где он, в ответ – ничего. Шлю еще одно: я поднимусь наверх и постараюсь найти того, кто сможет меня подвезти. И снова не получаю ответа.
Несколько минут я кручусь у подножия лестницы. Как только Кара Мэттьюс на кухне берется за пивной кальян, я, пока все увлечены этим зрелищем, ныряю под импровизированную преграду Кевина и пробираюсь на второй этаж, где смогу воспользоваться телефоном.
Пусть я и навеселе, но даже после нескольких выпитых стаканов пива не забываю проявлять бдительность. Проверяю, не идет ли кто за мной, а потом, пройдя по коридору налево, прокрадываюсь в одну из спален. Внутри не отхожу от стены, пока не нащупываю рукой выключатель. В комнате пусто. Музыка по-прежнему орет, и до меня доносятся приглушенные скандирования имени Кары. Я достаю телефон, понимая, что по факту могу позвонить только двум людям. Один из них Джош, только не знаю, можно ли ему звонить. А второй – Клэй, которому придется отправлять сообщение, хотя я могла это сделать внизу. А сюда я поднялась по одной причине: мне хочется позвонить Джошу.
Я набираю его номер и жду, но он не поднимает трубку. Звонок не сразу переключается на голосовую почту, и поначалу идут просто гудки. А как только включается запись, я нажимаю «отбой». Оставлять ему голосовое сообщение слишком унизительно. Я вызываю клавиатуру, чтобы написать Клэю и узнать, не заедет ли он за мной, но не успеваю набрать первое слово, как дверь открывается.
На пороге стоит Кевин Леонард.
– Так и знал, что ты передумаешь, – произносит он заплетающимся языком – уверена, ему это стоило больших усилий. Я собираюсь снова помотать головой, но он уже останавливается передо мной. Я не убегаю, не говорю «нет» и не отталкиваю его. Потому что в действительности мне все равно. Если я хочу окончательно себя погубить, то вот он мой шанс. Джоша больше нет, как и всего, что у меня забрали с тех пор и что я отвергла сама. Для меня не существует Джоша Беннетта. Не существует и всего остального.
Вот и все, о чем я успеваю подумать, прежде чем язык Кевина врывается в мой рот. От него несет кислым пивом, я, наверное, сама пахну не лучше, и вообще все происходящее просто отвратительно, но я того заслуживаю. Одной рукой он лапает мою грудь через платье, а другой хватает за бедро. Мои руки безвольно висят по бокам, я закрываю глаза и позволяю ему делать со мной все, что заблагорассудится. Он уже начинает стаскивать с меня трусы, но останавливается, чтобы сначала избавиться от платья. Задирает его вверх, и я ощущаю холодный воздух на внутренней стороне бедер и животе, как напоминание о том, что мной также нужно попользоваться и выбросить.
И вот его рука – уже у меня между ног; ощутив его пальцы там, я начинаю давиться рвотой прямо ему в рот. Пожалуй, с меня хватит – я не подписывалась на такие мучения.
Я отрываюсь от его губ, сбрасываю с себя его руку и одергиваю платье. Если и существует самое дно, то сейчас я его достигла. Я могу врать себе. Могу врать Джошу. Но от правды не убежишь. Переспав с ним, я нисколько не погубила себя, даже если после этого разрушила все. Говоря ему об этом, я знала, что это ложь, как и знаю теперь. Я не жалею ни об одной минуте, проведенной с Джошем. Но жалею о каждой секунде, последовавшей потом. Жалею о том, что разбила ему сердце. Что отправила нас обоих прямиком в ад.
Если я позволю Кевину Леонарду сделать свое дело, если я позволю это самой себе, то прямо здесь и сейчас растопчу то последнее, что осталось хорошего во мне. И возможно, никогда себе этого не прощу. Я не смогу выбраться из этой пропасти, потому что во мне больше нечего будет любить. Впервые за свою никчемную, поганую жизнь я не могу на это пойти. И что самое важное – не пойду.
Я толкаю Кевина в грудь. Не сильно. Но решительно. Мотаю головой. Нет. Стараюсь принять виноватый вид. Я и чувствую себя виноватой. Но должна ли я испытывать неловкость в подобной ситуации? Правила мне неизвестны. Я одергиваю платье еще ниже, но этого, кажется, недостаточно.
– Настя, что за хрень?
Я еще раз качаю головой. Произношу одними губами: «Я не могу», – мне нужно, чтобы он понял. И он, по-моему понимает, но не придает этому значения.
– Ты что, всерьез решила кинуть меня со стояком на моей собственной вечеринке?
Я даже не успеваю нагнуться и подтянуть трусы, потому что он снова хватает меня и впивается губами. Дважды мне повторять не нужно: я наступаю ему на ногу и бросаюсь к двери. Но она заперта, у меня дрожат руки, и я не могу заставить пальцы двигаться быстрее. Мне удается справиться с замком, однако времени повернуть дверную ручку не хватает. Надо было двинуть ему сильнее, но я не думала, что это понадобится. Лишь хотела дать ему понять, что между нами ничего не будет, и выиграть время, чтобы выскочить из комнаты. Только этого оказалось недостаточно. Он ловит меня за руку, разворачивает к себе. Я стискиваю его мизинец и выгибаю в обратную сторону. У меня нет намерения калечить его, я просто хочу выбраться отсюда. Вот и все. До меня доносится хруст его пальца, в тот же самый миг он замахивается и бьет меня по лицу. Движение рефлекторное, и он вряд ли осознает свои действия. Его кулак со всей силы обрушивается на мою щеку, отчего я теряю равновесие и падаю, ударяясь лицом об угол тумбочки возле кровати. Чувствую, как из раны рядом с глазом течет кровь, смахиваю ее. Быстро переворачиваюсь на спину и собираюсь пнуть его ногой, дабы выиграть драгоценные секунды, но он хватает меня за щиколотку и оттаскивает от двери.
