лась я всего».
– А где воевала-то, в каких частях, на передовой? Где страшнее? – опять задала вопрос новая соседка.
– Везде воевала и везде страшно. А всех страшней в разведке, – нехотя ответила Анна Ивановна.
– А ты и в разведку ходила? – все больше удивлялась новая соседка.
– Да и в разведке была, медсестрой в разведроте.
– А расскажи, как это ходить в разведку? – все выпытывала соседка.
– Не любою я рассказывать, да и не мастак. Но после общих просьб всех присутствующих Анна Ивановна все же согласилась поделиться своими воспоминаниями о разведке: «Я была совсем девчонкой, когда попросилась на фронт, в разведку то я попала гораздо позже. Получили команду готовится, необходимо было перейти линию фронта и собрать сведения, да я и не знала какие. Только вышел в путь наш взвод ночью. А накануне, как поняла, я заболела – стала в темноте плохо видеть. Наверное, или на нервной почве или по другой причине, получила я, похоже, «куриную слепоту». Вот мы идем в темноте, а я ничего не вижу. И на меня обратил внимание Кузьмич – самый старший по возрасту солдат нашего взвода: «Дочка, а ты что, не видишь что ли ничего, что с тобой?». Я и рассказала, что ночью стала плохо видеть. «Да ты что, надо было доложить начальству, нельзя тебя было брать с собой, пропашешь».
– А что я скажу, могут не поверить. Еще дезертирство припишут.
– Да не робей, дочка. Держись за мой ремень и не отставай, как-нибудь прорвемся.
Так я на прицепе за Кузьмичем и шла. Тихо и незаметно, скрытно подошли к линии фронта. И как раз в этом районе столкнулись с немцами. Как мы поняли: сошлись с их разведкой. Они тоже вышли в разведку. Стрелять нельзя ни нам ни им, чтобы не обнаружить своего присутствия. Тут такое началось, вот это было действительно страшно. Кузьмич отвел меня в прилегающие кусты, дал мне гранату и сказал: «Сиди смирно, дочка, если мы их одолеем – позовем, а если уж они нас, то ты сама знаешь, что надо сделать. Граната у тебя есть, жди. Господь с тобой», – и быстро побежал к нашим. И вот я сижу в этих кустах одна, сжимаю свою гранату, а там идет рукопашный бой. Взрослые крепкие мужики убивают друг друга молча или, если точно, почти молча. Шуметь нельзя, привлечешь внимание – задание будет не выполнено. И это с обоих сторон. А там и хрипы и стоны, идет смертельная борьба. Ну и, конечно, мат, где мат – значит, наши. Натерпелась я страху, ничего не вижу, а только вслушиваюсь, а мысли об одном, чтоб наши взяли верх. Вот вам и разведка. Потом все закончилось, наступила тишина, а я все сижу и жду. Слышу кто-то ползет. Кто ползет? А потом тихо меня позвали: «Дочка, ты где? Не бойся, выходи, мы их одолели». Это был раненый, легко раненый Кузьмич. Половину взвода оставили там, но немцев завалили. Задание выполнили и вернулись. А потом Кузьмич все же доложил начальству про мою болезнь, и меня перевели в другое подразделение. Вот и вся история. Вот вам разведка. Очень страшно. Рассказывать больше ничего не буду, тяжело вспоминать, не могу, да и устала я вспоминать это». Анна Ивановна тяжело поднялась с лавочки и направилась к себе домой. На скамейках еще долгое время молчали жители нашего подъезда, да и новая соседка не проронила ни слова.
Время летит быстро, я поступил в институт. Каждый раз, возвращаясь с учебы, подходя к родному подъезду, здоровался с восседающими на нашей лавочке пенсионерами, среди которых, как правило, можно было увидеть Анну Ивановну. И вот, вернувшись с очередной длительной практики, как-то обратил внимание, что долгое время не вижу Анну Ивановну. Уж не случилось ли чего? На мой вопрос бывшая новая соседка помолчала, а затем сказал: «Нет больше нашей дорогой Анны Ивановны, умерла, еще в июне. Народу было уйма, оказывается, у неё и ордена были, а она про них нам не рассказывала».
Аквариум
Юрий Семёнович, сколько себя помнит, столько и содержит у себя дома аквариум. А если точно, первый аквариум у него появился еще во втором классе, и с тех пор аквариум стал основной отличительной деталью интерьера его квартиры. В самом начале аквариумы были небольшие, затем те же небольшие, но в большом количестве. Значительно позже появились очень большие. А сейчас аквариум у него средних размеров и всего один – жена изначально к аквариумам отнеслась отрицательно. При длительном отсутствии дома, аквариум требовал также внимания и забот – рыб требовалось кормить, поэтому Юрию Семёновичу приходилось с кем-то договариваться, просить об уходе.
В детском и юношеском возрасте от аквариума Юрик получал, как он тогда чувствовал, положительный эстетический заряд. Яркие зеленые растения, разнообразие красок живородящих и лабиринтовых рыб радовали глаз. С возрастом приоритеты сменились, сейчас Юрия Семёновича уже интересует не эстетическая составляющая общения с аквариумом, а философская. И рыбы стали другие – крупные особи, четыре-шесть рыбок на весь аквариум. Бывало, подойдешь к аквариуму, а на тебя очень спокойно смотрят огромные выпученные глаза с открытым толстогубым ртом. И этот умиротворенный взгляд как бы спрашивает: «Ну, что тебе надобно, старче?» И надо же, появляется желание поделиться своими тревогами и заботами. И ты это делаешь, мысленно.
