— Но ты ведь с ними знакома — вот и представь меня им.
— Я знакома лишь с некоторыми из них. Но это не значит, что я смогу тебе помочь. Хотя моя фамилия Элиот, но для старожилов Инсмута я тоже чужая, а значит, мне нельзя доверять. Есть лишь один человек, который мог бы согласиться выступить посредником между ними и тобой, но убедить его будет не так просто.
— Уж не тот ли это рыбак, о котором ты говорила по телефону — Гидеон Сарджент?
— Верно, — ответила она. — Он один из носителей внешности, которые не прячутся, хотя именно у него характерные черты проступают сильнее, чем у других, кого я знаю. Он и разумнее многих — отслужив в сорок пятом во флоте на Тихом океане, при Дж. Ай. Билле получил образование — и все же разговорчивым его не назовешь. Прятаться он не будет, но и служить живым образчиком инсмутской внешности тоже вряд ли пожелает — он, как и всякий на его месте, терпеть не может, когда на него пялятся туристы, и никогда не соглашается возить их на Дьявольский риф в своей лодке. Со мной он всегда очень вежлив, но я не знаю, как он отреагирует на тебя. Ему уже за шестьдесят, он не женат и никогда не был.
— Это как раз не странно, — заметил я. Я и сам не был женат, да и Энн не бывала замужем.
— Может быть, и нет, — ответила она и усмехнулась. — И все же я не могу справиться с подозрением, что он не женился только потому, что не нашел девушку, достаточно похожую на рыбу.
Мне показалось, хотя Энн явно не имела этого в виду, что ее замечание довольно жестоко. Более того, оно показалось мне еще более жестоким, когда я увидел Гидеона Сарджента воочию, потому что сам тут же пришел к прямо противоположному мнению: ни одна девушка на свете не согласилась бы выйти за него замуж, слишком уж он сам походил на рыбу.
Его внешность до малейших подробностей соответствовала описанию, приведенному Энн в ее книге: узкая голова, плоский нос, выпученные глаза, шероховатая кожа, полное отсутствие волос — но даже моя готовность не смогла сгладить жутковатого впечатления, которое производил портрет в целом. Продубленный солнцем и ветром старик походил на престарелого карпа кои, нельзя было лишь сказать — мешал поднятый воротник куртки, — есть ли у него на шее характерные отметины, вроде жаберных щелей, эти завершающие и самые странные стигматы уроженцев Инсмута.
Когда мы пришли навестить Сарджента, он сидел в парусиновом кресле на палубе своей лодки и терпеливо чинил сеть. Он даже не поднял головы при нашем приближении, но, думаю, он разглядел нас издали и знал, что мы идем именно к нему.
— Здравствуйте, Гидеон, — сказала Энн, когда мы подошли ближе. — Это доктор Дэвид Стивенсон, мой друг из Англии. Сейчас он живет в Манчестере и преподает в колледже.
Старик продолжал сидеть, опустив голову.
— На риф не вожу, — ответил он лаконично. — Вам, мисс Энн, это известно.
— Он не турист, Гидеон, — сказала она. — Он ученый. Он хочет поговорить с вами.
— С чего бы? — отозвался старик, но головы не поднял. — Это потому, что я урод?
— Нет, — ответила Энн в замешательстве, — разумеется, нет…
Я поднял руку, чтобы остановить ее, и сказал:
— Да, мистер Сарджент. Именно поэтому, в некотором роде. Я специалист по генетике, и меня интересуют люди, чья внешность отличается от внешности других людей. Я хотел бы объяснить вам свой интерес поподробнее, если позволите.
Энн раздраженно покачала головой, уверенная, что я сказал не то и все испортил, но старик, похоже, нисколько не обиделся.
— Када я был мальцом, — начал он рассеянно, — один мужик предложил моей матери за меня сотню долларов. Хотел посадить меня в аквариум и показывать в шоу. Она отказалась. Дура была — сотня баксов тада на дороге не валялась. — У него был примечательный акцент, совсем не такой, как тот, который я уже привык считать типичным для Новой Англии. Слова покороче он жевал, а длинные произносил старательно, — видимо, продолжало сказываться образование.
— Вы знаете, что такое генетика, мистер Сарджент? — спросил его я. — Мне бы очень хотелось объяснить, почему разговор с вами так важен для меня.
Наконец он поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза. Я был к этому готов и не моргнул, встретив его тревожащий пристальный взгляд.
— Я знаю, что такое гены, док, — холодно сказал он. — Мне и самому интересно, как это я такой получился. Может, вы мне скажете? Или сами только надеетесь узнать?
— Это то, что я надеюсь узнать, мистер Сарджент, — ответил я ему со вздохом облегчения. — Можно мне подняться к вам на борт?
— Нет, — ответил он. — Это неудобно. Вы в отеле?
— Да, в отеле.
— Там и увидимся, вечером. Семь с четвертью. Выпивка за вами.
— О’кей, — ответил я. — Большое спасибо, мистер Сарджент. Очень вам благодарен.
— Не стоит, — сказал он. — А на риф я все равно не вожу. И для япошек с их камерами не позирую — запомните, мисс Энн.
