В связи с тем, как развивается современная наука, следует отметить одно ее качество, обычно выпускаемое из виду. Принято считать, что наука отличается от всех прочих явлений культуры; направления и течения в искусстве, формы религиозной жизни и даже сами языки людей могут меняться, наука же является универсальным, объективным познанием и в этом смысле она меняется только прирастая, только уходя все дальше вглубь познаваемого, но она вечна в своей сути так же, как универсальна по распространению и применимости, науке нет альтернативы, раз возникнув, она пребудет вовеки. Для явления культуры такие характеристики выглядят странными; так может характеризоваться какое-то явление правовой жизни, претендующее на роль всеобщего принципа, основанного на, скажем, справедливости. Наука возникла в Новое время, в самом его начале, возникла она в Европе, распростра нялась из Европы и сейчас наиболее развита в Европе и культурно сближенных с ней странах. Судя по некоторым симптомам развития науки, она оказывается вовсе не такой уж абсолютной и универсальной. Реальная наука - не наука, прокламирующая свои признаки и выхваляющая свои черты, а реальный социальный феномен, - такая наука ведет себя локально, как и подобает любому культурному явлению. Тезис о локальности современной науки, претендующей на всемирность и универсальность, может вызвать удивление. Поэтому обратимся к способу существования науки в не-европейском мире.
Несколько лет назад в ряде научных журналов появились интересные публикации о способе существования науки в странах третьего мира, об “азиатской науке”. Выяснилось удивительное обстоятельство. Ученые из многих стран, в частности Индии и даже Японии, великолепно работают в европейских научных центрах. Совершают открытия, пишут грамотные статьи и вообще являются совершенно полноправными членами научного сообщества - пока они остаются на Западе. Через годы или десятки лет они уезжают в родные страны. Там они становятся преподавателями в местных университетах, у них есть возможность вести научную работу. Однако проходит всего несколько лет, и эти ученые как будто “забывают”, как делается наука. Они не только не делают новых открытий, но и в повседневной научной жизни - рецензировании чужих статей, консультировании, оценке результатов работ студентов и т.д. ведут себя не как ученые, а как члены местного культурного сообщества. Критические методы исследования, способы проверки результатов, оценка новых методов работы, обновление лекций в согласии с новыми научными данными - все то, с чем они чудесно справлялись в Европе, ими более не используется. Конечно, при таком подходе они не могут научить научному методу своих студентов. Максимум, на что способны эти бывшие ученые - читать из года в год стандартный курс лекций очень посредственного качества.
Объяснение этой “научной загадки” тривиально. В этих странах нет культурной традиции, обеспечивающей возможность воспроизводства науки. И даже столь прямой импорт науки, как обучение в европейских и американских университетах, длительная (и успешная) стажировка на Западе, не дает возможность укрепиться научной традиции. Конечно, можно сказать, что это дело времени. Вполне возможно, индийская (и всякая иная) наука через некоторый (по-видимому, достаточно большой) промежуток времени встанет на собственные ноги. Может быть, да, а может быть… В любом случае можно считать, что успешный импорт культурной традиции (в частности, импорт науки) - вовсе не такое простое дело, и преобразования Петра в России предстают в новом свете. Сейчас наука устойчиво воспроизводится в Европе, в англо-саксонском мире (Северной Америке, Австралии) и (с некоторой претензией на успешность) в России. Больше нигде в мире устойчиво стоящей на собственных ногах науки нет.
Обратившись к феномену “азиатской науки” с некоторым вниманием, не как к периферическому и “уклоняющемуся” артефакту, а как к самостоятельному явлению, можно заметить, что европейское и азиатское отношение к науке сильно разнятся, что проявляется даже в научном языке. Западный человек воспринимает язык, естественный язык, как оболочку - свою или мысли. Поэтому он полагает легкой возможность выражения определенных смыслов, например, смыслов естественнонаучного мировоззрения, на любом языке. Восточный же человек воспринимает язык гораздо более близким образом, он воспринимает его не как свою оболочку, а как себя самого. И потому язык науки не приживается в восточных языках, естественнонаучные понятия чувствуют себя в восточных языках чуждыми пришельцами, они не способны проникнуть в сердце языка. Сам естественнонаучный взгляд на жизнь отвергается внутренней структурой языков тех народов, которые живут к востоку от Европы.
Характеристики второго мышления
Выше уже были описаны некоторые аспекты, связанные с современным развитием мышления. В частности, в разделе, посвященном изучению категории авторства текста, мы выяснили, что в развитии этого феномена в новое время имеется бифуркация.
