и, как и около 500 000, которые отправились на Карибы до 1840 года[151]. В 1802 году Уильям Лейман, британский морской офицер, некоторое время живший в Азии, направил правительству предложение ввозить наемных китайских рабочих в Тринидад, который британцы захватили у Испании за пять лет до этого. По словам Леймана, у китайцев было много преимуществ: они «привычны к жаркому климату, бережливы, трудолюбивы и миролюбивы, умелы в работе с тропическими продуктами», особенно сахаром[152]. Правительство немедленно приняло предложение Леймана, и в 1806 году – почти в тот самый момент, когда британцы запрещали работорговлю, – в Порт-оф-Спейн прибыла партия китайцев, предназначенных для подневольного труда. В этом эксперименте ключевую роль сыграла Ост-Индская компания, которая затем продолжала вербовать китайцев по кабальным контрактам для территорий, которыми она управляла[153].
Два основных сектора торговли кули значительно отличались друг от друга. Торговля из Индии проходила в рамках британского имперского экономического бума. Британские агенты вербовали кули, которых перевозили в британские колонии на британских кораблях, а британские чиновники в Лондоне и Калькутте регулировали это предприятие[154]. Корабль «Эдвин Фокс» был вовлечен в этот сектор торговли, о чем мы расскажем позже. Такая закрытая система позволяла британцам вести крупнейшую в мире торговлю рабочими по кабальным контрактам и в то же время критиковать подобную торговлю конкурирующих империй как бесчеловечную. Например, Британское и зарубежное общество борьбы с рабством (British and Foreign Antislavery Society), считавшее торговлю кули лишь немного менее отвратительной, чем трансатлантическую работорговлю, сосредоточило свое внимание на тяжелом положении рабочих с кабальными контрактами за пределами Британской империи[155].
Торговля в Китае не имела ограничений. Это было сложное международное предприятие, которым управляли компании со штаб-квартирами в Лондоне, Гаване, Бостоне и других западных городах, и все они имели агентов, работающих непосредственно в Китае.
На этом этапе карьеры «Эдвин Фокс» зафрахтовала компания «Дрейк бразерс энд компани» из Гаваны, также известная как «Дрейк эрманос». Дрейки были известной англо-кубинской семьей плантаторов и торговцев в Гаване и провинции Матансас – главном регионе выращивания сахара в XIX веке. Основатель фирмы Джеймс Дрейк эмигрировал на Кубу в 1790-х годах и женился на представительнице известной семьи дель Кастильо. Дрейки были близкими соратниками богатого нью-йоркского бизнесмена Мозеса Л. Тейлора. Посредник Генри Огустус Койт как-то сказал своему нью-йоркскому работодателю, что «в Гаване нет другого дома, равного этому в ресурсах, уважении и влиянии»[156]. Будучи одними из первых участников торговли кули, Дрейки в итоге стали третьим по величине игроком на рынке, импортировав в общей сложности 5638 кули до того, как в 1874 году торговля была прекращена[157]. Богатство и влияние семьи распространились и за Атлантику: внук Джеймса Дрейка Карлос Дрейк-и-Нуньес дель Кастильо был постоянным представителем Гаваны в Мадриде. В 1858–1868 годах он заседал в испанском сенате, где усердно защищал интересы кубинских плантаторов[158]. В 1868 году в памфлете, адресованном министру по надзору за колониями, он описал себя следующим образом: «Родился в Гаване в одной из старейших семей острова, владею сахарным заводом с почти четырьмя сотнями рабов… Женился в Испании [его жена – родственница Эухении де Монтихо, жены Наполеона III], есть дети, живу в Мадриде и владею значительной сельской и городской недвижимостью по всему полуострову»[159].
Сети китайских агентов и субагентов фактически занимались вербовкой кули. Известные среди китайцев как «вербовщики» и «разведчики» или «брокеры-свиньи» (chuy chay tau), они получали плату за каждого нанятого человека – практика, которая мотивировала их использовать любые средства. Эти разведчики говорили на местных диалектах и разносили новости об эмиграции. Многие имели связи с преступным миром[160]. Такие предприятия, как «Дрейк бразерс», не имея собственных кораблей, фрахтовали для каждого отдельного рейса суда, принадлежавшие судоходным компаниям, таким как компания Дункана Данбара, которой и принадлежал «Эдвин Фокс». Наибольшее количество судов, перевозивших кули на Кубу, плавали под французским или испанским флагами, но суда с кули приходили в общей сложности из 16 стран, от таких крупных игроков, как Великобритания, США и Португалия, до более мелких, таких как Чили и Дания[161]. В целом 30 % китайских наемных рабочих, отправившихся в Латинскую Америку в 1847–1873 годах, перевезли на французских судах, 22 % плыли на испанских судах и по 10 % перевозили британские и американские суда[162]. Китайская торговля кули, как описывает ее историк Эвелин Ху-Дехарт, была «ярким примером глобализации или мирового капитализма XIX века. В новой конфигурации знаменитой “треугольной торговли” корабли могли принадлежать любому числу европейских или американских предпринимателей, быть укомплектованы разношерстной командой из представителей разных европейских национальностей, переданы на субподряд всевозможным международным торговцам, перевозящим товары из одной части света в другую»[163].
