Стойла располагались на значительном отдалении от особняка, отделённые запущенным парком с заросшими травой дорожками и остатками разрушенных цветников. Деревья разрослись так, что я почувствовал в их листве птиц – удивительное чудо для города. В Айгере одичавшие меры давно переловили всю живность, по слухам, грызуны какие-то остались, но я их ни разу не встречал.
Мер обнаружился на пороге стойл – породистый, пушистый, толстый, беззастенчиво развалившийся на тёплых досках. Мой строг шаловливо и явно намеренно задел его кончиком длиннющего хвоста – и тут же отдёрнул, когда подскочивший мер стал возмущённо оглядываться в поисках посмевшего потревожить его покой. Крылатый состроил абсолютно невозмутимую морду… Точно, необычные строги! Слишком разумные. Обычно летуны не проявляют таких сложных эмоций. Еда, отдых и подчинение – вот и всё их нехитрое существование. Лопают они всё, до чего дотянутся, камнями разве не закусывают, спят мало, живут долго, стоят дорого.
– А чей это дом? – попытался я разговорить парнишку.
– Господина Скина, – неохотно отозвался тот.
Я вопросительно вздёрнул бровь, продолжая пристально смотреть на него. Мальчишка заёрзал:
– Армейский он, бывший. Из этих… что в Лирии воевали, а Фернар их там бросил. Повезло через столько лет откупиться и вернуться.
Вот она, людская молва… Про то, что король оставил солдат на поле боя, слышал каждый служка. А то, что Фернар долгие годы вёл переговоры, разыскивая своих раненых, попавших в плен к лирийским лордам, и потом откупал каждого, знает лишь королевский Совет да небольшая группа придворных. Я скривился.
Парнишка принял это на свой счёт:
– Слышь, столичный! Ты на меня так не пялься – дыру прожжёшь. Зверюг своих жутких заводи и проваливай! Господин увидит, что я с тобой болтаю, сам вмиг озвереет.
Пожав плечами, я обустроил строгов и пошёл к особняку. Что полагается делать слугам, сопровождающим господина? Дожидаться на улице или войти в дом? Опыта в подобных делах у меня маловато, собственной прислуги мы с Лейком не держали, изображать до сегодняшнего дня не доводилось. Не всем по карману нанять морфу, к услугам магов простой люд и то прибегает редко – цены жуткие, Неназываемого на них нет! Самые счастливые в этом отношении – жители Дорха: студенты королевского университета за мелкую серебряную монету готовы на то, на что важный маг не согласится и за джоль. Вот и живу я проблемами высокородной знати, а та не больно на нижестоящих внимание обращает.
– Лапуся, ты откуда взялся, такой пригожий? – раздалось у меня над ухом.
Обернувшись, я уткнулся взглядом в подол полосатой юбки, задирая голову вверх… вверх… вверх… пока не добрался до лица. Вот это женщина! Наверно, лишь в своём истинном облике я сровнялся бы с ней ростом, а сейчас, копируя тщедушного паренька, спокойно прошёл бы у неё под мышкой. При этом она не производила отталкивающего впечатления, напротив, показалась мне очень милой. Молодая и ясноглазая, с большими, мягкими, белыми руками, она навевала мысли о большой и дружной семье, домашнем уюте, вышитых скатертях, свежей выпечке, чашечках крефа по утрам…
– С господином своим прибыл из Айгера, – поспешил вежливо поклониться. – Строжат своих пристроил, только сомнения меня гложут, госпожа! Уж больно мальчишка у вас… малахольный. Досмотрит ли? У нас строги знатные, меньше чем за десять часов из Бахра сюда долетели!
– Чинк не малахольный, – фыркнула великанша, – а просто ленивый и тупой! И я не госпожа, а Зента. На кухне управляюсь и за хозяйством приглядываю. Хотя какое тут хозяйство – обживаемся пока. К ночи ближе зайду, проверю твоих строжат. Десять часов, говоришь?! Не врёшь?
Я состроил обиженное личико. Учитывая мой нежный облик, вышло неплохо, женщина виновато улыбнулась:
– Не серчай, солнышко. Славный ты какой, только худенький. Плохо обращается с тобой господин? Тот высокородный, что ли? Высоченный такой?
– Нет, – помотал я головой, – мой второй.
– Беловолосый красавчик? На винари похож? – Зента хохотнула. – Наши девки как увидели – понеслись носы пудрить! Будет твоему господину потеха… Вы ночевать останетесь?
– Как господин решит, – мне очень захотелось спросить то же самое у Берта. – Зента, мне бы с господином повидаться. Можно зайти в дом и его поискать?
– Кто ж тебе не даёт? – удивилась женщина. – Ступай, они в кабинет направились, на второй этаж. Поднимешься по лестнице – и направо.
– Чинк говорил, господин Скин ругаться горазд.
– С такой скотиной, как этот лодырь, Святой Берге демоном станет! Иди, лапуся, безбоязненно, а потом вниз спускайся. Накормлю!
– Благодарю, – довольно кивнул я.
Неизвестно ведь, кого мне дальше изображать придётся. Если останусь кучером – с удовольствием воспользуюсь любезным приглашением. Чувствую, накормят меня не хуже лорда, а то и получше! Я же вкусно поесть люблю, грешен. Был бы человеком – щеголял бы солидным брюшком, а так… Всё равно что гворла кормить: сколько ни дай, всё куда-то девается!
– Зовут-то тебя как, солнышко? – опомнилась Зента.
– Каэн.
– Не алерийское имя. Нездешний?
