Мне пришлось потрудиться, чтобы найти дорогу назад, берег словно притягивал меня к себе, я едва волочил ноги, как будто попал в трясину, которая ни за что не хотела меня отпускать. Но все же задуманное мне удалось, и скоро я шагал туда, откуда пришел.
Мне хотелось спешить, но мои движения были замедленными, видимо, из-за страха, пережитого в последние часы. однако по мере приближения к Инсмуту идти становилось все легче. Быть может, все дело было в странном влиянии берега, которое я стряхнул. Дорога на Аркхэм была передо мной, и мои шаги убыстрились. Я совершил ошибку, выбрав неверный путь, но, слава богу, вовремя ее исправил.
Солнце наконец вышло из-за туч, его лучи согревали мое тело и поднимали дух. Я вдруг вспомнил о своей искаженной вчерашней тени и обернулся, чтобы посмотреть на нее.
В тот страшный миг ужас снова стиснул меня в своих ледяных объятиях, вернулась слабость, которую я испытал прошлой ночью. Пораженный, я вытаращенными глазами смотрел на дорогу передо мной, не в силах понять того, что видел.
Там, где прежде к моим ботинкам жался уродливый силуэт, теперь не было ничего. У меня не было тени.
Адриан КоулПереход
По общему мнению, особенно распространенному среди христиан, один только Дьявол, и никто более, охотится за душами людей, стремясь подчинить их себе или иначе отвратить от света. Общее место, заблуждение, лишающее людей защиты перед лицом иных сил, которые тоже существуют. И уловляют души людей с не меньшей жадностью и изобретательностью, чем это делает Сатана и его многочисленные приспешники.
С почтой я получил неожиданную открытку. Белесо-голубое небо, каким оно лишь на подобных открытках и бывает, привлекло мой взгляд. Под ним жались друг к другу дома рыбачьей деревушки из тех, которых полно на юго-западе Англии, хотя бы в Корнуолле. Именно в те места я все время собирался, но так и не попал.
Нахмурившись, я перевернул открытку. Текст был так неразборчиво написан, что я не смог прочитать ни слова. Зато мой адрес, выведенный старомодными печатными буквами, был совершенно ясен. Я сел за стол, поглядел счета и рекламы и только потом вернулся к открытке. Сделал еще одну попытку дешифровать текст, но опять потерпел поражение.
Позже, споласкивая после завтрака тарелки, я вдруг вспомнил свое сегодняшнее побуждение — на мысль о нем меня навела деревня на открытке.
Я почувствовал запах моря. Наверное, я все упрощаю, но мой мозг как будто совершил скачок в момент выхода из сна. Если бы я анализировал тогда свои ощущения, то сказал бы, что пахло водорослями, рыбой и солью. Запах накатил волной и тут же исчез. Иллюзия, ясное дело. Ведь от моего дома до моря двести миль, и я даже не вспомню, когда в последний раз стоял на берегу. Может, в детстве.
Мать часто возила меня на побережье, хотя скорее из чувства долга, чем потому, что разделяла мой мальчишеский энтузиазм. Как всякому ребенку, поездка к морю представлялась мне необычайным приключением, полным всех мыслимых услад. Обычно в такие поездки отправлялись целыми семьями, но только не в нашем с ней случае.
Я никогда не знал своего отца. Мужчина, который был когда-то рядом с матерью, бросил ее раньше, чем мне исполнилось несколько месяцев от роду, так и оставшись для меня неясной тенью. По иронии судьбы он, скиталец по натуре, ушел в море.
Мать скрывала свою горечь, но с годами я стал лучше понимать природу присущей ее характеру сумрачности. Она жила с другим мужчиной, Бобом, который заменил мне отца и которого мать любила, как свою собственность. Это мешало мне выражать свою искреннюю приязнь к Бобу, но все равно такая жизнь была лучше прежней; одни лакуны заполнились, другие утонули в периодических приступах молчания матери, которые Боб даже не пытался нарушать.
Я вышел из кухни. В гостиной бросил взгляд на рамку с фотографией сына, Дэвида. Парню вот-вот сравняется двадцать. Он сиял на меня со снимка, обхватив рукой плечики светловолосой девушки, очевидно, не менее счастливой, чем он. Скоро они поженятся. И без толку говорить им, что они еще слишком молоды. Да и что я об этом знаю? Я ухмыльнулся. Яблочко от яблоньки недалеко падает, так? В этом была доля иронии. Мой собственный брак оказался неудачным. Мать Дэвида уже опять вышла замуж.
Наше расставание прошло на удивление безболезненно, совсем не так, как, мне казалось, должны происходить разводы. Мы с Иреной остались друзьями, и мне даже нравился Тони, тот мужчина, за которого она вышла замуж. Я был благодарен ему за то, что он никогда не создавал для меня проблем с Дэвидом. Тони хватило здравого смысла не пытаться встать между Дэвидом и его отцом, и в результате он очень быстро завоевал доверие мальчика.
Казалось бы, всеобщее внимание и предусмотрительность всех друг к другу должны были полностью устранить любые шероховатости. Но мне было мало проводить с Дэвидом выходные, возить его на неделю куда-нибудь в отпуск и говорить с ним по телефону, когда я захочу. Я невольно чувствовал себя обманутым отцом, не отвечающим отведенной мне роли, хотя и старался не показывать этого. А Тони был, вне всякого сомнения, достаточно проницателен, чтобы это понимать.
