«Что за отвратительная, гнусная, мерзостная история!» — возмущенно подумал Джек.
Мало было Торгриму забрать у Торгиль мать. Так нет, он еще потребовал то единственное существо, что выказывало девочке любовь и заботу. А сам на дочь и не глядел, отшвырнул ее от себя, словно старый башмак. Джек прикусил язык и некоторое время усилием воли вынуждал себя молчать. Потому что боялся — сейчас как ляпнет какую-нибудь глупость, тут-то Злой Олаф и проявится!
У реки паслись еще лоси. Им ничего не угрожало — хотя сами лоси об этом не догадывались. Они то и дело поднимали головы и пугливо озирались по сторонам. Может, кровь чуяли…
— Я тотчас же дал Торгиль свободу, — проговорил Олаф, нарушая затянувшееся молчание. — Это всего три года назад было, так что она хорошо помнит, какою это — быть рабыней.
Джек потеребил рабское кольцо на шее, ощупал царапины от тетеревиных когтей.
— На самом деле мне следовало снять это с тебя, прежде чем пускаться в путь, — промолвил Олаф, от чьего внимания ничего не ускользало. — Я приказал Грязным Штанам надеть на тебя ошейник ради твоей же безопасности.
Джек удивленно вскинул глаза.
— Король вправе распорядиться свободным скальдом по собственному усмотрению. А вот для того, чтобы отобрать раба, ему пришлось бы иметь дело со мной. К слову сказать, я вовсе не собирался посылать тебя чистить свинарник. Это Свиное Рыло сам додумался…
— Вот уж не думал, что тебе известно и это, — отозвался Джек.
— О, у Хейди есть способы выведывать то, что ей угодно знать. Если бы ты пожаловался мне, я бы убил провинившихся рабов. Но раз ты не пожаловался, я их не тронул. С твоей стороны очень благородно не мстить низшим.
Олаф встал, помог Джеку поднять тетерева, вскинул на плечи своего собственного. И зашагал вперед, даже не оборачиваясь, чтобы проверить, идет за ним мальчик или нет.
А Джек от похвалы Олафа себя не помнил от счастья. «Благородно не мстить низшим». Значит, он, Джек, высший! Великан вовсе не считает его рабом, нет! В первый раз мальчик подумал о предстоящем походе с воодушевлением. Они — трое воинов, отправившихся на опасное приключение, что сулит и славу, и честь. Они — равные. И слава их — бессмертна.
Глава 27ЗАВАЛ
На обратном пути Олаф вспугнул еще одного тетерева, так что мяса у них теперь было хоть отбавляй. На поросшей травою полянке великан развел второй костер — жарить дичь.
— Там, где спишь, лучше, чтобы мясом не пахло, — сказал он, не объясняя, впрочем, почему.
Джек ощипал трех гигантских птиц, а Олаф тем временем остругал палочки для жарки и смастерил для них подпорки. Торгиль же сидела сложа руки. Как только Джек очистил от перьев первую тушку, Олаф перебросил ее Торгиль.
— Пойди выпотроши, — велел он.
— Я рабьей работой не занимаюсь, — фыркнула девочка.
Олаф ухватил ее за лодыжки и перевернул вниз головой.
— Ты еще с приключениями дела не имела и правил не знаешь, — объяснил он, не обращая внимания на негодующие вопли Торгиль. — Все участники похода выполняют любую работу, в том числе и самую грязную. Даже Тор занимался стряпней, когда его спутники были заняты. Ясно?
Лицо Торгиль побагровело от прихлынувшей крови.
— Ясно, — выдохнула она.
Великан опустил ее на землю. Девочка яростно принялась потрошить птицу, разбрызгивая кровь и потроха по одежде.
— А вот чего Тор никогда не стал бы делать, — обронил Олаф, — так это приманивать к себе волков, пропитавшись запахом тетерева.
Торгиль, точно не слыша, продолжала трудиться над тушкой.
Наконец все три птицы зашкворчали на огне. Джек пошел к ручью помыться; Олаф последовал его примеру. А вот Торгиль — нет. Девчонка словно вознамерилась испортить жизнь всем вокруг; и по мере того, как день клонился к вечеру, от одежды ее потянуло душком. И все же обед получился роскошный. Мяса хватило на всех, и с избытком, включая Отважное Сердце — тот склевал остатки с костей.
Когда все насытились, Олаф убрал недоеденную еду в мешок, а Джек вскарабкался на дерево и припрятал остатки. Затем все вернулись в пещерку, и Олаф начертил на земле поле для игры в «Волков и овец»; вместо фишек в ход пошли ягоды можжевельника. Несколько раз победа оставалась за Торгиль. Выиграв, она принималась шумно ликовать, без конца повторяя, что обставить таких тупоумных противников — дело нехитрое. Победитель из нее был пренеприятный, а уж проигрывать она и вовсе не умела.
Проснулись они от оглушительного хруста и треска. Кто-то здоровенный обдирал ветви с дерева. Олаф взялся за рукоять меча.
— Кто это? — шепнула Торгиль.
Великан, жестом приказав всем замолчать, выглянул из пещеры. Снаружи царила непроглядная тьма.
Джек подумал о том, что костер, от которого сейчас осталась лишь куча тлеющих углей, в такой темноте, чего доброго, послужит неведомому противнику маяком. Впрочем, упавшее дерево, что преграждало вход, возможно, являло собой неплохую защиту. Джек держал свой собственный нож наготове, а в придачу еще зачерпнул горсть песка — в случае чего швырнуть таинственному гостю в глаза.