Торговля кабально законтрактованными китайцами, по существу, не регулировалась. Британские чиновники как в Китае, так и в Лондоне пытались регулировать ее, но столкнулись с ожесточенным сопротивлением со стороны британских торговцев[164]. Великобритания и Соединенные Штаты все-таки наложили некоторые ограничения на суда, плавающие под их флагами, а Испания установила правила, регулирующие деятельность кули. Китайское правительство до 1860 года отказывалось не только регулировать, но даже обсуждать этот вопрос, поскольку эмиграция противоречила китайскому законодательству. Пекинская конвенция, положившая конец Второй опиумной войне, вынудила китайское правительство признать право своих подданных на эмиграцию, после чего было предпринято несколько вялых попыток ввести регулирование[165].
Торговля кули прекратилась в 1870-х годах. Множащиеся разоблачения в международной прессе – обвинения, подтвержденные иностранными дипломатами, – побудили китайское правительство направить комиссию на Кубу, чтобы расследовать дело. В начале 1874 года вооруженная анкетой, составленной Робертом Хартом, генеральным инспектором Китайской императорской морской таможенной службы, комиссия отправилась из Вашингтона в Гавану. Возглавляемая Чэнь Ламбинем, руководителем Китайской образовательной миссии в США, она в течение двух месяцев собрала на Кубе показания примерно у 2800 кули, что легло в основу разгромного отчета, представленного в октябре 1874 года[166]. Отчет, написанный на китайском языке с переводом на английский и французский, получил широкую огласку в прессе как в Китае, так и за рубежом. Испанские протесты не вызвали сочувствия у других западных дипломатов в Китае, и Испания согласилась на переговоры с Китаем под эгидой пяти крупнейших западных держав. Переговоры завершились в ноябре 1877 года подписанием соглашения, формально прекращавшего эту практику[167].
В то время торговля кули, особенно за пределами Китая, широко осуждалась как реинкарнация рабства. Начиная с книги Хью Тинкера «Новая система рабства» (A New System of Slavery), изданной в 1974 году, западные историки широко разделяли эту точку зрения. Франклин Найт, например, описывал китайский труд на Кубе как «рабство во всех социальных аспектах, кроме названия»[168]. Китайские историки давали такую же оценку, однако с некоторым уклоном: они представляли торговлю кули как еще одно проявление западного империализма, и в этой ситуации кули – наряду с Китаем в целом – были беззащитными жертвами[169]. Некоторые оспаривали такие взгляды, например Дэвид Нортрап видел некоторое сходство между трудом по кабальным контрактам и рабством, но считал, что если принять во внимание их мотивы и действия, то эти наемные рабочие скорее походят на миллионы европейцев, которые свободно мигрировали в те годы[170]. Ричард Аллен пошел еще дальше. В весьма значимом эссе он призвал историков ценить деятельность китайских кули и сосредоточить внимание на том, какой они сделали вклад в развитие общества на их новой родине, несмотря на репрессивную систему, которая привела их туда[171].
Эвелин Ху-Дехарт утверждала, что после окончания первоначального трудового договора жизнь китайцев сильно отличалась от жизни рабов, поскольку они «в своей, той же самой жизни обретали полную личную свободу в кубинском обществе»[172]. Несмотря на то что при вербовке агенты часто прибегали к принуждению и обману, китайские рабочие имели гораздо больше свободы действия при принятии решения, садиться ли на западный корабль, чем порабощенные африканцы. Тем не менее по прибытии на Кубу с китайскими кули обращались почти так же, как с рабами, вместе с которыми они обычно работали. Более того, после 1860 года резолюцией испанского Государственного совета им официально было отказано в возможности стать свободными жителями, хотя формально их всегда называли «колонистами».