ть, но теперь было уже поздно.
В гостиной сидела, покачиваясь в кресле, и вязала Луиза. Мельком взглянув на Дервуда, она аккуратно обвила спицу пряжей.
– Мама, – сказал Морган, – это Дервуд Линтикум.
– Рад знакомству, – поклонился Дервуд. Он опустился на кушетку, обернулся к Луизе, сплетя перед собой пальцы. – Я полагаю, мэм, вам известно, что представляет собой ваш сын.
Луиза оглядела Моргана, приподняв двумя кровельными коньками мохнатые черные брови.
– Я годами твердил отцу: «Папа, тебе нравится этот человек, и ты можешь его получить. Мы же хотим расширить дело, Библия теперь никому не интересна. С нашими контактами – в школах, клубах, церквях – мы просто обречены на успех!» – так я говорил. Мне и еще одна группа нравится – «Стеклянный аккордеон». Я по их музыке с ума схожу. Однако он отвечал: нет, наша музыка – это госпел. Не желал их знать, и все. Даже не послушал ни разу. Ладно, тут другая история. Я собираюсь отправиться к ним от вас. Однако к вам, мистер Мередит, сэр, я питаю особый интерес, вы, можно сказать, мой кумир! Я следил за всеми новостями о вас. Я считаю вас чудом!
– Ну что же, спасибо, – сказал Морган и понюхал гвоздики.
– Вот только странно: вы совсем не похожи на ваши фотографии.
– Я, как видите, бороду отрастил.
– Да, наверное, дело в бороде. – Дервуд оглянулся на Эмили: – Но, надеюсь, это не означает, что вы… подались в хиппи или что-нибудь такое.
– Нет-нет, – заверил его Морган.
– Вот и хорошо! Очень хорошо! Потому что, понимаете, может быть, мы с отцом и не сходились во взглядах по всем вопросам, но, знаете, я все же хочу, чтобы наша компания оставалась христианской, мне нужна здоровая, честная труппа, которую не стыдно показать школьникам… – Он вдруг примолк, нахмурился. И, помолчав, сказал: – Я, конечно, хотел бы думать, что парни из «Стеклянного аккордеона» не сидят на наркотиках. Как вы считаете?
– О нет-нет, я и представить себе такое не могу, – успокоительно ответил Морган.
– Думаю, в Тинделле вам понравится, мистер Мередит.
– В Тинделле?
– Ну вы же не захотите остаться в Балтиморе, верно? У нас имеются контакты по всему Мэриленду и в Южной Пенсильвании тоже.
Луиза сказала:
– Я была в Тинделле.
– Ну вот видите! – воскликнул Дервуд.
– Отвратительный городишко.
– Отвратительный? Тинделл?
– В нем и люди-то не живут.
– Даже не знаю, почему вы так говорите.
– Пусто, как на погосте. Все магазины закрыты.
– Вы, должно быть, приезжали туда в воскресенье.
– В воскресенье, – согласилась она. – Воскресенье, шестого марта двадцать первого года. Морган тогда еще не родился.
– А кто это, Морган?
– Вот он, – Луиза указала подбородком на Моргана.
– Это семейное прозвище, – пояснил Морган. – Знак любовной привязанности. Эмили, ты не могла бы отвести маму в постель?
– В постель? – удивилась его мать. – Еще и девяти нет.
– Ну что же, день был трудным. Эмили?
Эмили встала, подошла к Луизе, подсунула ладонь под ее тощую руку, ласково помогла ей подняться на ноги.
– Что на него нашло? – спросила Луиза. – Не забудьте мое вязанье, Эмили.
– Уже взяла.
Она отвела старушку по коридору в ее комнату. Там сидела Бриндл, писавшая что-то в дневнике. Подняв на них взгляд, она спросила:
– Что, уже пора ложиться?
– У Моргана гость.
Луиза сказала:
– Лучше бы мы вернулись в дом Бонни. Там человек хоть дышать может. А здесь меня передвигают с места на место, как мебель.
– Простите, матушка Гауэр.
Эмили подошла к стенному шкафу, чтобы взять висевшую там на крючке ночную рубашку Луизы. Перекладину шкафа занимали шелковые платья Луизы и Бриндл. С краю размещались вещи Гины: два школьных джемпера, две белые блузки и синий стеганый купальный халат. Эмили с грустью посмотрела на них, сняла ночную рубашку с крючка, закрыла дверцу.
– Помогите ей с пуговицами, ладно? – попросила она Бриндл. – Мне нужно вернуться в гостиную.
Однако, выйдя из комнаты, пошла вовсе не в гостиную. Постояла немного в коридоре, слушая говорившего с придыханием Дервуда – мистер Мередит то, мистер Мередит это.
– В прежние времена мне кукольные спектакли попросту не нравились, я никогда не любил Панча и Джуди, но ваши куклы, мистер Мередит, – это совершенно другое дело.
Эмили пересекла коридор, вошла в свою комнату. Притворила дверь, оставив лишь узенькую полоску света, переоделась в собственную ночную рубашку и скользнула в постель. У другой стены пошевелился в кроватке и шумно вздохнул Джошуа. В открытое окно вплывали звуки лета: выла полицейская сирена, кто-то насвистывал «Клементину», из проезжей машины неслась музыка.
Дервуд говорил:
– Подумайте, насколько это развяжет вам руки! Подумайте, мистер Мередит. Мы берем на себя продажу билетов, берем расклейку афиш, а вы получаете возможность заниматься вещами более существенными. Да что там, у нас есть даже кредитная карточка «Мастер чардж». Есть «Банк Америкард». Есть «Эн-эй-си», наконец.
