Кумулятивные сказки
Общая характеристика кумулятивных сказок
Как мы видели, выделение в особый разряд волшебных сказок, произведенное еще Афанасьевым, оправдывается анализом этих сказок. Афанасьев шел чисто интуитивным путем, современное же выделение основывается на изучении внутренних структурных признаков сказки и может быть произведено с достаточной научной точностью.
По признаку особенностей структуры следовало бы выделить и другие виды сказки, но сделать это мы сейчас еще не можем, так как эти структурные особенности других видов сказок недостаточно изучены.
Есть, однако, один, правда, не очень обширный вид сказок, которые обладают настолько специфическими композиционными и стилевыми особенностями, что выделение их в особый разряд не вызывает никаких сомнений. Это так называемые кумулятивные сказки [965].
Существование кумулятивных сказок как особого вида было замечено давно, но не были сделаны соответствующие выводы ни для классификации, ни для изучения сказки. Так, перерабатывая и переводя на английский язык указатель сказок Аарне, американский ученый Томпсон предусматривает для них 200 номеров (Cumulative, 2000–2199). Переводя тот же указатель на русский язык, проф. Н. П. Андреев вносит один сводный номер для всех кумулятивных сказок, озаглавив его «Кумулятивные сказки разного рода» (Андр. 2015 1). Таким образом, оба исследователя столкнулись с необходимостью как-то выделить этот материал, но пошли противоположными путями: один предусматривает двести типов сказок, другой – один. При этом, однако, вопрос о том, какие же сказки называть кумулятивными, остается неясным, и большое количество типичных кумулятивных сказок рассеяно по другим разрядам. Особенно много кумулятивных сказок значится в разделе сказок о животных. Система Аарне не дает возможности точного их выделения, и попытки внесения в указатель коррективов носят компромиссный характер. Здесь нужны не коррективы, а нужна, по существу, новая система классификации, построенная на изучении поэтики сказки.
По нашим данным, в русском сказочном репертуаре можно насчитать около 20 различных типов кумулятивных сказок. Однако, прежде чем перейти к рассмотрению русского материала, необходимо решить вопрос, что, собственно говоря, представляют собой кумулятивные сказки. Неясность этого вопроса приводит не только к путаной классификации, но и к ложным заключениям по существу изучаемого материала. Так, Б. М. Соколов в своем курсе фольклора посвящает особую главу композиции и стилю сказок о животных. Эта глава, однако, целиком основывается на кумулятивных сказках, а сказка о животных не представлена буквально ни одним примером [966]. А. М. Смирнов в своей статье «Творчество слова в народной сказке»[967] также, сам этого не замечая и нигде не оговаривая, рассматривает только кумулятивные сказки. Термин этот ни тем ни другим автором не употребляется.
Основной композиционный прием кумулятивных сказок состоит в каком-либо многократном, все нарастающем повторении одних и тех же действий, пока созданная таким образом цепь не обрывается или же не расплетается в обратном, убывающем порядке. Простейшим примером нарастания, ведущего к разрыву цепи, может служить всем известная «Репка» (тип 2044=АА. 1960* Д 1), примером обратного развития цепи – сказка «Петушок подавился» (тип 2021=АА.* 241 1, 2032; ATh 2021А). Кроме принципа цепи возможны и другие виды постепенного нарастания или нагромождения, ведущего к какой-нибудь внезапной комической катастрофе. Отсюда и название сказок (cumulare – «накоплять, нагромождать, увеличивать»). В английском языке они именуются cumulative/accumulative stories, в немецком – Kettenmärchen, Häufungsmärchen, Zählmärchen, во французском – randounées.
В этом нагромождении и состоит весь интерес и все содержание сказок. В них нет никаких интересных «событий» сюжетного порядка. Наоборот, самое событие ничтожно, и ничтожность этого события иногда находится в комическом контрасте с чудовищным нарастанием вытекающих из него последствий и с конечной катастрофой (разбилось яичко – сгорает вся деревня).