К этому времени мои трусы уже сползли к коленям. Из-за паники к горлу подкатывает желчь, у меня перехватывает дыхание.
Все происходящее кажется мне кошмаром. А он смеется так, словно для него это игра.
– Ну ладно тебе. Ты сама сюда пришла, намекнула, что хочешь трахнуться со мной. Так хотя бы отсоси. – Все это он говорит без злобы. Кажется, будто уговаривает меня.
Если раньше я и считала неправильным использовать грязные приемы в борьбе, то теперь точно изменила свое мнение. Фигово то, что у меня никогда не получалось хорошо защищаться из положения лежа, и на деле все оказывается не так легко, как на тренировке, где ситуация у тебя под контролем. Совсем нелегко. К тому же мешает выпитое пиво, несмотря на мое внезапно протрезвевшее сознание.
Да и куботана у меня с собой нет. Он остался в сумочке под сиденьем в машине Дрю, там же, где и перцовый баллончик – я не знала, как прицепить его к платью. Не думала, что этот вечер мы с Дрю проведем порознь и он мне понадобится. Ключевые слова здесь – «не думала».
Но дело в том, что я не желаю применять эти орудия против Кевина Леонарда. Я просто хочу выбраться отсюда. Такое ощущение, будто я запустила череду взрывов и теперь пытаюсь их перегнать.
Меня нисколько не удивляет, что, только загнав себя в такую дерьмовую ситуацию, я вдруг решаю окончательно не уничтожать остатки своей жизни. Ведь я та еще идиотка. Наверное, судьба преподносит мне то, о чем я высказывалась вслух, но так и не осмеливалась осуществить. Разрушить себя раз и навсегда.
Щека в месте удара горит, кровь из раны затекает в глаз. Я пытаюсь оставаться в сознании, поскольку боюсь в любую секунду перенестись из этой комнаты туда, где растут деревья, где кровь и грязь забивают рот. Иначе я потеряю контроль. Окончательно перестану сопротивляться. Тогда Кевин Леонард сможет сделать со мной все что захочет, а я позволю ему, потому что меня здесь уже не будет.
Но сосредоточиться почти невозможно, когда твой мозг разрывается между двумя действиями: не потерять сознание и дать этому отморозку отпор. Он как раз нависает надо мной, пригвоздив мои руки и ноги к полу, и атакует губами мой рот. Я не могу пошевелиться. Я полностью обездвижена. Вжимаюсь в него всем телом, чтобы у меня была возможность откинуть голову назад и нанести ему удар – это мой единственный шанс. Я целюсь в переносицу, но промахиваюсь и попадаю лбом в его лоб. Это ошибка, но он настолько пьян, что ему и этого достаточно.
От удара моя голова вспыхивает болью, а потное тело Кевина наваливается сверху, придавливая меня своим весом – это тяжесть всех неправильных решений, принятых мною за последние три года.
– Твою ж мать! Да ну тебя. – Из уголка его рта стекает струйка слюны.
Из него разом выходит вся драчливость – наверное, до его затуманенного алкоголем сознания наконец доходит, что происходит. Он смотрит на меня так, будто только теперь видит кровь, заливающую мое лицо и пол его комнаты. Он отстраняется, но я не успеваю повернуться и высвободиться, когда дверь внезапно распахивается, и передо мной, лежащей на полу, под Кевином Леонардом, возникает лицо Дрю Лейтона.
– Какого хрена, Лейтон? – выпаливает Кевин. В его голосе больше смущения, чем злобы, однако я нисколько его не оправдываю – как и не оправдываю себя. Пока он пытается слезть с меня, я, пользуясь случаем, изгибаюсь и высвобождаюсь из-под него.
Минуту или всего лишь секунду Дрю пребывает в оцепенении. На его лице отражается уйма эмоций – все не разобрать. Смятение, отвращение, злость, вина, страх, ужас. Неужели у меня все настолько плохо с лицом?
Кевин едва держится на ногах. Я, пошатываясь, выпрямляюсь, голова до сих пор кружится от удара. Не успеваю я моргнуть глазом, как Дрю ударяет Кевина по лицу, и тот снова падает. Я гляжу на Дрю – его всего трясет. Есть что-то неправильное в том, что Дрю Лейтон дерется. Ему-то полагается быть веселым, дерзким, беззаботным парнем. В нем же нет ни капли жестокости. Жаль, что он это сделал. Жаль, что стал свидетелем этой сцены. Звучит, конечно, безумно, но кажется, будто он только что лишился невинности.
Я вижу перед собой Дрю: со сбитыми костяшками пальцев и с выражением полнейшего уныния на лице – точно это мне следует его утешать. Но я не могу. Теперь, когда все закончилось, мой уровень адреналина спадает, и мне хочется как можно быстрее убраться отсюда. От меня воняет Кевином Леонардом, и мое тело начинает бить дрожь.
Чтобы не упасть, я приваливаюсь к стене, пока Дрю поднимает с пола мой телефон и, сунув его в карман, переводит взгляд на меня. Выругавшись себе под нос, он натягивает рукав рубашки и пытается тканью стереть с моего глаза кровь.