– Знатный праздник в твою честь устроили, – заметил Владлен. – Верит в тебя народ.
– Хотел бы и я в себе уверенным быть, – отмахнулся Елисей. – Думаю, им только повод дай погульбанить да выпить.
– Устал народ, – сказала Ведана, – от смертей устал, от костров погребальных. Сейчас им радостно, но тоску по умершим медовуха заглушит лишь на время. Потом ходить ко двору станут, ответа требовать. От тебя, царь.
Елисей помрачнел, но в его взгляде появилась твердость.
– Я обязательно найду ту, кто виноват в этом, – сказал он.
– А мы поможем, – вмешался Владлен. – Верно же, Лука?
Что он мог ответить? Только кивнул, соглашаясь.
Беда в том была, что только Владлен знал, как с ведьмами обращаться, его-то, Луку, охоте на нечисть не обучали. А в этих землях даже о Мрачном Взводе не слышали, некому им помочь в поисках колдушки.
– Потом об этом поговорим, после праздника, – решил Елисей. – Негоже вечер портить ни себе, ни другим. Ешьте, пейте, пляшите до утра! А я пойду Всеволода выведу, нечего ему в одиночестве сидеть.
Лука одобрительно хмыкнул.
Когда совсем стемнело, разожгли костры. Под веселый барабанный бой и напевы гусляров люди стали кружиться вокруг огня, песни петь. Чем дольше праздник шел, тем горячее вокруг становилось, будто от тел людских жар поднимался не меньший, чем от костров.
Лука кружкам счет потерял, сидел на лавке, народ разглядывал. Хороводы в красно-белые пятна превратились, песни – в бесконечный гул в ушах. Пахло телами разгоряченными и ягодами, но Лука тосковал по аромату нагретой земли и хвои. Хотелось ему по снегу побегать, забыться, собственную кожу сбросить и освободить наконец зверя, что внутри заточен. Но он не мог. Помнил, что как только обратится, тут же за Владленом пойдет и найдет его, где бы тот ни был. Может волкодлак луну себе навыть, чтобы обратиться, но им и так предстояло пережить ночь на Ивана Купалу, незачем Долю гневить.
Не думал еще Лука о том, как защитить Владлена в ту пору, когда звериное нутро свое возьмет. Куда ему спрятаться? Где укрыться?
Глупая клятва. И он, Лука, глупый. Как лучше хотел, а вышло…
Он не знал, как Владлен эту связь ощущает, но для Луки чужая боль сильнее своей стала, чужое счастье важнее собственного, и так теперь всегда будет, до самой смерти, до конца времени, что ему Доля отвела.
Лишь один ритуал мог освободить волкодлака от вечного служения: тот, кому была дана клятва верности, сам должен от нее отречься. Для волка это станет мучением, предательством, но если он переживет расставание, то снова будет свободным.
Но его сердце навсегда останется в чужой власти.
Лука мотнул головой, прогоняя черные мысли. На душе гадко было, во рту – и того хуже. И как только в людей эта медовуха проклятая лезет?
Он встал, покачнувшись, и прочь направился, подальше от гуляний и веселья. Не обернулся, не отыскал взглядом Владлена, просто ушел, скрылся в темноте улочек Ярилова града, а как понял, что его никто не видит, побежал так быстро, как только мог.
Ветер трепал волосы, ласкал раскрасневшееся лицо. Мимо проносились дома, праздношатающиеся гуляки, но Лука не останавливался, бежал дальше, туда, к стене, что окружала город. Мимо ворот проскочил так быстро, что стражники его даже окликнуть не успели.
Долой, долой людей, надоели!
Только у реки Лука остановился, присел, плеснул в лицо воды, потом напился и отдышался. Нутро горело, но от мыслей скверных отделаться не получилось. Перед глазами стоял пляшущий с девицами Владлен и огонь, тянувший к ним свои алые всполохи.
Что Лука делать будет, когда помощь его другу станет без надобности? Куда пойдет? Он ведь и не жил один никогда, из одного плена в другой попал. Разница в том лишь, что клетка сменилась на руки добрые, а толку-то?
Знал Лука, что по натуре он скорее волк, чем человек, оттого и дал клятву первому встречному, лишь бы одному не оставаться. Волки в стаи сбиваются, а волкодлаки семьями большими живут, щенков воспитывают, оберегают друг друга. Пусть и недолго Лука с родными прожил, но помнил все же, как хорошо было, когда все братья и сестры вместе собирались и спали на теплых шкурах. Тосковал он по семье, вот только не знал о ней почти ничего.
В снах к нему приходили волки и люди, лица которых он забыл. Они жили прямо у леса в большом доме, сложенном из сруба, и пахло там семьей, стаей. Деды и бабки, молодухи и юнцы, а малышни и того больше. Старшие носили одежду из кожи, охотились, один из дедов все палкой потрясал, а одна из молодух пела, да так красиво!
Больше ничего не знал Лука о доме. Не помнил. Все воспоминания Псарь прутом выбил.
Лука бродил в высокой траве и думал, руки сами по себе цветы срывали и сплетали их меж собой. В темноте он видел не хуже, чем днем, нарвал ромашек охапку, уселся на землю и стал напевать песню, которую сумел сохранить в памяти.
Венок плелся, песня лилась, река шумела, и лес ей вторил. Лука забыл о своих горестях, прикрыл глаза, а когда открыл снова, увидел поодаль девицу. Он замолчал, прищурился, а незнакомка без страха прямо к нему пошла.
