а диван, и мы вместе досматриваем сериал. К четырем часам дня я уже знаю о Куотермейнах и Спенсерах больше, чем когда-либо стремилась узнать. Но кого я обманываю? Я и сама, пока долгие месяцы выздоравливала, смотрела дрянные мыльные оперы. А еще дрянные телеигры. И такие же дрянные ток-шоу. Я была настоящим знатоком того, что показывают днем по телевизору. Только не смотрела «Главный госпиталь». Хотя после сегодняшнего могу смело делать вид, будто я его видела.
По окончании фильма мы с Джошем залезаем в его грузовик и едем покупать новый аккумулятор для моей машины. По дороге заезжаем на школьную парковку: пусть я и знаю марку и модель своего автомобиля, но на этом мои познания заканчиваются. Этой информации точно не хватит, чтобы понять, какой аккумулятор мне нужен.
Джош осматривает мою машину, что-то записывает себе, потом забирает у меня ключи и открывает капот. У меня в руках по-прежнему рюкзак с учебниками. Дабы не носить его с собой, я собираюсь закинуть его в свою машину. Но как только вылезаю из грузовика, тут же жалею о своей лени, потому что в нашу сторону по парковке идет Тирни Лоуэлл. И не только она одна. Из здания школы вываливается толпа учеников, и тут я соображаю: время пятый час, многие кружки и заседания клубов уже заканчиваются. Однако я замечаю только Тирни, ибо она по какой-то причине ненавидит меня. Ладно, многие девчонки питают ко мне неприязнь, ведь я для них легкая мишень из-за внешнего вида. Это можно еще понять. Но она пронзает меня убийственным взглядом, словно только что застала за тем, как я кормлю ее собаку шоколадом. Обычно меня это не сильно заботит, я совершенно не обращаю внимания на подобное и без труда избегаю с ней встреч. Вот только сейчас я выбираюсь из грузовика Джоша, сам он стоит рядом с моей машиной, и через минуту мы уедем вместе – такой акт эксгибиционизма я пока не планировала выставлять напоказ.
Мы оба тотчас же запрыгиваем обратно в пикап с одинаковым молчаливым желанием поскорее убраться отсюда. Как только мы отъезжаем, я выглядываю в окно, разглядывая окружающие машины. Несмотря на тонированные окна в грузовике, я все же не хочу рисковать. Убедившись, что за нами никто не наблюдает, я задаю вопрос, который мучает меня с тех пор, как мы выехали из дома.
– Значит, ты смотришь «Главный госпиталь»? – В принципе мне не нужно от него подтверждение. Я и так знаю ответ. Джош не смотрит на меня, но я вижу, как уголки его губ приподнимаются в полуулыбке. Она появляется на его лице всякий раз, когда он чем-то смущен. По сути, это его настоящая улыбка, которую он пытается подавить.
– Да, – говорит он. Ну ладно, на мой вопрос он ответил, однако в действительности мне хочется знать причину, услышать какое-то пояснение, потому что это реально странно. То, что Джош оказался скрытым любителем мыльных опер, само по себе удивительно, но меня больше поражает другое: он не ограничивается простым ответом и пускается в объяснения, о чем я даже не просила. – Его раньше смотрела моя мама. Она была фанаткой. Не пропускала ни одной серии. Мы с папой по этому поводу все время подшучивали над ней. А когда ее не стало, я все надеялся, что она вернется. Считал, что должен рассказать ей все, что произошло в ее отсутствие, чтобы она ничего не пропустила, и поэтому стал смотреть сериал. Каждый день. Через некоторое время понял, что она все-таки не вернется, но уже втянулся сам. И просто не мог бросить. – Он пожимает плечами, словно принимает этот факт. Только непонятно какой: что его мама больше не вернется или что он смотрит «Главный госпиталь». Наверное, он и сам не знает.
– Сколько тебе тогда было?
– Восемь. Достаточно взрослый, на мой взгляд, чтобы все понимать. Просто я не хотел… не знаю… Папа пытался как-то мне это донести, но разве можно объяснить, что человека, которого ты видел каждый день, больше нет? Будто кто-то нажал кнопку «Удалить» – и ее не стало. Я никак не мог понять: только этим утром этот человек смеялся и обнимал тебя, но вот ты возвращаешься домой, а его не существует. Я не мог поверить, что такое возможно. Я не хотел в это верить… так что да, «Главный госпиталь».
Пока Джош все это рассказывал, я не отрывала от него взгляда. Он впервые поведал мне что-то столь личное. Мне становится стыдно от того, что сама я ни разу не сказала ему правды о себе. Даже своего настоящего имени.
Он поворачивается и секунду смотрит на меня, на его лице – почти извиняющееся выражение. Или, может, это смирение? Затем он возвращает взгляд на дорогу, и через минуту мы въезжаем на парковку магазина.
Теперь мне известен один из секретов Джоша Беннетта. Он сам мне его открыл. Жаль, я не могу ответить ему тем же.
