Здесь можно вспомнить и об особой роли кельтского христианства, то есть христианства, распространяемого из регионов с кельтским субстратом культуры, прежде всего Ирландии. Это кельтское христианство отличалось особенной культурностью и особенным, подвижническим проповедничеством. Ирландские монахи к VI в. прошли всю Европу из конца в конец, так что христианство смогло проникнуть в самые глухие уголки мира. Это кельтское христианство определенным образом противостояло Римской церкви, организующим импульсам, исходившим от римского первосвященника, причем противостояло тоже достаточно характерным образом - не организационно, не оформляясь в ересь, а совсем иначе, можно сказать - противостояло своим духовным авторитетом. Кельтское христианство вошло в совсем особенное соотношение с зарождавшимся рыцарством; если “континен тальное христианство” породило монашеские и рыцарские ордена, то кельтское христианство создало рыцарскую культуру, создало именно то, благодаря чему рыцарство стало играть в истории Европы позитивную роль, а не только роль разбойников. Рыцарство само по себе является продуктом иных сил, недоступных кельтам, но оно было огранено в определенные формы не без участия элементов кельтской культуры. Так, самые характерные из рыцарских легенд, включая и весь Артуровский цикл, восходят к кельтским источникам. Кельтское влияние сказывается также в разделении славян на западных и восточных: западные - это те, которых коснулось кельтское влияние.
Конечно, нельзя забывать об экономике кельтов, очень сильной и разносторонней. Кельты знали литье по восковым моделям (германцы в значительной степени переняли металлургию у кельтов), гончарный круг (не слишком обычная черта в покорной степному наследию Европе, - например, они принесли его во Фракию), стекло, строительство кораблей. Один из главных показателей могущества кельтской экономики - кельтские дороги. Проложенные раньше римских, они были настолько хороши, что римляне в подавляющем большинстве случаев лишь подновляли их, не прокладывая собственных дорог. Так что можно сказать, что знаменитые римские дороги - это на самом деле кельтские дороги. В результате кельтами была создана всеевропей ская торговая область - в V-I вв. до Р.Х. Опыт создания такой экономики также был даром кельтов племенам и цивилизациям, пришедшим к ним на смену после их самоустранения - римлянам и германцам, а через них - всем народам новой Европы. Это “экономическое лицо” кельтов также связано с их особенным отношением к государственно-правовой сфере общества; кельты ранее многих других народов стали развивать хозяйственную жизнь, поскольку были в большей степени, чем иные народы, вовлечены в социальный, а не в природный комплекс. Кельты ранее других племен вышли из природного мира и вошли в мир социальный, хотя и совсем иначе, чем это сделали римляне.
Если северные германцы составили своим народным характером ту плоть, в которую облеклась новоевропейская цивилизация, если римляне привнесли с юга государственно-правовой каркас, а через христианство пришли наиболее чистые плоды духовной жизни Востока, то кельты дали Европе западную мистериальную жизнь, которая, как и другие составляющие, проникала во все сферы общества - от экономики до культуры, с превалирующим влиянием на складывающуюся культуру Европы.
Германцы. Теперь, когда мы видели разные типы народных характеров, мы можем попытаться высказать нечто и о германской народной душе, имеющей прямое отношение к возникновению рыцарства. Мы познакомились с особенно характерными чертами душевной жизни греков, римлян и кельтов, и можем понять, что эти народы не могли породить такого феномена, как классическое европейское рыцарство. Как и среди любых народов, среди римлян, греков и кельтов было много очень храбрых и воинственных людей, однако рыцарство есть очень специфический феномен, и он не сводится просто к наличию в обществе касты храбрых воинов. Мы уже видели, что европейское рыцарство отличалось от аналогичных явлений в других странах, в частности, рыцари по своему образу оказались непохожи на японских самураев. Выше было сказано, что рыцарство есть плод феодальной культуры, феодальных отношений. После знакомства с кельтской народной душой, с “кельтским христианством” мы можем уточнить этот тезис: рыцарство было воспитано в феодальной Европе кельтским христианством, воспитано и выработано, исходя из особенностей “воспитанника” - германской души.
Если мы хотим понять, чем характеризуется германская народная душа, нам придется обратиться к ее непосредственным проявлениям. В особо чистом виде она проявилась в северогерманских сагах, особенно - исландских. В них на проявления народной души не налегают искажения, вносимые государственной или иной идеологией (как это происходит во многих ирландских сагах, в так называемых королевских сагах и т.д.). Родина германства - Скандинавия, однако исходящие из нее германские влияния не были чисто-скандинавскими.
