Заключение патологоанатома было ещё интереснее. Согласно заключению, выстрел, произведенный из травмата пулевым патроном, нанёс ранение, которое не было смертельным. Смерть наступила позже от остановки больного сердца. Версия об умышленном убийстве, таким образом, идёт в корзину.
В. В. Фролов не заставил себя долго ждать и нарисовался на прием, ему нужно было получить опечатанное в сейфе добро. По визитке — бизнесмен, а по морде — из Лиги охраны животных, сказал, что его люди будут присматривать за домом Морозова до законной передачи ему положенных ценностей и организации похорон дорогого товарища.
Ещё со старых времен органам было трудно накопать криминал на Морозова, слишком незаурядный был человек. Мотыльков это знал и снова просматривал видеозаписи, пытаясь найти ответы на непростые вопросы: зачем палить по шарам, зачем давать оружие в руки внуку. А главное, почему умерший совершенно не походил на жертву и, будучи подстреленным, нагло улыбался в камеру.
Мотыльков связался с нотариусом, как-то подозрительно вовремя было оформлено завещание. Но нотариусы никогда не говорят однозначно, и капитан воспользовался его советом и поехал к лечащему Морозова врачу. То, что он узнал, раскрывало все известные факты совершенно в другом свете. Поэтому он снова отправился повидаться с разбогатевшей наследницей — Ульяной.
На исходе срока, данного ему по убийству Морозова, капитан полиции Мотыльков А. П. докладывал начальству о раскрытии дела.
По словам лечащего врача, Морозов Б. С. был неизлечимо болен, причем смерть могла спровоцировать любая случайность, в том числе от излишне резкого движения, от большой дозы алкоголя. Скорее всего, Боря Хмурый был не тем человеком, чтобы спокойно дожидаться смерти, лежа в постели. Поэтому он разработал план, чтобы обставить свой уход из жизни так, как, чтобы ему самому было интересно, с эмоциями, со стрельбой. Помогала ему всё приготовить — Ульяна, которой он вертел, как хотел. Она рассказала, про шары, наполненный газом, который делает человека агрессивным, и то, что своим оппонентом он выбрал внука из-за его молодой неустойчивой психики.
Всё было срежиссировано и отрепетировано, для фиксации действа были установлены камеры, но в последний момент что-то пошло не так, или он начал импровизировать. В результате: внук сбежал, финал был скомкан.
«Можно предположить, — осторожно сказал собравшимся Мотыльков, — что спектакль был устроен в том числе для нас, органов дознания, чтобы вывести на ложный след. Пистолет со стёртыми отпечатками, это тоже привет с того света, этим он хотел запутать следствие, любви к которому по роду своих занятий он, конечно, не испытывал. Сделал ли это он сам, либо поручил своей помощнице, правды мы не узнаем.»
Тоня ТвистМятный шнапс и Достоевский
11.00 23 декабря 1909 года.
Усадьба купца Новосельцева.
Вологодская губерния
Суетливое утро Эмилии Поликарповны прервал звонок в парадные двери. Она заволновалась, так как сегодня никого не ожидалось в гости. Двери открыл сторож Никифор. На пороге стоял саквояж. Никифор вышел за двери, осмотрелся, но возле крыльца возвышались только сугробы.
— Я тут! Помогите встать! — крикнул кто-то.
Сторож подошёл ближе к сугробу и увидел барахтающегося в нём незнакомца. Вся его одежда была в снегу. Слетевшая шляпа лежала возле сугроба. Недоумевающий Никифор, помогая, только и произнёс:
— Это как же вы так смогли-с?
— Сам не пойму, поскользнулся, — сказал незнакомец, отряхивая пальто.
Сторож поднял шляпу, у порога подхватил саквояж, и втолкнул незнакомца в дом.
— Что так долго? Никифор, кто там? — крикнула Эмилия Поликарповна, пряча недочитанное письмо от сестры в карман платья.
— Конфуз случился. Уже вошли. Сами поглядите, — ответил он.
Эмилия Поликарповна вышла в прихожую, посмотрела на всё ещё заснеженное пальто незнакомца, и позвала прислугу. Пока Глаша помогала гостю снять пальто, хозяйка рассматривала незнакомца.
— Никифор, неси самовар, а Луше скажи, чтобы всё к чаю, да булочек побольше. Совсем человек замёрз, — велела она.
Незнакомец закивал, подошёл к зеркалу, пригладил волосы, пощипал усы, достал носовой платок, протёр руки, взял саквояж и сказал:
— Я — помощник нотариуса Тиссена Густава Карловича. Он прислал меня к вам по важному делу.
— А что же он сам не приехал? — поинтересовалась она.
— У меня от него письмо. Доверительное, — ответил он, протянув письмо.
Вместе они прошли в гостиную. Эмилия Поликарповна с удивлением смотрела на гостя, который кружил по комнате, рассматривая картины, бюсты на постаментах, мебель и вазы.
— Так какое дело вас привело в мой дом? — спросила она, присев на диван.
— Я бы сказал срочное. Что же вы не читаете письмо? — удивился он, расположившись в кресле.
В комнату вошёл Никифор. За ним Луша. Она грохнула подносом по столу. Он поставил на него самовар. Они вышли.
Эмилия Поликарповна зашелестела письмом от нотариуса. Гость, забросив ногу на ногу, рассматривал свой сапог.
