ды и сказки за правду? Но ведь я сам уроженец этого острова. Значит, это и мои легенды, мои сказки, моя реальность, а не только их. А ясновидение девочки, неужели я и его принял на веру? Поверил, что она и впрямь приходила, чтобы предупредить меня… о чем? Похоже, я схожу с ума.
Я встал и недоуменно потряс головой.
Нет, я и впрямь спятил, если хотя бы на секунду поверил в такую чепуху.
— Выпейте, мистер Хакет, — уговаривал Бреннан. — И будете как новый девятипенсовик.
Мгновение я глядел на него. Его слова, выражение, которое я не раз слышал в этих местах, пробудили мою память.
— Девять, — медленно сказал я. — Девять.
Бреннан сурово наблюдал за мной.
Но я уже был как одержимый. Девять лет назад в этот самый день капитан Пфайфер исчез из того самого коттеджа, в котором теперь живу я. Девочка говорила о том, что каждые девять лет они ждут дани. Девятка была мистическим числом древних кельтов. Неделя состояла из девяти дней и девяти ночей, а три недели, квадратный корень из девяти, давали двадцать семь ночей, складывавшиеся в месяц, привязанный к двадцати семи созвездиям лунарного зодиака. Девять, девять, девять…] Мысль об этой цифре билась в моем мозгу.
Неужели я сходил с ума?
Так о чем я? О том, что каждый девятый год эти люди приносят жертву древним языческим богам, обитающим, как они верят, в глубинах моря, — Даоин Домейн, — Жителям Глубин? О том, что капитана английской армии Пфайфера принесли в жертву девять лет назад, ровно девять лет в сегодняшнюю ночь?
Я заметил, что Бреннан с сочувствием смотрит на меня.
— Не мучайте себя, мистер Хакет, — негромко сказал он. — Радости от этого мало. Что толку расспрашивать о том, чего нельзя понять.
— Когда я смогу достать лодку, чтобы перебраться на Большую землю?
— Когда закончится праздник, — вежливо, но твердо ответил он.
Я развернулся, вышел из шибина и зашагал к мысу.
Бреннан шел за мной до дверей, я слышал, как он сказал мне вслед:
— Это совсем не страшно. Я зайду за вами сегодня. Сегодня вечером.
Я шел по деревенской улице, направляясь в северную оконечность острова. Там я намеревался найти дочку лудильщика и потребовать объяснений у нее. Пространства там были небольшие, и я скоро набрел на горстку грязных, латаных-перелатаных палаток, напротив которых теплился торфяной костерок, а возле него женщина неопределимого возраста жарила на вертеле большую рыбу. Никого другого рядом с ней не было.
Я спустился со скалы к лагерю, разбитому на пляже; ширина песчаного берега в этом месте была приличной.
Женщина, с коричневым от загара обветренным лицом, явно привычная к бродячей жизни, сощурив глаза, следила за моим приближением. Вид у нее был настороженный. Сперва она поздоровалась со мной по-ирландски, но когда я ответил ей на английском, ее напряженные плечи расслабились, она заулыбалась и ответила мне на том же языке.
— Отличный денек, сэр. Приехали на остров порыбачить?
— Да, — ответил я.
— А. По говору вы вроде американец.
Я подтвердил, что так и есть. Глазами я искал каких-нибудь следов девочки, но в лагере, похоже, не было никого, кроме женщины, у которой, как я заметил, подойдя поближе, были точно такие же густые огненно-рыжие волосы.
— Мой муж ушел за рыбой, — сказала она, перехватив мой бегающий взгляд.
— А, — сказал я без всякого выражения. — А ребенок у вас есть?
— Дочка, Шина, сэр.
Теперь в ее взгляде снова засквозила подозрительность.
— Мне показалось, что я видел ее не так давно, — сказал я.
Женщина пожала плечами.
— Может быть.
— Это правда, что вы ясновидящие? — внезапно переменил тему я.
Сбитая с толку, женщина некоторое время молча глядела на меня.
— Некоторые да. А вам что, погадать?
Я кивнул.
— Я беру за это шиллинг.
Порывшись в кармане, я протянул ей монету, которую женщина тут же с жадностью схватила.
— Вам погадать по ладони или взглянуть, что скажут чаинки?
Я открыл было рот, но тут полог палатки качнулся, и появилась та самая девочка. Посмотрев на меня своими большими, серьезными, печальными глазами, она чуть слышно вздохнула.
— Он — избранный, мама. Он уже предупрежден, — тихо сказала она.
Женщина переводила взгляд с меня на девочку и обратно. Вдруг она побледнела и швырнула мою монету назад, как будто та обожгла ей руку.
— Уходите, мистер. — Ее голос был хриплым.
— Но… — У вас что, ушей нет? Вы не слышали, что сказала Шина? Это она ясновидящая. Это она умеет видеть невидимое. Ее ли вам дорога ваша душа, слушайтесь ее предупреждения. А теперь уходите. — Она озиралась и, судя по ее лицу, была сильно напугана. — Шина, ищи своего отца… нам надо отсюда уходить.