Звуки, которые слушаешь лежа, обладают странным свойством – они тише, но четче. Эмили слышала даже, как чиркает спичка Моргана, когда он закуривает. Улавливала острый запах табачного дыма. Он напоминал о домах, в которые она заглядывала девочкой, – резкий, шершавый дым самокруток, ароматы жареного шпика и керосина в кухнях Шафордов и Биддиксов, где она конфузилась, чувствовала себя посторонней. Внутренне поеживаясь, чего, собственно, и желали бы от нее родные, она ждала у самого порога, пока какая-нибудь из ее одноклассниц искала орфографический справочник и пару лепешек на ланч. И все те годы ей так хотелось углубиться в эти кухни, заставить их раскрыться перед ней. Сейчас она улыбалась в темноте и постепенно засыпала под раскатистый голос Моргана.
Потом квартира вдруг затихла, а Морган оказался в спальне. Он стоял в лившемся из коридора свете, глядя в зеркало над одним из комодов. Панамская шляпа так и сидела на его голове. Он снял очки, почесал переносицу. Выгреб из карманов мелочь, хрусткую пачку «Кэмел» и еще что-то, прокатившееся по крышке комода и упавшее на пол. С кряхтеньем нагнулся за этим. Эмили окликнула:
– Морган?
– Да, милая.
– Он ушел?
– Да.
– Эта нелепость с «мистером Мередитом», – сказала она. – Почему ты не объяснил?
– Ну, если ему так легче…
Морган подошел, присел на край кровати. Наклонился, чтобы поцеловать Эмили (по-прежнему в шляпе, которая едва не свалилась на нее), и в этот миг в коридоре послышались медленные неровные шаги. Он выпрямился. Тихий стук в дверь.
В подсвеченном дверном проеме обозначился силуэт Луизы. Длинная белая ночная рубашка очерчивала ее тощие ноги.
– Морган? – произнесла она.
– Да, мама.
– Боюсь, я не смогу заснуть.
– Господи, мама, ты же только что легла.
– Морган, как звали того человека, которого мы так часто видели?
– Какого человека, мама?
– Он вечно крутился вокруг нас. Жил в нашем доме. Как его звали, Морган?
– Мама! Иисусе! Иди спать! Уходи отсюда!
– О, прошу прощения, – сказала Луиза.
И убрела. Они услышали ее блуждания по гостиной – сначала по одной части, потом по другой, как будто она слонялась там безо всякой цели. Вскоре прямо за их головами скрипнули пружины софы.
– Тебе не следует быть с ней таким грубым, – сказала Эмили.
– Нет, – согласился он. И вздохнул.
– Зачем было кричать? Что с тобой?
– Не сумел сдержаться. Она никогда не спит. И теперь до трех ночи не угомонится.
– Таковы все старики, Морган.
– У нас нет ни единой возможности остаться наедине, – сказал он. – Мама, Бриндл, ребенок… это как пересадка на новую почву. Я пересадил сюда из дома всю тамошнюю неразбериху. И получился какой-то дурацкий розыгрыш. Разве нет? Господи, у меня даже дочь-подросток опять появилась! Или почти подросток, теперь они обращаются в девушек быстрее, так мне кажется…
– Я не против, – сказала Эмили. – Мне даже нравится.
– Тебе легко говорить. По сути, это не твоя проблема. Ты остаешься необремененной, что бы ни произошло, как люди, которые едят, едят и не толстеют. Ты так и носишь все ту же запашную юбку. Все тот же леотард.
Знал бы он, сколько леотардов ей пришлось сменить за эти годы. Похоже, Морган думает, что они носятся вечно. Она убрала волосы с его лба:
– Вот переедем отсюда, и тебе станет легче. Конечно, так жить трудно, шесть человек в двух спальнях.
– Ага! На какие шиши мы переедем?
– Я подыщу для моих кукол других продавцов. По-моему, миссис Эппл мне недоплачивает. И делать их стану больше. А Бриндл – почему Бриндл не может работать?
– Кем? Заправщицей на бензоколонке?
– Что-нибудь да нашлось бы.
– Эмили, тебе никогда не приходило в голову, что Бриндл не вполне адекватна?
– Ну, это, пожалуй, слишком…
– Мы живем среди умалишенных.
Эмили молчала. Он словно какой-то винт повернул на телескопе.
– В любом случае, – продолжал, уже помягче, Морган, – она хоть помогает тебе в том, что касается мамы. Бриндл, может быть, и не годится ни на что в других отношениях, но хотя бы избавляет тебя от части этих забот – от маминого слабоумия, от ее кормления и таблеток.
Он подвинул Эмили и лег – все еще одетый – рядом, упершись затылком в стену.
– Что нам следует сделать, – сказал он, – так это дезертировать.
– Как это?
– Бросить их всех и уйти. Нам с тобой нужна квартира поменьше, а не побольше.
– Ах, Морган, не говори глупостей, – сказала Эмили.
– Милая, ты же знаешь, с Леоном Гине жилось бы лучше.
Эмили резко села:
– Неправда!
– Ну какая у нее здесь жизнь? Чужие женщины в ее спальне… Попомни мои слова. Она поживет в этом роскошном лагере, проведет пару дней в доме Леона, пройдется под парусом с дедушкой Мередитом, по магазинам одежды с бабушкой, а потом позвонит сюда и попросит разрешения остаться с ними. Хочешь, поспорим? В таком она сейчас возрасте, ей не по душе беспорядочное существование. Ей понравится плавательный бассейн Леона, теннисные корты и что там у него еще есть? Может быть, даже сауна! Ты об этом когда-нибудь думала?