Сказки эти бывают по стилю и способу исполнения двоякими: одни мы назвали бы по английскому образцу формульными (formula tales), другие – эпическими. Характерными и типичными для кумулятивных сказок являются первые, т. е. формульные (см. ниже).
Композиция кумулятивных сказок
Композиция кумулятивных сказок чрезвычайно проста: экспозиция чаще всего состоит из какого-нибудь незначительного события или очень обычной в жизни ситуации: дед сажает репу, баба печет колобок, девушка идет на речку выполоскать швабру, разбивается яичко, мужик целится в зайца и т. д. Эта экспозиция не может быть даже названа завязкой, так как совершенно не видно, откуда развивается действие. Оно развивается неожиданно, и в этой неожиданности один из главных художественных эффектов сказки. Способов соединения цепи с экспозицией чрезвычайно много. В сказке о репке создание цепи вызвано тем, что дед не может ее вытащить. В сказке «Терем мухи» (Андр. 283*, Аф. 82, 84) муха строит терем или поселяется в какой-нибудь брошенной рукавице или в мертвой голове и т. д. Не вот один за другим (обычно в порядке нарастающей величины) являются звери и напрашиваются в избушку: сперва вошка, блошка, комар, затем лягушка, мышка, ящерица, далее заяц, лисица, даже волк и другие звери. Последним является медведь, который и кончает дело тем, что садится на этот терем.
В первом случае (репка) создание цепи мотивированно и внутренне необходимо, во втором случае (теремок) никакой внутренней необходимости в приходе все новых и новых зверей нет. По этому признаку можно бы различать два вида этих сказок. Преобладает второй: искусство таких сказок не требует никакой логики.
Принципы, по которым наращивается цепь, также чрезвычайно разнообразны. В сказке «Петушок подавился» мы имеем ряд отсылок: петушок посылает курочку за водой к реке, река посылает ее предварительно к липе за листом, липа – к девке за нитками, девка – к корове за молоком и т. д. Сходную ситуацию имеем в сказках типа «Нет козы с орехами» (тип 2015 1, Аф. 60, 61 (535)). Коза послана за орехами. За козой послан волк, за волком медведь и т. д. в нарастающем порядке вплоть до бури, которая и гонит всех обратно. Сказка «Глиняный паренек» (тип 2028 = АА 333* В, Онч. 102) основана на ряде пожираний: паренек, сделанный из глины, съедает клубок с веретенцем, затем бабушку с копнилом, дедушку с топорком, Катьку с ведром, баб с граблями, пока не появляется козел, который бодает паренька, отчего он рассыпается. Все выходят. В этой сказке паренек пожирает всех встречных.
В сказке «Колобок» (тип 2025 = АА.* 296) пожиранием ему угрожают встречные и, наконец, колобка действительно съедают. Последовательный ряд пожираний (без встреч) мы имеем в сказках «Пение волка» (тип 163 = АА.* 162, Аф. 49, 50, 58) и «Звери в яме» (тип 20 А, Аф. 29–30). Последняя сказка при ближайшем анализе обнаруживает троекратное применение принципа кумуляции (набор зверей, падение в яму, пожирание).
Другие сказки построены на ряде обменов, причем мена может происходить в убывающем порядке – от лучшего к худшему («Мена», тип 1415) или от худшего к лучшему («За курочку уточку», тип 170). Нарастающий обмен может происходить в действительности, или о нем только мечтают. Мужик, еще не убив зайца, мечтает, как он продаст зайца, за зайца купит поросенка и т. д. Заяц убегает (тип 1430). Сходно мечтает молочница, неся на голове кувшин молока для продажи (Онч. 271).
Целый ряд кумулятивных сказок построен на последовательном появлении каких-нибудь непрошенных гостей. К мужику или лисе в сани напрашиваются заяц, лиса, волк, медведь. Сани ломаются. Волк просит положить на сани лапу, другую, третью, четвертую, хвостик. Сани ломаются (тип 158). Сходно: назойливая баба напрашивается к мужику на воз (Аф. 251 в). К мухе в терем напрашиваются все новые и новые звери. Медведь садится на него (тип 283 B* = AA.* 282). Обратный случай: назойливую козу, занявшую избушку зайчика, не могут выгнать собака, кабан, волк, бык, медведь. Выгоняет комар, пчела, петух, еж (тип 212, Аф. (14), 62, 63). Сказка «Зимовье зверей» состоит из четырех кумулятивных эпизодов: набор, постройка избы, зимовье, отправление непрошеного гостя, обычно волка (тип 130, 130 А, 130 B=AA. 139, Аф. 63–65).