– Сирота, – привычно соврал я. – Откуда – не знаю…
А может, и не соврал… Мне правда неизвестно, где жили родители. В Рейске мы оказались случайно. Пусть память у моей расы и появляется раньше, чем у человеческих детей, но много ли запоминает семилетний? Горы, долина, замок над пропастью… Где это было, в каких краях, и не плод ли моего воображения… Даже лица Маени и Киалэ с годами теряют чёткость. Что говорить об остальном. К тому же вспоминать больно. Слишком больно.
Великанша ласково погладила меня по голове огромной мягкой ручищей, а я украдкой вздохнул. Люди – такие разные. Есть как лорд Вуас и тюремщики Пехта – и тут же существуют Чайра и Зента.
Опасаясь, что опять задумаюсь и застряну, я припустил к дому. Внутри в просторном холле никого не было, я взлетел по лестнице и в нерешительности замер. «Направо» – это когда коридор один! А когда их два?! Вот зачем в столь скромном особнячке такое хитросплетение коридоров? Ладно… Не королевский дворец, чай, не заплутаю.
Я себя переоценил. Могущественная морфа, шутя справляющаяся с любым заклинанием, после трёх поворотов поняла, что окончательно заблудилась. Я потерянно застыл, надеясь хоть что-нибудь различить, напряг магический слух до предела. И услышал.
– Какого демона ты притащил беловолосого, Берт?! Решил на склоне лет поиграть в высокородного? Развлечься со смазливой мордашкой? Не замечал в тебе раньше подобных наклонностей!
– Засунь свои предположения гворлу в задницу, Скин! Эта смазливая мордашка – винари.
– Святой Кристоф! Ещё сюрпризы будут? Перворождённый в моём доме!
– В твоём доме сейчас нечто гораздо более жуткое – морфа. Древнее, умное, хитрое, изворотливое существо. Подозреваю, ей лет больше, чем нам обоим вместе взятым.
Я хмыкнул. Спасибо за похвалу! Посмотрели бы вы, как это ужасное создание у вас в коридорах блуждает. Ладно, постоим и послушаем дальше.
– И при чём здесь винари?
– Они друзья. Она отказалась работать одна.
Последовавший мерзкий смешок меня разозлил.
– У созданий Бездны друзей не бывает, Берт. Они не способны привязываться к кому-либо. Ты заразился глупостью от пустоголовой девицы… Не понимаю, зачем понадобилось вмешивать сюда Гион – с её вздорным нравом!
– Мне приказали её сопровождать. Если уцелеет при перелёте – привести в храм.
– А потом?
– После велели убить. Дали яд – подсыпать в бокал вина… Скин, это мерзко! Я солдат, а не палач! Меня учили воевать, а не избавляться от женщин. И вообще… почему нельзя оставить леди в живых?
– Потому, что Гион – не леди, а взбалмошная, капризная стерва. Берт, она видела морфу, лично знакома с Тэйри… Неизвестно, что ещё она знает и как скоро начнёт болтать.
– Она не в курсе подмены.
– Об этом никто, кроме нас, Скин, не подозревает. Король и то до сих пор уверен, что рядом с ним – его чудом поправившаяся жена, каждый день шлёт в храм дары для Святой Алтеи.
– Лучше б помянул Бездну! Или архимага. Покойного.
– Да что ты?!
– Вчера без лишнего шуму схоронили. А три седмицы назад – предыдущего. И за месяц до этого – ещё одного. Поддерживать личину хлопотно. Боюсь, Скин, что нового желающего найдут не скоро.
– Да, поневоле пожалеешь, что всех морф перебили! Насколько было бы проще, если б для смены облика не требовалось жертв… Так что пообещали богатой дурочке Гион?
– Титул и её обожаемого Тэйри.
– И она поверила?!
– Её убедили в том, что после похорон «принца» настоящий Тэйри должен на время исчезнуть. А его благодарность за участие в спасении жизни выразится в предложении руки и сердца.
– Сердце лорда Тэйри! Демоны, Берт, да я скорее поверю в чувства морфы! И то, и другое из области невероятного, однако лириец куда бесчеловечнее.
– Интересно, что бы он сказал, почуяв, что его собираются похоронить взаправду… Скин, я последнее время задаюсь вопросом: а какое будущее уготовано нам?
– Что ты имеешь в виду?!
– Посмотри… Королеву свели в могилу. Фернар пока жив, но это вряд ли надолго. Смерть морфы в образе лирийца позволит без помех осуществиться браку принца и принцессы, объединив два королевства. Затем не сегодня-завтра умирает Олаф, он и так смертельно болен, корону наследует Тэйри. Не сомневаюсь, после этого он не проживёт и дня. О разменных фигурах вроде архимагов и Гион я и не упоминаю. Но задумайся о нас с тобой. Тебя вытащили из лирийского плена, меня из ссылки. Ни один каес в Алерии не знает нас в лицо, семьи нет, громкие титулы, чтобы родственники озаботились нашим исчезновением, тоже отсутствуют… Когда она воцарится на троне единого королевства, думаешь, нас пощадят?
Я различил тяжёлую нервную поступь – человек в волнении расхаживал из угла в угол:
– Берт, но мы столько для неё сделали! Вилена, морфа…
– Вот именно. Мы были глупы и благодарны, два преданных служаки, которых поманили красивой сказкой… Сейчас я устраню леди Гион, вина которой только в том, что она недалёка и влюблена. Ладно, морфу в расчёт не берём, тварь из Бездны выкрутится сама, а нет – туда и дорога. Олаф и так зажился на свете, с Фернаром у нас обоих свои счёты. О Тэйри…