– Чего ж ты не поешь больше? – громко спросила она.
– Голосом меня боги не одарили, – ответил Лука. – Не страшно тебе к незнакомцу в темноте приближаться?
– Это меня бояться надо, – заявила девица. – Давай вместе споем!
– Известна тебе эта песня? – удивился Лука. – Откуда?
– Оттуда, откуда и тебе. Матушка пела, когда я совсем щенком была.
– Щенком?
Девица рассмеялась, в косах зазвенели колокольчики. Украшения чудные серебром сияли в лунном свете, глаза искрились весельем.
– Ну же, братец, – ласково сказала она, – напой.
Медленно и неуверенно Лука запел вновь, а девица подхватила. Она уселась рядом, закрыла глаза и подняла лицо к небу. Не из слов сплеталась эта песня, а из звуков и воя, рвущегося из груди.
Незнакомка была похожа на волхва, вышедшего из лесу: ноги босые, жилетка и рубаха грубая, на шее множество бус, в косах и перья, и колокольчики, и кожаные шнуры. И лицо необычное, не видал таких Лука: раскосые глаза, покатый лоб, кожа темная, загорелая.
– Кто ты такая? – спросил он.
– А ты, братец? Кто ты?
– Глупая игра.
Девица улыбнулась, помолчала, затем сказала:
– Сам знаешь, кто я. И кто ты. И песню печали я твою услышала. Никто, кроме нас, ее не поет.
– И много вас здесь? – с опаской спросил Лука.
– Достаточно. Нападать на тебя никто не станет, братец, если ты сам зла нам не желаешь. Венок для любимой? Она как мы?
Лука покачал головой. Забыл он про венок, про все забыл, глядел на девицу во все глаза и поверить не мог, что настоящая она, что это не морок.
– Вы с людьми уживаетесь? – спросил он.
– Уживаемся, но ушли из города, – ответила девица.
– А что в Коляду и на Ивана Купалу делаете?
– Уходим подальше в лес, к горам, туда, где людей отродясь не было.
Помолчали они, обменялись понимающими взглядами.
– Почему подошла ко мне?
– Потому что ты песню печали пел. Я думала, кто-то из наших, но потом запах твой учуяла и поняла, что не встречала тебя раньше.
– А сама что в такое время здесь делала?
– Следила, чтобы люди после гуляний в наш лес не забрели. Откуда ты пришел?
– Так из города, – пояснил Лука.
– Нет, сюда, в эти земли. Где твой дом?
Он посмотрел на девицу и решил, что если и может рассказать кому-то о своей боли, то только ей.
– Пришли мы из Ясностана, далеко это, и дом мой, наверное, где-то там остался.
– А кто второй?
Лука непонимающе посмотрел на девицу.
– Ты сказал «мы».
– Мой друг.
– Человек? – девица прищурилась.
– И что с того? – Лука подобрался, готовый защищаться.
– Ты клятву ему дал? Тише, тише, не нужно на меня рычать. – Девица вздохнула. – Мы потому и ушли от людей подальше. Не даем больше клятв, не привязываем себя к людям. Никогда это добром не заканчивается.
– Но это наша природа. Наше наследие, – попытался поспорить Лука.
– Время героев прошло, братец, – с тоской в голосе сказала девица. – Никто больше верность волкодлачью не ценит. Пусть друг твой бережет тебя, да хранят вас боги.
Она вдруг подалась вперед и прижалась прохладными губами ко лбу Луки. Тот опешил, а пока пытался хоть что-то сказать, девица уже вскочила и прочь пошла.
– Увижу я тебя еще?! – наконец совладав с голосом, выкрикнул Лука.
– Коль захочешь! – крикнула она в ответ. – Спой песню, и я услышу!
Не верил он в свою удачу, все смотрел и смотрел на спину уходящей девицы, пока она среди деревьев не скрылась.
Волкодлаки? Здесь? Неужто повезло ему наконец, неужто встретил он тех, кто понять его сможет?!
Голова закружилась, сжал Лука виски руками и успокоиться попытался. Но как тут успокоишься, если сердце колотится, если кровь разгоряченная по жилам бежит?! Петь впору, плясать, и, хвала богам, горят еще костры в Яриловом граде, да и есть тот, кто разделит с ним счастье.
Лука вернулся в город, темными улочками бежал, скрывался от глаз посторонних, а как ко дворцу царскому приблизился, перешел на шаг, отдышался. Пела душа его, цвела, за спиной словно крылья выросли.
Веселящийся народ разбредаться и не думал: хороводы кружились, гусляры играли, молодые и старые пели, славили мать сыру землю и молодого царя. Сам Елисей сидел за одним из столов, поднимал кружку каждый раз, когда кто-то выкрикивал его имя, но все его внимание сосредоточено было на Ведане. Та говорила что-то, улыбалась, а царь глаз от нее оторвать не мог.
Лука обхватил Владлена со спины, оторвал от земли и закружил. Разило от друга медовухой и дымом, волосы влажные прилипли к лицу. Хохотал Владлен, все вырваться пытался, но куда ему против волкодлака.
– Дурак! – выкрикнул он, когда Лука его на землю опустил. – Мне и так от медовухи дурно, а ты…
Лука не стал слушать его нытье, поправил венок на светлых волосах, распутал ленты.
Кончиками пальцев Владлен потрогал венок, улыбнулся хитро и спросил: