Но до чего же трудно сохранять ясность мыслей! Мальчик весь продрог. Ветер теребил его плащ и пытался сорвать с головы капюшон. Уши онемели. «Сосредоточься. Сосредоточься», — приказывал себе Джек.
В славную же переделку они угодили! Они тут, чего доброго, и сами протянут ноги — причем гораздо раньше, чем ётунам представится возможность эти самые ноги пооткусывать. Этот мир принадлежит инеистым великанам, и они задуют любой огонь еще до того, как он вспыхнет. Джеку вдруг ужасно захотелось спать. Как славно было бы подремать малость. «Приляг, мальчик, — нашептывали инеистые великаны. — Что за чудесная, уютная постелька — лед».
— Мне холодно, — сказал Джек вслух.
«Это тебе только так кажется», — возразил Бард.
— Тебе-то хорошо говорить, — обиженно фыркнул Джек. — Ты сидишь себе под яблоневым деревом на Острове блаженных и играешь на арфе. Зимы там вообще не бывает. А здесь зима царит круглый год.
«Ты уверен?» — спросил Бард.
— Да, конечно, предполагается, что сейчас лето, — согласился Джек. — А холодно только из-за гнусных троллей и их мерзкой ледяной горы. Троллей хлебом не корми, дай всех и вся уморить холодом. Но они неправы. Сейчас и впрямь лето. Солнце только и ждет, чтобы подняться по другую сторону гор.
Джек мысленно поискал солнце и тут же почувствовал его полуденный жар. Свет всегда рядом, надо только знать, где смотреть.
Мальчик преисполнился уверенности. Здесь жизненная сила (а вместе с ней и магия) пульсировала куда ближе к поверхности. Вот ведь, оказывается, как просто увидеть Иггдрасиль! А вокруг по-прежнему шелестело: шорх, шорх, шорх. Олаф говорил, что это мысли ётунов, но Джек-то знал лучше. Это они — кто же, как не они? — но в придачу к ним еще и ястребы, и деревья, и рыбы — все, что живет и обитает в Ётунхейме. Джек слышал дыхание самой жизни, переполняющей эту чуждую землю.
Джек обратился к захороненному солнечному свету минувших лет. Он пробирался сквозь холод и тьму, пока не отыскал его — свет яростно полыхал в самом сердце мира инеистых великанов. Свет вел нескончаемую войну со льдом. По Джекову зову сияние набирало мощь, прорываясь сквозь незримую преграду. Вот оно вскипело, взбурлило, затапливая все на своем пути…
Торгиль предостерегающе закричала. Джек открыл глаза. На завале тут и там плясали язычки пламени: это занялся мох. Огонь стремительно распространялся; шипела и потрескивала сухая сосновая хвоя. Вот загорелись мелкие веточки, вот вспыхнули сучья покрупнее, а в следующее мгновение древесные стволы взорвались стеной пламени, что вознеслась к самому небу, вытягиваясь в могучую колонну.
Джек в ужасе бросился под защиту скал. Они с Торгиль, позабыв о вражде, испуганно жались друг к другу, а столб пламени тем временем поднимался все выше и выше. Вот он выпустил огненные ветви на манер дерева, озаряя ночь каскадами искр. Жар был таким нестерпимым, что детям пришлось спрятаться за валунами. Отважное Сердце, помогая себе когтями, выкарабкался из мешочка, и Джек перенес его в безопасное место.
— Мне дóлжно быть с Олафом! — внезапно закричала Торгиль.
И поползла к костру. Джек ухватил ее за здоровую ногу и с трудом удержал на месте.
— Дура! Олаф хотел, чтобы ты осталась в живых!
— Мне все равно! Я хочу в Вальхаллу!
— Тогда отчего бы мне просто-напросто не стукнуть тебя по башке камнем? — заорал Джек, вне себя от бешенства.
— Нет! Нет! — завизжала Торгиль в неподдельном ужасе. — Если воин погибнет от руки раба, он никогда не попадет в Вальхаллу. Он отправится прямиком в Хель. Это позорная смерть.
— Тогда сиди тихо, — рявкнул Джек. — Живи, черт тебя побери, или я точно размозжу тебе голову камнем!
— Это жестоко! Ты не посмеешь! — рыдала девочка.
— Еще как посмею!
Сверху донесся пронзительный крик — и дети разом позабыли о ссоре. Крик послышался снова, на сей раз куда громче. Джек поднял глаза: на них летела драконица. Она описала круг над столпом пламени, хрипло завопила, развернулась, вновь помчалась обратно. На ее брюхе и снизу на крыльях играли огненные блики. Драконица носилась туда-сюда, словно вихрь живого золота, громогласно бросая костру вызов.
А ведь воистину это вызов и есть, потрясенно осознал Джек.
— Она думает, это какой-то чужой дракон вторгся в ее долину, — пробормотал он.
— Нет. Она воздает почести Олафу, — возразила Торгиль.
Щеки ее блестели от слез, и Джек не стал спорить. Может, драконица и впрямь отдает дань покойному. И Олаф, и она — великаны, далеко превосходящие всех прочих. Может, уже сейчас Олаф любуется этими огненными чествованиями от врат Вальхаллы и думает про себя, что Срединный мир от века не знал погребения более великолепного.
Глава 29МЕРЗЛАЯ РАВНИНА
Ледяная гора зарумянилась под рассветными лучами; налетел холодный ветер и серым облаком взметнул пепел, оставшийся от погребального костра Олафа Однобрового. Поднявшись выше, к солнцу, пепел побелел — и тоненькой струйкой потянулся на юг. Несколько обожженных поленьев отмечали край завала, но остальное сгинуло бесследно. Река как ни в чем не бывало продолжала свой бег по прежнему руслу.
