вывод: он не посыльный. Он просто там живёт.
— Внутрь заходить не стали?
— Очень хотелось. — Джонс улыбнулся. — Но мне показалось, что нам надо идти туда вместе. Всё-таки, это дело мы ведём сообща.
— Спасибо за заботу.
— Не думайте, что я бездельничал, — продолжил он. — Я навёл кое-какие справки, возможно, вам будет интересно. Блейдстон-хаус принадлежит Джорджу Блейдстону, издателю, он скончался в прошлом году. Собственность перешла к его семье. Полгода назад они сдали дом в аренду некоему американскому бизнесмену по имени Скотт Лавелль.
— Скотчи Лавелль! — воскликнул я.
— Он самый. Это наверняка подручный Деверо, о котором вы упоминали.
— А сам Деверо?
— Нас выведет на него Лавелль. Вижу, с завтраком вы разделались. Предлагаю ехать сейчас же. Уверяю вас, Чейз, игра идёт полным ходом.
Приглашать меня второй раз было не надо, и вместе мы проделали путь, который вчера проложил для нас мальчишка по имени Перри: сначала центр города, потом окраина, потом подъём на канатном трамвае, без особых усилий поднявшем нас вверх по холму.
— Какое замечательное устройство! — воскликнул я.
— Жаль, что не могу по-настоящему показать вам эти края. Из Хэмпстед-Хита, парка неподалёку, открываются потрясающие виды. Хайгейт тоже был когда-то симпатичной деревушкой, но, боюсь, в немалой степени лишился своего обаяния.
— С той минуты, как здесь поселился Скотчи Лавелль, — уточнил я. — Мы с ним и его подельниками обязательно расправимся, очистим ваш город от этой скверны.
Мы подошли к дому — он выглядел так, как описал его Джонс, только ещё более враждебно, словно был полон решимости отгородиться от остального мира. Дом нельзя было назвать красивым, ширина его уступала высоте, стены были выложены из унылого серого кирпича, такой более уместен в городе, нежели на открытой местности. Готическая архитектура: над входной дверью нависал замысловатый арочный свод, вокруг стрельчатых окон — всевозможные узоры, горгульи и прочие излишества. Насчёт мер безопасности Джонс ничего не преувеличил. Ворота, шипы, решётки, ставни… последним зданием подобного рода из виденных мною была тюрьма. Любому случайному посетителю, а хоть и татю в нощи, ход в дом был заказан, но, неплохо зная его нынешних обитателей, ничего другого я не ожидал.
Мы даже не могли подойти к входной двери: перед ней была узорчатая металлическая калитка, закреплённая на фасаде и отделявшая дверь от улицы, тоже запертая на замок. Джонс позвонил в звонок.
— Дома кто-то есть? — спросил я.
— Я видел, как мелькнула тень за занавеской, — отозвался Джонс. — За нами наблюдают. Что говорить, народ тут подозрительный. Ага! Кто-то идёт…
Появился одетый во всё чёрное лакей, и было в его облике столько драмы, что, казалось, сейчас он объявит: хозяин дома скончался. Он подошёл к калитке и обратился к нам через решётку.
— Что вам угодно?
— Нам нужно повидать мистера Лавелля, — сказал Джонс.
— Боюсь, мистера Лавелль сегодня никого не принимает, — ответил лакей.
— Я инспектор Джонс из Скотленд-Ярда, — заявил Джонс. — И меня он примет, а вы, Клейтон, если не откроете калитку через пять секунд, снова загремите в Ньюгейт, где вам самое место.
Лакей поднял голову, вздрогнул и внимательно вгляделся в моего спутника. — Мистер Джонс! — воскликнул он совершенно другим голосом. — Господи, сэр. Я вас не признал!
— А у меня, Клейтон, на лица память отличная, и видеть ваше мне радости не доставляет. — Лакей порылся в кармане и достал ключи, а Джонс повернулся ко мне и негромко пояснил: — Когда мы с ним виделись в последний раз, его упекли на полгода за кражу собак. Похоже, мистер Лавелль, подбирая себе компанию, не сильно привередничает.
Клейтон открыл калитку и провёл нас в дом, с каждым шагом восстанавливая попранное достоинство.
— Что можете сказать о вашем новом хозяине? — строго спросил Джонс.
— Ничего, сэр. Он американец. Ни с кем дружбы не водит.
— Его можно понять. Вы давно на него работаете?
— С января.
— Наверное, рекомендательные письма ему не потребовались, — пробормотал я.
Клейтон оставил нас в холле.
— Я доложу мистеру Лавеллю о вашем приходе, — сказал он.
Мы остались одни в громадном, укутанном тенями холле, над нами возвышались стены, покрытые деревянными панелями мрачнейшего цвета. Солидных размеров не покрытая ковром лестница вела на второй этаж — открытую со всех сторон галерею, то есть за нами могли наблюдать через любую из имевшихся там дверей. Даже картины на стенах были какие-то тёмные и наводящие ужас — застывшие от зимней стужи озёра, лишённые зелёного покрова деревья. По обе стороны камина стояло по деревянному креслу. Трудно было представить, что кто-то садится в эти кресла по доброй воле, пусть даже на минуту, столь мрачная царила здесь атмосфера.
Клейтон вернулся.
— Мистер Лавелль примет вас в своём кабинете.
