Джек быстро насобирал ягод, но ему хотелось отыскать чего-нибудь более питательного. Он подумал было о грибах — но кто их знает, вдруг это поганки? Зато он отыскал и накопал дикого лука.
Неожиданно в подлеске громко затрещало: Джек тут же похолодел от ужаса. Медленно и важно из-под ветвей выступила огромная птица. Роскошный коричневый хвост веером стоял сзади, а под ногами у нее суетились с десяток пестреньких цыплят. Джек сглотнул слюну. Да это же глухарка, да еще какая — размером с четырех куриц! Однажды Хейди подала глухаря к столу в усадьбе Олафа. Джек до сих пор помнил вкус сочного мяса, приправленного брусникой из садика Дотти.
Глухарка надменно поглядела на чужака. В глазах ее, над которыми, словно брови, красовались широкие красные полосы, читалось легкое недоумение. Она даже не испугалась! Джек нащупал нож.
Птица подошла ближе. Цыплята клевали что-то в траве, то и дело поглядывая вверх: одобряет мамочка или нет. Глухарка нагнула голову и ласково заквохтала. Джек знал: этой птицы им на много дней хватит. Он зажарит ее с диким луком — как удачно, что он его накопал! — и подаст с той самой земляникой, что так жадно клюют птенцы.
Птица с достоинством прошествовала мимо. Она абсолютно не боялась чужака. На то, чтобы перерезать ей горло, нужна была секунда, не более… но у Джека просто рука не поднималась. Ведь Бард объяснял: дурно использовать жизненную силу для охоты. Долина буквально бурлила жизненной силой, и глухарка чувствовала себя в полной безопасности. Убить эту птицу было бы… ну… неправильно.
Глухарка скрылась за деревьями. «Ну и дурень же я», — упрекнул себя Джек, провожая ее взглядом. Однако вскорости лес вокруг изменился. Здесь, среди знакомых уже сосен и осин, попадались яблони, каштаны, лещина и даже груши. Ветви их были усыпаны цветами и спелыми плодами, словно весна и осень смешались в долине воедино. Джек снял тунику и использовал ее как мешок.
И тут вдали послышалось гудение, от которого сердце у Джека предательски дрогнуло. Ибо он узнал этот звук: то жужжали бесчисленные пчелы. Как же их много… должно быть, впереди стоят сотни и сотни ульев. Джек, благодаря матери хорошо знавший пчелиные повадки, отлично разбирал все оттенки их монотонного пения. По звукам, что издают пчелы, нетрудно понять, в каком они настроении.
Джеку доводилось слышать пчел разозленных и пчел бодрых, пчел озабоченных и пчел отчаявшихся — если их улей постепенно вымирает. Но этими владела безумная радость. Мальчуган словно наяву увидел, как они тысячами роятся над деревьями, поднимаясь и опускаясь. И встревожился — хотя прежде никогда пчел не боялся. Просто этой неуемной радости ему было не вынести. Джек поспешно повернул назад.
Торгиль по-прежнему сидела на берегу ручья, как зачарованная глядя на воду. Джек нарезал ей спелых груш, потом отыскал большой плоский камень и размолол ядрышки орехов в кашицу. Девочка поела — и вновь уставилась в ручей.
«Ну и ладно», — подумал Джек.
Однако спустя какое-то время все же встал и поменял повязку у нее на лодыжке. Девчонка же не виновата, что она берсерк с кошмарным характером. Опухоль на ноге прошла, равно как и волдыри на щеке. Торгиль явно выздоравливала — хотела она того или нет.
Остаток дня все отдыхали: Джек то дремал, то играл с Отважным Сердцем, катая туда-сюда круглый каштан. Мальчик знал, что надо бы собираться в путь, но им овладело умиротворенное благодушие. Давным-давно он не чувствовал себя так уютно.
Ближе к ночи Джек вновь пошел прогуляться и увидел на полянке снежных сов. Они клевали морошку и о чем-то ухали меж собой. Тут же пристроилась полевка: мышь деловито точила побег дикого горошка. Привычные Джеку совы грызуна тотчас бы сцапали, а эти — нет, даже внимания на него не обращали.
Джек решил задержаться в долине чуть дольше, хотя Торгиль упрямо его разубеждала. Воительница вновь могла говорить — и говорила не умолкая.
— Мы — в походе, — твердила она. — Рабу, конечно, этого не понять, но вообще-то расслабляться нам не полагается. Наш долг — как можно скорее отыскать Горную королеву. Олаф именно этого и хотел бы. Мне осточертело валяться пузом кверху.
— Да ты ничем другим и не занимаешься, — парировал Джек. — А я вот пошел еды добыл!
— А я отыскала долину.
— Как тебе вообще это удалось? — полюбопытствовал мальчик.
Торгиль покраснела до корней волос.
— Просто случайно догадалась.
В любом случае, нужно, чтобы твоя лодыжка окончательно зажила. Не могу же я вечно таскать тебя на руках, словно котенка.
— Никакой я не котенок! Я — Торгиль, дочь Олафа. Я поползу на окровавленных коленях и ладонях, если понадобится!
Джек с удовольствием отметил, что Торгиль вновь стала самой собой. Значит, и впрямь поправляется. Для перелома лодыжка ее срасталась на удивление быстро. Через день-два девочка уже сможет идти самостоятельно, и Джек твердо вознамерился дождаться, пока Торгиль вновь обретет свободу передвижения.
С каждым днем цветущая, прогретая солнцем долинка очаровывала его все больше. Жизнь между тем текла по заведенному распорядку. По утрам Джек отправлялся промыслить еды. В полдень он купался в ручье, а по вечерам просто гулял, исследуя окрестности. А в промежутках болтал с Торгиль (по мере того как девочка выздоравливала, она становилась все мрачнее и угрюмее) и с Отважным Сердцем: ворона положение дел вроде бы тоже не особо радовало.
