В дальнем конце зала отец поднял палец и произнес слова на древнем языке, чтобы отменить заклинание, прозвучавшее три месяца назад. Теперь площадка для упражнений снова стала частью дома: она больше не была волшебным образом отделена. И все мы почувствовали облегчение: мы понимали, что не случайно белый воин появился именно в этой части зала.
– Я сам открыл ему двери! – ругался отец, пока мы тащили его назад к огню. – Какой идиот!
После этого он на два дня впал в бессознательное состояние.
Мы беспокоились за него, как и за Гуннара с Дизиром. Яд вьюги проник в них через раны. Температура у них иногда резко падала, и их приходилось растирать настойкой – тогда температура так же резко поднималась. И в обоих случаях у них зуб на зуб не попадал, они махали руками и бредили…
– Збази медя, Бьёрн! – завопил как-то ночью Дизир, перебудив весь дом. – Эдо белая смердь, и она идед на оходу! Бери сбою Кусандру, морфир, и цельзя в зердце!
Я опустился с ним рядом, шепча слова поддержки. У него был такой жар, что я убрал одеяло и заставил его выпить литр воды, что было очень непросто, ведь он махал руками во все стороны. Успокоился Дизир только к рассвету.
Прошло две недели. Мы каждую минуту ждали нового нападения вьюги, не зная, какую форму оно примет. И неизвестность пугала больше всего.
Прошла еще неделя, снаружи стояла мертвая тишина. И там становилось все теплее.
– Настало лето, всё растает не завтра, так послезавтра, – повторяла мать, чтобы нас ободрить.
Как-то утром мы проснулись от шума и от непонятного тоскливого чувства. Мама встала, бледная и прекрасная, она прислушивалась.
– А вот и вьюга, – объявила она.
За пять месяцев, что мы просидели взаперти, снег не шел ни разу. Ту белую кучку, которую съела Мага, швырнула в очаг невидимая рука, но с неба снег не сыпал. Теперь вьюга опять разыгралась. И кто знает, сколько еще она продлится? Может, будет сыпать, пока не забьет нашу длинную трубу? Тогда мы больше не сможем разжигать огонь в очаге – иначе мы задохнемся. А еще она может наконец достичь своей цели: раздавить наш бедный домик своей тяжестью… И тогда…
– На этот раз нам крышка, – причитал рыбак Ари.
Глухой шорох продолжался весь день и всю ночь и утих лишь на рассвете. Мама непрерывно молилась христианскому богу: теперь она его благодарила. Но мы понимали, что это лишь краткая передышка. Я не могу объяснить откуда, но мы все это знали.
На следующую ночь началась новая атака вьюги. К утру очаг потух. Теперь надо быстро заткнуть трубу, чтобы к нам не проникли хлопья – скорее всего, они ядовиты.
Наш дом в высоту примерно пятнадцать футов, а труба – еще двадцать[1], как я уже говорил. Выходит, слой снега снаружи был толщиной в тридцать пять футов – невероятный, сверхъестественный, чертов снег! У нас на глазах стены прогибались внутрь, с потолка отваливались куски дерна, сыпались сор и пыль, а балки стонали от боли.
Но все же дом выстоял. Отважная постройка деда Сигура выдержала эту нереальную тяжесть. И когда пятого апреля в середине дня снег прекратился, мы всё еще были целы и невредимы в нашей хрупкой деревянной крепости. «Аллилуйя!»[2] – как говорят христиане.
Мы поели, мама спела псалом, Ари рассказал очередную историю – сказочку, где двое влюбленных, которых никто не понимает, тайком женятся в весеннем лесу среди распускающихся почек в царстве эльфов.
«Хорошо, что Гуннар ничего не слышит, – подумал я. – Его бы взбесила эта приторность».
Меня самого тоже стали раздражать сказки старого рыбака. В них правда не хватало военных походов, звона металла, ран и синяков! Да, теперь я был согласен с братом!
В тот вечер наши раненые вели себя удивительно спокойно, и Мага задремала. Мы все были вымотаны до предела, поэтому рано легли спать, хотя и поглядывали с тревогой на потолок.
Глубокой ночью, не знаю, во сколько точно, я почувствовал, как кто-то придвинулся совсем близко ко мне и горячо задышал в шею.
– Бьёрн, проснись! – прошептали мне в ухо.
Бьёрн, проснись! – шепнула нежданная гостья
Я открыл глаза, но ничего не увидел, было совсем темно. В ноздри проник аромат клубники – и я тут же понял, кто забрался на мой матрас.
– Слушай, я люблю тебя! И ты тоже меня любишь!
С тех пор как Сигрид заговорила, она очень изменилась. Она как будто расцвела, и глаза зажглись. Она приосанилась, маленькая грудь гордо выдвинулась вперед, а с лица не сходила улыбка – самая прекрасная во всей Физзландии. Раньше Сигрид была незаметной – теперь же было трудно заметить кого-то, кроме нее, так бросалась в глаза ее новая красота. Любил ли я ее? Ответ: да.
Крыша над нашими головами издала душераздирающий стон. Сигрид схватила меня за руки и продолжала скороговоркой:
– Конечно, я ужасно тебе нравлюсь! И мы скоро умрем, это же ясно! И что будет завтра и даже сейчас, никто же не знает, правильно, милый? Вот я и хочу… Вот мы и должны успеть свою ночь любви, если вьюга не оставит нам больше времени! Ну вдруг мы замерзнем заживо еще до того, как поженимся, правда, любимый?
