аночку писать... что спряталась под кровать... А бабушка тоже: вы это бросьте, кто же так лечится?
А через год Каплан умерла. Я в школу пошла... У нее цвели китайские розы на подоконнике... Сын играл в филармонии на скрипке.
Стало быть, Пятый. Ленин... Наполеон... Хеопс... Опять же Александр Македонский... Опять же Мао Цзедун... Почему они такие большие?.. Такие непомерно... огромные? А я маленький-маленький... Это ужасно. (Пауза.) А Шекспира не было. И Гомера не было. «Быть или не быть» — было и есть. А Шекспира нет и не было. И быть не может. И Гомера не может. Быть. Не может и не могло. (Пауза.) Ну изберут меня президентом... Ну дадут мне советников... А дальше что? Я же маленький... Маленький...
Она. Пьянствуешь? Я вкалываю с утра до ночи, деньги зарабатываю, а ты, значит, пьянствуешь?
Он. Ничего подобного... я уже прекратил...
Она. Ну и свинья! Опять допился до чертиков!
Он. Ничего подобного... Поклеп!..
Она. Какой поклеп, зараза, я что — не вижу?!.
Он. Где? Где ты видишь?..
Она. Посмотри в бутылку, кретин!
Он. А, эти?.. На донышке?.. Эти не в счет.
Она. Не можешь сосчитать даже!.. «Не в счет»!
Он. Могу. Пять штук.
Она. Не пять, а семь!
Он. Раз... два...
Она. Скотина!
Он. Почему ты ругаешься?.. Такие малюсенькие... не в счет!..
Она. Идиот! Не переворачивай!
Он. Ай-ай-ай...
Она. Дави их, дави! Ну что ты уставился!
Он. Как?.. давить?.. Чем... давить?..
Она. Руками дави! Брезгуешь?
Он. Ма-а-а-алюсенькие.
Она. Как разводить, так не брезговал! Дави, тебе говорю!
Он. Ша! Не разбегаться!
Она. Либерал!
Он. Ма-а-а-а-алюсенькие... как же я таких... я таких не буду... давить...
Она. Что же это за горе на мою голову!..
Он. Как давить, когда у него лицо... вон чье...
Она. Чье лицо?
Он. Антонины Степановны...
Она. Я тебе покажу, Антонины Степановны! Дави гада!
Он. Да вот же... Антонина Степановна...
Она. Где Антонина Степановна?..
Он. Антонина Степановна!.. Вот!..
Она. Ты что пил, гад? Почему у него лицо мамино?
Он. А ты его... ее спроси!
Она. Чтобы я с ними еще разговаривала?!. Да?.. Никогда в жизни!
Он. Антонина Степановна!
Она. Молчать!
Он. Я — что?.. я как лучше хотел...
Она. Мама, это ты или не ты?
Он. Пищит.
Она. Тебя не спрашивают.
Он. Я к Антонине Степановне всегда хорошо относился... Это она меня... а не я ее...
Она. Ну хватит! Хватит уже!
Он. Нет, скажу. Я ее уважал, я ей, помнишь, цветы... и подушечку... для иголок... А она меня как?.. А как ты... Вон, взгляни на того... Узнаешь?.. узнаешь?..
Она. Вот сволочь. Допился...
Он. Узнала?
Она. Я... такая... поношенная?..
Он. Почему?.. Ты еще ничего. Честно тебе говорю. В смысле внешности...
Она. Это я с тобой такой стала... Это ты меня довел... паразит!
Он. А говоришь, раздавить... Самой жалко.
Она. Я же лучше... я ж не такая?..
Он. Убежит... Ты не убегай... Бегать... по скатерти... Нельзя...
Она. Почему она... оно... кривляется?
Он. Меня спрашиваешь?
Она. Кто пьет — с того и спрос.
Он. Я за других не ответчик. Это твое... подобие... Оно... это... само...
Она. Что — само?..
Он. ...выражается.
Она. А когда-то ангелом называл... «Ангел мой...»
Он. Может... кружкой накрыть?.. На всякий случай...
Она. Чем-нибудь попрозрачнее... Чтобы темно не было.
Он. Стаканом как раз... Вот так... И Антонину Степановну... тоже стаканом...
Она. Осторожно, не придави.
Он. А вон я... с рожками!..
Она. Урод какой...
Он. А меня — рюмочкой...
Она. Несчастье мое...
Он. Вот так... Ничего, ничего...
Она. Остальных — с глаз долой!
Он. Кыш!.. Кыш!.. Кыш!..
Шестая. ...Днем. Еще пяти не было... Теперь я понимаю, он меня отслеживал, ждал... Я вошла в парадную, он сразу набросился, нож к горлу... в угол прижал, вас технология интересует?.. Да, у нас темный закуток сразу налево, грязный, вонючий, я даже испугаться не успела... «Пикнешь, убью!..» А я: «Спокойно, спокойно!..» Низенький, на полголовы меня ниже, руки крепкие, а у меня: «Спокойно, спокойно!..» И потом, больно когда стало, только одно: скорее бы... И он еще меня боялся, понимание этого было совершенно отчетливое, что боялся, боится... не то, что закричу там, а просто боится — вообще боится меня, трус.