В воздухе разливалась радость. То и дело Джека охватывало безумное желание покувыркаться во мху или набить рот земляникой так, чтобы сок потек по подбородку. Порою он именно это и проделывал. А иногда закатывался идиотским смехом и хохотал до колик, до упаду, безо всякой видимой причины, пока не начинал задыхаться. «Это место — средоточие чистейшей жизненной силы», — думал он.
Мальчик резко сел.
Ему вдруг вспомнился рассказ Барда о том, как тот учился в Ирландии вместе со своим лучшим другом. «День за днем мы сидели, пытаясь приоткрыть разум жизненной силе. А когда она подступала слишком уж близко — тут же отдергивались, точно боясь обжечься… Но моему другу нравился вкус власти. Он не остановился вовремя. И в один прекрасный день в нем что-то сломалось. Он громко взвыл и бросился бежать — так быстро, что только я его и видел. Пока не добрался до Долины Безумия».
«Я услышал их хриплый гогот задолго до того, как увидел их своими глазами, — рассказывал Бард. — Жуткий был звук, что-то вроде смеха — смеха, в котором нет ни капли радости. Все барды-неудачники в Ирландии находили дорогу в это одно-единственное место, где жизненная сила мощнее, чем где бы то ни было. И оставались там навсегда».
Пожалуй, смеяться до упаду все же не стоит, — пробормотал Джек.
Он сидел с закрытыми глазами, всем своим существом вбирая животворящую силу этого места. А теперь вдруг открыл глаза — и взгляду его предстало зрелище отнюдь не из приятных.
Здесь, в зачарованной долинке, Джек впервые столкнулся с существом действительно опасным: прямо перед ним, оскалив пасть, стоял гигантский, неуклюжий троллий кабан. В пасти его угрожающе поблескивали острые, как кинжалы, клыки.
Мальчик похолодел от ужаса. И сделал первое, что пришло ему в голову, — запел материнское заклинание, успокаивающее растревоженных пчел. Он пел его снова и снова, чувствуя, как заговору эхом вторит жизненная сила. Сила слишком близкая, слишком могучая. Словно стена огня надвигалась на него…
Джек рухнул навзничь. В мыслях у него прояснилось, пламя погасло. Кабан, пыхтя, обнюхивал его со всех сторон, тыкаясь пятачком в грудь, лицо и руки.
— Золотая Щетина?! — воскликнул мальчик. Он порывисто обнял чудовище за шею, почесал за кожистым ухом. — Так ты нашел-таки дорогу домой? Хорошая свинка! — Поднявшись на ноги, Джек потрепал зверюгу по щетинистой холке. — Я так счастлив. Ну разве здесь не чудесно?
Золотая Щетина согласно хрюкнул.
Джек повел кабана в лагерь. Едва завидев чудище, девочка вскочила на ноги и нацелилась в него камнем.
— Нет-нет, не надо! Это друг, — закричал Джек. — Вот, смотри!
Он вскарабкался кабану на спину, отчасти ожидая, что зверюга тут же скинет его в ближайший куст. Однако Золотая Щетина, похоже, отнюдь не возражал, чтобы на нем покатались, как на ослике.
Кабан хрюкнул, Отважное Сердце что-то прострекотал в ответ.
— Он говорит, что ты его освободил, — прошипела Торгиль, испепеляя Джека негодующим взглядом.
— Ну, было такое… Погоди-ка. А ты откуда знаешь, что он говорит?!
— Не твоего ума дело. Да Олаф едва не погиб, пока его словил!
— И что?! Беднягу собирались утопить в болоте. Я, в отличие от безмозглых берсерков, страданий терпеть не могу.
— Глупый ты раб! Теперь его место займет Люси! — закричала Торгиль.
— Я тут ни при чем! — завопил Джек, соскакивая с кабаньей спины на землю.
— Еще как при чем, ты, дубина саксонская!
— Brjóstabarn! Это ты отдала малышку Фрит! — заорал Джек.
Теперь они стояли лицом к лицу, задыхаясь от ярости.
Впервые за много дней в голове у Джека прояснилось. Гнев разом развеял сонные чары долины. Мальчуган внезапно вспомнил о Люси. Небеса милосердные, он же здесь только ради сестренки, — а он и позабыл! Не может даже вспомнить, сколько здесь пробыл!
— Вот именно, — кивнула Торгиль, безошибочно угадав его мысли. — Пока ты тут пускал слюни в землянику, время ушло.
— Боже мой, Люси! — прошептал Джек. И тут в голову ему пришла новая мысль. — Ты поняла, что сказал Золотая Щетина! Да ты сама занимаешься колдовством, как я погляжу! Ты лгала мне!
Торгиль понурилась.
— Я никогда не лгу. Эта треклятая способность настигла меня внезапно. Мне так стыдно, — едва слышно проговорила она.
— Тебе? Стыдно?! Да скорее кошки Фрейи устыдятся, чем ты!
Воительница гордо расправила плечи. Кто-кто, а она была не из тех, кто уклоняется от битвы.
— Тролльего кабана я не понимаю, зато понимаю Отважное Сердце. И всех этих негодных пичуг тоже! — Она погрозила кулаком в сторону леса. — Все равно что сидеть в зале, битком набитом перепившимися воинами. Чив-чив-чив — тараторят и тараторят всякую чушь. Типа: «А ну пошел прочь с моего дерева», или «Глянь, что за смазливые цыпочки!», или «Извиняйте, мне надо отлить». И ведь ни на минуту не заткнутся — с рассвета и до темноты! А ночью вступают совы.