Он шагнул вперёд и протянул руку. Я её принял. Кажется, в эту минуту мы были близки друг другу, как никогда. Я был всё ещё ошарашен предложением, но видел, что мой друг Джонс так и пышет энтузиазмом, будто вот-вот добьётся того, к чему стремился всю жизнь.
В тот же вечер Джон Клей получил записку от Кларенса Деверо, которую принёс уличный беспризорник, получивший за труды шестипенсовик. Клею предписывалось явиться — со всеми плодами налёта на «Надёжные депозиты» — на склад 17 в Блэкуолл-Бейсин. Встреча состоится в пять вечера на следующий день. Подписи не было. Слова, короткие и простые, написаны заглавными буквами. Джонс намётанным глазом изучил чернила и бумагу, но никакой связи с Америкой или посольством не обнаружил. Однако сомнений относительно личности отправителя у нас не было.
Ловушка была поставлена.
Наступила среда. Я только позавтракал, как коридорный сообщил: ко мне посетитель.
— Пусть войдёт, — распорядился я. В чайнике ещё остался чай для двоих.
— Он на улице, — возразил коридорный, поморщившись. — Таких в приличное заведение не пускают. Стоит у входа.
Заинтригованный, я отложил салфетку и вышел из номера. Возле двери в гостиницу меня ждал совершенно плачевного вида экземпляр. Одет он был, как моряк, но любому судну, которое согласилось бы взять его на борт, было бы за него стыдно. Красная фланелевая рубаха вылезала из парусиновых штанин, лоцманская куртка — с чужого плеча, из до обидного коротких рукавов торчали руки. Он был небрит, на лице какие-то синюшные пятна, вокруг лодыжки — грязная повязка. Под мышкой у него торчал костыль, не хватало только попугая, тогда бы картина пиратства и разложения была полной.
— Кто вы? — спросил я. — Что вам нужно?
— Виноват, сэр. — Грязным пальцем он пригладил свой вихор. — Я из Блэкуолл-Бейсин.
— И что вы хотите от меня?
— Доставить вас к мистеру Клею.
— Только такого попутчика мне не хватало! Вас прислал сюда Клей? Откуда он узнал мой адрес?
— Полицейский ему сказал. Как там его? Джонс! Он и сейчас вас ждёт.
— Где он меня ждёт?
— Прямо здесь, Чейз, перед вами. И нам пора в путь!
— Джонс! — Я уставился на него, и сыщик сделал шаг вперёд, выходя из образа придурковатого моряка. — Неужели это вы? — воскликнул я. — Чёрт меня дери! Обвели вокруг пальца! Но к чему этот маскарад? И зачем вы здесь?
— Нам надо отправляться сейчас же, — ответил Джонс уже совершенно серьёзным тоном. — Наш друг, мистер Клей, появится на складе позже, а мы должны быть там заранее. Деверо ничего не заподозрит. Газетные новости он прочитал, знает он и то, что запугал Клея до полусмерти. Но рисковать мы всё равно не можем. Всё надо как следует подготовить.
— А маскировка?
— Без неё никак нельзя — и не только мне. — Он наклонился, поднял с земли холщовый мешок и бросил мне. — Морская роба и штаны — из лавки дешёвого платья, но грязные они только с виду. Переодевайтесь быстро — нас ждёт кэб.
Джонс как-то сказал мне, что в один прекрасный день я возьмусь описывать наши приключения — в «Стрэнде» или в «Айдлере», — и вот мы едем в лондонские верфи, а для меня, кроме всего прочего, это первое литературное задание, сложное до невозможности. Как описать открывшуюся мне удивительную панораму, эту гигантскую махину, что расползлась вдоль городской окраины? Первое, что бросилось в глаза — это чернеющее небо, отравленное дымом, который изрыгали многочисленные трубы, и его мрачное отражение в пугающей воде. На этом фоне — десятки кранов и сотни мачт, парусники, пароходы, баржи, шаланды и лихтеры, почти все неподвижны, словно вписаны навек в громадное серое полотно. Столько разных флагов я не видел никогда. Казалось, здесь собрался весь мир — мы подъезжали ближе, и я распознавал негров, индусов, поляков и немцев, вся эта разношёрстная масса что-то кричала на разных языках, словно рухнула Вавилонская башня, и несчастные люди пытаются выбраться из-под обломков.
Сама река спокойно несла свои чёрные воды, не обращая внимания на ею же порождённый хаос. Сетка каналов врезалась в сушу, давая пристанище русским бригам, гружённым соломой судёнышкам, буксирам и шлюпам, а краны тем временем крутили длинными шеями, таская туда и сюда мешки с зерном, длинные связки брёвен, ещё пахнущих вязкой живицей, — вообще, весь этот могучий котёл был пиршеством не только для глаз, но и для носа: пряности, чай, сигары и, прежде всего, ром давали о себе знать, будучи невидимыми. И вот уже скорость наша замедлилась до пешеходной. Путь нам преграждали сплетённые в безумный клубок моряки и стивидоры, лошади, повозки и фургоны, и даже самых широких проходов не хватало для того, чтобы позволить всей этой человеческой массе переделать свои дела.
