Щелкнул тумблером еще несколько раз — свет не загорался!
Шут с ним! Надо сначала выбраться из ямы. Я включил первую передачу. Не ожидал, что все получится так легко. В следующую минуту машина уже всеми четырьмя колесами стояла на асфальте. Фары по-прежнему не загорались.
Я еще раньше приметил, что запасливый Стивен держал в багажнике в довольно солидной коробке с запчастями переноску. На ощупь отыскав лампу, я включил ее в прикуриватель и подвесил на открытой крышке капота. Заглянул в доверчиво распахнутое передо мной нутро автомобиля.
Я в очередной раз пожалел о том, что Стив пользовался «девяткой»: совсем не разбираюсь в машинах российского производства.
Тупо любовался внутренностями своего металлического «серого волка», беспорядочно трогая какие-то шланги и провода, и безуспешно пытался догадаться, с чего начать.
У меня гуманитарное образование и вполне гуманитарные мозги. С техникой я в общем-то на «вы». Но по мере необходимости учусь в ней разбираться. Так, пока жил несколько лет в России, я научился самостоятельно чинить сантехнику и устранять многие неполадки бытовых электроприборов.
В автомобилях я кое-что смыслил прежде. Еще со студенческих лет, когда завел себе подержанную калошу и в целях экономии денег старался ремонтировать ее самостоятельно. В молодости, пока работал корреспондентом в газетах, ездил по всему миру. Без автомобиля нельзя, а чинить его где-нибудь в африканской глубинке некому. Так что навык приходилось поддерживать.
Однако позже подрастерял привычку самостоятельно нырять под капот. Даже в России ездил на автомобилях европейского производства. Причем компания всегда предоставляла мне возможность брать хорошие и новые, с гарантией, которой, как правило, не приходилось пользоваться. Дома и вовсе жизнь без забот: чуть что — в сервис.
Короче говоря, в современных автомобилях, тем более российских, я не смыслю ровным счетом ничего.
Дождь, продолжавший моросить, мелкими каплями покрывал требуху машины. В темноте без фар ехать можно. Только очень медленно. И недалеко.
Хлопнула дверь. Жена подошла ко мне, обхватила сзади за плечо, заглянула внутрь капота.
— Можно переноской светить. Выставить ее в окно рукой и так ехать.
«Что ж, это тоже выход», — подумал я, но вслух сказать не успел.
— А ты сопротивления проверил? Может, погорело? — деловито осведомилась Александра.
— Нет, не проверил. Где они находятся?
— Вот же распределительный щиток. Или как он там называется? Дай, я посмотрю, я умею. А ты подержи что-нибудь сверху, чтобы дождь туда не капал. Я точно не знаю, но, по-моему, влага для них вредна.
— Еще как!
Сняв куртку, я поднял ее на вытянутых руках над небольшой черной коробочкой в углу капота.
Жена ловко вскрыла коробочку, принялась перебирать сопротивления одно за другим.
— Вот, — воскликнула она с торжеством, — я же говорила, совсем черное! У тебя запасные есть?
Хороший вопрос! Захватив переноску, мы отправились рыться в багажнике.
Запасная, почти не начатая упаковка с сопротивлениями в конце концов нашлась в салоне, в бардачке. Александра заменила сгоревшую деталь, обжала металлические лапки, державшие ее.
Ловко, проворно двигались тонкие пальцы. Она подняла руку — ногти на просвет стали розовыми, а пальцы — золотыми. Повернула кисть, жестикулируя, что-то мне объясняя, — подушечки пальцев, ладони испачканы грязью, машинным маслом.
— Сейчас проверим!
Она метнулась к двери, дотянулась до нужного тумблера.
Подфарники, ближний свет, дальний — все работало!
— Я тоже кое-что умею! — весело сказала она, передавая мне штекер от ненужной больше переносной лампы.
Я задержал ее руку в своей. Осторожно перевернув, поцеловал чумазую ладонь. Жена пальцами легонько провела по моим губам.
— Ты забудешь, с какой стороны в автомобиле находится двигатель, — тихо пообещал я, подчинившись внезапному патетическому порыву.
— Я не хочу забывать, — ответила она тоже тихо и весело, но твердо, — это может пригодиться в жизни. Скажи честно, разве я была когда-нибудь белоручкой?
Уступая новой для меня интонации, я спросил неуверенно:
— Может, пора начинать?
И тут же — будто косой подкосило! — я шлепнулся на колени. Слой воды на асфальте с чавканьем раздался в стороны и вновь сомкнулся вокруг моих ног, но ноги в мокрых насквозь джинсах не почувствовали перемены ни во влажности, ни в температуре окружающей среды.
Я схватил обе ее руки.
— Ты помнишь, какие у тебя ладошки были? Узенькие-узенькие, как у девочки, пальчики нежные, тоненькие — тронуть страшно!
Осторожно, будто и вправду они были ломкими, как соломинки, я целовал пальцы жены. Мокрую, но теплую ладонь. Запястье.
Узкий пояс джинсов, врезавшийся в ее тело, поднимался и опускался в такт ее дыханию прямо перед моим лицом.
— Мне пенял, а сам что делаешь? — сквозь зубы сказала Александра, подаваясь вперед, еще ближе ко мне. — Ну что ты делаешь? Я ведь тоже… давно тебя… не видела!
