Судя по тому, с какой скоростью тонул «Монтесито», дыр в нем, наверное, хватало. Надо было срочно найти хотя бы одну. Я толкнул коленями дверь, и она открылась. Вместе с сотнями галлонов воды меня внесло в комнату, где хранилось игорное оборудование. Красно-белые фишки плавали повсюду, точно конфетти.
Тут я встал на ноги и зашлепал к лестнице. Что-то огромное поднялось из воды и двинулось на меня, вопя, как чайка. Я не разглядел, что это было. И слава богу. Тяжелые бескостные конечности взметнулись и хлестнули меня по лицу. Я оттолкнул их свободной рукой, почувствовав, как пальцы скользнули по холодной слизи. Тварь, кто бы она ни была, тоже испугалась и первой пролезла в дверь.
Раздался новый взрыв, и все перемешалось. Вода подскочила к потолку, я полетел на пол. Выпрямившись, я сумел ухватиться одной рукой за лестницу. Франклин барахтался и ревел, что показалось мне хорошим знаком. Где-то недалеко раздавались крики.
Ступенька за ступенькой, я вытянул нас наверх и треснулся головой в крышку люка. Будь он задраен, я бы наверняка раскроил себе череп и вышиб мозги. Но люк открылся, и напиравшая снизу вода подбросила нас, точно струя фонтана — шарик для пинг-понга.
«Монти» горел, а в воде вокруг него плавали твари. Я услышал гул самолетных двигателей и заметил несколько моторок неподалеку. Грохот стрельбы перекрывал вой ветра. Атака шла по полной программе. Добравшись до палубного ограждения, я увидел лодку в пятидесяти футах от нас. Люди в желтых дождевиках стояли, нацелив свои «томми» на воду, и поливали волны огнем.
Пули сыпались так часто, что море кипело. Твари, брыкаясь, умирали в воде. Кто-то поднял свой автомат и выстрелил в меня. Я оттолкнулся от перил, прикрывая собой Франклина, и пуля блямкнула о палубу.
Такси, которое я позаимствовал, должно быть, пошло ко дну вместе с судном.
В морской глубине определенно горели огни. В небе тоже. Над городом, вдали, как будто пускали фейерверки. Что-то рвануло в ста ярдах от нас, и водяной столб поднялся из моря, словно гигантский гриб-дождевик. Глубинная бомба.
Палуба накренялась все сильнее, вода подбиралась ближе. Ухватившись за какую-то веревку, я задумался, остались ли на плавучем казино хоть какие-нибудь спасательные шлюпки. Франклин пускал слюни и ревел.
Белое тело скользнуло мимо, направляясь к воде. Я инстинктивно ухватился за него. Руки обвили меня, и я оказался лицом к лицу с Дженис Марш. Она моргнула, прикрыв глаза мембранами, которые надвигались с боков, и поцеловала меня. Ее длинный язык залез мне в рот, точно угорь, и тут же убрался. Она выпрямилась, согнув одну ногу так, чтобы прямо стоять на кренящейся палубе. Затем, набрав воздуха в легкие — если они у нее, конечно, были, — она выпустила его через жабры, издав мелодичный крик. Ее стройный белый силуэт отчетливо выделялся в темноте, по телу текла вода. Кто-то выстрелил в нее, но она прыгнула за борт, прорезав волны, словно нож, и устремилась к подводным огням. Пули прошили то место, где она скрылась под водой.
Я выпустил веревку и оттолкнулся ногами от палубы, чтобы оказаться как можно дальше от тонущего судна. Франклина я держал над водой, а сам бултыхал ногами и коленями. «Монти» тянул за собой на дно много разных предметов, и я отчаянно боролся, чтобы не стать одним из них. Мои плечи болели, мокрая одежда мешала плыть, но я сопротивлялся течению.
Судно погружалось в воду под скрежет гнущейся стали и вопли гибнущих существ. Оставалось только плыть к лодке в надежде, что меня не подстрелят. Мне повезло. Кто-то зацепил меня багром за пиджак, и нас с младенцем выволокли на борт, словно рыбу. Заливая палубу ручьями воды, я лежал и дышал, и все никак не мог отдышаться.
Я услышал вопли Франклина. Значит, с его легкими все в порядке.
Кто-то крупный, в объемистом дождевике, в завязанной под подбородком зюйдвестке, опустился рядом со мной на колени и шлепнул меня по щеке.
— Шпик, — сказал он.
— Они называют это «большим налетом на Лос-Анджелес», — рассказывал мне Уинтроп, наливая большую кружку английского чая. — Прошлой ночью началась паника, и все в Бэй-Сити часами палили в воздух.
— Японцы? — спросил я и сделал большой глоток долгожданного горячего напитка.
— В теории. Но я сомневаюсь. Потом решат, что это была случайность, и спишут все на неуравновешенных типов с оружием. Под прикрытием переполоха мы развязали бой с врагом и вышли из него победителями.
Он был по-прежнему одет, как на посольский прием, и свеж, словно и не провел на палубе всю ночь. Женевьева Дьедон была в рыбацком свитере и солдатских штанах, волосы убраны под шарф. Перед ней стояло множество эхолокационных приборов, с которых она снимала показания.
— Значит, вы не с японцами воюете?
Уинтроп поджал губы.
— Наша война куда древнее, друг мой. Отвлекаться нам нельзя. После вчерашнего ночного боя наши глубинные друзья еще долго не высунут свои чешуйчатые носы наружу. Так что теперь и я могу сделать что-нибудь для победы над Гитлером.