Особый вид представляют собой сказки, построенные на создании цепи из человеческих тел или тел животных. В сказке «Репка» все падают, вытащив репу (тип 2044, Аф. 89). Волки становятся друг на друга, чтобы съесть человека, сидящего на суку. Человек: «Нижнему достанется!» Все падают (тип 121, Аф. 56, 555 (V)). Пошехонцы хотят достать воды из колодца, цепляются друг за друга. Верхний устает, хочет поплевать на руки. Все падают в колодец (тип 1250).
Наконец, можно выделить особую группу сказок, в которых все новые и новые люди убиваются по пустякам. Разбилось яичко. Дед плачет, приходят баба, просвирня, дьячок, дьяк, поп, которые не только подымают вой, но и выражают свое отчаяние каким-нибудь нелепым поступком: рвут книги, звонят в колокола и проч. Дело кончается тем, что сгорает церковь или деревня (тип *241 III). Жалостливая девка идет к реке выполоскать швабру. «Если рожу сына – утонет». К ее плачу присоединяются баба, мать, отец, бабка и т. д. Жених покидает ее (тип 1450).
К кумулятивным сказкам можно причислить и такие, в которых все действие основывается на различных видах комических бесконечных диалогов (тип 241, 2015 II, 2041 и др.).
Стиль кумулятивных сказок
Обладая совершенно четкой композиционной системой, кумулятивные сказки отличаются от других сказок и своим стилем, своим словесным нарядом, формой своего исполнения. Надо, однако, иметь в виду, что по форме исполнения и по стилю имеется, как уже указывалось, два вида этих сказок. Одни рассказываются эпически спокойно и медлительно, как и всякие другие сказки. Они могут быть названы кумулятивными только по лежащей в их основе композиции. Такова, например, сказка «Мена», которую обычно относят к новеллистическим, или сказка «За скалочку уточку», относимая к сказкам о животных. К таким же «эпическим» принадлежит сказка о глиняном пареньке, о мечтаниях молочницы и др.
Но наряду с этим есть и другой, более яркий и типичный вид кумулятивных сказок. Нагромождению или нарастанию событий здесь соответствует нагромождение слов. Такие можно назвать «формульными». Граница между этими двумя видами неустойчива. Один и тот же тип может у разных мастеров исполняться тем или другим способом. Но тяготение типов сказки к тому или другому способу исполнения, несомненно, имеется. В последнем случае при присоединении каждого нового звена часто повторяются все предыдущие звенья. Так, в сказке «Терем мухи» каждый новоприбывший спрашивает: «Терем-теремок, кто в тереме живет?» Отвечающий перечисляет всех пришедших, т. е. сперва одного, потом двух, потом трех и т. д. В повторениях и состоит вся прелесть этих сказок. Весь смысл их в красочном художественном исполнении. Так, в данном случае каждый зверь характеризуется каким-нибудь метким словом, обычно в рифму (вошь-поползуха, блоха-попрядуха, мышка-норышка, мушечка-тютюрюшечка, ящерка-шерошерочка, лягушка-квакушка и т. д.). Исполнение их требует величайшего мастерства: они иногда приближаются к скороговоркам, иногда поются. Весь интерес их – это интерес к слову как таковому. Нагромождение слов интересно только тогда, когда и слова сами по себе интересны. Поэтому такие сказки тяготеют к рифме, стихам, консонансу и ассонансу и в этом стремлении не останавливаются перед смелыми новообразованиями. Так, заяц назван «на горе увертыш», лисица – «везде-поскокиш», мышь – «из-за угла хлыстень» и т. д.
