Есть одна старая пословица, я никак не могу ее запомнить. Что-то вроде «устами ребенка говорит истина…». Мне довелось вспомнить о ней двумя днями позже, когда я рыбачил с высокого берега возле своего коттеджа, забрасывая удочку в волны, которые беспокойно катились к острову от камкеррига. День был ленивый, и рыба была в настроении брать наживку. Несмотря на это, я был вполне доволен, расслаблен и даже хотел спать.
Я не ощущал ничьего присутствия, пока какой-то голос не произнес несколько ирландских слов прямо у меня под ухом. Я моргнул, обернулся и увидел девочку лет девяти, с изумительными волосами цвета красного золота, которые разметались по ее плечам. Она была необычайно красивым ребенком, ее глаза были такие зеленые и яркие, что казались ненастоящими. Девочка серьезно смотрела на меня. Ее ноги были босы, рваное платьишко все в пятнах, но держалась она с необычайным достоинством, которое шло вразрез с ее очевидной бедностью. Она снова повторила свой вопрос.
Я потряс головой и, чувствуя себя дураком, ответил ей по-английски.
— А, так это ты чужак.
— Ты говоришь по-английски? — спросил я изумленно, так как привык считать Бреннана единственным англоговорящим человеком на острове.
Она не ответила на мой ненужный вопрос, так как было совершенно очевидно, что она понимает мой язык.
— Море сегодня неспокойное, — сказала она, кивком указав на потемневшую воду вокруг камкеррига. — Значит, Даоин Домейн сердятся. Прошлой ночью я слышала их песню.
— Дайа доуан? — повторил я, стараясь как можно точнее воспроизвести эти звуки. То же самое выражение я слышал в шибине пару вечеров тому назад. — Что это?
— Муша, но они фомории, живущие под морем. Это те самые злые существа, которые населяли Ирландию до прихода гаэлов. От века они ведут борьбу за наши души и то побеждают, то проигрывают. Это страшный народ… однорукие, одноглазые, одноногие. Они ужасные… Жители Глубин — Даоин Домейн.
Я широко улыбнулся тому, как торжественно рассказывала девочка местные сказки.
Заметив мою улыбку, она нахмурилась. Ее лицо вдруг стало серьезным.
— Господь между нами и злом, чужестранец, негоже улыбаться, когда вспоминают Жителей Глубин.
Я заверил ее, что улыбаюсь вовсе не из-за них. Спросил, как ее имя, но она не ответила. Когда она поглядела на меня, ее лицо было другим. Ее глаза внезапно наполнились печалью, она отвернулась и побежала прочь. Я забеспокоился. И стал гадать, кто ее мать, чтобы пойти к ее родителям и объяснить им, что не нарочно испугал их девочку. Я собирался сказать им, что не хотел ребенку вреда, и если ее напугали какие-то мои слова или выражение моего лица, то совершенно случайно.
Я складывал удочки, когда появился Бреннан. Мы поздоровались, и я сразу спросил про ребенка. Сильно озадаченный, он ответил, что на острове нет детей, могущих изъясняться по-английски. Почувствовав, что его недоверие к моим словам меня разозлило, он постарался задобрить меня, сказав, что раз я видел такого ребенка, то он, наверное, приехал с другого острова или с Большой земли к кому-нибудь в гости.
Он предложил проводить меня до коттеджа, и по дороге я спросил:
— Кто такие фомории?
Мгновение он был в замешательстве.
— О, да ты любитель старинных сказок, — нашелся он наконец.
— Так кто же? — напомнил ему я, так как он, похоже, не собирался ничего больше говорить на эту тему.
Он пожал плечами.
— Просто старинная легенда, вот и все.
Это меня немного раздражило, он заметил и продолжал:
— Название означает «жители подморья». Это уродливые и грубые люди, сотворенные злыми богами древней Ирландии. Их предводителем был Балор Дурной Глаз и другие из их народа, такие как Морк и Кикол, но их власти на земле пришел конец, когда они проиграли битву при Marx Туйреадхе, в которой их победил Туатха Де Данаан, бог добра.
— И это все? — спросил я, немного разочарованный рассказом.
Бреннан выразительно поднял одно плечо.
— Разве этого мало? — спросил он с доброй усмешкой.
— Почему их называют Жителями Глубин? — продолжал настаивать я.
Тут он нахмурился.
— Кто тебе сказал? — спросил он злобно.
— Разве тогда вечером, в шибине, вы не говорили про Жителей Глубин? Дайнйа Доуан. Это ведь по-ирландски Жители Глубин? А с чего бы вам вспоминать старые сказки?
Он натужно улыбнулся.
— Ты имеешь право знать, — согласился он. — Мы вспоминаем старые легенды потому, что они — часть нас самих, наследия наших предков и нашей культуры. А фомориев мы называем так потому, что они обитают в глубинах моря. Никакой тайны здесь нет.
Я кивком показал на камкерриг.
— И считается, что они живут вон у той скалы?
Он помешкал, потом безразлично сказал:
— Так сказано в легенде. Но человеку вроде тебя вряд ли интересны наши сказки и легенды.
Он словно отказывал мне в праве на наше с ним общее наследство, забывая, что я тоже родился на этом острове.
