Навстречу поднялся единственный выживший командир младший политрук Зимин, до отчаяния молодой, неопытный, непонятно как выживший. Политрука качало, волосы торчали дыбом, из разбитых губ сочилась кровь.
– Шубин, надо же… – пробормотал он гаснущим голосом. – Спасибо, лейтенант. Выручил. Присоединяйтесь к обороне. Мы покажем этим гадам.
– Показали уже, – отрезал Глеб. – Очнись политрук. Чем обороняться собрался? Добрым русским словом? У вас ни пушек, ни БТРов, патроны кончаются. У нас по одному запасному диску на человека. Сколько людей у тебя осталось?
– Не знаю, – пролепетал политрук. – Меньше двух десятков, многие ранены.
– И ты их погубить собрался? Просто так, без пользы для дела отдать человеческие жизни? Себя не жалко, так хоть других пожалей. Ещё одна атака и все лягут. Измаешься потом на том свете. Радуйся, Зимин. Противник передышку даёт, обходит с левого фланга. Ты свою задачу выполнил. Противника задержал, нанёс ему урон. В общем слушай сюда. Мои ребята прикрывают, а вы валите отсюда к чёртовой матери. Забирайте раненых, капитана, переходите дорогу и в овраг. По врагу можно пройти километра полтора, дальше деревня Рюмино и наши посты. Мы отобьёмся и вас догоним. Выполняй, политрук!
– Ты чего раскомандовался, лейтенант, – вяло отбивался Зимин. – Ты кто такой? Я тебя второй раз вижу.
– Тот, кто умнее тебя, – вскипел Глеб. – Хреновый ты военачальник, политрук. А с Губарева взятки гладки. В полено превратился. Действуй, говорю! Не заставляй нас нервничать.
Контуженный Зимин начал соображать. Сорванным голосом стал создавать бойцов. Те брели по петляющей поперёк дороги траншеи, поддерживали раненых. Приполз артиллерист с окровавленной головой, единственный выживший из расчета, вызвавший на дуэль целый немецкий танк. Пушкаря втянули в траншею, потащили по проходу. Он неуклюже побрёл, как косолапый медведь, и вдруг снова разразился беззвучным смехом. Выжили, включая раненых, семнадцать человек.
Над шоссе стелился густой дым, закрывая фашистам обзор. Бойцы пошли по дороге, волоча раненых и капитана Губарева, у которого уже проявлялись проблески сознания. Спустились в кювет, двинулись к оврагу. День выдался безветренный. Дым застыл, будто приклеенный. С левого фланга было видно как по дуге движутся два танка, готовясь нанести удар и проутюжить траншею.
Разведчики припали к амбразурам. Радостно воскликнул Гулыгин, обнаружив целое противотанковое ружьё и пару патронов к нему. Он потащил свою бандуру на левый фланг, бормоча что враг не пройдёт, победа сегодня точно будет за ним . И действительно задержал оба танка, вынудил их сделать остановку. Пуля черкнула по броне рикошетом. Танкистам это не понравилось, но они предпочли не лезть вперёд пехоты.
Атака пешим строем снова захлебнулась. Встретив плотный огонь немцы попятились, спрятались в дыму. Количество трупов на склоне продолжало расти. Погиб офицер, отчаявшийся вынудить солдат умереть за идеалы рейха. Он побежал вперёд, вдохновляя пехоту личным примером и мгновенно был убит. Шубин вспотел. Замёрз палец, которым он давил на спусковой крючок.
На левом фланге снова активизировались танки, продвинулись вперёд, открыли огонь. Взрывы накрыли часть траншеи, забитую упавшими бойцами. Ещё один залп, уже ближе. Отшатнулся от бруствера красноармеец Черенков, сполз по стенке траншея. Глаза остановились, из под шапки потекла струйка крови. К нему метнулся Неделин бывший инструктор райкома комсомола по пропаганде и агитации. Но взрывом по соседству вывернул пласт земли. Осколки прошили тело и тридцатилетний ополченец, обещавший стать хорошим разведчиком, за мертва повалился на колени Черенкову.
Шубин решился. Хорошего помаленьку. Теперь каждая минута промедления стоила жизни. Танки обходили возвышенность. Поднимала голову пехота. Лейтенант прокричал:
– Все на выход, товарищи! Размялись и будет.
Разведчики пригнувшись побежали по траншеи. Прикрывать отход остались Корзун и Равикович. Они увлеклись боем и боеприпасов скопили больше чем товарищи. Пехота боязливо двинулась вперёд. Она не могла топтаться у траншеи до нового города. Разведчики по очереди перекатывались через дорогу, словно парашютисты, покидающие самолет. Метров семьдесят до оврага съезжали вниз как на санках. Немцы не догадались перекрыть лощину.
Шубин сидел на корточках, пересчитывал людей. Разведчики уходили по пади. Тропинку в снегу уже протоптали люди Губарева. На брошенной позиции гремели взрывы. Подошли танки и стали утюжить траншею. Подкралась пехота, но ещё боялась вставать в полный рост. Последним, тяжело дыша, подбежал Равикович, жилистый мужчина под сорок, отслуживший в армии ещё в конце 20-х, инженер на оборонном заводе. Мог иметь бронь и спокойно жить в тылу, но предпочёл записаться добровольцем. Он съехал в овраг, закашлялся.
