Это могло быть намеком, указанием на слабость Бонни, но та, не обернувшись, сказала:
– На что там обращать внимание? Они еще не расцвели.
Все трое вошли в прихожую. На батарее отопления красовалась стопка библиотечных книг в жалких пластиковых обложках, лейка, упаковка печенья «Трисквит». Эмили пришлось смотреть под ноги, чтобы не оступиться посреди мешанины туфель и тапочек. Наконец они достигли гостиной.
– Гляньте! – предложил, схватив вазу, Морган. – Ее Эми в летнем лагере сделала, в десять лет.
– Очень красиво, – сказала Эмили. Ваза была кособокая, с трещиной на ободке.
– Я бы вас с ней познакомил, но она теперь в Роланд-парке живет. Зато вы познакомитесь с мамой и Бриндл.
– Бриндл отправилась покупать обручальное кольцо, – сообщила Бонни.
– Кольцо! Ну да, об этом я Эмили рассказал. А там, на каминной доске, фотография Молли, видите? Красавица, правда? Это она в школьной пьесе играла, говорят, у нее актерский талант. Откуда взялся, понятия не имею. В нашей семье ни одного актера не было. Ну, что вы о ней думаете? Бонни, а свадебный альбом Джинни все еще у нас?
В нем появилось что-то лихорадочное, подумала Эмили. Мечется по комнате, роется на перегруженных полках. Эмили и Бонни стояли в двери, наблюдая за ним. Один раз они повернулись друг к другу, но, увидев странно замкнутое лицо Бонни, Эмили сразу отвела взгляд.
– Прошу вас, – сказала она Моргану, – мне пора. Я сяду на автобус и домой поеду. Пожалуйста!
– Но вы же с мамой не познакомились! – сказал он, резко остановившись. – И мне хотелось, чтобы Бонни получше узнала вас, чтобы вы с ней… Бонни, про Эмили сегодня в газете писали.
– Вот как? – произнесла Бонни.
– Где газета? Ты ее не выбросила?
– Я думаю, на кухне.
– Так пошли на кухню. Все! Давайте выпьем кофе. – И унесся.
Бонни, отлепившись от дверного косяка, пошла за ним, Эмили поплелась следом. Как жаль, что она не может просто исчезнуть. Взять бы и улизнуть без единого звука, ускользнуть, прежде чем они это заметят. Она прошла под кустарным бумажным мобилем – парусными корабликами – и переступила порог кухни.
Разделочные столы, загроможденные грязными тарелками, на полу несколько мисок для кормежки животных. Одна из стен словно обшита пожелтевшими газетными карикатурами, вырезками поновее, расписаниями хоккейных матчей, кулинарными рецептами, календарями, фотографиями, записанными на клочках бумаги телефонными номерами, направлениями на прием у зубного врача, приглашениями – и даже несколькими аттестатами зрелости. Эмили почувствовала себя попавшей в окружение – или в наводнение. Морган копался в кипе газет у двери во двор.
– Где же она? Где? Ее приносили сегодня? Ага! – Он поднял газету повыше. Затем положил на пол и начал листать. – Новости… редакционные статьи… фестиваль ремесел в Балтиморе!
Эмили, заглянув через его плечо, увидела серьезное лицо Леона. Как будто он смотрел на нее из другого мира.
– Вот это Леон, Бонни. Муж Эмили, – пояснил Морган. – А это их дочь Гина. Видишь?
– Очень милая, – сказала расставлявшая кофейные чашки Бонни.
– А знаешь, – задумчиво произнес Морган, – я когда-то немного походил на Леона.
Бонни еще раз посмотрела на фото.
– Вот на него? Никогда. Два совершенно разных человеческих типа.
– Ну да, однако что-то общее есть. Может быть, в глазах, не знаю. Или в губах. А может, лоб похож. Не знаю.
Он встал, отступил от газеты, вытянул из-под стола стул.
– Садитесь, садитесь, – сказал он Эмили.
И сам сел напротив, почти демонстративно, и, пока она усаживалась, смотрел на нее сосредоточенно и настырно. А она чувствовала себя в западне. Стопки тарелок на столах вздымались выше головы Эмили, и ей казалось, что сейчас они закачаются и повалятся прямо на нее. Посреди этого хаоса в лужице апельсинового сока пристроилась пишущая машинка с листком бумаги в каретке. …Резолюция была принята путем открытого голосования, прочитала Эмили, и Матильда Грейсон потребовала, чтобы… Бонни опустила перед ней на стол пакетик сливок и помятую коробку сахара «Гордость кладовки».
– Вы что-то пишете? – спросила, указав на машинку, Эмили.
– Да, – ответила Бонни. И, подав Эмили чашку кофе, села с ней рядом.
– Э-э… а кем вы работаете, миссис Гауэр?
– Я работаю женой Моргана.
– О, понимаю.
– Да, – кивнула Бонни, – но понимаете ли вы, как нелегка эта работа? Я тружусь не покладая рук, поверьте. Со стороны он выглядит комичным и беззаботным – такой интересный, такой затейливый персонаж, – но представьте, что вам приходится иметь с ним дело постоянно. Я говорю о мелочах жизни, о стараниях приладиться к ней, сидеть дома, пока он болтается где-то, и пытаться вообразить, кем он себя сейчас воображает. Думаете, каждый из нас не мог бы вести себя так же? Носиться по городу в бархатном плаще с красной атласной подкладкой и в шляпе с перьями? Это как раз самое простое. А вообразите себя его женой, ищущей химчистку, которая принимает страусовые плюмажи. Подогревающей его обед. Вообразите, как ждете его к обеду, пока он гуляет где-то с дружками, которых я ни разу не видела, – лоботрясами из Армии спасения, или астрологами, или какими-то еще пришибленными типами, которых он неведомо где откопал, слушающими его открыв рот.
