* * *
Яна вышла из дома вместе со старой коробкой в руках. Она думала о том, что ей рассказала Женя. Теперь она волновалась за нее так же, как и родители. Было ясно, что Илья мутный тип и Жене стоит держаться от него подальше.
За этими мыслями Яна не заметила, как прошла пешком две автобусные остановки и оказалась у своего подъезда. Сережи дома не было. Он много работал. Приходил после десяти и не ужинал. Часто в это время Яна уже спала.
Этот день стал исключением. Яна засиделась, перебирая и разглядывая содержимое старой коробки из-под ботинок.
Старые компакт-диски, ракушка черноморского рапана, бальзам для губ в железной розовой баночке с пин-ап девицей на крышке. Яна открыла его. На дне еще что-то осталось. Он пах бабушкиной помадой. Яна с детства помнила этот запах, когда с интересом перебирала содержимое ее косметички. Еще там была аудиокассета с альбомом Земфиры за двухтысячный год. Яне и Ане было по десять лет, и они знали наизусть все песни.
Сотни старых неудачных фотографий. Яна сама не знала, зачем распечатала их. Смазанные, нечеткие, слишком темные или засвеченные. Люди на фото были узнаваемы, поэтому выбрасывать, а тем более рвать снимки не хотелось. Но и в фотоальбом с лучшими кадрами они не вписывались.
Там же нашлось несколько фотографий их группы на первом курсе. Было даже фото с Ириной Кравцовой, преподавателем немецкого языка. В тот день они сфотографировались на память. На фото Ирина выглядела счастливой, хоть и немного уставшей после зачета в конце второго семестра. Рядом Яна – с глупой улыбкой и диким взглядом. За день до зачета она ходила подровнять отросшую челку, и ее постригли слишком коротко. Яна знала, что выглядела нелепо, но старалась не думать об этом.
Там же оказался старый русско-немецкий словарь. Настолько маленький, что умещался у Яны в кулаке. Несмотря на размеры, он ни разу не подвел Яну, какое бы слово она в нем ни искала.
Две прозрачные папки с кучей открыток, записок и самодельных валентинок. Привет из школьной жизни. Яна не была готова перебирать и перечитывать все это. Судя по количеству записок и открыток, в школьные годы она была куда популярнее, чем сейчас. Хотя и сейчас жаловаться было не на что.
Две желтые коробочки от фотопленки Kodak. Откуда они взялись? Раньше их не было. Наверное, мама нашла среди старых вещей и подложила. На двенадцать и двадцать четыре кадра. Обе по двести единиц. Пленка оказалась проявленной. Яна растянула ее и посмотрела сквозь лампу.
Центр Москвы, Тверская улица, девочки фотографируются с обезьяной, Манежная площадь, фонтаны с лошадьми, две девочки жмурятся от брызг и смеются, Красная площадь, Охотный Ряд, ГУМ, девочки едят мороженое, «Макдоналдс» на Пушкинской… Ей вдруг стало холодно, и онемели кончики пальцев. Прошло почти пятнадцать лет. Фотографии с этой пленки не печатали. Удивительно, как она не испортилась за это время.
На часах было без пятнадцати двенадцать. Со дна коробки Яна достала гладкую и тяжелую папку для бумаг и вместе с ней перебралась в постель. Она перечитывала свою книгу и не верила, что это написала она. Яна не узнавала свой текст. Будто писал другой человек. Она прочитала половину и незаметно уснула.
…Она спускалась вниз по ступенькам, едва поспевая за бегущей впереди Аней. Она что-то хотела показать ей внизу, в палатке подземного перехода. То ли заколку для волос, то ли сережки. Родители увлеклись разговорами и отставали.
Ракушка выпала из кармана и покатилась вниз. Аня уже исчезла за поворотом. Яна подвернула ногу, пролетела три ступеньки и потянулась за ракушкой. Коленки разбиты, локоть тоже, лодыжка ноет, но ничего. Пройдет. Где же Аня? Куда она убежала? Яна поднялась на ноги, посмотрела в переход и сделала шаг. …Хлопок, вспышка, темнота.
* * *
Большую часть недели Яна засыпала одна. Сергей приходил, когда она уже спала, и уходил, когда она еще не проснулась. В будни они почти не пересекались и не виделись. Пара телефонных звонков и несколько сообщений в Ватсап – вот к чему свелось все их общение после свадьбы. Лишь в выходные они могли побыть вдвоем.
Яна не видела смысла приходить домой к семи и после работы часто ехала к родителям. Так было привычнее и спокойнее. Будто и не выходила замуж.
Выходя вечером из подъезда, она столкнулась с Ильей. Он спешил и не заметил Яну.
– Привет! – поздоровалась Яна. – Куда это мы так торопимся?
– Здорово! – ответил он. – К сестре твоей, куда ж еще. А что, у тебя есть другие предложения?
– Нет, только предупреждение.
– Предупреждение? – заинтересовался Илья. Он стоял перед Яной, широко расставив ноги, убрав руки в карманы. Улыбался и держался нагло. – Да ты что! Интересно. С чего это вдруг?
– Осторожнее с моей сестрой. У нее, к сожалению, нет старшего брата, но есть старшая сестра. Если обидишь ее, будешь иметь дело со мной.
– Да? И что ты сделаешь? – смеялся Илья. – Отшлепаешь меня по попе?
– Ты еще хуже, чем я думала, – вздохнула Яна. – Нет, конечно, но я могу шепнуть твоей жене, что ты таскаешься за малолетками. Думаю, ей это не очень понравится.