— А что произошло на самом деле?
— В море, под кораблем мистера Брюнетта, находился источник опасности. Мы уничтожили его, обратив в бегство… гм… неприятеля. Корабль был нужен им как перевалочный пункт. Вот почему они уничтожили коллег мистера Брюнетта.
Женевьева сказала что-то по-французски, так быстро, что я не разобрал ни слова.
— Полное уничтожение, — объяснил Уинтроп, — большой удар для них. Теперь они долго будут знать свое место. К сожалению, на то, что это навсегда, надеяться не приходится, но и несколько лет передышки тоже кстати.
Я лежал на койке и ощупывал свои раны. Меня бил мокрый кашель, повезет еще, если обойдется без пневмонии.
— А малыш — наша несомненная удача.
Мрачный Финлей заглянул в дверь и предложил сбросить еще одну порцию глубинных бомб. Франклина, которого, по счастью, сморил сон, он держал на руках, но вид у него был совсем не материнский.
— Похоже, на него все это никак не подействовало.
— Его зовут Франклин, — сказал я Уинтропу. — На корабле он был…
— Не в себе? Это состояние мне знакомо. Грязное дело, сами понимаете.
— С ним все будет в порядке, — вставила Женевьева.
Я не знал, кто были другие парни в плащах — федералы или военные, — да и не хотел знать. Я могу отличить тайную операцию от явной, особенно когда сам оказываюсь в ее гуще.
— Кто этим занимается? — спросил я. — Гувер? Рузвельт?
Уинтроп промолчал.
— Кто-то должен, — сказал я.
— Да, — отозвался англичанин, — кто-то должен. Но широкая общественность никогда не поверит в реальность этой войны. В Бюро подразделение Финлея известно как «Неназываемые», о них не пишут в газетах, их не благодарит и не ругает правительство, их победы и поражения не фигурируют в официальной истории.
Катер покачивался на волнах, я обхватил себя руками, надеясь хоть немного согреться. Финлей пообещал открыть бутылочку, когда все кончится, но я решил, что в таком случае для меня будет делом чести пить только чай. Не хотелось оправдывать его ожидания.
— Америка ведь молодая страна, — объяснил Уинтроп. — Мы в Европе столкнулись с этим гораздо раньше.
На берегу я расскажу Джейни Уайльд о Брюнетте и верну ей Франклина. Какой-нибудь пиарщик из «Метро» объяснит исчезновение Принцессы Пантеры. Все остальное — глубинные бомбы, морской бой, тонущий корабль — поглотит мировая война.
И останутся только истории. Жуткие истории.
Гай Н. СмитВозвращение в Инсмут
Два десятка лет я подавлял в себе желание вернуться в Инсмут. Я говорю «вернуться», хотя я никогда не бывал там раньше, просто это дьявольское местечко знакомо мне так хорошо, словно я родился и вырос среди его ужасов. В повторяющихся кошмарных снах я шел его пустынными улицами, спешил мимо бывшей масонской ложи, нынешнего Тайного Ордена Дагона, вдыхал тошнотворный рыбный запах, въевшийся, кажется, в саму кладку домов XIX века как напоминание о том, что здесь все осталось по-прежнему.
Моя двоюродная тетка, мисс Анна Тилтон, посвятившая всю жизнь служению в публичной библиотеке города Ньюбэрипорт, составила свой отчет о событиях в Инсмуте, сто страниц рукописного текста, которые я получил по завещанию дяди после его смерти. К манускрипту был приложен печатный отчет некоего Уильямсона и вырезки из газет, датированных 1927–1928 годами, в которых рассказывалось об атаке вооруженных сил правительства на этот морской город и о последующем торпедировании рифа Дьявола у его побережья. Старые, рассыпающиеся от ветхости, считавшиеся необитаемыми дома взорвали динамитом, многих жителей города арестовали, но никаких публичных судебных процессов за арестами не последовало.
Я пытался убедить себя в том, что эти рыбоподобные существа, которые метали икру в море и скрещивались с обитателями городка, давно уничтожены, что Дагон Холл взрывами стерт с лица земли, что зло искоренено навеки. Предпринятые мной разыскания не обнаружили ничего такого, что могло бы подтвердить или опровергнуть мои худшие опасения. Инсмут был просто портовым городком, каких немало в устье Мэнаксета, соленые топи и многочисленные ручейки отрезали его от цивилизации; окрестные Аркхэм, Ипсвич и Ньюбэрипорт были все равно что на Луне.
По правде говоря, все это не должно было меня трогать. Родился я в Нью-Йорке, переехал в Нью-Джерси, чтобы получить место в страховой компании. Жизнь моя была совершенно обычной, скучной, лишенной опасностей. Мне незачем было волновать себя мрачными легендами Инсмута. И лучше бы мой дядя совсем позабыл о моем существовании, чем навязывать мне эти проклятые документы с описаниями невероятных событий, которые преследовали меня теперь день и ночь, — большинство людей сочли бы их бреднями неудавшейся писательницы-фантастки, чьи попытки опубликовать свою любительскую писанину не увенчались успехом. Последнее так подействовало на нее, что, умирая и находясь в состоянии старческого слабоумия, она не придумала ничего лучше, чем наслать проклятие на родственников, заразив их своими болезненными измышлениями, чтобы они не знали мира и покоя на этой земле. Таким противоестественным способом она все же добилась того, чтобы ее жалкие писульки пережили ее самое.