Нас провели в комнату, заставленную книгами, которые никто никогда не читал, — от них пахло плесенью, человек не одарил их своей любовью. Мы вошли и увидели за громоздким, необъятных размеров столом человека, который взирал на нас столь яростно, что мне на секунду показалось — сейчас он на нас набросится. Его можно было принять за профессионального боксёра, хотя наряд его этому образу не соответствовал. Он был абсолютно лыс, со вздёрнутым носом и глубоко посаженными глазками. Его мощный торс был плотно упакован в костюм с диковинным рисунком, почти на всех пальцах рук было по кольцу, яркие камни старались перещеголять друг друга и вопили о безвкусице их владельца. С одним таким камнем ещё можно было смириться, но в сумме получалась неприятная мишура. Складки шеи, пытаясь вписаться в воротник, наслаивались одна на другую. Мы не встречались раньше, но я сразу его узнал. Скотчи Лавелль. Странно, что первая встреча произошла именно здесь, в загородном доме Старого света, в тысячах миль от Нью-Йорка.
На противоположном конце стола стояли два стула, и, хотя приглашения не последовало, мы на эти стулья сели, подчёркивая таким образом серьёзность наших намерений.
— Как это понимать? — зарычал на нас хозяин. — Инспектор Джонс из Скотленд-Ярда? Какого чёрта вы здесь делаете? Что вам надо? Мне не о чем с вами говорить. — Тут он обратил внимание на меня. — А это кто с вами?
— Меня зовут Фредерик Чейз, — представился я. — Я из агентства Пинкертона в Нью-Йорке.
— Агентство Пинкертона! Орава бездельников и кровососов! Это куда же надо смыться, чтобы ваш запах выветрился! — он говорил на жаргоне улиц Нижнего Манхэттена. — Короче, тут Пинкертон — никто, стало быть, и говорить с вами мне незачем, уж никак не в моей хибаре, так что извиняйте. — Он повернулся к Джонсу. — Скотленд-Ярд, говорите? А какие у меня с вами дела? Я законов не нарушал.
— Мы ищем вашего компаньона, — объяснил Джонс. — Его зовут Кларенс Деверо.
— Не знаем таких. В жизни про такого не слышал. Какой ещё компаньон? Что ещё выдумали? — Маленькие колючие глазки Лавелля словно бросали нам вызов.
— Разве вы не с ним приехали в Англию?
— Вы что, не слышали меня? Как я мог приехать с тем, кого в глаза не видал?
— По вашему акценту слышно, что вы американец, — решил зайти с другой стороны Джонс. — Можете сказать, с какой целью прибыли в Англию?
— Могу ли сказать? Может, и могу, да только с какого перепугу мне перед вами отчитываться? — Он ткнул в нашу сторону пальцем. — Ладно, так и быть. Я помогаю людям открыть компанию. Законом не возбраняется! Собираю средства. Предлагаю возможности для инвестиций. Хотите долю в производстве мыла, свечей, шнурков, всякой всячины — обращайтесь ко мне. Может, захотите во что-нибудь денежки вложить, мистер Джонс? Или вы, мистер Пинкертон? В Сакраменто есть отличная золотая жила. А в Вермиссе водятся уголь с рудой. Загребёте кучу денег — стражу закона такие и не снились. Знаю, что говорю.
Лавелль испытывал наше терпение. Мы оба знали, что он связан с Деверо, и он прекрасно это понимал. Но нужны свидетельства преступления — будущего или совершённого, — а никаких улик у нас не было.
Инспектор Джонс решил сменить тактику.
— Вчера я пришёл к этому дому вслед за молодым человеком, точнее, за мальчишкой. Блондин, в форме телеграфиста. Не встречали такого?
— Зачем мне встречать телеграфиста? — Он осклабился. — Бывает, принесут телеграмму. Откуда мне знать про телеграфиста? Спросите Клейтона.
— Я видел, как мальчик вошёл в этот дом. И отсюда не выходил.
— Сидите тут со своим шпиком и вынюхиваете? Дело мне хотите пришить? Никаких доносчиков тут нету, с телеграфа или ещё откуда.
— Кто проживает в доме?
— Вам-то что? С какой стати мне перед вами отчитываться? Я добропорядочный бизнесмен. Можете навести справки в посольстве, если охота. Они за меня поручатся.
— Если не хотите нам помочь, мистер Лавелль, мы вернёмся сюда с ордером и дюжиной полицейских. Если вы тот, за кого себя выдаёте, извольте ответить на мои вопросы.
Лавелль зевнул, почесал тыльную часть шеи. Он всё ещё бросал на нас хмурые взгляды, но я видел: он взвешивает варианты. Ему стало ясно, что не отвечать на наши вопросы — себе дороже.
— В доме нас пятеро, — буркнул он. — Нет. Шестеро. Я с женщиной, Клейтон, повар, горничная и поварёнок.
— Вы же сказали, что детей здесь нет.
— Он не ребёнок. Ему девятнадцать. К тому же, он рыжий.
— Тем не менее мы бы хотели с ним поговорить, — вмешался я. — Где он?
— Где ещё быть поварёнку? — зарычал Лавелль. — Ясное дело, на кухне. — Он побарабанил пальцами одной руки по столу, отчего его кольца пустились в пляс. — Сейчас его позовут.
— Мы сходим к нему сами, — возразил я.
— Не иначе как любопытство замучило. На здоровье. Но потом — выметайтесь. Нечего вам тут делать, сразу сказал, утомили вы меня.
Он поднялся из-за стола, напомнив пловца, вынырнувшего на поверхность. Когда он явил себя в полный рост, оказалось, что не так он и велик, особенно рядом с безразмерным столом. А мертвенная бледность вкупе с облегающим костюмом и бьющими в глаза ювелирными изделиями делали его ещё меньше.