— Я помню, Гидеон, — сказала она, и мы пошли восвояси.
Едва мы отошли от него на приличное расстояние, она сказала:
— Он оказал тебе честь, Дэвид. Раньше он никогда не соглашался прийти в отель — и не от недостатка предложений выпить. Он еще помнит старую гостиницу, которая стояла на его месте, и ему не нравится то, что сотворил там дядя Нед, так же, как ему не нравятся колонисты — те, кто приехали в город в тридцатые, когда он почти загибался.
Мы как раз шли через ту часть набережной, которая больше всего напоминала послевоенный пустырь с руинами от бомбежек, — или бывшие трущобы в настоящем Манчестере, где старые дома снесли, а что построить на их месте, так и не придумали.
— Это ведь та часть города, которую сожгли? — спросил я.
— Точно, — ответила она. — Еще в 27-м. Никто толком не знает, как это случилось, хотя версий множество, и самых диких. Гангстерские войны можно исключить сразу — бутлегерство не процветало здесь в достаточном объеме. Может, поджог ради поджога. Большая часть территории теперь моя — дядя Нед хотел построить здесь все заново, но так и не собрал денег. Я бы продала этот участок первому попавшемуся застройщику, но, боюсь, мои шансы избавиться от него ничтожно малы.
— А что, военные действительно торпедировали каньон позади рифа? — спросил я, вспомнив историю, которую она приводила в своей книге.
— Глубинными бомбами, — сказала она. — Я не поленилась поднять соответствующие документы, надеялась раскопать в них какую-нибудь сенсацию, но оказалось, что это были простые испытания. За этим рифом очень глубоко — трещина в континентальном шельфе, — вот его и решили использовать как полигон для испытаний зарядов на воздействие давления по всему спектру. При этом военные не подумали о том, чтобы посоветоваться с жителями или хотя бы оповестить их о готовящемся; наверное, информация была засекречена. Оттуда и всякие байки о морских чудовищах, на которые некому было возразить.
— Жаль, — сказал я, оглянувшись на рассыпающийся пирс, когда мы уже поднимались на невысокий холм Вашингтон-стрит. — А мне так нравилась эта история с жуткими ритуалами Тайного Ордена Дагона в старом здании масонской ложи и про договор капитана Оубеда Марша с морским дьяволом.
— Тайный Орден Дагона существовал в действительности, — сказала она. — Правда, теперь трудно установить, в чем именно заключались их ритуалы или во что конкретно верили его посвященные, потому что они остерегались создавать или хранить какие-либо записи — у них не было даже священных текстов. Похоже, что орден принадлежал к разряду тех безумных квазигностических культов, которые расплодились вокруг книги под названием «Некрономикон» — они в большинстве своем перестали существовать, когда «Мискатоника Юниверсити Пресс» выпустило первый полностью аннотированный перевод этой библиографической редкости. Кому нужна эзотерическая секта, главная книга которой доступна всякому желающему, так я понимаю. Что касается легендарных похождений капитана Оубеда Марша в Южных морях, то все рассказы о них, так или иначе, восходят к одному и тому же типу, жившему здесь в двадцатых — старому пьянице Зэдоку Аллену. Не поклянусь, что все до последней истории о его подвигах выужены со дна бутылки, однако с радостью поставлю все свое наследство против того, что его карьера в реальности была куда менее цветистой, чем стала, когда старина Зэдок закончил вышивать по ее канве.
— Но у Маршей действительно была здесь фабрика по обработке золота? И хотя бы часть так называемых инсмутских украшений все же существует?
— О, конечно, — ювелирная фабрика была отзвуком индустриального подъема, который сошел в этих местах на нет после большой эпидемии в середине девятнадцатого века. Но я видела бухгалтерские книги этого предприятия и могу сказать, что на нем почти ничего не производили лет тридцать пять — сорок перед закрытием. Теперь его, разумеется, нет. Те немногие образцы инсмутского ювелирного искусства, которые еще сохранились, не столь прекрасны или экзотичны, как их описывают, но все же довольно интересны — и вдохновлены действительно не местными мотивами. В городе есть пара магазинов, где делают «оригинальные копии» для туристов и других заинтересованных лиц, причем один владелец клянется своими глазами в том, что авторами первых образцов были индейцы доколумбовой Америки, другой — что старый Оубед нашел их во время своих странствий. Версий много, выбирай любую.
Я глубокомысленно кивнул, как будто желая сказать, что именно это я и подозревал с самого начала.
— А что ты ищешь, Дэвид? — спросила вдруг она. — Ты ведь не считаешь, что в фантазиях Зэдока Аллена есть правда? И вряд ли ты можешь всерьез принимать гипотезу о том, что прежние жители Инсмута были помесью людей с какой-то чуждой расой!
Я рассмеялся.
— Нет, — совершенно искренне заверил я ее. — Ни во что подобное я не верю, как не верю и в то, что в них внезапно возродились наши мифические океанские предки. Посиди с нами сегодня вечером, пока я буду объяснять старому Гидеону, что к чему; реальность наверняка окажется куда более прозаичной, увы.