него. За столом-то, за чаем. Ну это, конечно, когда нет Софьи Андреевны рядом. При Софье Андреевне не смел. И глядит — а ему не страшно. Неприятно, это да. Но страха не было. Он потом Софье Андреевне говорит перед сном: «Жена! Меня Андреев пугает, а я не боюсь». И Горькому говорил, когда тот приезжал: «Путает меня Леонид Андреев, а я не боюсь!» А тот что придумал еще — видит, что взглядом не проймешь, так он что — так он стал тогда вот что: облизываться. Глядит, глядит — и облизнется. Это он нарочно так; у Бердяева — у того нервный тик был: он, это известно, язык показывал; болезнь такая. А Владимир Соловьев — тот хохотал по-сатанински. И никто не знал, когда захохочет. Вроде бы говорит с вами о Канте, о богочеловечестве каком-нибудь, о мерах к подъему народного благосостояния, вы и не ждете от него ничего этакого, а кто знает, что у него там в мозгах щелкнет? — как захохочет ни с того ни с сего сатанинским хохотом жутким! — все, кто слышат, у всех мурашки по коже!.. Но это он не нарочно. А тот нарочно. Раз — и облизнулся. Глядючи на могучую бороду. Каково?.. Если б Горький, куда б ни шло... но тоже страшно... А когда Леонид Андреев... Да так...
Обладательница женского голоса, иным словом, Вторая. Я боялась нескольких книг в детстве. Например, дедовскую «Акушерский семинарий» с черно-белыми картинками. А еще — книгу пьес драматурга Сухово-Кобылина. В ней ничего не было страшного, но меня пугала фамилия: жутковатая, нечеловеческая какая-то. Автор мне представлялся в образе сросшихся близнецов, на близнецов не похожих, потому что один был худенький, тощий, а другой здоровячок с продолговатым лицом и большими ноздрями. На самом деле он был, говорят, красавцем, но я его портрета никогда не видела и вообще книгу ни разу не открывала. Она стояла на верхней полке у деда, и этого для меня было достаточно. Лишь однажды, набравшись храбрости, я сняла книгу с полки, чтобы тут же поставить на место, развернув корешком к стене, а обрезом — наружу, и содрогнулась, представив себя женой этого человека... Позже я узнала, что его подозревали в убийстве любовницы, но он сумел оправдаться.
Иным словом, Третий. Он предложил нам 15 дойчмарок, чтобы мы его довезли до Первомайска. Было темно на перроне, наш почтовый — последний, если бы я увидел его зрачки, я бы не стал связываться. Ну мы пустили с Никитичем — кто ж знал? Каморку дали ему, он на верхнюю полку залез, едет как в люксе, мы потом сели перекусить уже у себя, Глинск проехали, Новые Скуделицы, Никитич мне, поди, говорит, возьми 15 марок, — мы ведь сразу не взяли. Я пришел за деньгами, а он: какие деньги? — прыг вниз и пошел по проходу зачем-то. Ходит и трогает: что увидит, то трогает. А у нас там рубильник, щит, посылки стоят, а он ходит и трогает. А мы колбасу нарезали, а он и ее трогает. А ногти грязные, не стриженные... Тощий, длинный, глаза стеклянные. Никитич говорит, да ведь он наширялся, смотри, взяли какого. Я говорю, деньги давай! А какие у него деньги, он и так был хорош, да еще в каморке добавил — у нас. Я говорю, не дашь денег — на ходу выкинем, а он тут и меня, понимаешь ли, трогает — за плечо, за локоть. Деньги давай, сука! Шлеп, шлеп по карманам — ни документов, ни денег — достаю пакет, полный таблеток. Ну мы тебе сейчас покажем колеса! Я дверь открыл, а там, помню, луна, деревья мелькают, все равно до осени не дотянешь, загнешься, — Никитич его за шкирятник и за ремень сзади — пинок под зад — и в темноту. Как не было.
Она. Почему ты такой задумчивый? Что-нибудь произошло на работе?
Он. С начальником. Он нас всех озадачил сегодня.
Она. Грядут увольнения?
Он. Да нет, я же говорю: с начальником!.. Что-то произошло с Пивоваровым. С ним самим.
Она. Что же может произойти с вашим Пивоваровым?
Он. Понимаешь, он решил поздравить нас всех с Новым годом...
Она. Это естественно. На то и начальник.
Он. Да, но он нарядился Дедом Морозом.
Она. Бывает.
Он. Ватная борода, мешок с подарками, тулуп... Заставил каждого прочесть стихотворение... или спеть. Спел — получай подарок. Кому-то леденец, кому-то свистульку... Мне вот набор зубочисток.
Она. И ты не доволен?
Он. Сначала мы все смеялись, дурачились... А потом нам стало страшно.
Она. Страшно?
Он. Когда мы поняли, что он не шутит. Что он думает, что мы думаем, что он действительно Дед Мороз. Он выдавал себя за Деда Мороза на полном серьезе. Понимаешь? Будто он Дед Мороз, а не Пивоваров, прикидывающийся Дедом Морозом.
Она. А ты уверен, что это был Пивоваров?
Он. А кто же еще? Дед Мороз? Нет, это был Пивоваров. Только не обычный Пивоваров, а сумасшедший.
Она. У тебя все сумасшедшие. Ты и меня считал сумасшедшей. А я нормальная. В отличие от тебя.
Он. А я не нормальный?
Она. Не знаю. Просто он вас разыгрывал. Вот и все.
Он. Ты бы видела его глаза... Я тебе говорю, он обезумел. Честное слово.
Она. А чем кончилось... поздравление?
