В месяцы, предшествовавшие прибытию «Эдвина Фокса» в Сватоу, город стал эпицентром насилия, направленного против торговли кули. Возможно, страсти обострила аномально жаркая погода в феврале и марте[217]. 29 января 1857 года французское судно «Анаис» вышло из Сватоу, направляясь в Гавану. Кули взбунтовались в первый же день, убили капитана и первого помощника, посадили судно на мель и удерживали команду и судового врача с целью получения выкупа. После того как команда была спасена, а главари казнены, французское правительство потребовало от местных китайских чиновников компенсацию и отправило военное судно, которое пригрозило, что начнет бомбить город, если компенсация не будет выплачена. Местные власти отказались платить, но «стороны, заинтересованные в торговле кули», заплатили[218]. В марте произошел еще один мятеж, теперь уже на борту перуанского судна «Кармен». Это произошло через неделю после того, как оно отплыло из Сватоу в Кальяо (Перу). Рейс закончился тем, что судно затонуло и все 200 находившихся на борту китайцев предположительно утонули[219]. Через десять дней восстали кули на британском судне «Гулнар», также вышедшем из Сватоу; экипажу удалось оказать сопротивление, но в ходе восстания были убиты 16 кули[220].
Ненависть никуда не девалась. В 1859 году Джон Бауринг, британский губернатор Гонконга, сообщил в Лондон, что узнал от «джентльмена, живущего в Сватоу <…> что чудовищные деяния, совершенные в этом районе при подборе и отправке кули, превосходят всякие представления об этом»[221]. А в следующем году газета Hong Kong Daily Press[222] сообщила, что «зверства, сопутствующие гаванской работорговле (из-за которой иностранцы, как правило, вызывают у местных жителей большое отвращение), и мошеннический характер контрактов настолько хорошо известен в районе Сватоу», что мало кто хочет подписывать договоры с представителями запада[223]. Одно американское судно потратило месяцы на бесплодные попытки получить полную загрузку, в то время как 900-тонное сиамское судно, чьи палубы были столь плотно забиты пассажирами, что они даже не могли лечь, покинуло порт примерно с 1500 пассажирами, которые сами заплатили за проезд. Испанские чиновники в Китае возлагали вину за статьи, подобные напечатанной в Hong Kong Daily Press, на британскую и американскую оппозицию и отмечали ее зависть к испанскому богатству на Кубе[224]. Скорее всего, это было правдой, но у людей на юге Китая уже сформировалось собственное, решительно негативное мнение об испанцах[225]. Надо сказать, что враждебность не ограничивалась испанцами. Когда в 1860 году Сватоу стал договорным портом, Джордж У. Кейн, первый британский консул, обосновался на острове Дабл и три месяца не осмеливался показаться в Сватоу. Его главного переводчика дважды побивали камнями в течение недели после прибытия[226].
Торговля кули процветала даже при этом: порт Сватоу был расширен, и к 1872 году здесь было 23 барракуна[227]. Уильям де Ла Порт, миссионер, связанный со Свободной церковью Шотландии, провел четыре года в Сватоу и видел, как «Эдвин Фокс» принимал на борт кули, после чего оставил подробное описание торговли[228]. По его мнению, китайские посредники – «худшие и самые развращенные из людей», использовали разветвленную сеть местных подчиненных, которые часто похищали или иным образом заманивали в ловушку свою добычу. Посредники передавали эмигрантов китайским агентам, «обычно преступникам, мелким мандаринам – людям без характера», которым затем платили за голову британские и испанские агенты. Большинство эмигрантов содержались в похожих на клетки барракунах на острове Дабл-Айленд; их кормили, просовывая еду через деревянные прутья. Некоторых держали на джонках[229].
По прибытии их раздевали догола, осматривали, а затем проверяли на пригодность: «били палкой, чтобы заставить их бегать и прыгать, а также наклоняться и размахивать конечностями». Тех, кто не справлялся, возвращали в барракуны, где они оставались до тех пор, пока их окончательно не объявляли непригодными. Этих несчастных отпускали на острове Дабл-Айленд, и поскольку ни одно китайское судно не брало их на материк, то они оказывались брошенными на произвол судьбы – обычно на смерть от голода. Хоронили мало кого, многих съедали собаки и свиньи, бродившие по острову[230]. Капитаны, с которыми говорил Ла Порт, и, возможно, Джозеф Фергюсон был одним из них, говорили, что даже если они лично против торговли, то ничего не могут сделать: у них есть контракт, который нужно соблюдать, и приказы, которые нужно выполнять[231].
