— Как мы объясним исчезновение Уэйта? — спросил я.
— Несчастный случай, — сказал Кэллоуэй. — В его палатке начался пожар, и она выгорела так основательно, что расследовать уже нечего. Свидетели подтвердят, что в последнее время его странности все росли, он прогонял всех из своей палатки и любил оставаться там наедине с масляной лампой и запасом топлива. Местный коронер сам из Бедхо, так что вердикт смерти в результате несчастного стечения обстоятельств обеспечен.
— А как же девушка?
— Она просто в трансе. Первые жертвы давались Уэйту непросто, пока он не открыл секрета гипноза. Моих знаний хватит на то, чтобы все поправить. Ей скажут, что ее нашли на дороге, где она ходила во сне.
Я поискал других возражений.
— Откуда ты знаешь, что это не повторится? — спросил я. — Другие тоже могут получить разрешение копать здесь. Что, если какой-то осадок заразы еще остался, и они заболеют?
Кэллоуэй закурил сигарету.
— Я так не думаю, — ответил он. — Я обратился к влиятельным людям. Я уверен, что эту землю признают зараженной сибирской язвой и министерство сельского хозяйства закроет ее на длительное время.
Луна уже стояла высоко, и поверхность пролива серебрилась до самого горизонта. Она была ровной, не считая легкой ряби от небольших волн.
— Ушли, — сказал я.
— Пока, — ответил Кэллоуэй. — Они вернутся где-нибудь, когда-нибудь. Здесь сегодня мы выиграли не войну, и даже не сражение. Мы одержали верх в небольшой стычке, такой незначительной, что и говорить не о чем.
Я не смог подавить чувства горечи при взгляде на факел, пламеневший позади нас.
— Тогда зачем все это?
— Перестань думать как священник, хоть ненадолго, — заявил Кэллоуэй. — Если бы его не остановили, сколько невинных людей пали бы его жертвой на пути к достижению цели? Понятно, что он уже сильно изменился, но далеко не достаточно для того, чтобы занять свое место в море.
Кэллоуэй швырнул окурок со скалы и проследил его огненный след до каменистого пляжа, где он, ударившись о скалы, рассыпался каскадом искр.
— Ты знаешь, — продолжал он. — По моему мнению, нам никогда не выиграть эту тайную войну. Эти слова насчет того, что Древние вернутся, когда «звезды займут нужное положение», повторяются снова и снова. Подумай, Родерик, что это значит и с чьей точки зрения это положение правильное?
Он смотрел в звездное небо.
— Вселенная бесконечна, и в каждой точке этой бесконечности положение звезд всегда будет иным. И каждые несколько тысяч лет рисунок звезд будет меняться в каждой из этих точек. Учитывая ограниченность человеческого разума и мысли, масштаб времени и расстояния кажутся нам невообразимыми, даже неприемлемыми. В астрономических терминах этот масштаб, однако, ничто, не больше чем шаг, одно мгновение. Если смотреть откуда-нибудь извне, то звезды могут сложиться подходящим для Древних образом уже завтра; или наоборот, нужное время может оказаться столь отдаленным, что человечество может вымереть само по себе. Надеюсь, что так. Ради всего человечества надеюсь, что так.
Нет, нам никогда не победить Древних и их многочисленных слуг. Видишь ли, время на их стороне.
Брайан СтейблфордНаследие Инсмута
Следуя инструкциям, которые Энн продиктовала мне по телефону, я достиг Инсмута без больших затруднений; сомневаюсь, что справился бы столь же успешно, если бы мне пришлось полагаться только на карту, напечатанную на последнем развороте ее книги, или спрашивать дорогу у встречных.
Спускаясь вниз с почти отвесных склонов горной гряды, расположенной к востоку от города, я смог сравнить Инсмут с описанием, которым открывалась книга Энн. По телефону она назвала его «оптимистичным», и теперь я понимал, что заставило ее сделать такое предупреждение. В книге Энн не решилась использовать слово «неиспорченный», однако сделала все возможное, чтобы у читателя возникло представление об Инсмуте как об уголке, полном «старосветского шарма», если прибегнуть к расхожему английскому выражению. однако здешние дома, хотя и безусловно старые, очарованием не отличались. Нынешние обитатели — в основном «приезжие» и «дачники», как называла их Энн, — очевидно, приложили немало усилий, чтобы спасти дома от окончательного распада и уничтожения, однако подновленные фасады и свежая краска на стенах лишь усиливали общее впечатление заброшенности и придавали улицам неуместно кричащий вид.
Правда, гостиница, где для меня был заказан номер, — Нью-Джилмэн-хаус — оказалась счастливым исключением из общего правила. Это здание принадлежало к числу тех немногих, которые были построены в городе относительно недавно — не далее, чем в 60-е. Фойе было декорировано и меблировано с большим вкусом, а портье любезен и внимателен настолько, насколько можно ожидать от американского портье.
— Моя фамилия Стивенсон, — представился я. — Мне кажется, мисс Элиот заказала для меня номер.