Для девочки, которая за тринадцать лет не произнесла ни слова, она неплохо наверстывала упущенное, скажите? Она покрыла сотней поцелуев мой лоб, щеки и шею, и я почувствовал, как краснею.
– Ну, где твои губы? Дай поцелую!
И мы целовались. Долго. Потом Сигрид столкнула Кусандру с моей постели (в ту ночь мой бедный меч спал один).
Мы немного стеснялись и не знали, что делать дальше. Тогда я пощекотал ее, а она легонько ущипнула меня в ответ, это были чудесные игры под одеялом.
Но вдруг Сигрид обняла меня очень крепко. Я почувствовал перечный запах ее волос и клубничный аромат дыхания у самого моего рта. Сердце мое подлетело в груди. Я уже не боялся вьюги – точнее, не так: боялся, но страх превратился в другое захватывающее чувство. Угроза скорой смерти наполнила эти мгновения пьянящим восторгом. Мы чувствовали себя куда более живыми и счастливыми от нашей любви потому, что должны были скоро умереть.
– Мой прекрасный морфир, – шепнула Сигрид и мгновенно уснула.
Я погладил ее волосы и тоже провалился в сон.
10Предательство Друнна
Мага умерла на третий день мая. Я это знаю точно, потому что мы тщательно считали дни и месяцы, которые прошли с начала нашего затворничества.
Мы нашли Магу утром в стороне от ее постели полуголой, закоченевшей. Помимо голода (а наши запасы подходили к концу), нашим злейшим врагом стал теперь холод. Мы больше не разжигали огонь, и температура с каждым днем опускалась все ниже.
Я копал могилу в дальнем конце зала, мне помогали Сигрид и Друнн-пастух. Это было тяжелое дело: замерзшая земля была твердой как камень. Друнн сломал лопату, я – две, и заканчивать работу нам пришлось клинками своих мечей.
Вдруг я почувствовал, что земля уходит у меня из-под ног… и полетел вниз.
– Бьёрн! – закричала Сигрид.
Но со мной ничего не случилось. Я просто провалился в заброшенный коридор троллей, точнее, остаток коридора, потому что с обеих сторон он был завален.
Когда-то в наших краях всем заправляли тролли-великаны, предки нынешних троллей. Земля под нашим домом напоминала огромный термитник, что, конечно, было небезопасно, и это всё их рук дело.
Мы хоронили Магу в субботу. Мама произнесла одну молитву, а отец из своей постели добавил еще одну, на древнем языке.
– Бедная наша старушка! – стонал Дизир, который и правда очень горевал. – Как ее жалко!
В могилу Маги мы положили кувшинчик с водой, еще один – с пивом, три пшеничных лепешки и сушеную рыбу, чтобы ей было чем подкрепиться на пути в царство мертвых. И я до сих пор помню сверкнувшие глаза Друнна и его лицо, вытянувшееся при виде всей этой еды, исчезающей под землей.
Ведь наши запасы почти подошли к концу. Пятнадцать килограммов рыбы, десятка три лепешек, одиннадцать картофелин из Скудландии – вот и всё, что осталось. Пришлось еще сократить дневные порции пищи, чтоб на дольше хватило, и сил у нас стало куда меньше.
У всех кружилась и ныла голова, без конца крутило в животе.
– Лучше бы потолок обвалился на голову, чем так медленно умирать! – заявил Гуннар.
У брата уже не было ни жара, ни других проявлений болезни, и, если бы не скудная пища, он мог бы быстро поправиться.
– Не говори глупости! – рассердилась мама. – Если вьюга найдет нас мертвыми, когда ввалится сюда, это будет ей только на руку!
Она была права, ведь, если вьюга проглотит нас, наши души окажутся в ее власти и мы превратимся в ее слуг. И тогда нас ждет судьба несчастного Торстена Медвежьей Шкуры, моего ледяного врага.
Из троих наших раненых хуже всех себя чувствовал полутролль Дизир. Жар у него не спадал ни на минуту, а кости леденила острая боль. Он таял на глазах.
Мы все были удивлены, увидев, что пастух Друнн стал терпеливо и бережно за ним ухаживать. Он кормил и поил полутролля, часто вытирал ему лоб, покрытый холодной испариной. Дизир наблюдал за ним изумленно и с благодарностью.
– Добрый мой Друнн, дружочек, брат! – всхлипывал он.
– В тяжелых обстоятельствах люди раскрываются, – заметил рыбак Ари. – Одни показывают свою ограниченность, другие открывают душу.
Как мы были наивны! Друнн старался не ради Дизира, он его попросту обворовывал! Однажды утром мама увидела, как Друнн сжирает его кусок лепешки.
– Вот мерзавец! – возмутилась она. – Подлый мерзавец!
Видя, что его разоблачили, Друнн схватил меч моего отца, Востр Великолепный.
– Теперь я тут хозяин! – выкрикнул он. – И все будут делать то, что я скажу. Для начала, полутроллю еды не давать! Полутролли не люди, и пусть помрет, ничего, нормальное дело!
Теперь я тут хозяин! – крикнул Друнн
И он сплюнул пенистую слюну, как взбесившийся пес.
– Друнн! – воскликнула мама.