А насчет того, что «расслабься и получи удовольствие», это я не знаю, кто придумал, это полная чушь. И на счет «расслабься», и на счет «удовольствия»... Посмотрела бы я на этих расслабленных...
Он кончил и убежал. Сумочка так и осталась на плече висеть, кожаная, итальянская — с деньгами, с ключами, с паспортом, не тронул... Я поднялась на третий этаж, открыла дверь ключом, вошла в прихожую. Тут у меня в голове и образовалось это слово: что со мной сделали. Я села на пол и зарыдала. Такая истерика была, никогда такой не было. И в ванной все плакала, под душем, и потом зачем-то занавески сняла, не знаю зачем, и все плакала, плакала.
Муж пришел, подвыпивший, я уже успокоилась, у мужа, у начальницы мужа день рождения был на работе, он уставился в телевизор, я ему цветной капусты пожарила. Сказала, что плохо чувствую себя, наверное, заболела, не могу, спать легла, а он смотрел детектив... или триллер. Мужу нельзя говорить, твердо решила. Нельзя.
Утром к врачу пошла, в платную, анализы сдавала, и еще через неделю сдавала, через две, и на СПИД тоже, в анонимном, там за сутки определяют, хотя он и не сразу проявляется, надо чтобы время прошло, но ничего, обошлось.
А на работу пришла, у нас бабский коллектив: «Девочки, — говорю, — меня изнасиловали». Уже смеюсь. Они: ах, ох! Нас четверо, меня первую.
А муж так и не узнал ничего. Зачем? У него свои проблемы.
Седьмой. Ну да, было дело. Что тут рассказывать, история давняя, лет восемь назад со мной произошла, то есть не со мной, я неправильно выразился... с нами... с моей тогдашней женой — ее изнасиловал проводник в поезде. А меня не было. Я в Питере был. Она в Казахстан ездила, к матери, без меня. Помните, время было какое? Бардак. Хуже, чем сейчас, бардак. Все равно б не нашли. И никто б даже искать не стал, а потом еще доказательства надо и все такое...
Я к ней бережно относился, с пониманием. Я ведь понимаю: это как, что ли, кирпич с крыши или молния, что ли, если образно... случай... Ну хорошо еще так... было одно осложнение, поправимое, и все, а могло бы и хуже быть. Радуйся, что жива осталась, по большому-то счету. Я ее ни в чем не укорял, ни разу. Во всяком случае, вслух.
Во-первых, ездить не надо одной, тем более куда сама не знаешь... И с кем не знаешь, тем более. Мне эта поездка с самого начала не нравилась, я говорил, будь осторожней... А во-вторых...
Вот молния та же... Не стой под деревом, сами знаете... Есть правила. Не провоцируй. Я вообще не понимаю, как это физически можно — взять и изнасиловать? Ну показывали миллион раз в кино, пишут в газетах, а по жизни — вот я, нормальный мужчина — как это, как? По-моему, если женщина сама не хочет, ее никто не изнасилует. Мое личное мнение.
Я, конечно, ей ничего такого не говорил... не помню, чтобы говорил что-нибудь. Но что-то у нас изменилось, не так стало. Перестало получаться как-то, холодно как-то стало, не так. Однажды мне сказала, совсем по другому случаю: «Кешенька, а ты ведь брезгливым стал», я запомнил. Я ведь не был брезгливым, я никогда не был брезгливым.
Мне тут один мысль подал, что нас всех в этой стране изнасиловали. И что весь мир к нам так и относится, как к изнасилованным. Не слышали такого?
И еще я читал, что жертву часто влечет к насильнику, даже фильм есть про это, «Ночной портье». Может, я к тебе с любовью, с лаской, а тебе, может, совсем другое надо, нет?
Она сама от меня отстранилась. Будто это не она, а я изнасилован. Будто я виноват в чем-то. А в чем?
Гадкое чувство. Не передать. Я действительно ощущал себя изнасилованным — через нее.
Между нами все так и сошло на нет, разошлись потихонечку... Я вздохнул с облегчением, она другого нашла. У нее дочь теперь. У меня все вполне, не жалуюсь, жизнь идет, есть время еще. Хочется настоящего — настоящей любви, чистоты отношений...
Журавлев. Доктор, меня, кажется, сглазили. В половом отношении. Или, не знаю, как правильно... околдовали...
Врач. Вы так думаете?
Журавлев. Не то что думаю — убежден!
Врач. Я хирург, но вас понимаю. Нервно-психический фон в структуре половых расстройств занимает далеко не последнее место. Порой достаточно одной только мысли, я уже не говорю об убеждениях... и — патология налицо! Заметьте, при полном отсутствии органических поражений!.. Однако, судя по вашему внешнему виду, вы должны обладать высокой половой конституцией. Прежде всего, я имею в виду отношение тотального роста тела к длине ног. Готов держать пари, у вас больше двух!
Журавлев. Двух ног?
Врач. Отношение длины тела к длине ног — больше двух. Два ноль пять, на глазок...
Журавлев. Но причем тут мои ноги?
Врач. О, вы не знаете всех тонкостей сексопатологии... Хотя я и хирург, но...
Журавлев. Можно, я все-таки расскажу вам свою историю?