Джек пересчитал скудные запасы. Мешочек с вяленой рыбой, мех для воды, склянка с маковым соком. Из оружия — только ножи. Меч Торгиль сгинул под завалом, зато осталась секира.
— Лучше брось меня здесь, — сказала Торгиль.
— С какой стати? Твоя лодыжка заживет.
— Заживет, но нескоро. Я дождусь драконицу и дам ей бой.
— Никакой драконицы ты дожидаться не станешь. Ты пойдешь со мной, или я размозжу тебе голову камнем.
Теперь, обнаружив, что Торгиль панически боится умереть от руки раба, Джек вздохнул с облегчением: у него появилось надежное оружие против упрямой девчонки. Разумеется, убивать ее он не собирается, но она-то этого не знает. Воительница судит о спутнике по своим собственным меркам…
— Это лишь означает, что нас обоих сожрут чуть дальше по дороге, — произнесла она, невесело улыбаясь.
Джек, вооружившись секирой Торгиль, отправился в лес за подходящей палкой для костыля. Он отыскал ясень — дерево, что в таких холодных краях встречается нечасто, — и срубил две ветки. Одну, раздвоенную на конце, — для Торгиль, чтобы удобнее было опираться. Вторую — себе на посох. Вообще-то посохом он обзаводиться не собирался, но шишковатое дерево напомнило Джеку почерневший посох, некогда принадлежавший Барду. Джек взял палку в руки: что за странное ощущение! Словно он ступил на тропу, некогда проложенную старым скальдом.
По пути назад Джек набрал морошки для Торгиль.
— Сам ешь, — пробурчала воительница, отпихивая ягоды. — Нечего на меня еду переводить; все равно я скоро помру.
Джеку надоело с ней спорить. Он разделил морошку с Отважным Сердцем, и все вдоволь напились воды. Мальчуган потянул Торгиль за руку: вставай, дескать. Девчонка вырвалась и тяжело рухнула обратно на землю. Джек снова схватил ее за руку.
— Ну же! Ты попытайся хотя бы! — закричал он, когда девочка вновь повалилась наземь.
— Нет смысла. Я остаюсь биться с драконицей!
Джек поставил Торгиль на ноги и — не то чтобы мягко — попытался подпихнуть ей под руку костыль. Девчонка отшвырнула палку в сторону.
— Ты… воспользуешься… этим костылем, — процедил Джек сквозь зубы. — Ты… пойдешь со мной, или я… стукну тебя по башке… камнем… и пошлю… прямехонько в Хель!
Он поднял костыль, и Торгиль, кусая губы от ярости и боли, повиновалась. От помощи она отказалась — впрочем, Джек не очень-то и настаивал. Хватит с него и Отважного Сердца с припасами.
Медленно брели они по дну долины. Джек шел впереди, с вороном на плече. Лететь Отважное Сердце не мог; кто знает, быть может, парить в небесах бедолаге уже не судьба. Впрочем, в остальном он казался вполне бодрым и что-то, ни на секунду не умолкая, бормотал себе под нос.
Мальчик поднял глаза: над утесом курился дым. Разумеется, драконица там — где ж ей еще быть? — небось, сидит себе в гнезде, битком набитом драконятами. Зверюга проголодается задолго до того, как они с Торгиль доберутся до ледяной горы…
Ночью они встали лагерем под открытым небом. Джек развел костерок из мха и лишайника, но те быстро прогорели, и путники продрогли до мозга костей. Дети жались друг к дружке, накрывшись двумя плащами и уложив посередке Отважное Сердце. Спали вполглаза. Торгиль то и дело просыпалась в слезах. Джеку снились драконы. Ежели сон не шел, мальчик размышлял о троллях и о том, как бы привлечь их внимание золотой шахматной фигуркой прежде, чем они оттяпают ему ногу.
С рассветом они двинулись дальше. Деревьев здесь не росло, кустов тоже. Снеговые проплешины сделались заметно шире, земля покрылась предательским слоем льда, отчего скорость их заметно снизилась.
По мере того как Торгиль слабела, она становилась все уживчивее. Девочка больше не дразнила Джека рабом, а однажды даже спасибо сказала, когда тот передал ей мех с водой. Вероятно, у нее просто сил не осталось злобствовать и вредничать.
«В таком состоянии она не так уж и плоха», — решил про себя Джек. Девочка слушала его рассказы, задавала вопросы о его жизни. Особенно заинтересовали Торгиль Джековы родители. Ее несказанно изумляло, что отец из кожи вон лез, лишь бы Люси была счастлива.
— Так вот почему она такая дохленькая, — решила она наконец. — А вот если бы отец ее бил и выгонял на улицу спать без одеяла, это бы девчонку здорово закалило.
— Неужто твой отец так поступал?! — изумился Джек, в ужасе от того, что кто-то может обращаться жестоко с маленьким ребенком. Хотя, с другой стороны, приказал же Торгрим отнести новорожденную девочку в лес, чтобы ее волки заели.
— А то как же! — гордо подтвердила Торгиль. — Поэтому я такая и выросла!
«Вот именно», — мрачно подумал Джек.
— Хотя вообще-то меня Медб согревала, — призналась девочка. — Медб всегда ко мне приходила, ежели меня выгоняли спать на улицу.
— Медб?
— Ну, ирландский волкодав. Псица короля Ивара.