После этого он больше ни слова не сказал ни о той девочке, ни о Жителях Глубин, ни о фомориях, ни о Даоин Домейн.
Два вечера спустя, сидя за ужином в большой комнате своего маленького двухкомнатного коттеджа, я вдруг почувствовал дуновение сквозняка и поднял голову. Я был поражен, увидев ту самую девочку — она стояла, прислонившись спиной к двери. Моей первой мыслью было, как же тихо она вошла, что я ее даже не заметил. Лишь небольшой сквозняк, пока она открывала и закрывала дверь, выдал ее присутствие. Потом я подумал, как странно, что ребенок ее лет ходит в одиночку так поздно вечером, да еще и заглядывает в коттеджи к незнакомцам. Я знал, что островитяне — люди доверчивые, но здесь доверие граничило с безответственностью.
Она смотрела на меня все с той же печалью, которую я заметил в ее глазах тогда, на утесе.
— В чем дело? — спросил я строго. — Почему ты здесь и кто ты?
Я вспомнил, как Бреннан говорил, что на острове нет такой девочки, но передо мной было не привидение.
— Ты избран, — тихо прошептала она. — Берегись праздника костров в честь Байла, бога смерти. Посредник придет за тобой тогда и отведет к ним. Они уже ждут: в этот праздник девять лет истекут. Каждые девять лет они ждут дани. Так что берегись. Ты — тот, на кого пал выбор.
От изумления я просто разинул рот, пораженный не столько смыслом сказанного, сколько самими словами, оборотами, которые превышали обычные возможности девятилетнего ребенка.
Так же внезапно, как вошла, она вдруг повернулась, открыла дверь и выбежала в вечерние сумерки. Я поспешил к двери и выглянул за порог. В темноте никого не было видно.
Как тебе известно, нервы у меня крепкие, но тут мне вдруг стало не по себе.
В ту ночь я проснулся от странного скулящего звука. Сначала я думал, что это ветер воет в горах, зовет и плачет, то стихая, то вновь набирая силу. Потом я понял, что это не ветер. Это было живое существо, изгнанное и одинокое. Может, волк? Но откуда взяться волкам на этой скале посреди моря? Звук продолжался еще некоторое время, а потом стих, и я постепенно успокоился и заснул.
Наутро я заглянул к Томасу О’Дрисколлу и нашел там Бреннана, который, как обычно, сидел в маленькой комнате у бара. И снова он отказался принять от меня угощение и сам предложил мне виски.
— Бреннан, — сказал я ему, думая о визите рыжеволосой девочки, — ты не говоришь мне всю правду, потому что на острове живет маленькая рыжеволосая девочка. И она говорит по-английски.
Он побледнел и яростно затряс головой, даже не дав мне закончить.
— Здесь нет никого, похожего на нее, — твердо сказал он и спросил, почему я о ней спрашиваю. Я рассказал ему, и лицо у него стало как у мертвого. Он преклонил колени и что-то сказал по-ирландски, на что Томас отрывисто ответил ему из-за стойки. Бреннану, похоже, стало легче, и он кивнул, соглашаясь со словами Томаса.
— Что здесь происходит? — резко спросил я. — Я настаиваю на объяснении.
Бреннан озирался по сторонам, словно ища, куда бы ускользнуть.
Но я протянул руку и сердито схватил его за плечо.
— Не надо так волноваться, — отрезал он.
— Так объясни мне, — твердо стоял на своем я.
— Это просто дочка лудильщика. Ее семья часто наведывается на остров, чтобы поудить форель из озера в горах на северной оконечности. Должно быть, они и сейчас здесь. Клянусь тебе, я ничего об этом не знал. Но оказалось, что она вот кто. Лудильщики — не те люди, с кем хорошо водить компанию. Они часто говорят странные вещи и утверждают, что обладают даром ясновидения. Я бы не стал им доверять.
После этого он перевел взгляд на свой стакан и умолк.
В ту же минуту мне захотелось немедленно покинуть этот остров и всех его жителей с их странными предрассудками и дикими обычаями. Ну и что, что я сам здесь родился, они больше не мой народ, не часть моего «я». Я стал американцем, а Америка — страна реальности, а не вымысла.
— Могу я взять сегодня лодку съездить в Балтимор, Бреннан? — спросил я.
Он посмотрел на меня и грустно улыбнулся.
— Не сегодня и не завтра, мистер Хакет, — тихо ответил он.
— Почему же?
— Потому что сегодня канун первого мая. А это один из четырех главных праздников здесь, у нас.
Я немного удивился:
— Вы празднуете день труда?
Бреннан покачал головой:
— О, нет. Первое мая и вечер перед ним — это древний праздник, отмечавшийся кельтами задолго до прихода христианства. Мы зовем его Белтайн — время, когда зажигаются костры в честь Байла, одного из наших древних богов.
Мне вдруг стало очень холодно — я вспомнил слова дочки лудильщика.
— Ты хочешь сказать, что сегодня праздник в честь бога смерти?
Бреннан утвердительно кивнул.
Девочка предостерегала меня о том, что в праздник костров Байла какой-то посредник придет за мной и отведет меня… к ним. К кому? К Жителям Глубин, разумеется. К ужасным фомориям, что обитают на дне моря.
Я нахмурился в ответ собственным мыслям. Что это я? Принимаю их леген