Морган ощутил в висках зуд тревоги.
– Но она же не бросила его, просто взяла небольшой отпуск, – возразил он.
Бонни и Бриндл смотрели перед собой. Пожалуй, они даже не услышали его слов.
Прошлой весной соседка Бонни по комнате в общежитии колледжа развелась с мужем, прожив с ним двадцать семь лет. Ну и конечно, были еще жены Билли (каждая уходила от него, и некоторые даже записок не оставляли) и дочь Моргана Кэрол, которая вернулась домой всего через неделю после свадьбы, – вернулась в прекрасном настроении и снова поселилась в комнате, которую делила с сестрой-двойняшкой. Кроме того, Морган точно знал, что две ближайшие подруги Бонни подумывают о расставании с мужьями и одна из них даже беседовала с адвокатом. Он боялся, что это заразно, что Бонни может подхватить их недуг. Или, возможно, это больше похоже на увлечение новизной, на модное поветрие. Бонни вдруг опомнится и уйдет от него. И заберет с собой… что заберет? Что-то вполне конкретное неясно маячило на самом краешке его сознания. Заберет с собой комбинацию замка, примерно так, – секрет, который ему необходимо знать, а Бонни знала всегда, не прилагая к тому усилий. Когда Бонни возвращалась после ланча с подругой, Морган неизменно спешил перечислить все недостатки и внутренние побуждения этой особы. «Она от рождения всем недовольна, это любому дураку видно. Как этот бедный болван, ее муж, мог запасть на такую… Не верь ни одному ее слову» – вот что он говорил. Ох, именно подруг опасаться и следует, женщин, а вовсе не мужчин.
Чтобы привлечь внимание Бонни, он постучал лопаточкой по сковороде. И исполнил короткий танец буфетного повара.
– Яйца на тостах для Номера Четыре! – воскликнул он. – Бекон, латук, помидоры под майонезом!
Бонни и Бриндл наставили на него совершенно одинаковые, пустые, непонимающие глаза – еще и не мигавшие, точно у кошек.
– Я что-то не вижу зубчиков чеснока, Бонни, – сказал он, решив сменить тактику.
– Возьми высушенный.
– Высушенный! Как его обжарить? Немыслимо!
– Никто и не заметит разницы.
– Хорошо бы ты научилась составлять списки покупок, Бонни. Тебе не мешает стать более организованной. Держи список на дверце холодильника и вноси в него все, что подошло у тебя к концу.
Бонни провела пальцами по волосам. Это было похоже на плетение – выбрать прядь и перевить ее с другими, заправленными за уши.
– Мы вот что сделаем, – продолжал Морган. – На той неделе, когда вернемся в Балтимор, я куплю в супермаркете пачку бумаги. И распишу все по отделам супермаркета. Отдел первый: оливки, маринованные огурцы, горчица. Второй: кофе, чай… ничего не пропущу. Затем ты сделаешь двести шестьдесят ксерокопий.
Пальцы Бонни замерли.
– Сколько?
– По пятьдесят две на год. Хватит ровно на пять лет.
Она взглянула ему в лицо.
– А спустя пять лет я тебе новые списки составлю, – пообещал Морган. – К тому времени нам могут потребоваться другие припасы.
– Да, очень может быть, – согласилась Бонни.
Она послала Бриндл быстрый, укромный взгляд, и женщины улыбнулись друг дружке. Улыбки их были столь живыми и вкрадчивыми, столь очевидно заговорщицкими, что к Моргану вернулись все его дурные предчувствия. Ему вдруг пришло в голову, что они, пожалуй, нередко разговаривают о нем за его спиной. «Ну ты же знаешь Моргана, – наверное, говорят они. – Знаешь, какой он».
– Ладно, в любом случае, – сказал он, – все, чего я хотел… Понимаешь, если мы будем сверяться с таким списком, покупки сильно упростятся. Все пойдет как по маслу. Ты согласна?
– Да, да.
– Хочешь, чтобы ксероксы сделал я?
– Нет, дорогой, я сама, – ответила Бонни. Затем вздохнула, засмеялась на свой особый манер и допила остаток кофе. – А пока, – сказала она Бриндл, – давай сходим в город и купим чесноку.
– Ни к чему, я возьму сухой, – поспешил заверить ее Морган.
– О, прогулка пойдет нам на пользу. Мы и маму твою с собой прихватим.
Бонни встала, заглянула под стопку журналов. Потом в духовку и наконец в холодильник. Достала из морозилки сумочку и поцеловала Моргана.
– Что-нибудь еще тебе нужно? – спросила она.
– Можно купить сливок.
– Сливки у нас есть.
– Да, но завтра людей прибавится, и они могут приехать к завтраку…
– Кто приедет?
– Мередиты.
– Мередиты?
– По крайней мере, я думаю, что могут, – пояснил он. – Понимаешь, я написал им, потому что Бриндл тогда еще не было, а того, что Билли задержится на весь уик-энд, я не знал. Ну и считал, что места у нас хватит. Да его и так хватит. Разумеется, хватит! Где мы разложим спальные мешки?
– Морган, ты бы все-таки советовался со мной, прежде чем делать такое, – попросила Бонни.
– Но тебе же они нравятся! Ты всегда так говоришь.
– Кто нравится? – спросила Бриндл. – О ком у вас речь?
