Иногда мы с Некоторым Человеком устраиваем день чайника с незабудками. Сидим и негромко вспоминаем его.
— А помнишь, какой вкусный был чай? — говорю я. — А как смешно он стоял на плите? А как я прятала его под кроватью?
Пожалуйста, если вы встретите на своем пути смешной эмалированный чайник с незабудками, не гоните его прочь. Накипятите воды, поговорите при нем о чем-нибудь хорошем. Хотя бы в память о том нашем чайнике.
Ходит и говорит
Как-то вечером Некоторый Человек подумал, что я в кого-то влюбилась. Однажды он так и сказал мне:
— Говорят, ты влюбилась…
— Кто? — спросила я.
— Ты.
— Нет, кто это говорит?
— Ну, говорят, — пожал он плечами.
Вот это дела, даже не хочется верить, если говорить прямо и открытыми слогами, вот это дела. Кто же это ходит и говорит, говорит и ходит, интересно, и интересно еще, как бы это узнать. Каждый что-нибудь да говорит, вы не замечали? Может быть, он и не ходит, хотя трудно в это поверить, где-то же он встретил НЧ (Некоторого Человека), то есть нужно было докуда-то добраться. Или он летает?
Подошел ко мне НЧ, куда-то позвал, но я сказала, что думаю, некогда.
— Понимаю, — тактично сказал он, — все влюбленные такие задумчивые.
И пошел смотреть футбол.
Досадно, когда про тебя что-то не то думают, не то говорят. Как бы встретить того, кто это наговорил. Я стала прислушиваться к разговорам и заметила: много есть таких вещей, про которые кто-то что-то сказал, а другой что-то услышал.
— Говорят, завтра не будет немецкого, — услышала я на кухне.
— Говорят, ты хочешь покрасить волосы, — говорили в какой-то комнате.
— Говорят, скоро будет банковский кризис, — переживали в магазине.
Главное, тот, кто говорит, так много всего знает! И про банки, и про краску для волос. И даже про веселья час.
— Говорят, когда приходит веселья час, надо упадать в траву.
— А почему упадать, а не падать?
— Не знаю, но так надо говорить.
Оказывается, тут есть еще какие-то правила. Мне кажется, что главное правило — это сказать что-то, пока не слышит тот, о ком ты говоришь.
Ночью мне приснился некто, кто ходит и говорит, говорит и ходит, говорит, говорит… Это был дядька в таком длинном черном плаще, с золотыми зубами, длинными черными волосами. Он делал семимильные шаги, появлялся то там, то тут, мог одновременно быть в разных частях города и ни на минуту не умолкал. Он отлавливал людей, гипнотизировал их своим взглядом и говорил что-то, постоянно что-то говорил. Ему отвечали, но он не слушал, ему было некогда. Он не останавливался до тех пор, пока его слушатель не падал без чувств. Тогда он шел в другое место, ловил там еще одного человека и опять что-то говорил. Причем уже другое. Информация лилась из него полноводной рекой, по реке свободно передвигались сухогрузы, катера, пассажирские суда, потом пошли танкеры с нефтью, и всем находилось место. Строители пытались построить мост через эту реку, но она становилась все шире, все глубже, потом она стала напоминать Аральское море, потом озеро Байкал, потом одновременно Черное и Каспийское море, Средиземное и стала океаном. Неважно каким, мировым. И над всем этим океаном стоял дядька в черном плаще и что-то говорил.
Утром я решила, что все не так, все иначе. Ходит и говорит женщина, базарная бабка. Она берет дома семечки, насыпает их в большую сумку и идет на рынок. По дороге в трамвае она говорит с пассажирами, кондуктором, даже успевает постучать к вагоновожатому и сказать пару предложений ему. Потом выходит и говорит на остановке. Пока идет от остановки к рынку, несколько раз останавливается и тоже говорит. Говорит, пока продает семечки. Меняет места дислокации, чтобы больше народу ее услышало.
Как намагниченная: все к ней подходят, если не покупают, то спрашивают про семечки, а она не только про семечки, а про все говорит, не замолкает. После идет домой, в магазине только проводит часа два, говорит, говорит, говорит…
— А кто тебе это сказал? — спросила я НЧ.
— Да ты не переживай, — ответил он, — что я, не понимаю, что ли. Могу даже на вашу свадьбу прийти.
— На чью на вашу? С кем свадьба-то?
— Ну, с этим твоим, с рыжим. — И отвел глаза.
Так, еще не легче. Значит, рыжий. Рыжих у нас два. И оба Димки. Который? С другой стороны, вон и Ромика можно рыжим назвать. Ходит по школе со своим перстнем, кричит, что он масон. Тоже мне, рыжий нашелся. Вадьку тоже можно назвать рыжим, непонятно еще, что из него получится. У него даже кличка такая: Вадька-непонятно-что-будет. Тоже, получается, рыжий. Было бы странно, если бы я во всех них влюбилась. Разом. Кстати сказать, и у Некоторого Человека тоже есть что-то рыжее. В бороде.
— Вот это что у тебя? — сказала я ему и выдрала из бороды рыжий волос.
— Эй, ты чего?
— Какого цвета?
— Рыжего, а что?
— Вот и успокойся тогда. Нечего слушать… Кого ты там слушал?
И мы отправились посмотреть на старушку, которая торгует семечками в квартале от школы.
