А Солнышкин всё торопил. Солнышкин торопился. Наконец стая была переправлена. Теперь оставался один вожак. Он стоял сбоку и смотрел, не потерялся ли кто-нибудь в этом вихре. Как капитан, он собирался уходить последним.
- Пошли! - быстро сказал Солнышкин. Вожак стоял на месте. - Пошли! - Солнышкин тронул его за крылышко.
Громадный пингвин уронил голову ему на плечо. Солнышкин тревожно наклонился к его груди и услышал, как там что-то колыхнулось тихо-тихо.
- Держись! Держись! - прикрикнул Солнышкин. Он оглянулся и вздохнул.
Там за пургой оставался хребет, оставались безымянные вершины, до которых он сумел бы дойти. Ни антарктического снега, ни мороза, ни ветра Солнышкин не боялся. Но оставить в беде погибающую птицу Солнышкин не мог.
- Держись! - сказал он, взваливая пингвина на спину, и тут увидел, как из лап птицы выкатилось большое светлое яйцо. Оно было ещё тёплым и в лёгких пушинках.
Солнышкин хотел было протянуть его артельщику, но передумал, опустил яйцо за пазуху, под свитер, и полез в гору. Снег всё злее впивался в лицо, голова звенела, как колокол, но Солнышкин поднимался вверх. Наконец он поднялся на верхушку горы, выставил вперёд ногу и… полетел в пропасть. Артельщик покатился за ним, а сзади, цепляясь за артельщика, делал сальто мистер Хапкинс.
СОЛНЫШКИН ПРОДОЛЖАЕТ ПУТЬ
Солнышкин высунул голову из сугроба и встряхнулся. Перед глазами мелькнули и пронеслись миллионы белых хлопьев. Рядом выбирался из снега артельщик, а чуть дальше ворочался снежный ком, из которого торчали руки мистера Хапкинса.
- Яйцо! - вскрикнул испуганно Солнышкин, но провёл рукой по свитеру и успокоился.
- «Яйцо»! Тут из самого чуть яичница не получилась! - ворчал Стёпка.
- Идём скорей! - сказал Солнышкин. Он посмотрел на птицу и, сняв фуфайку, укутал в неё пингвина. Самому ему оставался бабушкин свитер.
- Хе-хе, зачем торопиться? Лучше один выговор, чем две сломанные ноги, - отмахиваясь от снега, промычал артельщик. - Зачем т-т… - И вдруг он схватился за ворот. На шее болтался обрывок шнурка! Стёпка бросился к Хапкинсу. Но, нащупав что-то под рубахой, немного успокоился и заторопился за Солнышкиным. - Пошли!
Мороз поджимал так, что коченели носы и на фуфайках трещали пуговицы. Солнышкин спешил к пароходу.
- Держись! Там Челкашкин в два счёта вылечит, - подбадривал он пингвиньего капитана, не чувствуя, что птица становится тяжёлой. Он с трудом переставлял ноги и, конечно, не слышал разговора, который вели артельщик и бегущий за ним сугроб средней величины, говоривший голосом Хапкинса.
- Мистер Стёпка, тысяча долларов, пока не выпала.
- Нью-Йорк, Сан-Франциско, Рио-де-Жанейро! - прохрипел Стёпка и в страхе остановился: жемчужина соскользнула в штанину.
- Теперь только пятьсот долларов, - пропел «сугроб».
- Нью-Йорк и Сан-Франциско, - сказал артельщик и плотно сдвинул колени.
- Сто долларов, - пропищал Хапкинс.
- Сан-Франциско! - крикнул артельщик и вдруг подскочил, словно сойдя с ума.
Ощупав штанину, которая выбилась из голенища, он взвыл и бросился назад. За ним, подпрыгивая на коротких ногах, помчался «сугробчик», в котором трудно было узнать директора крупнейшей торговой фирмы.
- Пропала, пропала! - дрожал артельщик. Он упал на четвереньки и, принюхиваясь к следам, пополз, разгребай вокруг себя снег и льдины.
У полыньи он остановился и схватил что-то, сверкнувшее перед его глазами. Но в ту же секунду в его кулак вцепилась хваткая, вынырнувшая из метели рука.
- Моя! - прохрипел артельщик.
- Моя! - взвизгнул из метели мистер Хапкинс.
Каждый тянул находку к себе, а пурга наметала вокруг снег, и брызги с океана обдавали всё растущий сугроб…
А Солнышкин пробивался сквозь пургу и нёс на спине большую заснежённую птицу. На секунду он остановился отдохнуть и внезапно услышал, как под свитером что-то громко ударило: тук-тук-тук…
Солнышкин замер. Толчок раздался снова, и там, где лежало пингвинье яйцо, хрустнула скорлупа, а в бок Солнышкину упёрся твёрдый острый клюв.
Солнышкин запустил под свитер руку, и в пальцах у него затрепыхалось маленькое пушистое существо. Он услышал, как чисто и нежно пульсирует крохотное сердечко.
«Живёт!» - улыбнулся Солнышкин. И хотя он очень устал и ему очень хотелось сесть, он ещё быстрей пошёл наперекор вьюге. Но вьюга постепенно меняла направление, кружила, и Солнышкин двигался за ней по невидимому снежному кругу. Сквозь снег на него иногда падали лучи садящегося солнца. Тогда на бесконечном снежном полотне возникала его огромная тень. И чем сильнее гудела и выше поднималась метель, тем больше эта тень разрасталась, тем быстрей она шагала по гудящим снегам Антарктиды.
ПОМНИТЬ ТОВАРИЩЕЙ, ПАВШИХ В БОЮ!