– Все, товарищ лейтенант. Больше нет никого. Кобзон мёртв. Осколок в сердце. Жалко парня. Эх, жизнь наша горькая. – Боец поднялся и засеменил за товарищами
Шубин скрипнул зубами. Ещё троих потеряли. Шестнадцать осталось, а вместе с ним семнадцать.
Он шумно выдохнул, забросил автомат за спину и зашагал по тропе.
Глава шестая
Через час остатки роты Губарева и взвод разведки вышли в расположение полка. Местность была сложная – овраги, вздыбленная земля. Затевать здесь фланговый маневр немцы не могли.
На шоссе, метрах в двухстах, шёл тяжёлый бой. Полк Фёдорова пока держался. Он зарылся в землю. Комполка успел перегруппировать силы пока в нескольких километрах к северу гибло подразделение Губарева.
К разъезду Сухаревка немецкая колонна подошла вконец измотанной. На памятной высоте немцы потеряли несколько танков, роту пехоты. Им требовалось время, чтобы прийти в себя. Подкрепление гитлеровские части не получали, обходились тем, что имели.
Главная задача на этом этапе битвы была простой. Измотать фашистов до предела, раздробить на части, не позволить собрать силы в кулак. Полк сопротивлялся яростно. Отбивал уже вторую атаку. Противник выдыхался.
Фёдоров приказал поставить вдоль дороги зенитки. Они поражали танки с тем же успехом, что и самолеты. Несколько раз красноармейцы переходили в контратаку, отбрасывали противника. Уставшим разведчиком дали несколько часов на отдых. Бездельничать сверх нормы они не могли. Обстановка постоянно менялась.
Бойцам Фёдорова пришлось отступить. Они стояли бы и дальше, но противник появился на левом фланге, потеснив третий стрелковый полк. Надо было выравнивать линию фронта, чтобы не оказаться у врага в тылу.
29 ноября мотопехотный батальон Вермахта, усиленные тремя танками, взломал советскую оборону в районе села Мышецкого. Подошла резервная рота, завязался долгий и тяжёлый бой. Не менее жаркая схватка вспыхнула у села Владычино. Стрелковая рота капитана Самарина заняла оборону на окраине Красной Поляны, небольшого населенного пункта, к западу от Лобни. Севернее села кипел бой. Противник использовал авиацию и тяжёлую технику. Оборона трещала по швам. Советские подразделения получили приказ оставить Красную Поляну и отступить к окраинам Лобни. Туда уже спешили свежие части 331-ой стрелковой дивизии 20-ой армии, но пока они находились на марше.
Обстановка создалась критическая. Стрелковая рота из Красной Поляны уходила неохотно. Подразделение было полностью укомплектовано, хорошо экипировано. Но приказ есть приказ. Рота ушла на восток. Деревня замерла в тревожном ожидании, даже собаки перестали гавкать, испугано бегали по улице.
Первыми в деревню въехали мотоциклисты, пронеслись по улице до восточной околице, там остановились перекурить. Два мотоцикла двинулись на южную окраину деревни. Там была высота, господствующая над местностью. А от деревенской улицы ответвлялась дорога в южном направлении. Эту точку тоже заняли мотоциклисты.
Следом в деревню въехали два грузовика, набитые пехотинцами. Машины встали у здания поселкового совета. Солдаты спешились, разбежались по дворам. Мороз крепчал. Приходилось постоянно находиться в движении. Под шинели солдаты надевали тёплые вещи, конфискованные у сельчан, тем и перебивались. Армия ещё не превратилась в цыганский табор, но уже начинала напоминать войско Наполеона, спасающееся от русской зимы.
Население деревни вело себя мирно, захватчиком не перечили и на первых порах обошлось без стрельбы. В деревню продолжал прибывать грузовой транспорт. Вездеходы тащили орудия. Основная масса шла без остановки на Лобню. Но часть войск командование решила разместить в Красной Поляне. Была задумка предпринять неожиданный манёвр в южном направлении.
Подошёл штабной БТР-251, легковой «Опель» с увеличенным дорожным просветом. Количество войск на единицу площади русской земли становилось значительным. Солдаты шарили в погребах, изымали всё съедобное, рылись в вещах. Колхозники не роптали, мрачно смотрели как злые чужестранцы в незнакомой форме переворачивают вверх дном их дома.
«Опель» и штабной БТР свернули с деревенской дороги к южной околице. Мотоциклисты продавили колею. Местность в этой части деревни заметно поднималась. Вершина возвышенности служила смотровой площадкой. Мотоциклисты оцепили территорию, огляделись по сторонам. Легковушка и бронетранспортёр остались внизу. Наверх поднялись два офицера. Один имел знаки различия гауптмана, другой майора. Первый был сложный спортивно, имел каменное лицо. Майор не столь скрупулёзно заботился о своей физической форме, имел лишний вес и обвислые щёки. Зимние шапки в Вермахте не выдавали. Их заменяли ватные подшлемники, поверх которых натягивали каски или фуражки.
Капитан снял перчатки, дыхнул на замёрзшие пальцы, энергично потёр ладони друг о друга. Потом снова надел перчатки и вооружился биноклем. Местность плавно спускалась. За околицей начинался глухой кустарник, непроходимый даже в зимнее время. Дорога, выходящая из деревни, вливалась в заросли, терялась за шапками растительности.
– Отто, я вижу Москву, – удивлённо сказал майор. Казалось он забыл про холод. Жадно приник к окулярам. – Чёрт меня подери, Отто, если это не Москва.