– Тебе никто не поверит.
– Посмотрим. Я тебя предупредила.
– Сестра тебя не простит.
– Она мне еще спасибо скажет.
Яна была почти уверена, что Илья женат. В разговоре с ней он не подтверждал это, но и не отрицал. Тем не менее ей на миг показалось, что он все же испугался. Если у него есть жена, то она уже давно в курсе, что он собой представляет.
– Не лезь не в свое дело! – крикнул ей вслед Илья. – Лучше за своим мужем следи.
Яна шла, не оборачиваясь, и через три квартала снова очутилась в пустой квартире. Она выпила чай с сыром и прочитала еще несколько страниц из старой потрепанной рукописи с карандашными пометками на полях.
Ночью ей снова снилась Аня. Яна пыталась догнать ее в том страшном подземном переходе и остановить, но Аня отталкивала. Девочка плакала и просила не ходить за ней, что ей туда нельзя. Еще она говорила, что скоро вернется.
Яна проснулась разбитой и полчаса не могла встать с постели. Сережа уже ушел на работу. Она дотянулась до телефона и набрала номер Оли:
– Мне очень плохо. Ты можешь приехать ко мне?
– Не вопрос, – ответила Оля. – Ты заболела?
– Нет, но я очень хочу напиться.
– Поняла. Через пару часов буду у тебя.
С тех пор как Оля родила Соню, подруги виделись редко. В тот день Оля оставила дочь с Антоном и приехала к Яне.
Яна протянула Оле розовую фоторамку с серым мишкой. Совсем детская, наивная. Внутри снимок – две смеющиеся девочки, не старше десяти лет. Оля уже много раз видела это фото раньше, когда приезжала к Яне, но все время забывала спросить.
– Какое милое фото. Это ты справа?
Яна молча кивнула, наливая себе вина и стараясь не смотреть Оле в глаза.
– Можно я расскажу тебе? – вдруг спросила Яна, опередив Олю.
– Рассказывай. – Оля села рядом.
– Это Аня, – вздохнула Яна. – Та самая Аня. Из моей книги. Ей было десять. Мы дружили, почти не расставались. Мне кажется, так дружить с кем-то можно только в детстве… Мы как будто были знакомы когда-то давно, в прошлой жизни, может. А когда встретились, то сразу узнали друг друга. Даже уроки делали вместе… Орали песни Земфиры с балкона… «Прости меня, моя любовь». Мы постоянно смеялись. Наши родители тоже подружились. Часто гуляли все вместе, в Москву ездили, в центр, «Макдоналдс» на Пушкинской. Самый первый в Москве. Эта фотография оттуда. В тот день она подарила мне ракушку, привезла с моря. Небольшую такую. Если приложить к уху, то можно услышать море. Я уронила эту дурацкую ракушку, когда мы спускались в переход. Подвернула ногу, упала еще. Анька убежала вперед. А потом был взрыв…
У меня было сотрясение мозга, десяток ран. Я очнулась с ракушкой в ладони. Ходила по больничному коридору, держась за стены, заглядывала в соседние палаты, искала Аньку, а ее нигде не было. Я спрашивала у врачей и медсестер, но мне никто ничего не говорил. Видела обрывки новостей по телевизору. Из перехода валил черный дым, люди в обгоревшей одежде поднимались по ступенькам, а наверху теряли сознание. Других несли на носилках. Везде милиция, МЧС, машины скорой помощи…
Меня быстро возвращали в палату и ставили очередную капельницу… Ее и мои родители не успели спуститься в переход, они почти не пострадали. Она умерла в реанимации через два дня. Они долго не могли сказать мне, что ее больше нет.
В тот год я перестала плакать. Я решила, что буду смеяться. За нас двоих. Иногда мне казалось, что она рядом и ее мысли текут через мои. Она осталась десятилетней. Она не окончила школу, не поступила в институт, не успела влюбиться в парня, у нее не было первого поцелуя… Я часто думаю о том, какой бы она была сейчас. Это я из-за нее начала писать. Я писала о ней. О том, что было. И о том, чего не было. Писала так, будто она жива. Наверное, мне так становилось немного легче.
Если бы я в тот день не потащила их гулять в Москву, то она сейчас была бы жива. Это я во всем виновата. Бабушка не хотела, чтобы мы туда ехали. Прямо так и сказала: «Может, вы не поедете туда? Пусть они в гости приходят, я пирогов напеку. Чего там делать?» Она была очень тревожной, когда закрывала дверь за нами. Как будто что-то чувствовала. Теперь мне всегда страшно, когда бабушка уговаривает не идти куда-то.
Восьмого августа около шести в подземном переходе на Пушкинской площади произошел взрыв[5]. Сработало самодельное взрывное устройство, начиненное шурупами и винтами. Были разрушены торговые павильоны и частично – конструкции перехода. На месте погибли семь человек, еще шесть скончались позже в больницах от полученных травм. Сто восемнадцать человек, в том числе шестеро детей, получили ранения различной степени тяжести. Виновные остались неизвестны.
С тех пор я ни разу не спускалась на «Пушкинскую». Я просто не могу, мне страшно. Я где-то читала, что это называется панические атаки. Мне плохо становится, когда рядом оказываюсь. Все время кажется, что если я спущусь вниз, то это произойдет снова… Сережа не знал и всегда смеялся надо мной. А я просто никому не могла рассказать об этом. Прости, что я врала все это время. Я сама иногда начинала верить, что этого не было и мы с ней просто поссорились…