Она тянется ко мне и находит мою руку, чуть ниже плеча, а потом скользит вдоль нее к ладони. Точно так же она касалась клавиш пианино. Я ощущаю по всей руке проложенную ее пальцами дорожку. В комнате воцаряется спокойствие, какого здесь не было еще несколько секунд назад. А после она без слов сворачивается клубочком возле меня. Так мы и засыпаем. Ее рука в моей руке. Вместе.
Когда в среду на уроке рисования Клэй Уитакер показывает мне папку с работами, над которыми он трудится, мне хочется врезать ему. Он все время что-то улучшает, дополняет, убирает в зависимости от того, в каком конкурсе участвует или в какой колледж готовит заявку на поступление, а потом демонстрирует мне, хотя я его об этом даже не прошу и вообще ни черта не разбираюсь в искусстве. Но треснуть его хочется не за сами рисунки, а за то, что он показывает их мне здесь, на виду у всего класса, где практически невозможно сохранять невозмутимость. Думаю, это проверка. Бросив взгляд на следящего за моей реакцией Клэя, я убеждаюсь, что это действительно так.
На всех до единого рисунках изображена Солнышко. Ее лицо со всевозможных ракурсов. В глазах каждого портрета отражены все эмоции, какие только можно представить. Я прощаю ему каждую минуту, что он украл у меня, пока ее не было в моем гараже.
– Нарисуй один для меня. – Слова слетают с моих губ раньше, чем я успеваю прикусить язык.
– Хочешь, чтобы я нарисовал тебя? – Клэй явно раздражен или разочарован – не такой реакции он ожидал от меня.
– Нет. Чтобы ты нарисовал ее. Для меня.
Выражение его лица немного смягчается.
– Как? – спрашивает он.
– Что значит «как»? – В моем голосе слышится злость. Я и правда злюсь, но только на себя самого. Я только что вывернулся перед ним наизнанку, а теперь он ради забавы собирается ковыряться у меня в душе.
– Как ты видишь ее? Если хочешь, чтобы я нарисовал ее для тебя, то мне необходимо посмотреть на нее твоими глазами. А не своими.
– Ты уже нарисовал сотни ее портретов. Просто нарисуй еще один или подари какой-нибудь из этих. – Я показываю на папку.
– Что ты чувствуешь, когда смотришь на нее?
– Ты надо мной издеваешься? Ладно, забудь. – Если он хочет поговорить о моих чувствах, то пусть поцелует меня в зад.
– Тебе же явно нужен портрет не просто так.
– Ага, чтобы дрочить на него. Тебе какое дело? – Я продолжаю рисовать, дабы мне не пришлось смотреть на Клэя. Но работа уже испорчена – придется начинать заново. Плевать.
– Радость, страх, безысходность, страстное желание, дружеская симпатия, злость, потребность, отчаяние, любовь, вожделение?
– Да.
– Что «да»?
– Все вместе, – отвечаю я, потому что и так выложил ему все карты, нравится мне это или нет.
– Портрет будет готов через пару дней.
Через два дня Клэй, как и обещано, входит в класс с большой картонной папкой в руках, вручает ее мне и просит не открывать до дома. В глубине души я надеялся, что он забыл о своем обещании или это был плохой сон и на самом деле я ничего такого не просил. А потом он показывает мне свою новую работу – теперь понятно, где Солнышко пропадала последние два дня.
– Ты совсем на ней помешался, – говорю я, возвращая ему рисунок.
– Только я один?
– Да. – Клэй с сомнением смотрит на меня, и я понимаю, что допустил ошибку, но пути назад нет. – Мне всего лишь нужен был портрет. Знал бы, что ты окажешься таким говнюком, ни за что бы не стал просить.
– Не волнуйся, – говорит он, и на миг от самодовольного Клэя не остается и следа. – Я ничего ей не скажу.
Я принимаю его обещание, и на минуту мы замолкаем. За это время мой разум умудряется окончательно покинуть меня.
– Какие у тебя планы на вечер? – спрашиваю я.
– Хочешь пригласить на свидание?
– На ужин к Дрю, в шесть часов. – Вот теперь я точно слетел с катушек. В эти выходные родители Дрю уезжают из города, но его мама наготовила тонну еды и настоятельно просила не отменять воскресный ужин. А потом они решили вернуться домой пораньше, и Дрю перенес ужин на сегодня.
– Ты совсем спятил, – говорит Клэй. – Сначала портрет, потом это? Я не собираюсь становиться жертвой твоего запланированного самоубийства.
– Зато у тебя будет возможность еще раз понаблюдать за объектом своей одержимости. – Я киваю на его альбом. – Можешь привести Мишель-Фотоальбом, если хочешь.
– Ты же понимаешь, что Дрю на говно изойдет, если мы с Мишель заявимся к нему домой?
– Ага.
– Значит, в шесть?
– В шесть.
Глава 34
Настя
Теперь мне подвластна любая ситуация. Возможно, я и не в силах помешать случайному психопату найти меня в любом месте в любое время, зато в моей власти то, чем я могу ему ответить.