Треск и хруст слышались некоторое время, а затем стихли вдали. Вновь воцарилась тишина. В лесу постепенно просветлело: занималась заря. Как только темнота рассеялась, путешественники накрыли огонь и ушли: едва ли не бегом поспешили прочь по устланной синими тенями тропе, что вилась между деревьями. Тропа петляла туда-сюда, устремлялась в просветы между кустарником и наконец, нырнув вниз, вывела в подковообразную долину — ту самую, что Джек наблюдал днем раньше.
Над головой путников раскинулось бескрайнее небо. А прямо перед ними расстилалось мрачное и голое каменное плато. С ледяной горы задувал знобкий ветер. И все же солнечный свет здорово взбадривал. Джек радовался, что деревья уже не окружают их со всех сторон, а то поди узнай, кто там прячется среди ветвей! Отважное Сердце, надежно угнездившийся у мальчика на плече, тихонько заворковал, словно и он чувствовал себя гораздо спокойнее на открытом месте.
— Так кто же там шумел-то? — повторила свой вопрос Торгиль.
— Кто-то, кто очень любит жареную тетеревятину, — ответил Олаф.
А Джек с запозданием осознал, что к тайнику они так и не вернулись. Его аж затошнило от ужаса. Мальчуган подвесил мешок с мясом высоко в кроне — насколько сумел вскарабкаться. То существо, что отыскало мешок, было слишком громадным, чтобы незаметно проскользнуть между ветвей. Чудище просто-напросто ободрало сучья, чтобы не мешались, — а сучья-то были преогромные!
Олаф повел своих спутников через долину. Ветер забирался под одежду, поднимал с земли мелкую колючую пыль, так что у Джека скоро заслезились глаза. Погода изменилась словно по волшебству. В лесу было по-летнему тепло, а в этом месте, судя по всему, круглый год царила зима. В укромных уголках, куда никогда не проникало солнце, посверкивал лед, а на темно-синем камне строгим узором выделялись редкие снеговые проплешины. Джек глянул в сторону гор — мало-помалу камня становилось все меньше, а снега все больше, пока долина не превращалась в непрерывный белый коридор, уводящий в самое сердце Ётунхейма.
Наконец они дошли до завала. Джек обернулся, высматривая отвесный утес, с которого они с Олафом давеча наблюдали за драконицей. На вершине его темнел лес; в течение многих лет сотни и тысячи деревьев срывались с обрыва и падали сюда: так выросла небольшая гора из бревен, сучьев, веточек и сухого мха. Слышалось журчание воды.
— Это наше последнее убежище на пути к горе, — сказал Олаф. — Надо отдохнуть малость; а ты, Торгиль, искупаешься и выстираешь одежду.
— Тут же холодно! — закричала девочка.
— Если бы ты вымылась в лесу, то и мерзнуть бы не пришлось, — отрезал великан. — Треволнения прошлой ночи — это нам предостережение. Здесь рыщет кто-то очень голодный — и благодаря тебе этот кто-то при желании легко нас выследит.
«Да Торгиль будет нетрудно проследить по запаху до самых парадных дверей Горной королевы», — подумал Джек.
Тетеревиные кишки и кровь за ночь здорово протухли. Джек понятия не имел, как Торгиль выдерживает такую вонь; видать, каким-то непостижимым образом втемяшила себе в голову, что неопрятность делает ее крутым воином. Джек прямо-таки предвкушал, как та завизжит, нырнув в ледяную воду.
Олаф повел своих спутников внутрь завала; Отважное Сердце предпочел остаться снаружи. Витая тропа, проложенная сквозь бурелом, исчезала в похожем на пещеру укрывище. Черная река стремительно катила свои воды под сводом из полусгнивших стволов и сучьев. Джек опасливо глянул наверх. Тут и там сквозь разрывы между ветвями проглядывало синее небо; казалось, для того, чтобы обрушить все эти бревна, многого не потребуется. Но ведь Олаф сказал, что убежищу этому много лет. Землю густо устилала сухая хвоя, местами примятая: здесь животные устраивали лежку. Воздух пропитал слабый запах скотного двора.
Тем временем слегка потеплело. Правда, не то чтобы очень, с удовлетворением отметил Джек, когда они с Олафом отвернулись, давая Торгиль возможность искупаться без помех. Мальчуган слышал, как та задохнулась от холода и витиевато выругалась, плещась в воде. А затем принялась оттирать одежду влажными комками мха.
— Можете оборачиваться, — крикнула она наконец.
Пахло от нее по-прежнему не то чтобы розами, но более-менее сносно.
— А ты знаешь, кто идет по нашему следу? — спросил Джек.
— Да может, и никто. — Олаф пожал могучими плечами. — Хотелось бы надеяться, что эта тварь слишком боится дракона, чтобы выйти из лесу.
— Дракона! — воскликнула Торгиль.
— Да тише ты. Мы с Джеком вчера одного видели.
— А мне почему не сказали?
— Ты была не в духе… В любом случае, сейчас драконица переваривает лося. На охоту она не вылетит еще по крайней мере с неделю, но зверюга, что живет в лесу, этого, конечно, не знает.
— И все же, что это такое было? — не отставал Джек.
— Кабы знал, так сказал бы, — нетерпеливо буркнул Олаф. — Мы тут отдохнем малость, а затем двинемся дальше. До чертога Горной королевы три дня пути. Глянешь — так рукой подать, но последняя часть дороги ужасно крутая и скользкая.