Эмили опустила чашку на стол.
– Вы думаете, я его не понимаю. Гадаете, почему он на мне женился?
– Нет-нет, – возразила Эмили. И посмотрела на Моргана, с безмятежным видом сидевшего напротив.
Он удовлетворенно, как ребенок, сознающий себя центром внимания, покачивался на стуле и попыхивал сигаретой. Над головой его висели переплетенные волокна табачного дыма.
– Эмили, – произнесла Бонни.
Эмили повернулась к ней.
– Эмили, Морган – директор хозяйственного магазина.
Эмили подождала продолжения, но его не последовало. Видимо, Бонни сама ожидала ее ответа.
– Да, – промолчав почти минуту, сказала Эмили.
– «Хозяйственного магазина Каллена», – уточнила Бонни.
– Ей это известно, Бонни, – сказал Морган.
– Известно? – Бонни удивленно взглянула на него. Затем спросила у Эмили: – Так вы не считаете его… раввином или греческим судовым магнатом?
– Нет, – ответила Эмили.
Про обстоятельства их знакомства она решила не рассказывать.
Бонни прижала к губам пальцы. Эмили увидела россыпь веснушек на тыльной стороне ее ладони. Приятная, в общем-то, женщина.
Бонни усмехнулась:
– Вы, наверное, думаете, что я не в своем уме. Чокнутая Бонни, так? Чокнутая Бонни – жена Моргана.
– О нет.
– Я просто опасалась, что вы… введены в заблуждение. Морган такой… как бы это сказать… шутник – в определенном смысле.
– Да, я знаю.
– Знаете? – переспросила Бонни.
Она посмотрела на Моргана. Тот ангельски улыбнулся и с присвистом выдохнул дым.
– Но мне кажется, он старается покончить с этим, – сказала Эмили.
– О, хотелось бы верить! Еще как! Некоторые его глупости требуют большой изобретательности… подумайте, чего он мог бы добиться, если б нашел своим талантам разумное назначение! Если бы взялся за ум. Решил идти прямым путем.
– Не слишком многого, – весело сообщил Морган.
– Ты о чем, дорогой?
– Я сумел бы добиться отнюдь не многого. Чем, по-твоему, я мог бы заняться взамен?
– Ну как… просто твоим делом. Тем, что у тебя есть. – И она обратилась к Эмили: – Чем так уж плох хозяйственный магазин? Нет, ну правда. Моя семья всегда торговала хозяйственными товарами, и торговала успешно. В этом нет ничего зазорного. Но дядя Олли говорит, что у Моргана душа к этому не лежит. Что толку в магазине, говорит он, где любую покупку приходится буквально с боем отнимать у его директора? Это если ты его еще отыщешь. Я отвечаю дяде Олли: «Ох, да оставьте вы его в покое. “Хозяйственный магазин Каллена” еще не конец и начало всего на свете». Однако он прав. Морган мог бы уделять магазину побольше внимания. Он не умеет говорить «нет». И позволяет себе увлекаться чем угодно.
– Все дело в мышцах, – объявил Морган.
Судя по всему, про мышцы Бонни слышала не в первый раз. Она посмотрела на Эмили и закатила глаза, а Морган, тоже посмотрев на нее, повторил:
– Все дело в мышцах.
– Не понимаю.
– Я всего лишь следую их указаниям. Случалось вам прийти, ну, скажем, на кухню, а там и забыть, ради чего? Вы стоите посреди кухни, пытаетесь это вспомнить. И тут ваше запястье производит легкий поворот. Ага! Именно так вы его поворачиваете, чтобы открыть кран. Должно быть, вы пришли за водой! Вот и я доверяюсь моим мышцам, понимаете? – и они подсказывают мне, зачем я оказался здесь или там. Указывают, чему следует посвятить этот день. Я позволяю им распоряжаться мной.
– И они распоряжаются: назовись стеклодувом, – сказала Бонни, – или капитаном из «Буксирной компании» Кертис-Бея, или монтажником-высотником из племени могавков. Это лишь те роли, о которых я слышала, бог весть сколько их было еще.
Губы ее сжались словно в попытке скрыть улыбку.
– Ты с ним идешь по улице, и вдруг совершенно неведомый тебе человек спрашивает у него, когда состоится следующее собрание «Международного братства магов». Ты слушаешь речь политика и внезапно видишь на платформе Моргана, он сидит рядом с женой сенатора, а в петлице у него гвоздика. Ты приходишь за крабами на Лексингтонский рынок – и кто же там стоит за прилавком? Морган в резиновом переднике, объясняющий покупателям, где он добыл таких хороших устриц. Оказывается, у него есть лодка, полученная им по наследству от дяди с материнской стороны, маленькая плоскодонка без мотора…
– Моторы только дно портят, – объявил Морган. – И механические хваталки для устриц мне тоже не нравятся. Что было хорошо для моего дяди с материнской стороны, то хорошо и для меня, вот как я говорю.
Бонни улыбнулась ему, покачала головой.
– Ты на две минуты выходишь за молоком, оставив его дома в пижаме, а возвращаясь, встречаешь на углу, он уже в атласной шапочке и лиловой атласной рубашке и открывает четверке мальчиков секрет, который сделал его единственным в истории Пимлико