Я медленно отошел от них, удивленно качая головой. Что ж, по крайней мере, я убедился, что это была не галлюцинация. Девочка Шина существует. Дочка лудильщика, наделенная, как считают, даром ясновидения, которая предостерегла меня…
Поднявшись на скалистый мыс над своим коттеджем, я уселся на камень и стал смотреть на темное бурное море в сторону камкеррига. В каком кошмарном мире я оказался? Или я теряю разум? И принимаю тени за реальность? Неужели я и впрямь поверил, что та девочка обладает неведомой способностью провидеть зло и способна предупредить меня о нем? Я был избран. Избран для чего? И что же все-таки случилось с капитаном Пфайфером в эту самую ночь девять лет назад?
Я слегка вздрогнул.
Море черной беспокойной массой колыхалось внизу, а издалека, как будто даже от камкеррига, донесся тот самый странный крик, который ночью потревожил мой сон; тихий полустон, полувздох терзаемой души.
И вот, пока я сидел и слушал, мне вспомнились слова девочки:
«Ты избран. Берегись праздника костров в честь Байла, бога смерти. Посредник придет за тобой тогда и отведет к ним. Они уже ждут: в этот праздник девять лет истекут. Каждые девять лет они ждут дани. Так что берегись. Ты — тот, на кого пал выбор».
И тут же мне вспомнился голос Бреннана, как он кричал мне вслед от дверей шибина:
«Это совсем не страшно. Я зайду за вами сегодня».
Бреннан О’Дрисколл. О’Дрисколл, который объяснял мне значение фамилии О’Хайдерскейол — посредник!
Так значит, Бреннан и есть тот, кто отведет меня к Жителям Глубин!
Тут я вскочил и стал прочесывать остров в поисках лодки, какой угодно лодки или любого другого плавательного средства, которое поможет мне выбраться из этого кошмара. Но ничего не нашел. Я был одинок на этом острове, заперт, как в тюрьме. Даже лудильщики, и те, похоже, уплыли. Никого, кроме островитян и меня, на острове не осталось.
Я остался один на один со своей судьбой.
Было это сегодня днем, моя дорогая Шейла. Сейчас уже темнеет, и я пишу при свете штормового фонаря, который стоит прямо передо мной, на столе в маленьком коттедже. Скоро Бреннан О’Дрисколл придет за мной. Скоро я буду знать, спятил ли я окончательно или во всем этом кошмаре есть какая-то правда. Я решил положить это письмо в мой старый непромокаемый кисет и спрятать его за шатающимся кирпичом в стене у камина. В надежде, что когда-нибудь, если будет на то воля божья, письмо попадет в твои возлюбленные руки или в руки молодого Джонни, который к тому времени уже станет взрослым мужчиной и, может быть, захочет разузнать что-нибудь о судьбе своего несчастного отца. Скоро стемнеет, и скоро придет Бреннан… посредник; посредник между мной и чем? Что ожидает меня в тех глубинах? Почему эти существа требуют жертв и за что им приносят жертвы? Господь, помоги мне в моей слабости. Дэниэл Хакет.
Таков был рассказ, изложенный на коричневых от времени страницах и оборванный как будто в спешке. Некоторое время я еще сидел, вперив глаза в странные слова и недоверчиво качая головой. Что за безумие побудило моего деда выдумать такую странную фантазию?
Поднимался ветер, и я слышал, как волны с ревом бьются о скалистую грудь мыса, на котором стоял наш дом, окнами глядя на потемневшую Атлантику. Для конца апреля день выдался мрачноватый, и я повернулся к стене, чтобы нажать на выключатель.
Разум моего деда испытал какое-то помрачающее влияние, это очевидно. Но вот остался ли он жить на том острове? Разумеется, нет, иначе представители американского морского флота нашли бы его там. Но если он исчез, то почему жители этого острова, Инишдрискола, не заявили об этом? Может быть, в помрачении ума он прыгнул со скалы в море и утонул, или имело место что-нибудь другое…? Вопросы осаждали мой мозг.
Внезапно я осознал, что он написал этот любопытный документ, столь явно свидетельствовавший о расстройстве его рассудка, в эту самую ночь ровно 63 года тому назад. На календаре было 30 апреля. Детский голосок вспыхнул у меня в памяти, он отсчитывал таблицу умножения на девять: семью девять — шестьдесят три!
Я слегка вздрогнул и подошел к окну, чтобы заглянуть в черный простор Атлантики. С мыса дальше по берегу был виден мигающий свет, отмечавший дорогу на Инсмут, а за ним тревожно пульсировал луч маяка у рифа Дьявола, за которым начиналось одно из самых глубоких мест во всей Атлантике. Глубина. Жители Глубин. Господи, что за чушь!
Пока я стоял у окна и глядел вдаль, во тьму за краем утеса, пытаясь успокоить взбудораженные мысли, с моря раздался тихий свист, точно от ветра. Он то утихал, то усиливался через равные промежутки времени, напоминая голос одинокого брошенного животного. Свист летал над морем, и это показалось мне так жутко и странно, что я даже задрожал.
Я задернул шторы и вернулся в комнату.
Да, интригующую загадку привез мне ирландец из Старого Света. Ничего удивительного в том, что мой дед так и не вернулся. По какой-то непонятной причине он сошел с ума на том далеком острове у берегов Ирландии, и теперь уже никто не дознается, почему это с ним случилось.
Мне придется о многом попросить Кикола О’Дрисколла, когда я увижу его вновь. Быть может, по приезде в Балтимор он согласится начать расследование обстоятельств гибели моего деда и причин, по которым никто не уведомил мою бабушку о его исчезновении или смерти.