Глава 23
Джош
Каждый раз, когда кто-то стучится ко мне в дверь, я ожидаю увидеть на пороге человека с какой-нибудь едой. За время после гибели мамы и сестры я прошел ускоренный курс по искусству скорби. Понял, как на самом деле все устроено: часть этих знаний касалась того, какой реакции ждут от меня, но в основном – какой реакции стоит ждать от других. Вряд ли есть какой-то писаный свод правил, однако его стоит написать, потому что все, по сути, ведут себя одинаково. Особенно в вопросах еды. Однажды бабушка объясняла мне психологию такого поведения, но я ее не слушал, мне было неинтересно. Люди обязаны уяснить одно: то, что тебе необходимо питаться, еще не значит, будто они могут постоянно ходить к тебе домой, используя запеканки и кофейные пирожные в качестве повода поглазеть на твое горе.
В возрасте восьми лет я постиг все бессмысленные ритуалы соболезнования и пришел к выводу, что они никогда не меняются. Я всегда мог рассчитывать на обилие еды и сочувствия, которые были мне ни к чему.
Иногда твои непрошеные гости вспоминают и рассказывают какие-то забавные случаи, которые чаще всего оказываются вовсе не забавными, а грустными. После этого вы в неловком молчании смотрите друг на друга. А потом он встает, собираясь уходить. Ты благодаришь его за визит, хотя его появление только усугубило ситуацию.
А есть еще такой разряд людей, кто только и ищет повод заявиться к тебе, дабы посмотреть на твое заплаканное лицо, узнать, насколько ты сломлен, и потом обсудить это с соседями. «А вы видели беднягу Марка Беннетта и его сынишку? Какая трагедия! Это так печально». Или говорят что-то столь же дурацкое. Но раз уж они принесли еды, значит, имеют полное право сплетничать о вас.
Десять минут спустя снова раздается звонок в дверь, и все повторяется сначала. Так продолжается изо дня в день. Непрерывный поток соболезнований и еды. В основном лазанья.
Возможно, некоторые люди и находят утешение в обязательных словах сочувствия и разогреваемой еде; мы с отцом не входили в их число. Хотя и благодарили каждого пришедшего. Брали у него завернутые в фольгу противни и формы для запекания. А потом все это выбрасывали и заказывали пиццу. Мне даже интересно, есть ли на свете человек, чью боль может успокоить запеканка.
И тут я думаю о Ли. Иногда на пороге твоего дома появляются люди, которые предлагают тебе нечто большее, чем слова и еда. Иногда они приносят именно то, что тебе нужно, и это не чертовы кофейные пирожные.
С Ли мы встретились впервые, когда она стояла на моем крыльце с тем самым злополучным, обернутым в фольгу блюдом в руках. Два дня назад умерла моя бабушка, и к этому времени в моем холодильнике скопилось уже шесть таких противней, а еще пара стояла на столе. Мне тогда было пятнадцать лет, и при виде очередного блюда я фыркнул с видимым отвращением. Но к ней мое недовольство нисколько не относилось. Она была в очень коротком зеленом сарафане – невероятная красотка. Кроме этого, я больше ничего не запомнил. Я узнал ее по школе, но она училась на два класса старше, и мы никогда не общались. До того дня я даже не знал ее имени.
Я взял у нее блюдо с едой – как выяснилось, его прислала ее мама, которая знала мою бабушку. Потом пригласил в дом, потому что так было принято поступать. Поскольку дедушки не было дома, принимать соболезнования приходилось мне одному. Мы обменялись обязательными репликами, не забыв упомянуть все основные банальности. После нескольких минут стояния на кухне – сцена, заслуживающая звания самой неловкой, – она спросила, есть ли дома кто-нибудь еще и не желаю ли я пойти в свою комнату. Наверное, так она хотела выразить мне сочувствие, а я – поблагодарить ее за блюдо.
Вот так Ли пришла ко мне в первый раз. Но далеко не в последний. Мы никогда с ней официально не встречались. Никогда не тусовались. Она просто приходила ко мне по вечерам и пробиралась в мою комнату или же мы просто укатывали куда-нибудь на ее машине и проводили время там, но этим ограничивались наши отношения. И ограничиваются вот уже три года. Даже после того как она поступила в колледж, мы умудряемся придерживаться нашего привычного расписания. Иногда мы о чем-нибудь говорим, но никогда на серьезные темы.
Возможно, это было неправильно. И есть до сих пор. Но я в любом случае ни о чем не жалею. К тому времени как она появилась в моей жизни, я пережил четыре смерти, и одна ждала меня впереди. Мне нужно было хоть что-то нормальное, и Ли мне это давала. От меня не требовалось ни проявления чувств, ни каких-либо обязательств. Мне не нужно было клясться в любви. Да, она мне нравится, но даже если бы не нравилась, это не было бы поводом для разрыва. Сомневаюсь, что для нее мое отношение вообще имеет какое-то значение. Мы по-прежнему придерживаемся политики обоюдного использования, без лишних вопросов. Она милая, спокойная и чертовски привлекательная. Но если завтра она уйдет, я не буду по ней скучать. Люди все время исчезают из моей жизни. Может, я даже не замечу ее ухода.
Настя появляется в моем гараже после восьми часов вечера, и отнюдь не с кофейными пирожными. Хотя они, я не сомневаюсь, были бы домашними, покрытыми корицей и невероятно вкусными. В руках она держит два пакета с продуктами. Не говоря мне ни слова, проходит мимо меня и одной рукой, не выпуская сумку, неуклюже открывает дверь, ведущую в дом.