Понять эту мысль достаточно легко: чрезвычайно широко расселившиеся в Азии, Африке и Америке китайские эмигранты значительно отличаются по типу социального поведения от китайцев, оставшихся в метрополии. Китайцы в Китае послушны, сравнительно мало инициативны, исполнительны, очень заорганизованы, определенным образом душевно неповоротливы (разумеется, это очень упрощенная и внешняя характеристика). Китайцы в эмиграции легко занимают нишу международных торговцев, это люди очень ловкие, инициативные, подвижные, которые способны проникнуть в любую социальную щель, умело устроиться в самых разных условиях. Такое различие китайцев на родине и китайцев в эмиграции связано с тем, что китайский характер проявляется иначе вне традиционных для Китая форм государственности, в окружении чужой культуры. Можно сказать так: Китай приспособлен к китайцам, в китайской общественной жизни выработана система компенсаторов и противовесов к китайскому национальному характеру. Когда же китайцы находятся эмиграции и живут небольшими общинами среди чужеродного населения, в них очень чисто и беспримесно проявляется китайский народный характер, не скрытый выработанными китайским обществом компенсаторными механизмами.
Точно также выходящие из Скандинавии германцы находились вне определенных типичных для них влияний. Благодаря выходу из определенных ограничивающих социальных границ германство проявлялось наиболее чисто и беспримесно в таких отдаленных от метрополии местах, как Исландия. Просматривая историю Исландии, легко видеть, что она предстает перед нами в течение длительного времени именно как история эмигрантов. То, какими германцы становились вовне, где они могли проявиться “в чистом виде”, ярко выражается именно в исландских сагах.
Если мы дадим на себя повлиять тому душевному импульсу, который открывается в скандинавских сагах, мы непосредственно почувствуем характер германской народной души. Ее можно охарактеризо вать как наделенную некой особой храбростью, щедростью, некоторым преизбытком силы. С понятиями в данной области надо обращаться очень осторожно, поэтому поспешу оговориться: сказанное, конечно, не значит, что другие народы были трусливы или жадны. Дело именно в том особом преизбытке, который германская душа вливала в эти качества. Для понимания значения этих слов следует обратиться не к толковым словарям, трактующим, что такое храбрость и что такое щедрость, а к непосредственному впечатлению от исландских саг.
Вот именно тех качеств, которые непосредственно проступают в этих сагах, мы не находим у народов другого корня. Можно рассмотреть финский эпос “Калевала” или русские былины - дело не в том, что чьи-то богатыри были менее храбры, чем другие. Просто из сравнительного чтения саг и былин непосредственно очевидно, что русская народная душа обладает иным (ничуть не легче характеризуемым) набором качеств. Если в сагах мы чаще встречаем распрю, описание отношений людей между собой, то в былинах взгляд читателя охватывает скорее взаимоотношения с целыми природными или социальными силами, здесь точка зрения более общая, сверхчеловеческая.
Именно так следует характеризовать “начальный взнос” германцев в европейскую историю - привнесением особого народного характера с вытекающими отсюда последствиями: особым стилем государственной, экономической и культурной жизни, к которым склонялись германцы, даже заимствуя элементы этих общественных сфер. Экономика германских племен была развита весьма и весьма слабо, ни в какое сравнение не шла она с кельтской хозяйственной жизнью. Религиозные воззрения германцев, весьма интересные во многих отношениях, все же отошли на второй план перед последующим христианским влиянием. Собственно правовая жизнь у них была слаба по сравнению с римской. То, что составляет специфику германства и что они приносили с собой в качестве особой специфики государственной жизни (дружина, основанная на чувстве личной верности и т.д.), на деле вытекает из особенностей их народной души, а не из каких-то особых специфически государствен но-правовых институтов и учреждений. Этот германский преизбыток сил, переливающиеся через край мужество и щедрость, не были культурным образом организованы; они могли находить выход в войнах и разбое, а могли давать примеры подвижничества. Огранкой этих германских качеств и занималась феодальная культура, причем если общая атмосфера раздробленности скорее влекла к появлению рыцарей-раз бойников, то тонкие влияния из сферы “кельтского христианства” преобразовывали те же качества в образ идеального рыцаря, которым, собственно, и отличается европейское рыцарство от сходных явлений. Вооруженные мечами люди дрались всюду, так что специфика явления рыцарства лежит в том идеале, к которому эти вооруженные люди стремились, а не в самом факте умелого владения оружием.
Обратив внимание на эту черту германцев, можно увидеть, что иные регионы не могли породить собственно рыцарства, которое в существенных чертах характеризуется именно преизбыточностью сил личности, направляющей эти избыточные силы на борьбу с миром и собой. Естественно, в японских сказаниях о самураях можно найти изумительные примеры мужества и отваги, самопожертвования и доблести. Однако очевидно, что источником сил, которые выступают в самураях, являются не силы личности как таковые. Самурайская этика - это прежде всего этика сословия, ее питает общественное целое, а не сам человек. Рыцарство же характерно тем неповторимым индивидуализмом, который просвечивает через самые жертвенные подвиги героев легенд и сказаний. Это определенная душевная чрезмерность, преизбыток сил личности, который изливается в мир, порождая злодеяния и подвиги. Человек может больше, чем он может, - вот то, что изливается из мира викингов, в которых еще жил дух древних германцев; и эти “сверх-возможности” сокрыты в силах, таинственным образом дремлющих в личности, а не в импульсах, исходящих из социального организма в целом.