Поздно было останавливаться. То есть… Я, разумеется, остановился бы, если бы любимая не хотела продолжать…
Развернув мое левое запястье, жена вгляделась в фосфоресцирующие стрелки часов.
— Без четверти час. Ну ничего, ничего. Я и забыла, как… как ты… как с тобой хорошо, — прошептала она еле слышно.
— Забыла? — пробормотал я с шутливым возмущением.
Хотел сказать: «А я вот помнил!» — но промолчал, потому что пришлось бы добавить: «Я других с тобой сравнивал, они не выдерживали сравнения».
Благодарно поцеловал жену и поднялся, приводя себя в порядок: следовало скорее ехать дальше!
Мы катили на север. Ехать очень уж быстро я не решался, потому что дождь вновь толстыми струями хлестал в лобовое стекло, машина зарывалась чуть не до половины колеса в глубокие лужи, плыла, точно катер, и ее мотало из стороны в сторону «штормовой» волной.
Печка опять работала на полную мощность. На расстоянии вытянутой руки от меня тускло белели в темноте салона голые коленки жены, поскольку она не стала снова надевать насквозь мокрые брюки, только обмотала вокруг бедер мою куртку, сухую с внутренней стороны. Она свернулась калачиком на сиденье, и единственное; чего мне не хватало в тот момент, — это деления на шкале обогревателя: мне хотелось поскорее организовать в салоне тропическую жару, чтобы жена, не дай бог, не простудилась.
— Знаешь, ты выбрал такой подходящий момент, — пробормотала она мечтательно. — Сегодня такой день… может кое-что интересное получиться.
Я догадался, как только она заговорила. Искоса бросил взгляд в ее сторону. Она не смотрела ни на меня, ни на дорогу — как будто вслушивалась в себя. На губах бродила нежная, тоже внутрь себя адресованная улыбка. Я мог уже не сомневаться, что ее предчувствие сбудется.
— Я — за! — сказал просто. — Буду очень рад.
Собственные слова показались мне знакомыми, как будто я уже произносил их прежде. Потом мне стало чудиться, что и ее реплика когда-то звучала. Я слышал, как тот же любимый голос мягко, доверчиво, чуть иронично произносит: «Знаешь, сегодня очень подходящий момент, может кое-что получиться…» Я видел рисунок обоев на стене и цвет постельного белья. Я чувствовал кожей тонкий шелк ее кокетливой ночнушки, завалившейся куда-то мне под бок.
До сих пор не знаю, действительно ли в тот момент молния ударила совсем близко от автомобиля, или ослепительная вспышка, сопровождавшаяся треском и грохотом, поразила только мой собственный мозг.
Я вспомнил!
Больше для меня в прошедшем не оставалось белых пятен и загадок. Из разлома между реальностями я вернулся в ту, что была прежде нашим с ней общим счастливым домом. Вспомнив, понял, что делаю сейчас, куда еду так неторопливо сквозь разверзшиеся хляби небесные.
От осознания жесткого смысла происходящего в первый момент захотелось сбежать. Хотелось остановиться, выйти из машины под дождь, глотнуть свежего воздуха, немного пройтись пешком, чтобы спокойно подумать. Но я не мог позволить себе останавливаться. В аэропорту чужого города меня ждали мои родные дети — наши с Джей родные Катюшка и Пит, и всего каких-нибудь три часа темноты оставались в моем распоряжении, чтобы найти их и забрать.
На жену старался не смотреть. Я не знал, как признаться ей, как повиниться. Волны чудовищного стыда накатывали на меня снова и снова. Как я мог оставить их без помощи? Как мог забыть?!
Мы с женой прожили вместе почти семь лет, и за все это время между нами произошла только одна настоящая размолвка. Зато какая! Она показалась мне тогда настоящей катастрофой.
Мы к тому времени больше года были вместе и ждали первого ребенка. Александра чувствовала себя отлично, врачи не находили ни малейших отклонений. Нам оставалось только радоваться и ждать — с удовольствием и нетерпением. Я, естественно, работал с утра до ночи, но выходные полностью посвящал жене. Мы ездили за город, гуляли по Лондону. Может, беда в том, что у нее не было в Англии друзей, никого не было, кроме меня. Да Гарри еще. Гарри часто к нам заходил, развлекал Альку, чтоб она не скучала.
Я предлагал ей вызвать маму, но она решительно отказалась. Сказала: для мамы переезд станет слишком большим потрясением, она не сможет приспособиться к жизни в чужой стране. Да еще в доме, где она не хозяйка. Разумеется, жена общалась с матерью и по телефону, а большей частью — по Интернету. Только вот беда, больше почти ни у кого из ее друзей в Москве Интернета еще не было, а письма… письма — дело долгое и голод общения не утоляют.
Наверное, свою роковую роль сыграла моя излишняя любовь к собственной профессии. Я решил, что лучшим развлечением для жены станут новости из России. Подключил ей через спутниковую связь все российские телеканалы, выписал несколько газет, журналов. Она вначале отнекивалась, говорила, что новостями вовсе не интересуется, кроме тех, которые слышит в моем изложении, что о самых главных событиях в России я все равно рассказываю ей сам. Потом втянулась. Из газет стала что-то вырезать, раскладывать по конвертикам…