Пионерчиков мрачно бегал по коридору. Только недавно он вернулся на судно в чудесном настроении. Он побывал в домике у полярников. Он взял интервью у иностранных гостей. Судно разгрузили в рекордный срок! И это благодаря его другу Солнышкину! И вдруг беда!
Пионерчиков и Перчиков облазили все трюмы. Они заглядывали под ящики, под брезент и даже под льдины, но Солнышкина нигде не было.
В воздухе раздавались тревожные гудки. Пионерчиков покусывал губы, а в голове у него стучали, складывались горькие и мужественные слова. Он совсем не думал о статьях, о законах и ничего не хотел придумывать, но слова сами настойчиво всплывали в голове.
Внезапно он остановился. С камбуза неслись какие-то сладкие, совсем неуместные запахи. В трагическую минуту кок Борщик беззаботно варил компот! Пионерчиков подскочил к камбузу и захлопнул дверь. Борщик открыл её снова. Хоть это и Антарктида, на камбузе было жарко.
- Прекратите! - крикнул Пионерчиков.
Борщик удивлённо пожал плечами. Откуда ему было знать, что его сладкие запахи мешают складываться мужественным и горьким словам? Он хотел что-то ответить, но Пионерчиков вдруг выхватил из кармана клочок бумаги и огрызком карандаша написал:
Помнить товарищей, павших к бою.
Насмерть стоять за команду свою!
Он прочитал эти строчки и от неожиданности вздрогнул: это были стихи! Самые настоящие стихи!
Пионерчиков побежал к Перчикову в рубку и, схватив его за руку, снова прочитал только что родившиеся строчки.
Перчиков взял бумажку, посмотрел ещё раз и повторил вслух:
«Помнить товарищей, павших в бою». Да ты знаешь, что ты написал? - сказал Перчиков. - Это закон.
- Почему? - спросил Пионерчиков.
- Потому, - приблизился к нему Перчиков, - потому что настоящие стихи - это настоящий закон. От таких слов хочется сделать что-то хорошее!
Он распахнул иллюминатор. И тут они увидели, как вдалеке, по горам, по равнинам, движется гигантская тень человека, на плече у которого лежит какой-то груз.
- Солнышкин! - крикнул Перчиков.
- Солнышкин! - подхватил Пионерчиков.
И друзья выскочили из рубки.
- Есть Солнышкин! - кричали они. И побежали одеваться.
Пионерчиков открыл свою каюту, бросился к шкафу и заметил на кровати какой-то свёрток. На нём было написано: «Тысяча рекордов!» Штурман развернул бумагу, и перед ним сверкнули удивительные коньки необычной формы. Сердце Пионерчикова вздрогнуло и зазвенело, как утренний горн. Пионерчиков надел бушлат и выбежал на палубу.
- Бот на воду! - крикнул он и полез вниз по трапу. Следом за ним спускался старый Робинзон, за которым с лаем летел Верный. Последним, натягивая ушанку, торопился Перчиков.
- Пионерчиков, назад! Вернитесь! - раздался сзади голос. Это кричал Моряков. (Только что по его просьбе на поиски пропавших выехал сам Полярников.) - Это не шуточки, Пионерчиков!
Но голос капитана потонул в порыве метели, скрывшей уже от глаз убегающий бот. Конечно, Моряков и сам бросился бы с ними, но оставить судно он не мог.
ЧТО ЖЕ ЭТО ТАКОЕ?
Пурга клонила Солнышкина с боку на бок, как маленькую разбитую лодчонку. Вокруг поднимались волны белого холодного океана, и вихри цеплялись за ноги, как тысячи снежных кальмаров. Солнышкин сделал неверный шаг - он уже не чувствовал ног - и споткнулся. Птица съехала со спины, и только тут он увидел, что глаза пингвиньего капитана уже покрыты белым морозным инеем…
Стало совсем холодно. Стало так холодно, что даже сама метель взвизгнула от мороза.
«Надо идти», - подумал Солнышкин, но его ноги примёрзли ко льду, как причальные тумбы.
- Надо же идти! - крикнул себе Солнышкин, но голова устало сползла на грудь, и на чубчике закачалась льдышка.
«Вот и всё, - прикрыв глаза, подумал он. - Вот тебе и океаны и жемчужины. Вот тебе «пик Марины» и «пик Перчикова»!»
Он протёр кулаком слипающиеся глаза и перед самым своим носом заметил стрелку компаса, которая, как ни странно, указывала: норд! норд!
«Совсем спятил старый», - грустно усмехнулся Солнышкин…
И тут у самого его сердца, под ребро, ударил маленький крепкий клюв - и Солнышкин очнулся: «А как же птенец?!» Он опустил руку под свитер, и в ладони у него зашевелилось маленькое пушистое существо. «Как цыплёнок, дома, у бабушки», - подумал Солнышкин, вспомнил свой дом, запах осеннего леса, и ему показалось, что он стоит на лесной дороге рядом с селом, будто ноги его окунулись в тёплую солнечную пыль, и что вокруг шумит не метель, а яркая листва на деревьях.
- Ничего, - сказал Солнышкин, садясь в снег. - Сейчас мы выйдем на дорогу. Вон уже село близко. Вон тракторы едут и лают собаки. А вот моторка тарахтит на реке.
И действительно, рядом послышался шум мотора, а ещё ближе раздался гул трактора. Это с моря подходил бот Пионерчикова, а по льдам грохотал вездеход Полярникова. И скоро сквозь шум пробился незнакомый голос:
- Да это же обыкновенный пингвин, мистер Полярников!
- Но послушайте, господа, разве пингвины ходят в сапогах? - Полярников отвечал выглядывающим из вездехода представителям американской холодильной фирмы, которые отправились на поиски шефа.