Но самые интересные рассуждения приходят в момент кормления, когда рыбы, вроде бы нехотя, подплывают к кормушке и в следующий момент резким движением проглатывают брошенный им корм. Затем, насытившись, рыбы разбредаются по всему аквариуму для сна в зарослях водных растений. И вопрос напрашивается сам собой: «А что они думают в это время?» – «всего скорей, они думают, что они очень независимые, что они очень самостоятельные, что корм к ним попадает просто так, без чьей-то воли и действий».
«А мы люди, мы, может быть, те же рыбы? Мы, похоже, тоже думаем, что мы сами все решаем и не от кого и ничего не зависим? Надо с этим вопросом разобраться», – подводит итог своим рассуждениям Юрий Семёнович.
Разговор в деканате
В дверь постучали, в помещение вошла неопределенного возраста, но очень молодящаяся женщина, которая спросила: «Могу я поговорить с деканом факультета судовождения?»
– Да, можете, он в соседнем кабинете, – отреагировала секретарь.
– Здравствуйте, вы можете уделить мне несколько минут, – обратилась женщина к сидевшему за столом соседней комнаты мужчине. Хозяин кабинета отвлекся от бумаг, лежащих на столе кабинета, внимательно посмотрел на гостью, проговорил: «Пожалуйста, присаживайтесь. О чем вы хотите со мной говорить?»
– Я хочу узнать, какие успехи в учебе у моего сына, – ответила вошедшая.
– Фамилия вашего сына? – задал в свою очередь вопрос декан. Дама назвала фамилию сына, студента третьего курса. Декан принес из другой комнаты большой журнал учета успеваемости студентов, полистав его, нашел требуемую страницу. Внимательно изучив соответствующие записи, и глядя на гостью, спокойным голосом произнес: «Хотите узнать какие успехи, а успехов нет, даже более того – одни задолженности»
– Как задолженности? И по каким предметам? – взволновано спросила мама студента.
– По специальным дисциплинам, и не только. К примеру, по «Навигации» и «Управлению судном». А «Английский язык» еще хуже, – уточнил декан.
– О чем вы говорите? Я то думала. Какая «Навигация» или «Управление судном»? Разве они нужны судоводителям? У всех судоводителей одни девки на уме. А вы мне говорите о «Навигации», – неожиданно заявила пришедшая.
– Я не понял, каких девок вы имеете в виду? Вы с вами говорим о дисциплинах, по которым у вашего сына есть отставания.
– Да поняла я все. Не надо этим судоводителям никакой «Навигации» и «Управления судном». И «английский» не надо. И вообще эти судоводители, эти судоводители…..одни бабники и идиоты, возмущенно высказала своё мнение мама студента.
– Послушайте, вы бы выбирали выражения, я вот тоже судоводитель, – возмутился декан.
– Да о чем вы говорите. Выбирать выражения. Что я не знаю что ли. Я со своим мужем девять лет жила, мучилась. Потом развелась. Тоже был судоводитель. Я знаю, что говорю, – отстаивала свою точку зрения мама.
– Ну, если вы так считаете, что все судоводители такие плохие, может быть, вашему сыну лучше перевестись на другой факультет. К примеру, на экономический перевестись. Может быть, там больше хороших людей.
– К сожалению, не получится, – ответила расстроенная мама.
– А, что, может, правда – перевестись. Тем более, он у нас должных знаний не показывает. Появятся новые интересы, может быть, дело и пойдет на поправку. Переговорите с сыном, может, переведется и учиться будет хорошо.
– Не получится однозначно.
– Почему?
– Почему, почему. Дело в том, что он такой же ненормальный, как его отец. Тоже судоводителем хочет быть.
Сухой паек
Шестилетний мальчик проснулся от какой-то возни в прихожей, в которой, как ему показалось, тихо разговаривали. Его только что уложили спать, и он почти уже заснул. И вот его все же разбудили. Володя сразу сообразил, что, наверное, это его отец пришел домой с корабля. Под кроватью он отыскал свои пушистые теплые тапочки и, обувшись, направился в прихожую.
Открыв дверь в одной большой комнате, он увидел отца, устало снимавшего с себя огромную шинель. Володе нравилась эта черная с колючими ворсинками и блестящими желтыми пуговицами шинель. А больше всего ему нравилось, как вместе с этой шинелью прихожая заполнялась запахом соленого моря и еще чем-то связанным с кораблем. Это был запах то ли машинного масла или смазки новых стальных тросов, дегтя, то ли запах дыма корабельной трубы или запах гуталина и стреляных гильз. Володя удивлялся тому, как блестели всегда начищенные пуговицы шинели. Латунные фары его любимой пожарной машины, оставленной во дворе, быстро потускнели на свежем воздухе.
– Папа, тебя так долго не было, – только и смог сказать Володя.
– Сынок, сам знаешь – служба, – отреагировал отец.
– Ну чего встали в прихожей, успеете наговориться. Мама обратилась к сыну: «Папа сказал, что он пробудет до утра». Давайте, пройдите в комнату. Я ужин приготовлю, – предложила мама. Они, не торопясь, прошли на кухню. Отец, неожиданно для всех, поставил на стол темно-синюю коробку с нарисованными на ней якорями.