Бонни ответила:
– Ну, это… ты их помнишь, Бриндл, – Мередиты. Ты несколько раз видела их у нас. Леон и Эмили Мередит. Конечно, они мне нравятся. Мы оба очень их любим, и все-таки…
– Лично мне они показались суховатыми, – сказала Бриндл. – По крайней мере, она. Не думаю, что на пляже с ней будет так уж весело.
– О, Эмили вовсе не сухая, просто…
– Как бы то ни было, – не удержался Морган, – я, помнится, твоего мнения не спрашивал. Если уж на то пошло, я тебя в Бетани не звал, что, разумеется, дает тебе полное право критиковать выбираемых мной гостей.
– Перестань, Морган, – сказала Бонни.
– Да ладно, – добавила Бриндл, – они все равно не приедут. Не волнуйся, Бонни. Эмили не по душе песок. Ей не по душе грязь. Она не полезет в грязный, липкий океан. Я знаю таких людей, они никогда не ходят на банкеты.
После чего удалилась с Бонни, до того довольная своей проницательностью, что лицо ее заострилось и засияло – так, точно никакого Роберта Робертса и не было на свете.
7
Однако они приехали. На следующее утро, в маленьким черном «фольксвагене», купленном Леоном в магазине подержанных машин. Морган все еще не привык к мысли, что у них появился автомобиль. Хотя, раз уж такому суждено было случиться, он считал эту крошечную, похожую на колокольчик машину самым правильным выбором. Еще и черная – прекрасно. Да и в конце-то концов, ничего нет дурного в том, что странники обзаводятся каким-то транспортным средством. Может быть, им следовало бы заодно и жилой прицеп купить.
Морган стоял, покачиваясь с пяток на носки, во дворе и смотрел, как они разгружаются. Первой из машины вылезла Эмили и наклонила спинку переднего сиденья, чтобы выпустить Гину. Обута Эмили была неудачно – в палубные туфли. Морган глазам своим не поверил. При ее черном леотарде и свободной черной юбке эти массивные, жесткие коричневые мокасины на белых резиновых подошвах чуть ли не шокировали Моргана. Лицо выбравшейся следом Гины было прижмуренным и недовольным, как у не вовремя разбуженного ребенка. Да и Леон казался зажатым, а в ямочке его подбородка белел квадратик туалетной бумаги, прикрывавший свежий бритвенный порез. Что говорить, они несомненно пребывали не в лучшей форме. Морган подумал, что стоило ему уехать из города, как все у них стало разлаживаться, они растерялись, засуетились, отбросили то, что составляло основу их обаяния, и накупили неподходящей одежды (на Леоне была рубашка-поло цвета электрик, который почти резал глаза). И все же Морган направился к ним, изобразив приветливую улыбку.
– Ба! Как приятно вас видеть! – воскликнул он и поцеловал Эмили в щеку. А следом обнял Гину и пожал руку Леону. – Доехали хорошо? Машин на дорогах много? Мост миновали благополучно?
Леон пробормотал что-то о стариках за рулем и рывком поднял крышку багажника.
– Доехали легко, только я не разглядела ни одного пейзажа, Леон гнал так, что они размазывались, – сказала Эмили.
– Эмили считает, что я гоню, если ей не удается прочесть написанное мелким шрифтом на всех рекламных щитах, дорожных знаках и цирковых афишах, – заметил Леон. – И пересчитать все фрукты на лотках.
– Ну, по-моему, патрульный со мной согласился.
– У него измеритель скорости сбит, – сказал Леон, – и я заявлю об этом, когда дело дойдет до суда. – Он достал из багажника маленький чемодан и захлопнул крышку. – Патрульным только бы план выполнить. Если они не успели выдать достаточно штрафных квитанций, то останавливают всех подряд.
– Ну ладно, – успокоительно произнес Морган и взял у Леона чемодан, оказавшийся тяжелее, чем он ожидал. – Добрались сюда живые-здоровые – это главное. Пойдемте в дом. Бонни! Мередиты приехали!
Они поднялись по ступенькам веранды, прошли в гостиную. Витавшие по дому запахи плесени и керосина впервые показались Моргану недружелюбными. Он заметил также, что подушки ротанговых кресел плоские, как блины, да еще и непропеченные, а из подлокотников торчат спиральки ротанга. Возможно, его идея была не так и хороша. Леон и Эмили неуверенно оглядывались по сторонам. Сгорбившаяся у двери Гина грызла ноготь на большом пальце. Похоже, этим летом настало ее время худеть, маленький лифчик трогательно обвисал на плоской груди девочки. Внезапно Морган почувствовал, что все здесь – включая его самого – представляются ему геометрическими фигурами, плохо подобранной коллекцией выпуклостей и припухлостей, бессмысленно разбросанных в пространстве. Тут Эмили сообщила:
– Я привезла камеру.
– Как? – переспросил Морган. – О, камеру!
– Всего лишь «Кодак».
– Но это замечательно! – воскликнул он. – Мою я в этом году дома оставил. О, замечательно, что вы об этом подумали.
В этот миг из кухни вышла Бонни, улыбаясь и вытирая о юбку ладони. И Морган понял, что в конечном счете все сложится хорошо. Жизнь полна коротких мгновений уныния и мрака, они приходят и уходят и ничего не значат. Он лучезарно улыбался, глядя, как Бонни обнимает одного за другим гостей. Следом за ней показалась его мать, тоже улыбавшаяся.
– Мама, – сказал он, – ты ведь помнишь Мередитов.
– Конечно, – ответила она и протянула руку Леону, потом Эмили: – Это вы принесли мне на прошлое Рождество фруктовый торт.