Он. Ничем. Поздравил всех и ушел. И еще пообещал прийти домой к каждому. Будет поздравлять персонально.
Она. Зачем?
Он. Тебе же говорят: умалишенный.
Она. Да, это действительно странно.
Звонок в дверь.
Он. Ну вот. Легок на помине.
Она. Открыть?
Он. Я сам.
Она. Только спроси, кто там.
Он. Кто там?
Голос из-за двери. Это я, Дед Мороз.
Он(шепотом). Он.
Она(шепотом). Ты видишь в глазок?
Он(шепотом). Вижу. Стоит Пивоваров. С бородой... В тулупе...
Она(шепотом). Не открывай.
Он(шепотом). Как же я могу не открыть Пивоварову?
Голос из-за двери. Это я, Дед Мороз, я пришел вас поздравить.
Он(открывая дверь). Дедушка Мороз!.. какая неожиданность... вот не ждали...
Она(наигранно). Ой, Дед Мороз... как здорово...
Пивоваров. Здравствуйте, мои дорогие! С Новым годом!
Он. С Новым годом, Дед Мороз!
Она. С Новым годом, Дед Мороз!
Пивоваров. А ну-ка, кто первый: два конца, два кольца, а посередине гвоздик?
Она. Думаю... ножницы. Нет?
Пивоваров. Молодец. Вот леденец.
Она. Спасибо, дедушка.
Пивоваров. А теперь ты.
Он. Я?
Пивоваров. Ты: сто одежек и все без застежек.
Он. Это... будет... капуста...
Пивоваров. Отлично. Вот тебе свистулька. Свищи. Ну я пошел.
Он. Уже?.. Подождите, Дедушка Мороз, может, это... того... по граммульке?
Пивоваров. Нет. Мне некогда. Мне надо всех обойти. В другой раз. Уже поздно. Прощайте.
Он. Что же, вы так и обходите всех... сотрудников?
Пивоваров. Всех обхожу, никого не забыл.
Она(игриво). А у Пивоварова были?
Пивоваров. Был.
Она. Поздравили Пивоварова?
Пивоваров. Пивоваров, к сожалению, умер. Вернее, убит.
Он. Как убит? Кем?
Пивоваров. Не могу знать. Лежит у себя под столом — без головы. Отпилили голову.
Она. Понятно. До свидания, дедушка. Спасибо, что зашли.
Он. Один вопрос. Если Пивоварова нет, кто же теперь у нас будет начальником?
Пивоваров. Не могу знать.
Она. До свидания, было приятно очень познакомиться.
Он. А кто же его... того... Пивоварова?
Пивоваров. Да вот есть у меня тут одно подозрение... Но пока еще рано...
Она. Хорошо, хорошо, до свидания.
Он. А где ж голова... Пивоварова?
Пивоваров. Тут. В мешке. Голова.
Он(ей). Я так и думал.
Она. Пора уходить. Попрощались — и до свидания. Нет никакой головы.
Он. Может, покажете?
Она. С ума сошел. Отстань от человека. Не показывайте, дедушка. Идите, идите.
Он. Неужели тебе не интересно?
Пивоваров. Я вам прямо скажу, зрелище не из усладительных. Надпил кривой получился.
Она. Ну уйдете вы, в конце концов, или нет?
Пивоваров. Я добрый. Жалко, что так. Всех жалко. Люди в основном хорошие населяют нашу планету. Покойный Пивоваров велел квартальный план в новом году сдавать по возможности вовремя.
Он. Будем стараться.
Пивоваров. Старайтесь. Когда-нибудь встретимся. Скоро.
Ушел.
Она. Фу... наконец-то.
Он. Ты так испугалась... Вся дрожишь...
Она. Это неправда... что голову... неправда!.. Он сам ее, голову... сам!.. Я только пилочкой для ногтей... в самое сердце!.. А зачем он придирался к тебе, зачем он такой зануда!.. И голову — сам!.. Сам! Сам! Сам! И сам же носит ее в назидание!..
Он. Ты?.. его?.. пилочкой для ногтей?.. Подожди, но кто же тогда был этот?
Она. Этот — не тот!
Он. Пивоваров — не тот?
Она. Кривопилов! Ты разве слепой? Это был Кривопилов!
Стало быть, Четвертая. В детстве я боялась Бабу-ягу. Когда проходила через прихожую, всегда лицом к входной двери, — боялась, что Баба-яга сейчас войдет. Пятилась в кухню, но лицом к двери.
Баба-яга жила этажом выше, ей было лет двести. Звали ее Каплан. Она угощала меня конфетами и печеньем, а я боялась ее, потому что знала: это она застрелила Владимира Ильича Ленина.
Может, меня пугали Бабой-ягой? Вот придет Баба-яга Каплан и тебя заберет, будешь плохо вести... Нет, вряд ли. Такого не помню. Помню, наоборот, мне даже внушали: не она, а другая... Это называется «слышал звон (объясняли мне), а не знаешь, где он»... И не вздумай сказать кому-нибудь!
По-настоящему ужас я лишь один раз испытала в детстве. Было так. Она к нам приходит однажды домой, я в комнате играю и слышу, как разговаривает в прихожей с бабушкой. Просит, чтобы я пописала в баночку... и ей дала. У меня спина похолодела. В баночку писать... Бабушка тоже не понимает... зачем мне в баночку писать? А Каплан говорит, вы, говорит, не бойтесь, тут ничего такого, это же как лекарство... ребенка моча, маленького... мне только баночку... и все... Она чем-то болела... А тогда даже не знали слова такого — «уринотерапия»... Это теперь грамотные. Я так испугалась... в б