– И исключительно в шторм. Нет, не годится. Это нам, пожилым людям, почти старикам, все равно. А вам захочется развлечений. Надеть наряды и покрасоваться в них.
– Я согласна ходить и голой, – скромно заметила Галина.
– Тем более! – замахал руками Алексей Викторович. – Что тогда с нами будет?
– Что будет конкретно с Геннадием Семеновичем, меня волнует мало, пусть хоть на сосны лезет, а вот что станет с вами, если честно, тревожит гораздо больше. – Она подошла совсем близко, подставив для поцелуя губы, но Адрианов замотал головой.
– Нет, нет и нет! – сказал он, отстраняя её. – Вы с ума сошли, милая! Таким, как вы, я преподавал физику твердых сплавов в университете. Знаю я вас, студенток! На все горазды, лишь бы зачет получить.
– И много вы этих твердых зачетов сплавили? А сопротивление материалов вели отдельно, на коллоквиуме? – усмехнулась она.
– Еще и каламбурит! – возмутился Алексей Викторович. – Я бы вас за такое поведение с лекции выгнал.
– А я бы не ушла. Вы вот все время намекаете на свой какой-то преклонный возраст, будто участвовали в коронации Николая Второго, или словно это тяжеленная туша мамонта у вас на плече, а я вам не верю. Хватит кокетничать, как Филя Киркоров. На вид вам все равно больше сорока не дашь. Современные мужчины либо женоподобны, либо гориллообразны, но и у тех и у других в голове только много ящичков, куда они впихивают доллары. Все словно помешались на их шелесте. Это болезнь, которую уже нельзя вылечить. Я их презираю и не хочу больше с ними жить. Что же мне остается? Ждать, когда вырастет новое поколение? Может быть, они станут умнее и научатся любить, отключив калькулятор? Вот только я к этому времени буду уже старухой. И вот я, несчастное создание, унесенная из следующего столетия ветром обратно, встречаю здесь человека, не похожего на других, можно сказать, именно того, который мне снился в розовом детстве, когда я засыпала со вкусом малины во рту, а он с ходу нагло заявляет, что ему сто четыре с половиной года, вырезаны печень, желудок и две трети сердца, и воротит от девушки нос! А ну быстренько поцелуйте меня, а не то окончательно поссоримся.
– Измором взяли, – сказал Адрианов, задвинув ногой рюкзак с деньгами под стол. – Ничего другого не остается…
Прошла минута, вторая, прежде чем они, смущенно отпрянув в стороны, посмотрели друг на друга.
– Заметьте, вы сами настояли, – пробормотал Алексей Викторович.
– Не расстраивайтесь, и впредь всегда валите все на меня, – отозвалась Галина.
– Кстати, особо насчет меня не заблуждайтесь: я ведь тоже поначалу хотел эти деньги присвоить. И ничем я не лучше прочих. Может быть, ещё хуже вашего Вадима.
– Хуже его не бывает. По определению. И что вас на этом рюкзаке заклинило? Давайте отдадим его этим несчастным, у которых дом рухнул?
– Можно и так, – согласился Адрианов. – Но я вот о чем думаю. Там, в "дипломате", поверх долларов лежала бумажка. А на ней написан неполный адрес. И нарисован план квартиры. Я сначала решил, что это координаты владельца. Но после вашего рассказа…
– А может, перейдем на "ты"? – перебила его Галина.
– Еще рано. Мы не пили на брудершафт. Так вот, словом, взгляните, может, узнаете. – Он вытащил из кармана листок бумаги.
Там было нарисовано расположение комнат, дверей, балкона, откуда вела пунктирная стрелка вниз, а сбоку корявыми буквами приписано: "Красн. ул. 7 – 120". Больше ничего.
– Это – номера дома и квартиры, – сказал Адрианов, пока девушка изучала листок. – А "Красн."? Краснопрудная, Красносельская, Красностуденческая? Их много. И по-моему, все они давно переименованы.
– А улица Красных бань осталась, – негромко сказала Галина. – Это почерк Вадима. А адрес – моей сестры Марго. И план – её квартиры. Только она там редко бывает. У неё есть и другие места обитания.
– Но что все это значит?
– Это значит… – глаза у девушки широко раскрылись, – что деньги предназначались Марго.
– Или да, или нет, – невнятно добавил Алексей Викторович.
Глава девятаяПривидения иногда возвращаются
Косов успел быстро произнести два слова, которые в этой критической ситуации прозвучали как заклинание:
– Галина Бескудникова.
– Что? – спросила девушка в серой куртке, но пистолет чуть дрогнул. Брови её нахмурились, и Косов понял, что казнь, судя по всему, на некоторое время откладывается.
– Просто вы очень похожи на одну мою знакомую, – с облегченным вздохом сказал он. – Я художник, у меня острое зрение, поэтому, уж извините, подметил родимое пятнышко на левой щеке. У той моей знакомой точно такое же. И если бы мне пришлось рисовать вас вместе, допустим, купающихся в пруду, среди белоснежных лебедей на фоне зловещей луны, я бы дал подпись: "Сестры-русалки в ожидании утопленника", – погодите нажимать на курок, дайте закончить мысль, – и уверяю вас, эта китчевая картинка висела бы во всех новомодных ресторанах, способствуя пищеварению "новых русских". А если хотите, я нарисую вас отдельно, в платье мадам Пуатье, фаворитки Людовика Тринадцатого, имевшую склонность к черной магии и зарывшей в собственном саду около трехсот новорожденных младенцев. Или…
Косов мог говорить ещё очень долго, практически без запинки, но девушка остановила его тираду.
