– Ты можешь себе это позволить? – интересуюсь я. Мы как раз стоим перед стеллажом с множеством ящичков, полных шурупов и болтов всех возможных размеров, и он, не глядя, выдвигает их один за другим.
– Я могу позволить себе все, за что готов заплатить. – Мне не совсем понятно, что он имеет в виду, но в голосе Джоша слышна горечь – что бы его ни расстраивало, я не хочу в это влезать.
Мы останавливаемся у кассы самообслуживания. Я достаю из тележки товары и подаю Джошу по одному, а он проводит их через сканер. Вся эта картина выглядит невероятно семейной. Он ведь мог приехать сюда без меня – от моего присутствия толку здесь никакого. Это время я могла бы потратить на бег, чем в принципе и должна сейчас заниматься. Чем непременно бы занялась, если бы не обнаружила Джоша дома. Я бы бегала до изнеможения. В одном он прав. Осознает ли насколько? И не потому ли стал меня ждать? Если бы я, придя к его дому, увидела закрытый гараж, то почувствовала бы себя брошенной и, возможно, больше никогда бы не вернулась.
К Джошу домой мы возвращаемся после девяти часов. Я помогаю ему занести сумки в гараж, а потом смотрю, как он раскладывает покупки. Джош – сама плавность и изящество, ни одного лишнего движения. Все, что он делает, наполнено смыслом. Я без стеснения разглядываю его. Он тоже спокойно разглядывает меня. Между нами существует негласная договоренность. Я позволяю ему наблюдать за мной, а он в свою очередь разрешает мне наблюдать за ним. При этом мы не испытываем недовольства. Это просто наш дар друг другу. Никаких обязательств, ожиданий, скрытых подтекстов. Мы друг для друга – загадка. Может, если бы я сумела разгадать его, а он – меня, то мы смогли бы объяснить, кто из нас кто. Возможно, именно это мне и нужно. Чтобы кто-нибудь объяснил мне, кто я.
Когда все вещи убраны, Джош запирает гараж и направляется в дом. Подождав, пока я войду следом, закрывает за мной дверь.
– Ты что-нибудь ела? – спрашивает он.
– Да, перед уходом. А ты?
– Тоже. А то, будь ты голодна, разогрел бы тебе еды. Хочешь сказать, ты сегодня приготовила что-то существенное? – Он награждает меня скептическим взглядом.
Я фыркаю. Есть в этом что-то привлекательное.
– Нет.
– И что же ты ела на ужин?
– Печенье с арахисовым маслом.
– Наверное, даже не стоит уточнять, насколько ты сейчас серьезна. Я не представляю, как ты умудряешься с такой едой выдерживать физические нагрузки.
– В арахисовом масле содержится белок, – отвечаю я с притворным негодованием. – Тем более я внесла некоторые изменения в рецепт. Пришлось съесть целую гору печений, чтобы понять, как все получилось.
– И как? – интересуется Джош, доставая из холодильника бутылку воды и отпивая от нее половину, прежде чем передать мне.
– Не знаю. Я принесу тебе попробовать, и ты сам мне скажешь.
– Я попробую твои печенья, но сначала ты позволишь мне накормить тебя настоящей едой.
– Ты собираешься готовить специально для меня? – Я чуть не захлебываюсь водой. После чего возвращаю ему бутылку.
– Мне все равно нужно готовить. Так какая разница, на сколько человек?
– Только не перетрудись.
– Даже не подумаю, – улыбается он.
Я обхожу кухонный стол и беру плеер, лежащий рядом с телефоном.
– Что слушаешь? – спрашиваю я, включая его.
– Ничего. Это я достал для тебя и положил сюда. Думал, ты захочешь с ним бегать.
Ох. Я тут же, не глядя, выключаю плеер и кладу обратно на место.
– Тебе не стоило. Мне он точно не нужен, но за заботу спасибо.
– Как так? Ты единственная, кто бегает без музыки. Разве тебе не скучно? – удивляется Джош. Вопрос, конечно, резонный, но нет, мне и правда не скучно. И не бывает никогда. Так что я не стану засовывать эти штуковины себе в уши, точно призыв напасть на меня. Я пожимаю плечами, отодвигаю плеер подальше и отворачиваюсь от стола.
– Нисколько. Слышала, у тебя с моей тетей состоялся милый разговор, – саркастично замечаю я, подходя к дивану. Скидываю ботинки и сажусь, подобрав под себя ноги.
– А я все думал, скажет ли она.
– Почему ты сам не сказал?
Джош пожимает плечами. Что-то мы оба слишком часто это делаем. Видимо, поэтому я и заговорила с ним. Просто плечи устали.
– И что она тебе сказала? – спрашивает он, устраиваясь рядом со мной.
– Сказала, что она не дура и мне не стоит так ее воспринимать.
– Значит, сейчас тебя здесь быть не должно?
– Нет, она не против. Просто попросила впредь сообщать ей, где я нахожусь. До тех пор пока я ей пишу, все нормально. – Все так и есть. Марго усадила меня и прочитала целую лекцию на этот счет. Попыталась всячески донести, что мое поведение – это проявление неуважения по отношению к ней и я должна понимать: если со мной что-нибудь случится, именно ей придется иметь дело с гневом моей матери – миниатюрной женщины, которая способна внушить страх даже неистовому воину. Но вместе с тем Марго, благослови ее Господь, не стала загонять меня в рамки бесконечными правилами и ультиматумами и правильно сделала, потому что я все равно не стала бы их соблюдать. Не потому, что желала выступить против нее или не хотела, чтобы мне говорили, как жить. А потому, что я не смогла бы отказаться от возможности приходить в этот гараж.