Реальный искусственный интеллект, не являющийся метафорой или выдумкой, создается сейчас вовсе не в виде компьютерных программ, хотя его возникновение связано и с этим видом деятельности. Рассмотрим сначала так называемое “интеллектуальное” поведение животных. Если животное поедает добытый корм сразу, это поведение не является сложным. Но вот если животное устраивает запасы, запоминает места, где находится корм и затем, через достаточно большой промежуток времени к этим запасам возвращается, - тогда с достаточной уверенностью говорят об интеллектуальном поведении. Нечто подобное интеллекту проявляется всякий раз, когда имеет место отложенная реакция. Если мы рассмотрим известный пример с шахматами, то можем наблюдать целый ряд соотношений творчества и его результата. Некий шахматист может играть непосредственно, заниматься интеллектуальной деятельностью. Он может воспитать ученика, и этот ученик будет играть, частично пользуясь уроками своего шахматного учителя. Мысль учителя абстрагируется от своего субъекта, она становится частью шахматной мысли ученика. Далее шахматист может открыть школу, в которой он учит играть в шахматы, или написать учебник шахматной игры. В этом случае его мысль будет еще в большей степени отставлена от того интеллекта, который создал эту мысль. Наконец, шахматист может изложить основы победоносной стратегии программисту, который создаст программу, играющую в шахматы. В этом случае программный продукт очень далеко дистанцирован, отставлен от своего интеллектуального источника. Над такой программой работает несколько человек - эксперты по шахматам, программисты, менеджеры… Результатом их коллективного творчества и является шахматная программа. Сама эта программа не более разумна, чем книга по шахматной игре; эта программа - результат отложенной во времени интеллектуальной деятельности людей, а вовсе не искусственный интеллект.
Однако в этом месте в творческий процесс может вмешаться нечто новое. Предположим, шахматную программу делает коллектив из ста человек. Все они - авторы программного продукта, вся совокупность людей. Однако люди могут быть организованы различным образом. Сейчас существуют разработки, описывающие наиболее благоприятные способы организации работников - выделение лидера, различных помощников, отдельных работников, занимающихся подбором программных инструментов, ведущих документацию, менеджеров, продюсеров… Результат работы такого коллектива не может быть описан через перечисление сотни его членов. В одном случае организация этих ста человек будет одной - и проект будет сделан определенным образом за два года. А в случае иной организации, при другом менеджере или главном программисте, при ином подборе первых помощников из числа тех же сотрудников результат будет иным, программа будет сделана за полгода и будет значительно лучше. Тогда придется сказать, что авторство этой работы принадлежит не просто списку из ста человек, а определенной их организации. Эта организация может иметь свое имя - например, компания “Альфа”. Это имя может пользоваться известностью, к результатам работы “Альфы” относятся с уважением. А если тот же набор людей организовать иным образом, в компанию “Бета”, результат может быть совсем другим и отношение к новому имени будет вовсе не такое, как к “Альфе”. Кто же является автором разработок, которые подписаны “Альфой”? Не сто человек, ее составляю щих, а определенная организационная структура из этих людей. Чей интеллект работал, когда создавался программный продукт (или книга, или завод) под фирменным знаком компании “Альфа”? Конечно, работали интеллекты всех составляющих ее людей, но результат определяется не только этим. В интеллектуальный продукт примешано что-то еще, так что мы можем правильно описать ситуацию только в том случае, если скажем, что среди интеллектов, работавших над продуктом, были интеллекты ста сотрудников и еще один “интеллект” - интеллект “Альфы”.
Пока этот процесс выработки искусственного социального интеллекта только начался. Пока продукты социальных искусственных интеллектов по своим характеристикам не слишком отличаются от продуктов индивидуальных интеллектов - как и первый паровоз ездил не быстрее лошади. Однако эти формы организации труда, эти попытки найти лучшие сочетания организационных форм, продвигаются все дальше, так что через некоторое время реально построенный искусственный интеллект заявит о себе. В некоторых отношениях это будет шагом вперед - многое будет делаться гораздо более эффективно, чем делается сейчас; в иных отношениях это будет чревато очень тяжелыми последствиями. Сейчас, пока такой процесс только набирает силу, легко спутать результаты индивидуального интеллекта, коллектива работников и организованного коллектива. Кажется, что то, что они производят, есть результат одного и того же сорта. Со временем станет понятно, что как паровоз не является “железным” конем, так и искусственный интеллект не является интеллектом. Он производит некоторый продукт, по форме своей - интеллектуальный, но не обладающий всеми отличительными качествами индивидуального интеллекта.