За последние два года я посетила немало занятий по самообороне, где узнала, что в тот день могла бы применить несколько техник. Я отнюдь не мастер боевых искусств. Даже близко нет. Только знаю парочку сложных, при этом довольно серьезных приемов и несколько основных хитростей, применяемых в уличных драках, но даже этого вполне достаточно. Можно было выбить ему глаза, перебить трахею, ударить по ушам, садануть коленом в пах или прибегнуть к беспроигрышной золотой классике – закричать и убежать со всех ног. Но ничего из этого я не сделала. Знаете, как я поступила? Улыбнулась и поздоровалась. Потому что была вежливой девочкой. И невероятно глупой.
Когда мы подъезжаем к дому Дрю, на подъездной дорожке еще пусто. Джош берет контейнер для капкейков – его подарила мне Марго без всякого повода – и несет в дом. Я иду следом за ним, едва сдерживая улыбку. Я-то привыкла видеть его с мебельными досками, отчего теперь розовый пластиковый контейнер смотрится чужеродно в его руках. Дрю и Сара возятся на кухне, где обычно хозяйничает миссис Лейтон. В ноздри мгновенно бьют ароматы готовящейся еды. Судя по запаху, на ужин нас ждут итальянские блюда.
– Джош, – рявкает Сара, как только мы входим на кухню, – еду ведь следует разогревать при температуре не выше ста восьмидесяти градусов, да?
– При двухсот тридцати она погреется быстрее, – возражает Дрю.
– И вся высохнет, – живо откликается Сара. Похоже, спорят они уже давно. Затем она смотрит в мою сторону, награждая меня взглядом, полным отвращения, – явно приберегает его исключительно для меня.
– Смотря что разогревать. Но в целом да, скорее всего, высохнет, – говорит Джош и, обойдя брата с сестрой, ставит капкейки на кухонный стол. Вся кухня пышет жаром, исходящим от двойной духовки, и я боюсь, как бы не растаял масляный крем на швейцарской меренге, которым с такой тщательностью украшались капкейки. Выдавливая его, моя рука ни разу не дрогнула, так что верхушки получились идеальными.
– Вот видишь! – восклицает Сара в лицо Дрю и торжествующе направляется к духовке, чтобы убавить температуру. Видимо, к словам Джоша прислушиваются даже в вопросах разогревания еды.
– Выкуси, – огрызается Дрю.
– Здесь твоя подружка. Вот ее и проси. – Сара приторно-сладко улыбается мне, после чего скрывается в коридоре, направляясь в свою спальню.
– Ненавижу ее, – бурчит Дрю, но замечание про подружку оставляет без внимания.
Я окидываю взглядом кухонную столешницу, заставленную множеством мисок и тарелок. Миссис Лейтон, должно быть, знала, что на ужин придет больше четырех человек, поскольку наготовила на роту солдат.
В течение следующих пятнадцати минут в дверь звонят четыре раза. Первой появляется Пайпер в наряде, вероятно, согласованном с Сарой. Она здоровается с Джошем и Дрю и уходит в комнату Сары, даже не удостоив меня вниманием. Следом за ней приходят Дэмиен Брукс и Крис Дженкинс. Последний мне знаком по тому злосчастному случаю с молотком. Смущенно глядя на меня, он говорит «привет». После той истории он старался еще больше меня избегать. Не знаю, как такое возможно, но у него это отлично получалось. Дэмиена я видела только мельком в школе, но близко с ним не знакома. Он молча пялится на мою грудь. У Криса в каждой руке по ящику пива. Дэмиен держит в левой руке упаковку из двенадцати банок, а в правой – бутылку текилы. Очевидно, Дрю не совсем правильно обрисовал им наш предстоящий воскресный ужин, и теперь мне ясно, почему перенес его на пятницу. Наверное, мне тоже стоило проявить больше изобретательности, приглашая к нам Тирни Лоуэлл во время случайной встречи в школьном туалете несколько дней назад. Когда в дверь звонят в третий раз, к ее приходу оказываюсь готова только я.
Случилось это в среду. Я находилась в туалете для девочек, расположенном в самом конце коридора с кабинетами иностранных языков. Тирни, должно быть, видела меня и пошла за мной следом специально, потому что в сам туалет ей, по всей видимости, было не нужно. Когда я вымыла руки, она протянула мне бумажное полотенце с таким грозным видом, что я невольно прониклась к ней уважением – для меня любой, кто способен обычное предложение бумажного полотенца превратить в угрозу, заслуживает восхищения. При этом она не прекращала сверлить меня злобным взглядом, и я, дабы не показаться грубой, отвечала ей тем же. Ситуация была настолько абсурдной, что мне хотелось рассмеяться. Но пришлось изо всех сил сдерживать смех – раз уж я ввязалась в эти гляделки, то проигрывать была не намерена. Тирни явно было что мне сказать, и лучше бы она выложила все сразу, потому что ей меня не запугать, невзирая на все гуляющие про нее слухи: торговля наркотиками, незаконные аборты, драки с ножом. Даже поговаривали, будто она разбрасывает по пляжу битое стекло.
Я не верила ни одной сплетне и надеялась, что вскоре она перестанет глядеть на меня так, словно я отравила ее бабушку. Мне действительно нравилась Тирни, и я надеялась также понравиться ей, потому что, если честно, приятно иметь подругу, с которой можно иногда помолчать.
– Ты, наверное, владеешь массой уловок, раз тебе удается так долго удерживать его рядом с собой. – Ну вот, загадка решена. Дрю. Я бы ответила ей: «Ну конечно», как будто с самого начала знала, о чем пойдет речь. Только это не