После июля 1858 года британское судно, такое как «Эдвин Фокс», прежде чем отправиться к месту назначения, должно было остановиться в Гонконге. Там на борт поднимался правительственный чиновник, чтобы установить, путешествуют ли эмигранты по доброй воле. Ла Порт был убежден, что из наемных рабочих «очень немногие» действительно понимали, в чем состоят условия подписанного ими контракта, и что значительное количество диалектов, на которых говорили рабочие, еще больше способствовало обману. Для пущей верности «за ними стоит человек с бамбуковой палкой в руке, и “иммигранты” боятся возражать»[232]. После того как эта формальность была соблюдена, каждому кули выдают деревянную плашку с номером, написанным чернилами. Теперь их будут определять по этому номеру, а не по имени. По крайней мере, на груди у них не выводили буквы «К (Калифорния), П (Перу) или С (Сандвичевы острова)», как у тех, кого Джеймс Тейт вывозил из Амоя до 1852 года[233].
В 1874 году люди, дававшие показания Кубинской комиссии китайского правительства, повторили эти обвинения в злоупотреблениях. Например, Сянь Цзопан и 14 других опрошенных сообщили, что европейцы «подсылали злобных китайцев, чтобы похищать и заманивать мужчин, помещать их в барракуны и на борт кораблей, откуда они не могли сбежать, подвергали их там неограниченным телесным наказаниям и доставляли против их воли в Гавану, а после того как отрезали им косички и переодевали их, выставляли на продажу на рынке работорговли»[234]. Из тех, кто отплыл из Сватоу, Чэнь Агуй и четверо других сообщили, что были похищены, Чан Алинь и 27 других заявили, что их заманили, и только Ло Фучун и еще 11 человек сказали, что эмигрировали добровольно[235]. Многие, как и Хо Асянь, заявили, что подписали контракт под принуждением, или, как Го Чань, что им показали их контракт только после посадки на корабль и что, когда они хотели разобраться в условиях подписанных ими контрактов, им не дали никаких разъяснений и попросту лгали. Ли Чаочунь свидетельствовал, что, когда им переводили контракты, «многое пропускали, зачитывали только несколько пунктов, и местом назначения указывали Аннан [Вьетнам] или Сингапур». Когда Сюй Афа «спросил, где находится Гавана, ему ответили, что это название судна. В результате я подумал, что меня нанимают на службу на борту судна, и подписал контракт»[236].
Торговля кули, которую Ла Порт наблюдал в Сватоу и частью которой был «Эдвин Фокс», сильно отличалась от крупномасштабной «свободной эмиграции» китайских рабочих, в том числе в Калифорнию и Австралию. Эти эмигранты сами оплачивали проезд, и мало кто погиб во время путешествия. Что еще важнее, «многие из них возвращались и склоняли соотечественников последовать их примеру». Ла Порт был убежден, что при подобных стимулах Куба и Вест-Индия быстро увидят «постоянный поток эмиграции нового класса китайцев, которые будут сами оплачивать стоимость проезда»[237].
Рисунок 2.2. На протяжении всего XIX века противники торговли кули ссылались на случаи плохого обращения и насилия. В ответ британские и китайские власти стремились обеспечить кули благополучие, требуя введения контрактов и стандартов безопасности, соблюдения норм санитарии, транспортировки и гуманных условий труда. Несмотря на эти правила, злоупотребления были весьма распространены. В этой анонимной брошюре, опубликованной в 1875 году крупным кантонским издателем, автор осудил торговлю кули и назвал ее новой формой рабства. (Источник: «Шэн дию тушо» [ «Иллюстрированное описание ада на земле» (The Illustrated Description of the Living Hells)], 1875. Библиотеки Лейденского университета. Шифр: SINOL. VGK 4808.8.1a.)
Китайцы, отправившиеся на Кубу, были не просто бедными людьми из бедных мест. Подавляющее большинство приехало из дельты Жемчужной реки, процветающего и динамично экономически развивающегося региона, который Эвелин Ху-Дехарт описывает как местность, «давно ориентированную на рынок, где зависимые от земли крестьяне переходят в статус наемных работников в поместьях и городах и население активно занимается торговлей и вовлечено в денежную экономику». Поэтому, предполагает она, такие люди «с большей вероятностью, чем другие, были морально готовы отправиться за границу и работать там»