— Лучший в отеле, сэр, — заверил меня он. Я охотно ему поверил, ведь Энн была владелицей заведения. — А вы разговариваете, как англичанин, — добавил портье и протянул мне карточку, подтверждающую бронь. — Вы там познакомились с боссом?
— Совершенно верно, — смущенно подтвердил я. — Не могли бы вы сообщить мисс Элиот, что я здесь?
— Само собой, — был его ответ. — Помочь вам отнести сумку?
Я покачал головой и поднялся в номер самостоятельно. Он оказался на верхнем этаже и имел вид из окна, который, не без некоторой натяжки, можно было назвать приличным. В общем-то, это был бы даже великолепный вид, если бы не руины домов на набережной, из-за которых я вынужден был созерцать океан. Там, ближе к горизонту, вода пенилась — это волны перекатывались через Дьявольский риф.
Я все еще смотрел туда, когда сзади подошла Энн.
— Дэвид, — сказала она. — Хорошо, что ты приехал.
Я повернулся, немного неуклюже, и, чувствуя себя неловко от смущения, протянул ей руку, которую она немедленно пожала.
— Ты не постарел ни на один день, — сказала она лицемерно. С нашей последней встречи прошло тринадцать лет.
— Ну, да, — согласился я, — я ведь уже подростком выглядел как пожилой человек. Зато ты выглядишь великолепно. Быть капиталисткой тебе идет. Этот город весь принадлежит тебе?
— Примерно на три четверти, — сказала она, сделав воздушный жест узкой рукой. — Дядя Нед скупил землю за сущие гроши еще в тридцатые, а теперь она так и стоит — гроши. Все его амбиции — «вернуть Инсмут на карту мира» — ни к чему не привели. Дома, которые он отремонтировал, в шестидесятые удалось сдать, правда, арендаторы приезжали только на уикенды, это были жители больших городов, которым недоставало денег на статусную загородную собственность. За сезон здесь останавливается несколько сотен туристов — любителей редкостей, рыбаков, тех, кому просто все надоело, — но для такого отеля, как этот, недостаточно. Вот почему я написала книгу — но, полагаю, во мне все еще слишком много от ученого и слишком мало от сенсационного журналиста. Надо было уделить больше внимания тем старым историям, но совесть не позволила, так что я обошлась одними строгими фактами.
— Вот что университетское образование с людьми делает, — сказал я. Мы с Энн познакомились в Манчестере — настоящем, а не том, в который судьба и стечение обстоятельств привели меня теперь, — где она изучала историю, а я — биохимию. Мы с ней дружили — увы, в буквальном, а не в эвфемистическом смысле этого слова, — но только до диплома, а потом не поддерживали отношений до тех пор, пока она, узнав, что я в Нью-Гэмпшире, не прислала мне письмо с известием о своей карьере в области недвижимости и приложенной к нему книгой. Я планировал навестить ее еще раньше, но теперь, когда я прочитал книгу, у меня появился предлог, и перспектива стала очень заманчивой.
Пока она следила за тем, как я распаковывал вещи, выражение ее серых глаз оставалось непроницаемым. Она и впрямь похорошела, я сказал это не из вежливости, вид у нее был ухоженный, кожа чистая, манеры уверенные.
— Полагаю, твое появление в Штатах — результат печально известной утечки мозгов, — сказала она. — Что тебя соблазнило — доллары или оборудование для исследований?
— И то и другое, — признался я. — Но больше все-таки последнее. Ученым, занимающимся генетикой человека, так много не платят, да и я не столько написал трудов, чтобы залучить меня к себе считалось большой удачей. Я — обычный рядовой в армии ученых, ведущих длительную кампанию по изучению генома человека и составлению его карты.
— Это лучше, чем быть главным хранителем Инсмута и его истории, — сказала она ровным голосом, не оставлявшим лазейки для вежливого возражения.
Я пожал плечами.
— Что ж, — ответил я, — если я напишу эту статью, то Иннсмаут снова окажется на карте, по крайней мере, научной, — только сомневаюсь, чтобы это принесло прибыль твоему отелю. Не думаю, что по моим следам сюда явится легион генетиков.
Энн опустилась на край кровати.
— Боюсь, все может оказаться не так просто, — сказала она. — Информация, которая есть в книге о внешнем виде жителей Инсмута, несколько устарела. Раньше, еще в двадцатые, когда население города составляло меньше четырех сотен человек, это, возможно, и была та самая закрытая община, все члены которой — близкие родственники, но после войны сюда приехали до двух тысяч человек из разных мест, и, хотя представители старых семей предпочитали держаться друг друга, остальные вступали с пришельцами в браки. Я смотрела архивы и знаю, что почти все ведущие семьи в городе — Марши, Уэйты, Джилманы — выродились. Думаю, то же случилось бы и с нами, Элиотами, если бы не английская ветвь семейства. Инсмутская внешность еще встречается, но редко — сейчас можно увидеть лишь ее следы, да и то только в ком-нибудь старше сорока.
— Возраст не имеет значения. — заверил ее я.
— Это не единственная трудность. Почти все люди с такой внешностью стесняются ее сами или стесняются их родственники. Они не показываются на люди. Их может оказаться не так легко убедить сотрудничать.