повредить другое, другое дело – испытать оба мгновения одновременно. И совсем другое дело подозревать, что это может означать. Винсент дико озиралась по сторонам, но Гаспери припал к земле, и она его не заметила. Он закрыл глаза и вонзил руки в грязь, пытаясь убедить себя, что холодная вода, пропитавшая его брюки на коленях, реальна.
Но что делает мир реальным?
Гаспери лежал на спине в грязи, созерцая листву на фоне темнеющего неба, и ему казалось, что он здесь уже давно. В лесу сгущалась ночная тьма. Винсент ушла. Он сел не без труда, у него затекла спина. Сколько он тут пролежал неподвижно? Отправил сообщение со своего устройства: «Я это видел! Я видел повреждение файла! Оно настоящее, Зоя».
Ответа не последовало. Он знал, что набедокурил, знал, что, спасая Оливию Ллевеллин, нарушил самое святое правило, но в нем теплилась надежда, что это сообщение еще может его спасти.
Гаспери вернулся в Камеру отправки № 8 на третьем подземном этаже Института Времени в тот же момент, из которого был отправлен. Перед ним за пультом управления сидела Зоя.
– Я ее видел, – сказал Гаспери. – Я видел аномалию.
– Я получила твое сообщение. – Зоя не отрываясь смотрела на него, и он заметил ее заплаканные глаза. – Я только что говорила с Ефремом, – сказала она. – Тебя отстраняют от работы.
– Что со мной будет?
– Ничего хорошего.
– Я знаю, что натворил, – сказал Гаспери. – Но если я закончу расследование, может, они…
– Теперь ты вряд ли сможешь что-либо сделать, чтобы спастись.
– Но, может, получится. Послушай, мне нужен еще один уровень подтверждения, еще один свидетель. Мне нужно побывать еще в двух местах. – Гаспери вышел из машины времени и передал Зое свое устройство.
Она посмотрела и нахмурилась.
– 1918 год?
– У меня возникли новые вопросы к Эдвину Сент-Эндрю.
– В 1918 году? Он столкнулся с аномалией в 1912 году. А что в 2007 году?
– Вечеринка, на которой побывала Винсент Смит, – ответил он. – Она включена в список второстепенных целей.
– Но у тебя устройство и датчик слежения заблокированы, – возразила она.
– Зоя, – сказал Гаспери. – Прошу тебя.
Она закрыла глаза на мгновение и, взяв у него устройство, набрала какой-то невидимый ему текст. Затем приблизила лицо к сканеру радужки.
– Я отменяю приказ об отстранении, – сказала она. Ее голос звучал на удивление бесстрастно. Он заметил в ее глазах испуг. – Ефрем придет с охраной с минуты на минуту. Я не стану мешать твоей отправке, Гаспери, но, если ты вернешься, я не смогу тебя защитить.
– Понятно, – сказал он. – Спасибо.
Гаспери услышал стук в дверь как раз в момент отправки.
Гаспери вышел из нью-йоркского мужского туалета в зиму 2007 года и вошел в тепло и свет вечеринки в картинной галерее. Он медленно пробирался сквозь толпу, пытаясь сориентироваться. Он разыскивал Винсент Смит. Он знал, что она будет здесь – ее присутствие упоминалось в исторической летописи, потому что где-то в этом зале околачивался фотограф светской хроники, – но в 2007 году это означало, что Мирэлла Кесслер тоже здесь, и после странной встречи с ней в 2020 году Гаспери надеялся с ней разминуться.
Он увидел, что они вдвоем в дальнем конце зала любуются большим живописным полотном. Он взял бокал красного вина с маленького круглого подноса и отправился рассматривать другую картину, обдумывая дальнейшие шаги. Публика раздражала его. Они обменивались рукопожатиями и поцелуями в щечку, что даже после пройденного курса межкультурной восприимчивости казалось ему дикостью в сезон гриппа. Эти люди не сталкивались напрямую с пандемиями, напоминал он себе. Никто из них не был настолько стар, чтобы застать зиму 1918/19 года. С Эболой было покончено несколько лет назад, и она была оттеснена на противоположное побережье Атлантики. COVID‑19 появится только через тринадцать лет. Гаспери медленно обходил периферию зала, сближаясь с Винсент.