Стеклянная душа
Сейчас трудно поверить, но как-то мы очень сильно поссорились с Некоторым Человеком. Вообще-то мы с ним дружим уже несколько дней, почти не ругаемся и только изредка деремся, ну как деремся — пару раз стукнем друг друга по носу, и все, причем мне никогда не достается, потому что женщин бить нельзя. Это НЧ (так я коротко называю Некоторого Человека) твердо знает и никогда не нарушает. Да, этот мой рассказ будет печальным и длинным. Трудно рассказывать грустные истории, у меня почти и не получается это делать, потому что приходится останавливаться, переживать, и получается долго, даже если история короткая. А эта такая.
Как-то мы попали с Некоторым Человеком в больницу. Вместе. Так получилось, мы немного неправильно вели себя в цирке, и вот, пожалуйста, наказание такое получилось самим себе. Но тут речь не об этом.
Когда мы выписались, я сказала НЧ, что так боялась умереть в этой больнице, что каждый раз с трудом засыпала. И те три дня, когда мы там лежали, были просто пыткой. Самое главное — я так боялась умереть, просто жуть. Никогда и ничего я так не боялась.
— А мне не страшно, — сказал НЧ.
— Мне сначала было страшно за себя, — сказала я, — а потом за маму. Как она без меня? Если бы ты умер, мне тоже было бы плохо.
— Но ведь все умирают. Чего бояться?
— А если бы я умерла?
— Все умирают, — сказал НЧ.
Так мы и поссорились.
Долгое время, до следующего утра, мы не разговаривали друг с другом, сидели на разных кухнях, по отдельности готовили, а надо сказать, что есть было особо нечего, потому что были одни лекарства. Но в школе НЧ сказал мне, что до конца мы не умрем, встретимся даже после смерти.
— Откуда это ты знаешь? — спросила я.
— Вижу, — просто так сказал он, — у тебя душа стеклянная, забыла, что ли?
Это правда, она у меня стеклянная. Или сердце, тут трудно разобраться. Мы это поняли случайно. Когда я подолгу не вижу Некоторого Человека, у меня внутри все начинает звенеть, будто разбиваются сперва стекла у циферблатов наручных часов, потом очки, потом рюмочки, потом циферблаты будильников, стаканчики, что там еще есть стеклянное, все разбивается. Окна разбиваются только в крайнем случае, так надолго мы расставались только однажды. У Некоторого Человека происходит то же самое. У него тоже стеклянная душа, а может, сердце.
— Мы по звону друг друга найдем, лапша ты, — так сказал мне НЧ.
И мы помирились.
Малиновка
Вчера ходили в кабак, несмотря на такое грубое слово, я и Некоторый Человек (коротко — НЧ), он еще как будто специально для этого в белую рубашку нарядился. А почему бы нет, почему бы не пойти в белой рубашке, тем более что внешность у него впечатляющая, и если бы он пошел не в белой, то кому он вообще тогда нужен? Мы сначала просто шли, прогуливаясь, то есть мы не хотели идти ни в какой кабак, никуда вообще, просто так себе гуляли, по берегу нашей вонючей речки, я извиняюсь, конечно, за такое грубое слово.
Была весна, солнце вовсю грело и светило, даже слишком, из-за чего и наступила гроза, то есть сначала очень резко и быстро набежали тучи, чтобы потом так же резко пролиться дождем, совсем резко, и всё на нас. Все сразу же, как только пошел дождь, как только он начал буйно лить, все сразу попрятались. Получилось, что мы всё приняли на себя — то есть весь дождь. Мы, правда, спрятались под деревце, потому что было уже вполне лето, и деревце стояло зеленое и с листьями, мы думали, что там будет лучше, дождь так на нас не попадет почти, но это было не так.
Чтобы как-то обсохнуть, а также не простудить наше хилое здоровье, а также найти туалет, мы решили зайти куда-нибудь. А конкретно, в ближайшее заведение.
Ближайшим заведением оказался большой магазин со сверкающим полом. Он сверкал под лампочками, потому что был гладкий как непонятно что, может быть, как лед на катке, а также блестел от яркого света, блеска добавляла вода с ног мокрых людей. На втором этаже этого магазина оказался кабак, куда мы и зашли, радостно отряхиваясь.
Я сразу же, извиняюсь за подробности, побежала искать туалет, лучше говоря, дамскую комнату. Пока я ее искала, Некоторый Человек нашел барную стойку, на которой стояли различные напитки, алкогольные в том числе. К тому времени, когда я пришла, НЧ уже почти купил себе домашнее вино неизвестного производства. Но мне удалось отговорить его от этой затеи, честно говоря, не самой умной, потому что алкоголь, как я узнала из уст врачей, портит печень. Рядом стояли небольшие рюмочки с жидкостью. А на ценнике значилось: «Малиновка». После короткого совещания мы с Некоторым Человеком решили взять по рюмочке (50 г) малиновки. Надо же было как-то не простудиться с нашим здоровьем, а немного алкоголя, как говорят вахтеры, согревает и спасает от погибели.
Надо сказать, что продавцы за той барной стойкой не удивились, что мы покупаем у них алкогольную продукцию, так что у нас даже закралось сомнение, мы заподозрили их в том, что они не слышали из уст врачей о вреде алкоголя для человеческой печени. Мне даже захотелось провести с ними беседу по этому поводу, но НЧ отговорил меня.