Эти особенности кумулятивных сказок делают их любимыми детьми, которые так любят новые, острые и яркие словечки, скороговорки и т. д., поэтому кумулятивные сказки с полным правом могут быть названы, по преимуществу, детским жанром.
О происхождении кумулятивных сказок
Сейчас, когда не сделана даже точная опись кумулятивных сказок, а часто они и не осознаются как особый разряд, проблематика кумулятивной сказки еще не может быть разрешена с достаточной полнотой. Принцип кумуляции ощущается нами как реликтовый. Современный образованный читатель, правда, с удовольствием прочтет или прослушает ряд таких сказок, восхищаясь главным образом словесной тканью этих произведений, но эти сказки не соответствуют нашим формам сознания и художественного творчества. Они – продукт более ранних форм сознания. Мы имеем расположение явлений в ряд, где современное мышление и художественное творчество уже не стало бы перечислять всего ряда, а перескочило бы через все звенья к последнему и решающему. Подробное изучение сказок должно показать, какие именно ряды здесь имеются и какие логические процессы им соответствуют.
Примитивное мышление не знает пространства как продукта абстракции, оно вообще не знает обобщений. Оно знает только эмпирическое расстояние. Пространство и в жизни, и в фантазии преодолевается не от начального звена к конечному, а через конкретные, реально данные посредствующие звенья: так ходят слепые, перебираясь от предмета к предмету. Нанизывание есть не только художественный прием, но и форма мышления, сказывающаяся не только в фольклоре, но и в явлениях языка. В языке этому соответствовала бы агглютинация, т. е. нанизывание без флексий. Но вместе с тем сказки показывают уже и некоторое преодоление этой стадии, ее художественное использование в юмористических формах и целях.
Кумуляция как явление свойственна не только кумулятивным сказкам. Она входит в состав других сказок, например сказки о рыбаке и рыбке, где нарастающие желания старухи представляет собой чистую кумуляцию (тип 555), или сказки о Несмеяне, где царевну смешат последовательно прилипающие друг к другу люди (тип 559). Но нам важнее отметить, что кумуляция входит и в систему некоторых обрядов, отражая все тот же способ мышления через опосредствующие звенья. Как указал И. И. Толстой, обряд афинских буфоний строился по принципу кумуляции[968]. Убивался бык, а затем вина за его убийство последовательно, по принципу кумуляции перекладывалась с одного участника на другого, пока не переносилась на топор, который и подлежал наказанию. И. И. Толстой указал также, что нашему глиняному пареньку соответствует миф об Эрисихтоне. Он наказан богами неутолимым голодом: «Эрисихтон пожирает одно блюдо за другим и никак не может насытиться. Постепенно поглощает он все имеющиеся в доме продовольственные запасы и весь животный инвентарь на дворе и в поле: сперва съедены им животные, содержащиеся в хлевах, потом пасущиеся в стадах, потом выпряженные из упряжи рабочие мулы, потом откармливавшаяся для жертвы богине Гестии холеная корова, потом скаковая лошадь, потом отцовский боевой конь и, наконец, в довершение всего – домашняя кошка» (Толстой, 1966, 93).
Эти примеры только ставят проблему, но не решают ее, так же как ее не решает тот факт, что чисто кумулятивная сказка-песня входит в состав еврейской агады и в прежнее время исполнялась на Пасху (Bolte, Polivka, II, 104). Здесь кошка съедает козленка, собака кусает кошку, палка бьет собаку, огонь сжигает палку, вода заливает огонь и т. д. до Господа Бога, после чего следует обратный ряд несколько иного порядка. Мы можем предположить, что съеденный кошкой козленок был некогда жертвенным козлом и что по принципу кумуляции здесь такое же перекладывание вины, как это имеет место в обряде афинских буфоний.
Всем изложенным мы хотим сказать, что исследование должно идти по пути установления всех видов кумуляции, какие имеются в фольклоре, они должны быть сопоставлены с такими же принципами в языке и мышлении, должны быть найдены обрядовые отражения этого же принципа, и если материалов окажется достаточно, чтобы расположить их в исторический ряд, то проблема может быть разрешена.