В 2007 году Винсент процветала и обладала глянцем изысканности и самоуверенности, какого нельзя было заподозрить в синеволосой бродяжке, встреченной им в Кайетте. Ее рука обвивала руку Мирэллы, и они стояли напротив картины, но, как он теперь приметил, не особенно рассматривали ее. Они о чем-то шептались заговорщицким тоном. Мирэлла посмеивалась. Они выглядели так неразлучно, что он был на грани отчаяния. Но потом Винсент высвободилась, чтобы с кем-то поздороваться, а Мирэлла повернулась, чтобы найти мужа, и тогда Гаспери воспользовался шансом.
– Винсент?
– Здравствуйте. – Она обладала приветливой улыбкой, и сразу ему понравилась.
– Извините за беспокойство. Я веду расследование в интересах коллекционера живописи, могу я задать вам краткий вопрос о видеофильмах вашего брата Пола?
Он привлек ее внимание. Ее глаза расширились.
– Моего брата? Но я не думала… я не знала, что он снимает видеофильмы. Пол музыкант. Или композитор, пожалуй.
– И я так думаю, – сказал он. – Едва ли он снимал эти видеофильмы. Наверное, кто-то другой.
Она нахмурилась.
– Можете их описать?
– Ну, есть там один, особенный оператор, – ответил Гаспери, – который гуляет по лесу. В Британской Колумбии, я думаю. Погожий денек. Судя по качеству съемки, кажется, в середине девяностых.
Ее взгляд смягчился. Гаспери показалось, будто он гипнотизер.
– Оператор прогуливается по тропинке, – продолжал он, – приближаясь к клену.
Она кивнула.
– Я всегда снимала на той тропинке, – сказала она.
– В этом конкретном фильме происходит нечто странное. Какая-то неестественная вспышка непонятно чего, – сказал Гаспери, – все чернеет на секунду, может, из-за дефекта пленки…
– Это показалось дефектом, – заметила Винсент, – но дефект был не на пленке.
– Вы его видели?
– Я услышала странные звуки, и все почернело.
– Что вы услышали?
– Игру на скрипке. Затем шум гидравлики. Это было необъяснимо. – Ее взгляд неожиданно сосредоточился. – Извините, – сказала она, – я не расслышала вашего имени.
Сквозь толпу к ним пробирался ее муж. Он протянул Винсент бокал вина, и Гаспери, воспользовавшись минутной паузой, ускользнул от них. Он испытывал странное блаженство, замешанное в равной мере на переутомлении и радости. У него на устройстве записалось интервью, подтвержденное независимыми источниками. Он провел свои наблюдения. Впервые после интервью с Оливией Ллевеллин, утром этого странного и, казалось, нескончаемого дня он почувствовал, что, возможно, все не так безнадежно.
Но Гаспери на миг задержался в дверях мужского туалета, глядя на вечеринку, и его счастье поблекло. Вот он ужас, о котором предупреждала Зоя – отталкивающее знание судеб всех и каждого. Он обвел взором зал и впервые в жизни ощутил себя постаревшим. Винсент и ее муж чокались бокалами. Через четырнадцать месяцев Алькайтиса арестуют за организацию колоссальной финансовой пирамиды, затем выпустят под залог, чем он и воспользуется, чтобы сбежать в Дубай, бросив Винсент, и проведет остаток жизни в гостиницах.
Винсент проживет двенадцать лет и исчезнет при таинственных обстоятельствах с палубы контейнеровоза.
Рядом стояла Мирэлла, болтая со своим мужем Фейсалом. Фейсал был инвестором в афере Джонатана, и, когда через год афера рухнет, он всего лишится, как и члены его семьи, которые поддались на его уговоры. Фейсал покончит с собой.
Мирэлла обнаружит его тело и записку. Затем она еще более десяти лет проживет в Нью-Йорке до марта 2020 года, когда отправится в Дубай с неизвестной целью и застрянет там аккурат в разгар пандемии COVID‑19. Там она встретит Гимеша Чиянга, проживающего в той же гостинице, и они вернутся в его