Эмили позвонила ему в магазин.
– Я дома, – сказала она. – Леон вышел.
– Ну как ты? – спросил Морган.
– Да хорошо.
– Все в порядке?
– Да, вот только спина разболелась.
– Спина. Ну, это не так уж и плохо. Да, очень хороший признак, я уверен.
– Или дурной, – ответила Эмили. – Как бы то ни было, мне это могло просто причудиться.
– Нет-нет, как же может причудиться боль в спине?
– Может. Тут ничего странного нет.
– Ладно, что ты чувствуешь? Только точно.
– Не знаю, это может быть всего лишь игрой воображения.
– Пожалуйста, скажи, что ты чувствуешь, Эмили.
– Не рычи на меня, Морган.
– Милая, я и не рычу. Просто скажи мне.
– Вечно ты выбираешь этот… умудренный тон.
Он закурил сигарету, сказал:
– Эмили.
– Ну ладно. У меня что-то тянет и тянет в спине, изнутри наружу, я так устаю от этого. Тебе не кажется, что это обнадеживающий признак? Хотя я попробовала утром пробежаться и смогла обогнуть квартал всего один раз. А прямо сейчас мне нужно идти на соревнования по гимнастике, в которых участвует Гина, и я думаю: «Мне туда не добраться, нипочем». Я хочу лишь одного – заползти в постель и уснуть. И это уже признак очень плохой – сонливость. Я только что вспомнила. Самый худший из всех.
– Глупости, – возразил Морган. – Так сказывается напряжение, в котором ты живешь, вот и все. Это естественно. Тебе следует отдохнуть, Эмили.
– Ладно, может быть, после соревнований.
– Когда они начинаются? Давай на них пойду я.
– Приблизительно через полчаса. Но ведь она ждет меня.
– Скажу ей, что ты не очень хорошо себя чувствуешь, пусть довольствуется мной.
– Но я в последнее время то и дело подвожу ее…
– Ложись и поспи, Эмили, – велел он. И повесил трубку.
Он сказал Баткинсу, что отлучится ненадолго. Баткинс кивнул и вернулся к алфавитному списку цветочных семян. Когда все закончится, решил Морган, он посвятит себя хозяйственному магазину всерьез. Будет приносить из дома сэндвич и оставаться здесь на время обеденного перерыва, вот даже так. Он косо нахлобучил на голову берет и отправился на поиски своего пикапа.
Школа, в которой училась Гина, – выбранная родителями Леона женская школа Св. Андрея – находилась в северной части города. Родители оплачивали обучение и потому, полагал Морган, имели право выбора. Сам он держался об этой школе невысокого мнения и предпочел бы, чтобы Гина осталась в бесплатной. Вообще он считал, что родители Леона дурно влияют на всю семью. В прошлое Рождество они купили Эмили электрический миксер. Если Эмили утратит бдительность, ее квартира скоро окажется такой же захламленной, как любая другая. Вещи имеют свойство подкрадываться к тебе исподтишка, говорил ей Морган.
Он свернул на затененную подъездную дорожку Св. Андрея, поставил пикап рядом со школьным автобусом. Спортивный комплекс размещался, судя по всему, в здании, стоявшем прямо перед ним. Оттуда несся обычный для таких помещений гул голосов. Он пересек открытую спортивную площадку, поглубже заправляя рубашку в брюки, расчесывая пальцами бороду и надеясь, что вид у него вполне пристойный. Гине исполнилось десять – возраст, в котором родителям приходится начинать следить за собой. Любая мелочь может показаться ей унизительной.
По-видимому, он опоздал – соревнования уже начались. Над акрами отдававшего эхом и пахнувшего лаком паркета раскачивались на огромной хромированной перекладине маленькие девочки. Морган прошел сквозь ряды скамеек и уселся на самой нижней, сбоку от горстки матерей. Все они были в блейзерах, все белокуры и пострижены «под пажа». Он попробовал представить себе сидящую среди них Эмили. Потом наклонился вперед и поискал глазами Гину. Поиск потребовал некоторого времени – девочек было много, одни в голубых леотардах, другие в сиреневых, а Морган даже не знал цветов Св. Андрея, – но в конце концов он ее нашел. Гина была в голубом, вокруг ее головы витало облако волос. Лицо девочки еще оставалось округлым и полным – эти глаза под тяжелыми веками Морган узнал бы где угодно, как и бледные, нежные губы, – но тело с узкими бедрами обратилось в палочку, ноги такие длинные и тонкие, что, когда девочка направилась к нему, он ясно увидел, как движутся ее коленные чашечки. Гина подошла, прихватывая пол пальцами босых ступней. В обычной обстановке она обняла бы его, но в присутствии подруг не делала этого никогда.
– А мама где? – спросила она.
– Мама не очень хорошо себя чувствует.
– Она теперь никогда не приходит, – сказала Гина, без особой, впрочем, обиды, ее внимание уже переключилось на что-то иное. Она обернулась, чтобы осмотреть девочек из другой команды. И тут же вскричала: – Морган! Здесь нельзя курить!
Глаза у нее, что ли, выросли на затылке? Морган пробормотал:
– Виноват, – и вернул сигарету в пачку.
– Я могла и помереть со стыда.
– Извини, лапа.
– Ты меня потом домой подвезешь?
– Подвезу, если захочешь.
– Вон та, рыжая, это Китти Поттс. Я ее ненавижу и презираю, – сказала Гина. И убежала.