— А кто этот Кокорев Мирон Васильевич, о котором пишет Густав Карлович? — спросила она.
— Это я, — сказал гость.
— Что за дело такое срочное у нотариуса Тиссена? — выспрашивала Эмилия Поликарповна.
— Всё расскажу, и документы имеются, — ответил он.
В комнату вошла Луша, расставить посуду. Никифор принёс блюдо с булочками. Эмилия заметила, как помощник потянул носом. Запах корицы щекотал и её ноздри.
— Луша, всех зови. Будем чаевничать, — распорядилась Эмилия Поликарповна.
Из комнаты быстро вышел Никифор. Луша посмотрела на хозяйку, пожала плечами:
— Так все разъехались, нет никого в доме, окромя вас.
— Как так, почему не доложили? — рассердилась она.
— Сказали, к обеду вернуться, — ответила Луша.
— Шнапс принеси и рюмки, — велела она.
— Который? — спросила прислуга.
— Мятный неси, — сказала хозяйка.
Мирон Васильевич кашлянул, и робко произнёс:
— Мне бы водки, замёрз.
— Неси водку, и селёдки побольше, — распорядилась хозяйка.
Помощник потёр руки, посмотрев на Эмилию Поликарповну, которая перечитывала письмо от нотариуса.
— Вы что же не пьёте шнапс? — поинтересовалась она, выискивая книгу между диванными подушками.
Найдя книгу, Эмилия Поликарповна положила письмо внутрь. Мирон Васильевич вскочил с кресла и подошёл к столу:
— Не приучен. Как по мне, водка полезнее.
Эмилия Поликарповна хотела уточнить отчего гость не пьёт шнапс, но споткнулась и передумала.
— Пока несут, расскажите про дело? Ожидание утомительно, — настаивала она.
Мирон Васильевич ухватил булку, и начал жевать.
В наступившей тишине Эмилия Поликарповна разлила чай по чашкам. Бульканье воды, позвякивание ложек, горячий чай, разрядили обстановку. Мирон Васильевич положил чайную ложку на блюдце:
— Если пить чай с ложкой в чашке, не женишься. Примета такая.
— Или с партнёром рассоришься, — добавила она, посмотрев на него.
В комнату вошла Луша, неся на подносе шнапс, селедку, водку и рюмки.
Наливая мятный шнапс, Эмилия Поликарповна ещё раз предложила его гостю. Но он отказался, налив себе водки.
Закусывая селедкой, Мирон Васильевич поинтересовался домочадцами. Особенно, его заинтересовала Софья Игнатьевна — дочь на выданье. От этих расспросов Эмилия Поликарповна забыла, сколько рюмок шнапса выпила. Ноги её дрожали, она постукивала туфлями по полу. Но чашку удерживала крепко. Наливая чай, спросила:
— Вы случайно не свататься к нам приехали?
— Ну, с какой стороны посмотреть, — ответил он.
— У нас с мужем на этот счёт никаких планов нет. Нашей Софье ещё рано думать про такие дела, — сказала Эмилия Поликарповна.
— Поэтому я и здесь, чтобы переменить ваши планы, — произнёс Мирон Васильевич.
Отхлёбывая чай, Эмилия Поликарповна представила, что дочь её будет Кокорева и поперхнулась. Сильно закашлялась.
— Вам постучать по спине? — спросил он.
— Всё прошло. Благодарю за беспокойство, — ответила она.
В комнату спешно вошёл Никифор, и сходу спросил:
— Распоряжения будут-с?
— Ты кстати. Обещали заехать к аптекарю, захвати книгу с дивана. Скажи прочли. Очень благодарны. Возьми, что посоветует, — велела хозяйка.
— Что за книга? Толковая? — поинтересовался гость.
— Гоголь. Вечера на хуторе… — начала она.
— Презанятная книженция. У Гоголя юбилей, везде его книжицы продают, а у вас тут с книгами не очень, — сказал он.
Никифор взял с дивана книгу, и вышел. В наступившей тишине были слышны его шаги, удаляющиеся по коридору. Где-то в дальнем конце коридора хлопнула дверь. Эмилия Поликарповна крикнула:
— Луша, собирай со стола.
Мирон Васильевич понял, что пришло время важного разговора.
Он расположился в кресле, Эмилия Поликарповна присела на диван.
— Я обещал Тиссену, что покажу вам документ о наследстве, и расскажу как действовать.
— Как странно? Наследство? От кого? — спросила она.
— От вашей тётушки, графини Захаровой, которая недавно скончалась. Но вы же знаете об этом? — ответил он.
— Про тётушку? Знаю. Но про завещание слышу впервые, — удивилась Эмилия Поликарповна.
— Всё наследство переходит к вашей дочери. Почитайте сами. Я же сказал, что документы имеются, — с довольным видом он протянул ей завещание.
Эмилия Поликарповна читала медленно, как будто запоминала каждую строчку. Со стороны казалось, что глаза её смотрят прямо перед собой. Пальца её замирали на некоторых строках. Она вздыхала. Передвигала лист. Перечитав завещание несколько раз, она положила его на колени и спросила:
— Вот тут написано, что моя дочь должна обвенчаться в дни Рождественских святок, а иначе она не получит наследство. Что это значит? Поясните?
— Тут всё написано. Ваша дочь венчается в это Рождество и получает наследство графини Захаровой, вашей тётушки, — сказал Мирон Васильевич.