Наконец мы спустились на землю. Вокруг сплошь мастерские — столярная, колёсная, кузнечная, слесарная, за грязными окнами движутся в праведных трудах мутные силуэты. Мимо прошагал мясник в синем фартуке, на плече маленькая клетка, в которой повизгивает жирный поросёнок. По обе стороны от него шайка бегающих друг за другом оборвышей. Кто-то крикнул: «Поберегись!» — и тут же из двери наверху выплеснулось что-то непотребное и пахучее. Джонс схватил меня покрепче, и мы поплелись дальше, мимо лавочника и, конечно же, ростовщика — в дверях сидел старый еврей и через огромную лупу разглядывал карманные часы. Впереди замаячил первый из складов — сооружение из дерева, железа и кирпича, потихоньку разъедаемое влагой и сыростью, оно словно погружалось в землю, не способную выдержать такой вес. Во все стороны тянули шеи грузовые стрелы, с помощью канатов и шкивов они переносили на платформы бочонки с вином, ящики со всякой металлической начинкой, всевозможные мешки и короба, а уже потом всё это добро заглатывали складские жерла.
Мы продолжали двигаться сквозь толпу. Склады были пронумерованы безо всякой логики… мы быстро нашли склад номер семнадцать, эдакий здоровенный четырёхэтажный куб, он занимал угол, где канал соединялся с рекой, спереди и сзади — широкие ворота. Джонс подошёл к горке из старых сетей, разбросанных на дороге для бечевой тяги, уселся на них и пригласил меня последовать его примеру. Пара ящиков, ржавая пушка — наш временный лагерь был готов. Джонс достал бутылку джина, я открыл её и осторожно глотнул. Там была вода. Я понял замысел Джонса. До назначенной встречи было несколько часов. В нашем наряде — меня теперь легко было принять за трудягу из доков — мы ни у кого не вызовем подозрений, впишемся в местный пейзаж безо всяких хлопот. Два эдаких разгильдяя, которые ждут, когда над ними сжалится бригадир и загрузит какой-нибудь работой.
К счастью, день выдался тёплый, и, признаюсь, я был рад, что вот так бездумно и молча лежу в компании близкого мне человека, созерцая бурлящую вокруг жизнь. Я не мог себе позволить вытащить часы — вдруг за нами кто-то всё-таки наблюдает? — но движение солнца среди облаков помогало мне ориентироваться во времени, к тому же я не сомневался: Этелни Джонс следит за любыми перемещениями или чем-то ещё, что указывало бы на приближение Кларенса Деверо.
Но первыми прибыли Джон Клей и Арчи Кларк, они сидели рядышком на двухколёсной бричке, а за их спинами лежали укрытые брезентом покупки, целая горка. Тщеславный Клей коротко остригся и избавился от странной внешности, какую приобрёл в свою условную бытность парикмахером. Я ждал, что они остановятся, но они проехали прямо на склад, просто нас не заметив.
— Начинается, — пробормотал Чейз, мельком взглянув на меня.
Прошёл ещё час. Народу в доках было всё ещё много, работали тут дотемна, а то и дольше. За нашими спинами медленно отчаливала баржа с кукурузой и жмыхом, она вспенивала неторопливую воду, направляясь неизвестно куда. Клей не подавал никаких признаков жизни. Я видел кузов брички, на которой они с Арчи приехали, остальная её часть утопала в тенях. Солнце безусловно клонилось к закату, но небо как было скорбно-серым, так и оставалось.
Приехал ещё один экипаж, на сей раз брогам, занавески на окнах задёрнуты, за лошадью — два мрачных сопровождающих. Они вполне могли сойти за гробовщиков по дороге на кладбище, а тяжёлая чёрная занавесь на окне наводила на мысль о том, что мы добились своего и выманили Кларенса Деверо из посольства. Неужели он решил, что должен самолично оценить размеры награбленного? Джонс толкнул меня локтем, и мы засеменили вперёд, а экипаж тем временем остановился в тени у входа в склад. Мы оба, как заворожённые, смотрели на дверцу. Рядом со мной Джонс как-то подобрался, сосредоточился, и я вспомнил, что в его случае на карту поставлена вся карьера.
Увы, нас ждало разочарование. Из экипажа вылез и с недовольным видом огляделся по сторонам Эдгар Мортлейк, младший из братьев. С ним были два хулиганистого вида парня — без сопровождения ни шага, — они прикрывали его с боков, точно так же, как во время нашей первой встречи в Блейдстон-хаусе. Мы с Джонсом подошли чуть ближе, но оставались в тени, незамеченными. Возможно, у Мортлейка снаружи были свои агенты, но мы, двое бездельников, едва ли выглядели угрожающе — так мне хотелось считать. Во всяком случае, теперь нам было лучше видно, что происходит внутри склада.
Обстановка напомнила мне театр времён Шекспира: в центре сцена, её окружают четыре яруса, откуда прекрасно видно всё происходящее, но зрители в данном случае не удостоили представление своим вниманием. Высота склада соответствовала его ширине, видное место занимало круглое окно-витраж, возможно, украденное из какой-то часовни. Внутри под прямым углом друг на друге лежали балки, сверху свисали канаты, одни с крюками, другие с противовесами — поднимать товары на верхний ярус, — виднелись наклонные платформы и натыканные там и сям комнатёнки-кабинеты. Первый этаж, на котором предстояло разыграться драме, представлял собой открытое и почти пустое пространство, слегка присыпанное опилками. Насколько я мог судить, все действующие лица были в сборе.
Брогам приткнулся у стены, лошадь пофыркивала и нетерпеливо водила головой. Тут же стояло несколько столов на козлах, а за ними — Джон Клей и Арчи Кук, они напоминали двух продавцов, предлагавших товар несговорчивому клиенту. На обозрение было выставлено около пятидесяти предметов: столовое серебро и подсвечники, драгоценности, несколько картин маслом, стеклянная и фарфоровая посуда, купюры и монеты. Откуда всё это взялось, я не имел представления — понятно, что не из «Надёжных депозитов» на Чансери-лейн, — видимо, Джонс позаимствовал эту прелесть в Ск