Морган понаблюдал за выступлениями девочек, выполнявших, медленно и неуверенно, упражнения на бревне. Время от времени кто-то из них сваливался и забирался обратно. Гина, когда пришел ее черед, свалилась дважды. К концу ее выступления у Моргана уже болели все мышцы, да и дышать он почти не дышал. Он вспомнил, что его дочь Кэйт тоже любила гимнастику – годы тому назад. И даже выиграла несколько призов. Собственно, он не помнил, чтобы она когда-нибудь падала или совершала ошибку – ни разу на тех соревнованиях, за какими он наблюдал. Хотя, конечно, он мог и забыть. Гина получила оценку 4,3 – об этом сообщила в микрофон скучающего вида женщина. Его сегодняшний приход сюда неестествен, решил Морган. В сущности, он не имеет со всем этим ничего общего – с незнакомым спортзалом, матерями в блейзерах, чужой дочкой в леотарде. Хорошо бы сейчас встать и вернуться в хозяйственный магазин.
Разделавшись с бревном, девочки перешли к коню, начались опорные прыжки. Морган подумал, что за ними и наблюдать-то скучно. Он подобрал под себя ноги – девочки пробегали как раз мимо него, каждой полагалось совершить по два прыжка. Их конечности казались удлинившимися, на лицах выражение комичной сосредоточенности. Гина разбежалась, не сводя глаз с коня. Прыгнула, пролетела над ним, но тут у нее что-то не задалось. Вместо того чтобы приземлиться на ноги, она кулем плюхнулась на мат.
Матери застыли, одна отложила вязание. Морган вскочил. Он не сомневался – Гина сломала шею. Ан нет, ничего плохого с ней не случилось или почти ничего – слезы капали, но обошлась без серьезных повреждений. Гина встала, держась за запястье. Молодая женщина в шортах, со свистком на шее, склонилась к ней, расспрашивая о чем-то. Гина отвечала почти беззвучно, утирая рукавом слезы.
Женщина повела ее к исходной позиции – предстояла вторая попытка, хоть Гина и трясла головой и всхлипывала. Женщина говорила ей что-то утешительное, вразумляющее. И, продолжая говорить, разгладила волосы Гины. Варварство. Морган ненавидел спорт. Он сел, дрожащей рукой вложил в губы незажженную сигарету.
Но вот Гина пожала плечами (женщина отступила), подобралась, прищурилась, глядя на коня. Дыхание ее еще оставалось неровным и было самым громким звуком в спортзале. Все подались вперед. Гина выпятила челюсть и начала разбег. Моргана она миновала уже как непреклонно бьющее ногами в пол размытое пятно. Великолепно взлетела над конем и приземлилась идеально, с поднятыми вверх руками.
Морган снова вскочил, отбросил сигарету, пронесся по следам Гины к коню, обежал снаряд, чтобы обнять ее. Слезы текли теперь по его щекам.
– Ты была чудесна, голубка, – сказал он.
Гина хихикнула:
– Ох, Морган. – Она была цела и невредима и уже забыла о своей неудаче.
Выскользнув из его рук, Гина направилась к своей команде. Морган вернулся к скамье, сияя, вытирая глаза.
– Разве она не чудо? – спросил он у матерей. И, достав платок, высморкался. Внезапно его наполнила распиравшая грудь радость. Разве есть на свете что-либо такое, что ему не по плечу? Он – могучий мужчина, глубокий, с широкой душой, и пора бы ему уже начать действовать.
5
– Ну, как прошли соревнования? – спросила у Гины Эмили.
– Хорошо.
– Прости, что мне не удалось прийти. Зайдете, Морган?
– Да, спасибо, – ответил Морган.
Вид Эмили его поразил. Четыре дня назад – тогда он в последний раз встречался с ней – она была немного осунувшейся, да, однако сейчас кожа ее пожелтела и словно покрылась трещинками, как старый фарфор.
– Эмили, дорогая… – сказал он.
Эмили повела глазами в сторону, напоминая ему о Гине, но Моргану было не до девочки. Он даже не стал оглядываться, чтобы проверить, здесь ли Леон, который мог уже и вернуться домой.
– Я приехал, чтобы отвезти вас к врачу.
– Мама взаправду заболела? – спросила Гина.
– Это и нужно выяснить. Оставайся здесь, Гина.
Мы скоро вернемся.
Он залез в стенной шкаф, чтобы взять свитер или куртку, что-нибудь легкое, однако нашел только зимнее пальто Эмили. Снял его с плечиков, подал ей. Эмили покорно стояла, пока он застегивал пуговицы.
– Там не так холодно, – сказала ему Гина.
– Береженого бог бережет.
Он провел Эмили к двери, закрыл ее за собой. Но, наполовину спустившись по лестнице, услышал, что дверь открывается снова. Гина склонилась над перилами:
– Можно я съем последний банан?
Ответил Морган:
– Да ради бога. Все что хочешь.
Эмили молчала. И по ступенькам она спускалась, как настоящая больная, запинаясь. А уже в пикапе спросила:
– Разве мы записаны на прием?
– Приедем – запишемся.
– Морган, на это обычно недели уходят.
– Сегодня не уйдут, – сказал он, трогаясь с места.
Морган поехал на Сент-Пол-стрит, к прежнему акушеру Бонни. Номер дома он уже забыл, но ясно помнил соседнее заведение обойщика и, увидев витрину, заставленную пыльной, обтянутой бархатом мебелью, сразу остановился, перегородив улочку, и помог Эмили выйти из пикапа.