И что теперь? Дэвид скоро станет еще менее доступен для меня, чем раньше. Впервые в жизни мы за целый год не выберемся куда-нибудь вдвоем на неделю. Но дети рано или поздно перерастают каникулы с родителями. Полагаю, мне и так чертовски повезло, что Дэвид долго им не сопротивлялся. А теперь у него есть девушка, и они вместе катаются на лыжах в Альпах. Мальчика ждет блестящее будущее, вне всяких сомнений, отличный диплом и потенциально денежная работа в Сити.
Перспектива отпуска без Дэвида мне не улыбалась. Но и сидеть дома, заниматься ремонтом или строительством крыльца, которое я давно себе обещал, тоже не хотелось.
Тут я вспомнил, что принес с собой в комнату открытку. Снова взглянул на нее. Название деревни было выписано четкими буквами. Эпплдор. Северный Девон. Я едва не задохнулся от внезапного озарения. Ведь именно в той части Англии, как считалось, жил мой отец между уходами в море, хотя сейчас он наверняка уже отошел от дел.
Я сделал еще одну попытку разобрать жуткие каракули. Кособокая подпись была едва видна. Несмотря на безнадежность моих стараний прочесть текст, мне все же показалось, будто я различаю в нем слово «отец». Я покачал головой. Это мое подсознание делает скоропалительные выводы, обманывая меня.
Я всматривался в домики рыбацкой деревни, в ряды лодок на берегу. Другой мир. Может ли быть, что мой отец действительно живет где-то там, за крошечной набережной? Да и сколько ему сейчас лет? Семьдесят? Больше? Неужели эта открытка — последняя попытка моего отца попросить прощения? Я отбросил открытку в сторону и одновременно с этим принял решение отправиться туда, откуда она явилась.
Автобус петлял меж низкими дюнами, пробираясь к морю, а я наслаждался первыми видами Эпплдора. Расположенная на дальнем берегу широкого эстуария, зажатая между холмами, которые спускались там к самым волнам, рыбацкая деревушка казалась частью моря, точно принадлежала не столько суше, сколько воде. Позади холмов виднелись еще дюны, за ними открывался морской простор, но все же именно дома приковывали взгляд: я словно смотрел в прошлое, лет на сто назад, а то и больше. Изящные и старомодные, они жались друг к другу на самой кромке прилива и, казалось, ни на йоту не изменились с тех пор, как их построили. Прямо через реку до них было что-то около мили; но на автобусе мне предстояло проехать еще три мили вверх по реке, пересечь мост и только потом вернуться к деревне.
Солнце уже начинало опускаться за холмы; в небе разлился легкий золотой отсвет.
Я планировал прожить здесь, у моря, неделю. Но мне уже было одиноко без Дэвида. А это место, хотя и прекрасное, было такой глухоманью. Я уже начал сомневаться, дойдет ли автобус до него вообще когда-нибудь.
Мост находился в местечке под названием Байдфорд. Там я вышел из большого автобуса и пересел на другой, до Эпплдора, и пока он петлял по поселку, который вывел его наконец на набережную, я укреплял себя в мысли, что останусь здесь и получу удовольствие от отпуска. И не важно, обитает в здешних местах дух моего беглого батюшки или нет, сказал я себе.
Подойдя к гостинице, я ощутил, что деревня тиха, как нарисованная, и это совсем не походило на среду моего обитания. На миг ее спокойствие даже показалось мне странно тревожным.
Вдали, за стремительно убывающей водой эстуария, мелькнула вспышка света: это солнечный луч отразился в окнах отъезжавшего автобуса, возможно, того самого, что привез меня сюда, а теперь возвращался в более привычный мир.
Как я и подозревал, мой пансион оказался пабом, так что, выпив чаю в задней комнате в компании полудюжины других гостей (две семьи, совершавшие обзорный тур, завернули туда на пути к северному побережью Корнуолла), я перешел в общий бар. Роста я невысокого, но и мне пришлось пригнуться, чтобы не стукнуться головой о низкие балки: я точно оказался в трюме старинного галеона. Ощущение того, что я не только вижу прошлое, но и присутствую в нем, нарастало, но и странным образом успокаивало.
В баре сидели несколько мужчин; почему-то я сразу подумал, что они здешние. От них так и тянуло морем, их лица были бы уместны на палубе парусника, обдаваемой брызгами и пеной. Перед приездом сюда я решил почитать что-нибудь о Северном Девоне и истории местного кораблевождения. В свое время здесь построили немало парусных судов, и сам Эпплдор пользовался репутацией родины настоящих морских волков, которых тут звали баночниками из-за опасных песчаных отмелей у выхода из эстуария и широкой бухты за ними. Лет сто назад и больше они ходили в Новый Свет, где ловили косяками треску у берегов Новой Англии или приходили назад с грузом табака, а их суда ходили по морю не хуже всяких других. Я видел старые фотографии в книгах, на которых малые дети, едва научившиеся ходить, уже гребли крохотными веслами в лодочках. Если мой отец и впрямь был моряком, то легко понять, чем его так манило это место.