– Послушай, Эм, – сказала она, – я не наивная. И тоже была когда-то молодой. Мне тридцать два года, и у меня есть внушительный список историй, которыми я никогда не поделюсь со своей мамой. А будь Шарлотта моей матерью, этот список был бы еще длиннее, так что поверь мне, я тебя прекрасно понимаю. Но и ты меня пойми: я несу за тебя ответственность, а еще очень люблю. – В этом месте я, по-моему, поморщилась, но она, не обратив внимания, продолжала: – Скоро тебе исполнится восемнадцать, и я знаю, что запрещать тебе что-либо бесполезно, поэтому прошу из уважения ко мне все-таки сообщать, где и с кем ты проводишь время и чем занимаешься. Будешь ставить меня в известность – мы с тобой поладим. Нет – я без колебаний отправлю тебя обратно домой, к матери.
Помимо прочего она добавила, что считает меня умной девочкой, а умные девочки часто совершают глупости. Потом обняла и заверила, что я могу рассказывать ей обо всем и она меня никогда не осудит. Наверное, таким образом пыталась вывести меня на разговор о сексе.
Я обняла ее в ответ, потому что только так могла отблагодарить за то, что она не стала устраивать сцен и позволила мне видеться с Джошем. Она не собиралась препятствовать, как-то усложнять мне жизнь. И я невероятно этому рада, ибо сложностей мне и без того хватает.
Глава 25
Джош
– Как ты научился готовить? – Сегодня она болтает ногами, сидя на кухонной стойке, а не на верстаке. Теперь она все время ужинает у меня. Иногда помогает готовить. Иногда просто наблюдает. И без умолку говорит.
Я тянусь вверх и открываю шкафчик над холодильником, куда мама сложила все свои поваренные книги. Настя окидывает взглядом забитую до отказа полку. Сам я, если честно, пользуюсь всего несколькими из тех, что находятся впереди, но шкафчик довольно глубокий, и книги стоят в три ряда.
– Ты научился готовить по книгам? – Настя удивленно выгибает брови.
– А разве так поступает не большинство людей?
– Только не семнадцатилетние парни.
– Боюсь, многие семнадцатилетние парни вообще не учатся готовить.
На мое замечание она ничего не отвечает. Я сказал это не для того, чтобы вызвать замешательство, но она, похоже, смущена, потому что в кухне воцаряется молчание. Обычно такого рода тишину все стремятся заполнить, но безуспешно, поскольку усердно думают над тем, что сказать. И пока пытаются что-то придумать, молчание затягивается настолько, что уже никакие слова не могут снять неловкость. Все подходящие фразы растворяются в молчании, в то время как подыскиваются нужные слова.
– Если получится фигня, может, закажем пиццу? – предлагает она. Молчанию не удается ее одолеть. Оно ее вовсе не пугает. Когда, наверное, больше года не говоришь ни с одной живой душой, то невольно учишься управлять возникающими паузами в разговоре.
– Не получится, – отвечаю я.
– Так уверен в себе? – усмехается она.
– Я уже уморил тебя голодом?
– На удивление нет. Но вот это выглядит как-то подозрительно. – Она косится на разделочную доску, лежащую передо мной.
– Овощи?
– Они самые.
– Тебе сколько лет? Восемь? – спрашиваю я.
– А тебе? Сорок? – парирует она.
– Фигня не получится, – повторяю я. – Поверь мне. Я готовлю не первый день.
– А сколько уже?
– Три года, плюс-минус. – Именно в это время моя бабушка сильно заболела и больше не могла заниматься готовкой. В то же самое время я был вынужден учиться, как пользоваться стиральной машинкой и вытряхивать пылесос.
– С четырнадцати лет? И что тебя заставило?
– Надоело каждый день на ужин питаться сухими хлопьями из коробки. Поэтому однажды просто достал поваренные книги и начал их изучать.
– Я вот вообще не умею готовить.
– Зато умеешь печь. – Да еще как! На прошлой неделе она приносила те самые печенья с арахисовым маслом, посыпанные сахаром, с узором крест-накрест наверху. Стоило мне на них взглянуть, как я мгновенно вспомнил, что точно такие же пекла моя мама, а я совсем забыл. Интересно, сколько еще всего я не помню о ней?
– Это не то же самое.
– При желании ты тоже можешь научиться готовить. Я даже могу одолжить тебе поваренную книгу, если хочешь, – с легким сарказмом говорю я. Такое предложение ее не слишком воодушевляет. – Это вовсе не трудно.
– Для тебя, может, и нет. Но не все из нас такие талантливые, как Джош Беннетт. – Она говорит обо мне так, будто я тот еще придурок.
– А ты знаешь, сколько блюд угробил этот талантливый Джош Беннетт вначале? – Теперь я уже сам выставляю себя тем еще придурком.
– Просвети.
– Скажем так, первые несколько месяцев я по-прежнему питался хлопьями. И даже потом мы с дедом частенько ели сухую пережаренную еду.