– Я уже поняла, что вы можете нарисовать мой словесный портрет с закрытыми глазами, – усмехнулась она. – Согласитесь, что в нашей ситуации острота вашего зрения скорее минус, чем плюс.
– Рукописи не горят, художников не убивают, – быстро сказал Геннадий Семенович. – Представьте, что перед вами сам Рубенс.
– Терпеть не могу фламандцев! – фыркнула она. – Что вы находите красивого в этих жирных телесах? Сусальная живопись.
– Совершенно с вами согласен, – обрадовался Косов. – Приятно найти единомышленника с тонким художественным вкусом. А Ван-Гог? Вообще импрессионисты, что вы о них скажете? Мы как раз спорили с моим оппонентом об избыточности сумерек в их манере письма, пока не появились вы. – Косов мельком взглянул на прикорнувшего возле батареи Челобитского, который, казалось, внимательно слушал его речь, только что не кивал. – Я почти убедил его в своей правоте, но ваш аргумент оказался более весомым.
Девушку, похоже, начинал забавлять этот человек.
– Где вы видели Галину Бескудникову? – спросила она, переложив пистолет в левую руку и опустив его вниз. – Пока ещё не наступила полная избыточность сумерек.
– Не буду лгать, ибо это не имеет смысла: все равно что обманывать ангела небесного, явившегося вершить суд. Верю лишь, что карающий ангел не совершит непоправимой ошибки и не поднимет меч обоюдоострый на… – Косов метнулся к девушке, надеясь оттолкнуть её и выскочить в коридор, но в следующую секунду растянулся на полу, так и не поняв, как это случилось. Чем она его ударила – рукой, ногой или рукояткой пистолета? Он чувствовал себя так, будто по нему прошел электрический разряд.
Девушка молча смотрела на него, ожидая, когда он придет в себя.
– Вам бы молнией работать, в департаменте Ильи Пророка, – проворчал Косов, с трудом поднимаясь на ноги. – Нельзя же так с пожилыми людьми.
– Сами тут что-то болтали насчет ангелов небесных, – усмехнулась Марго. – Итак, я жду ответа.
– Идемте, провожу к ней… – потирая ушибленную грудь, сказал Геннадий Семенович. – Только – чур! – больше не взрываться, я вам не громоотвод.
Восемью этажами ниже Адрианов с Галиной заканчивали уборку квартиры, которую вольный художник содержал, как похищенную "янтарную комнату" – под многолетним слоем пыли и паутины. В основном веником и тряпкой работал лишь Алексей Викторович, девушка лишь пересаживалась с места на место и изредка чихала, зажимая платком рот. Склонность к хозяйственной деятельности у неё явно отсутствовала.
– Какой вы молодец! – сказала она. – Я бы ни за что не стала убирать чужую квартиру.
– Я бы тоже, – ответил он. – Но я думаю купить её у Косова, а в стенке прорубить дырку. Потому и стараюсь – для себя.
– Я хочу, чтобы вы сбрили усы, – неожиданно заявила Галина. – Но отпустили бороду. Надо заняться вашим новым имиджем.
– Это ещё зачем? – возмутился Адрианов. – С вами не соскучишься. Как в театре – ждешь монолога Гамлета, а сам думаешь, как бы пальто не свистнули. Что ещё присоветуете?
– А прихрамывать продолжайте. Это даже романтично и как-то значительно. Может, и мне тоже попробовать?
– Девушкам это идет гораздо меньше. Ногу я ломал трижды, последний раз – на Чегете. Спускался с горы и увидел трех девиц, абсолютно голых, но тоже на лыжах. Не нашли лучшего места загорать. Вроде вас. Перешли бы вы отсюда!
Галина лениво пересела в кресло.
– Странно, мы знакомы всего-то часов десять, а как будто несколько лет, – задумчиво сказала она.
– Теория относительности времени, – ответил Адрианов. – Я бы объяснил, но тогда мы утонем в паутине. Когда вы вернетесь в свой мир, снова начнете считать дни и недели. Сейчас вы просто залетели в "черную дыру", и время сконцентрировалось. Месяц – в минуту. Вот и мерещится черт те что.
– Я не хочу туда возвращаться, обратно. Прорубите эту "черную дыру" между двумя квартирами и станем тут жить. Ходить друг к другу в гости. Рассказывать по ночам сказки. И пить чай из самовара.
Прозвеневший звонок разрушил эту идиллическую картинку.
– Ну, вот и Геннадий Семенович вернулся, – с облегчением сказал Адрианов и пошел открывать. Ему не хотелось впадать в романтическое настроение и поддаваться иллюзиям. А в следующие мгновения он ощутил на себе сполна все грубые реалии жизни. Мощный удар в живот задал Алексею Викторовичу дугообразное направление полета, и он, протаранив фанерную дверь в комнате, рухнул на пол. За ним сквозь этот черный пролом ступил, растирая пальцы на правой руке, мясистый коротышка – Жора. Теория, что все относительно, подтверждалась практикой.
– Все-таки вспомнил, где я с вами пил! – сообщил киллер радостно, а увидев привставшую девушку, обрадовался ещё больше. – Ну, так и знал! Сразу ты мне, парень, не понравился. Чувствовал, за нос водишь. Вот и свиделись. И все довольны.